Е.  С.  КУЛАГА

                                            

                  

 

 

 

                 

          

 

СМЫСЛ ЖИЗНИ

 

Историко-документальный роман

в двух  книгах

 

Книга первая

 

ЗНАКОМСТВО И РАССТАВАНИЕ

 

 

        

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                

Москва  2005

ББК 63.3-8

        Кул90

 

Кул90

Кулага Е. С. Смысл жизни: В 2 кн. — М.: Воздушный транспорт, 2005. — Кн. 1; 552 с.      ISBN 5-88821-058-7

 

Книга посвящена описанию жизни трех человек, начиная с довоенного времени и заканчивая третьим тысячелетием. Старший из них, Борис, войну встретил, находясь в  пограничном дозоре на западной границе, средний, Саша, был тогда курсантом артиллерийской спецшколы, а самый младший, Виктор,  еще  учился в школе.

В год окончания войны они встретились, поступив  в Харьковский авиационный институт, где и стали друзьями. После третьего курса они расстались. Борис ушел в школу разведчиков и  после ее окончания находился в течение 30 лет  в США в качестве резидента нашей авиаракетной разведки. Саша проработал все это время в  ядерном центре Арзамас-16, а Виктор работал в ракетно-космической фирме Мясищева — Челомея в Москве на Филях.

В начале 80-х годов они вновь встречаются.  К перестроечному времени Борис, возвратившись из США, находился на большевистских позициях, Саша стал демократом, а Виктор занял центристскую позицию, оставаясь неортодоксальным коммунистом. К думским выборам 2003 года остались только Саша и Виктор, общеполитические взгляды которых во многом выровнялись.

В книге приводится ряд малоизвестных фактов из истории Великой Отечественной войны, а также из области авиакосмической, ракетной и ядерной техники. В процессе постперестроечных и пореформенных дискуссий между друзьями проводится критический анализ советского периода и реформенного времени за последние 15 лет, а также анализируются некоторые положения марксизма и социалистической теории.

Все приведенные факты в книге в основном реальные, а встречающиеся фамилии подлинные, за исключением  героев книги, образы которых являются собирательными. В формировании их образов автор использовал, с личной оценкой, отдельные эпизоды жизни некоторых  своих близких друзей.

Автор, Кулага Евгений Сергеевич, заслуженный конструктор России, доктор технических наук, ветеран космонавтики России,  работает на фирме в Филях.

 

ISBN 5-88821-058-7                                                                        ББК 63.3-8

Ó «Воздушный транспорт», 2005

Ó Кулага Е. С., 2005  

 

 

 

 

 

САША ПЕРЕД ВОЙНОЙ

Артиллерийская спецшкола № 14 в Харькове выстроилась в торжественном по­строении в честь очередного юбилея чкаловского перелета через Северный по­люс в США. Начальник школы полковник Касвинов закончил поздравительную речь в честь этого знаменательного события и выразил надежду, что слушатели  спецшколы явятся достойными продолжателями героических дел наших сталинских соколов, будут надежно служить нашей Родине и с достоинством пронесут знамя их школы при прохождении дальнейшей воинской службы. Страна жила напряженной предвоенной жизнью, под постоянной опасностью на­двигающейся войны. Вторая мировая война, развязанная Гитлером, набирала обороты. Уже пала Польша. В стране поддерживался высокий патриоти­ческий дух всеми средствами массовой пропаганды, широко ведущейся среди населения. Подобное торжественное построение было одним из таких организаци­онных мероприятий, которые использовались в этом направлении. И неважно, что артиллеристы не авиаторы, важен был повод.

Слушатель школы Саша Карпов стоял в крайнем левом ряду и рассеянно слу­шал. Мысленно он был уже дома, где его ждал вкусный обед, приготовленный забот­ливой матерью. Высокий рост и статная фигура определили ему это место. Саша был принят в восьмой, самый младший класс после окончания седьмого клас­са обычной школы. Поступить в спецшколу было далеко не просто из-за большо­го конкурса, поэтому пришлось пройти с большим трудом отборочную комиссию. Учитывались оценки средней школы, физическая подготовка, увлечение спортом, внешний вид и общеобразовательный уровень в целом. Саша увлекался боксом и футболом. Это, наряду с другими данными, помогло ему при поступлении.

Перед войной в крупных городах страны были созданы артиллерийские и авиационные спецшколы для подготовки юношей в военные училища. Наряду с общеобразовательными дисциплинами средней школы им препо­давали  военные дисциплины и в первую очередь уставы, такие, как уставы строевой и гарнизонной службы. Все ребята были одеты в военную форму, шившуюся по фигуре на заказ, включая и парадный белый китель с синими брюками на выпуск с крас­ным кантом по бокам. Шинели шили из хорошего сукна. Ре­мень также был командирский с большой звездой на пряжке. На черных петлицах красовалась эмблема в виде двух перекрещивающихся пушек. В каждом взводе, представлявшем собой обычный класс, был командир взвода из числа преподавателей. В Сашином взводе командиром был преподаватель истории, лейтенант с двумя кубиками в петлицах. Саша был сразу же назначен помощником командира взвода за успеваемость, статную фигуру, зычный голос и умение хорошо петь не только в строю. Поэтому у него в петлице появился один треуго­льник. Батарея — это несколько взводов, обычно шесть, одних и тех же классов. Третья батарея — восьмые классы, вторая батарея — девятые классы, первая — десятые классы, а вся школа — дивизион. Командир батареи был в чине майора, а старшина батареи назначался из числа учащихся. При его отсутствии Саша ча­сто его подменял. Так что жизнь в школе была построена на военный лад, нес­мотря на то, что эти спецшколы находились в системе Наркомпроса, а не в воен­ном ведомстве. Ребят приучали к армии со школьной скамьи.

В школе было два первых поста, у которых круглосуточно школьники несли де­журство. Первый был, естественно, у знамени школы, а второй у семидесятишестимиллиметровой пушки, стоявшей во дворе школы. Накануне Саша отстоял ночной караул возле пушки и после торжественного построения собрался домой. По­этому у него и мысли на построении были направлены на вкусный мамин обед. Выйдя из школы, Саша подбежал к трамваю и на ходу вскочил на подножку.   Они жили в заводском районе, и толпа ехавших на работу уже схлынула. В трамвае было достаточно свободно и на «колбасе» сзади вагона ребятни не было. Обычно вагон трамвая набивается полностью, включая и «колбасу», а на подножках с незакрывающимися дверями постоянно висели люди, словно ягоды на виноградной кисти. Никем не толкаемый, Саша спокойно отдавался своим мыслям и строил пла­ны на сегодняшний день. Так же, как и сел на ходу, он спрыгнул напротив своего дома, не ожидая остановки. К их дому колхозники привозили на машине молоко в бидонах, надоенное в это же утро. За ним всегда толпился народ, несмотря на то, что оно было неско­лько дороже, чем в магазинах. Ведь это было парное молоко прямо из-под коровы. В очереди стояло несколько женщин из их дома и они странно задержали свои взгляды на Саше, чего он не замечал раньше. Осмотрев себя и ничего не найдя неряшливого в своей форме, он весело направился к входной двери в дом.

Саша не стал звонить, поскольку родители были на работе, а младший брат в школе. Он открыл дверь своим ключом и, войдя в квартиру, остолбенел. В кварти­ре все было перевернуто вверх дном. Первое, что пришло на ум, — обокрали! Он зычно крикнул:

— Есть кто в доме?

Из глубины квартиры донесся слабый и протяжный голосок брата: 

— Я-я-я!

Саша опрометью бросился к нему с градом вопросов:

— Что случилось, почему не в школе, где родители? — Саша не понимал, что произошло, видя эту ужасную картину. Увидав Сашу, брат расплакался и сквозь слезы выдавил:

— Ночью маму увезли, — и опять залился слезами. Саша понял — мать арестовали!

В их доме жили в основном партийные работники, и это был третий случай аре­ста партийцев в их доме. Его мать, Татьяна Сергеевна, старый партийный работник, член партии с 1919 года, была секретарем парторганизации городского управле­ния «Хаторг». Это была принципиальная женщина, идеологически подкованная, вер­ная делу партии и твердо отстаивавшая справедливость и дело партии. Именно она ув­лекла отца в партию, еще до того, как он ушел в Красную Армию. И вдруг она враг народа.  Для Саши это был как удар грома среди ясного неба. Он был поражен тем, что его мать оказалась на самом деле врагом народа. Он, как и миллионы наших людей, воспитывался в школе, на работе и в быту под воздействием широкой про­паганды светлых идей коммунизма и верности партии, ведущей наш народ по пути социализма под мудрым руководством любимого вождя товарища Сталина. Эта вера была во многом искренней у большинства простых людей и помогала им героически трудиться, преобразовывая свою страну. Мать Саши не была исключением. Более того. Она была глубоко убежденной боль­шевичкой,  беспредельно преданной делу революции. Таких было миллионы в нашей стране. Она даже своего старшего сына назвала в честь старшего брата Ленина, а младшего назвала Владилен. В те годы революционного энтузиазма и благород­нейших устремлений по преобразованию страны в среде передовой интеллигенции было модно новаторское словосочетание типа «Викжель», которое никто не пони­мал, но многие предполагали, что это как-то относится к железной дороге. Именно это словесное новотворчество служило тогда, да и потом, одним из объектов зу­боскальства и глумления над многими существовавшими недостатками того времени. А Владилен — это сочетание первых слогов от Владимира Ильича Ленина. Было и более сокращенное — Вилен. Эти имена остались как память тому тяжелому и героичес­кому прошлому времени, прожитому нашей страной.

Саша стоял в квартире ошарашенный и долго не мог прийти в себя. С трудом он собрался попросить рассказать брата, как все происходило. Владилен сквозь слезы начал рассказывать. Ночью вдруг сильно постучали, а мама почему-то долго не открывала. Наконец мать открыла, и в дверь буквально ворвался молодой лейтенант, а за ним вошли еще трое в штатском и дворник. Лейтенант, ни слова не говоря, грубо ткнул бумажку матери, которая ничего не могла в ней прочесть без очков. Тогда он бросил: «Собирайтесь, вы арестованы!» Своим людям, не оборачиваясь: «Начинайте!» Отец попросил прочесть бумажку, но лейтенант, оттолкнув его бросил:

—  Это вас не касается, полковник, может, до поры до времени не касается.

И не то­варищ полковник, а грубо, просто неуважительно — полковник! Их отец был воен­ным строителем и находился в запасе, работая в одной крупной строительной ор­ганизации в городе, но не посмел одернуть и поставить на место этого зарвавше­гося лейтенанта. Именно таких беспринципных и грубых карьеристов и набирали, очевидно, для такой работы. Отец это прекрасно понимал и отошел в сторону. Трое других начали обыск в квартире. Это был не обыск. Это было наглое разбрасывание вещей в доме. Надолго остановились у большого шкафа, битком заби­того книгами. Они пересмотрели почти все из них, а несколько штук отобрал  лейтенант и потом унес с собой. Когда мать собрала кое-что в узелок, лейтенант за плечо вытолкал ее в коридор, не дав даже попрощаться ни с отцом, ни с сыном. Как только рассвело, отец тут же ушел, сказав, что он попытается    что-­либо  узнать, и до сих  пор его  нет. В городе у него было много знакомых среди военных, в том числе и начальник Сашиной школы.

Саша с горечью слушал рассказ брата и понимал, что они стали детьми врага народа. Возникал вопрос: что теперь будет с ними, с отцом, матерью? Все было впереди. Теперь он понял, почему на него пристально смотрели жиль­цы. О том, кого забирали из их дома, жильцы узнавали сразу же по на­личию у подъездов «черного ворона».  Отношение к семьям арестованных у людей было различное, так же как и к самим фактам арестов. Арестовывали в общем небо­льшое число людей и, как правило, из среды партийцев, интеллигенции и руководи­телей. Простых людей эти аресты практически не касались в эти злополучные и трагические 37—38-е годы. Поэтому люди относились к арестам, как стадо мирно пасущихся антилоп к нападениям бредущих рядом хищников. Хищник всех не съест,  меня это может не коснуться. Это было страшное чув­ство неотвратимости среди одних и безразличного спокойствия среди других.

Отношения к семьям арестованных на бытовом уровне редко у кого складывались как к врагам народа, и они не подвергались остракизму, этого нельзя было сказать об отношениях на служебном уровне. Там действовало четкое правило отгораживания от людей, у которых были арестованные в семье. Случались, конечно, исключения, но они определялись, как правило, наличием преж­них дружественных отношений руководителей с арестованными. Но и в этих случаях от таких людей требовалось немалое мужество. Размышляя, Саша предложил Владилену навести порядок в квартире. На это занятие ушла почти вся первая половина дня. Укладывая книги в шкаф, Саша отметил, что среди унесенных  лейтенантом книг оказались «Шагреневая кожа» и «Тропы владык», которые Саша недавно читал. Они искали, очевидно, антисоветскую лите­ратуру. Но эти книги никак не относились к таковой и были унесены лейтенантом в качестве «контрибуции» в личное пользование. Таким образом он мог набрать себе приличную библиотеку при других арестах.

К середине дня, наведя порядок в доме, ребята почувствовали, что голодны. Готовить ничего не нужно было. Необходимо было только разогреть то, что приготовила накануне мать, так и не сумевшая накормить своего старшего сына. Горек был у детей обед. Ели молча, думая каждый о своем. К вечеру пришел отец. Дети начали было расспрашивать о матери, но, увидев его лицо, умолкли. Это был уже совсем другой чело­век, по сравнению с тем, которого они знали раньше. Лицо осунулось, почернело, глаза глубоко запали и в них не было того огонька,  каким он всегда встречал детей, приходя домой. На голове значительно прибавилось седин. Он только сказал, что ему ничего не удалось выяснить, и, отказавшись от ужина, ушел в свою комна­ту и больше не появлялся в этот вечер. Дети остались в своей комнате. Тяжелые, совсем не детские мысли роились в голове у Саши. Завтра идти в шко­лу. Что он скажет ребятам, а главное, директору школы? Говорить о матери или не говорить? После раздумий он решил все рассказать директору — будь что будет! Выгонят из школы, так выгонят. Чему быть, того не миновать. Ребятам он ничего го­ворить не будет.

На следующий день Касвинов, выслушав рассказ Саши о ночном событии у них и о попытках отца что-либо выяснить о матери, только протянул: 

— Мда-а-а-а, — и надолго задумался. Прервав, наконец, молчание он, положив руку на плечо Саши, тихо сказал:

— Вот что, сынок, ты крепись,  как бы тебе ни было тяжело, ты продолжай ходить в школу и занимайся, как и занимался. Ребятам пока ничего не говори. Отцу передай, что я тоже попробую что-либо узнать о  матери. Крепись, сынок!

От таких теплых слов и сердечного участия командира в его горе у Саши навернулись слезы, но он сдер­жался и не расплакался. Он никак не ожидал такого оборота дела и готовился к худшему. Это его ободрило и доставило хотя бы какое-то облегчение за это горь­кое время. Касвинов оказался как раз тем человеком, у которого совесть и добро­порядочность еще сохранились, и такие люди вставали на путь соучастия в судьбе тех, кто подвергался репрессиям, и тех, кто от них страдал.

Через некоторое время Касвинов, вызвав к себе Сашу, сообщил, что мать находит­ся в тюрьме на Холодной горе. Пускай отец попробует обратиться туда с просьбой о разрешении свиданий.

Отец долго обивал пороги тюрьмы, пока получил разреше­ние на свидание. С детьми свидание не разрешили. На первом свидании отец уви­дел мать совсем разбитой и осунувшейся, с большими темными впадинами под глазами. Видно, что это были не следы побоев, а результат большого нервного пе­ренапряжения. Разговаривали в основном о детях и о том, как они втроем теперь живут. О себе мать ничего не говорила, да отец и не расспрашивал. Их обоих предупредили, о чем можно говорить. Отец детям не сказал, как стала выглядеть их мать, чтобы не расстраивать лишний раз, но они и так все понимали. Ведь они были уже не маленькими.

Мать часто вызывали на допросы к следователю, который вел себя весьма кор­ректно, но достаточно сухо и жестко. Ей предъявлялось обвинение в поддержке врага народа, арестованного троцкиста Корецкого. Никакие доводы, что она нахо­дилась в постоянном противостоянии с ним,  не имели воздействия на следовате­ля. Из бесчисленных повторений почти одних и тех же вопросов она поняла, что все обвинение ее строится на клевете Корецкого. Она долго добивалась очной ставки с ним. Когда, наконец, следователь устроил ей очную ставку, мать вышла из себя, потеряла контроль над собой и стала обзывать его всякими словами. Следователь прекратил эту встречу, так ничего толком и не получив от нее. После последующих очных ставок, проходивших уже в более спокойной обстано­вке, следователь на допросах стал более приветливо относиться к матери, а однажды, улыбаясь, как бы мимолетом сказал, что скоро для нее все это кончится. Для матери наступили тревожные дни. Одолевали думы: в какую сторону все кончится — ее выпустят или расстреляют. В это время разрешили более частые свидания и передачи. Обратно отец заби­рал ее белье и стирал дома, относя ей затем чистое. Однажды они нашли зашитую в полу халата записку. Мать писала: «Верь мне, я не враг народа. Меня оклеветал Корецкий. Береги детей». Какая это была радость для них всех — получить такую за­писку от матери. Саша только после этого окончательно убедился, что мать не враг народа. До этого он еще как-то сомневался. Он был благовоспитанным комсо­мольцем и жил по тем нормам и убеждениям, которые царили тогда в обществе. В этом его убедили слова матери, с которых она начала записку. Для нее важнее была ее честь и преданность делу партии, а потом уже забота о детях. Иногда, во время свидания с отцом, она его просила, чтобы по воскресеньям в оп­ределенное время дети подходили к тюрьме, и она им помашет платочком из заго­роженного окна. Они хотя и не видели матери при этом, но знали, что это она стоит там за загороженным окном и машет им. От этого им становилось теплее, и они чувствовали, что повстречались с матерью.

Спустя год и четыре месяца после ареста матери отцу позвонили и сообщили, что его жену освобождают и он может ее встретить. Не зная, когда ее выпустят, они втроем простояли почти весь день у ворот тюрьмы. Ближе к вечеру появилась мать. Какое-то мгновение они стояли друг против друга, потом мать бросилась в объятья отца, а дети крепко прижались к матери, обхватив ее руками. Они так дол­го стояли, не проронив ни звука. Затем, расцеловавшись, двинулись домой, где их ждал целый день праздничный обед, так любовно приготовленный всеми троими.

В то горькое время многих освобождали перед войной. Высокопоставленных людей, которых арестовывали по спискам высоких органов, также  по спискам и выпускали. Перед войной выпустили многих военных, таких, как Рокоссовский, Мерец­ков, вице-адмирал Холостяков, и многих других видных деятелей. Тех, кого арестовывали на основании решений местных властей, как правило, по доносам, выпускали также на основании решений этих властей. Но отношение к освобож­денным было принципиально разное. Видные деятели занимали прежние руководящие посты, и к ним ярлык «враг народа» не относился. Более того, по отно­шению к некоторым из них после освобождения Сталин, при личной встрече, позво­лял цинично шутить: «Нашел время, когда сидеть!» И это тогда, когда многие спис­ки на аресты таких деятелей он подписывал сам. К тем, кто арестовывался и выпускался по решению местных властей, отношение было иное. На бытовом уровне человеческие отношения восстанавливались прежние. А вот по службе дело протекало совсем по-иному. Как правило, освобожденные, за­нимавшие до ареста высокие посты, на прежнее место работы не возвращались. Их старались держать подальше от  высокого начальства по двум причинам. Во-первых, чтобы они не мозолили глаза и не напоминали своим присутствием о той неспра­ведливости, которая была учинена ими по отношению к освобожденным. А во-вторых, мало ли что может случиться в будущем. Ведь судимости с таких освобожденных, как правило, не снимали. Если у освобожденных были друзья среди высокого местного начальства, то их судьба уже могла протекать по более мягкому сценарию. У матери высоких друзей в городе было мало, да она никогда и не стала бы к ним обращаться. Она устроилась заведующей детским садом и была весьма дово­льна этим, так же как и все в семье. Пройдя горнило арестантской судьбы и много­го наглядевшись в застенках НКВД, она не утратила веры в партию и ее дела. Она поняла, что в низах всплыло очень много карьеристов и всяких других негодяев, которые использовали развязанную в стране охоту за врагами народа в своих ко­рыстных целях, в то время как страна жила напряженной трудовой жизнью.

В семье мать почти ничего не рассказывала о том, что с ней происходило в тюрьме. С освобожденных брали подписку о том, что разглашать эти сведения кате­горически запрещается. Как-то она сказала детям, что за каждый взмах платком, когда они приходили, она получала сутки карцера. Очень тепло отзывалась о своей сокамернице. Это была видная артистка театра Русской драмы, весьма красивая и начитанная. У нее был хороший голос, и она как-то напела очень приятную, с бо­льшим подтекстом песню об индийском радже и его рабе. Мать запомнила эту песню, вот  главный ее смысл. Раб тайно, про себя любил жену раджи. Однажды, развлекаясь, раджа подозвал к себе раба и сказал: «Ту, которую сильней в мире любишь, ты убей. Я те­бе сказал, я так приказал. Слово закон, или будешь ты казнен». И дальше: «Вот идет немой и бледный раб, чью-то голову бросает он, и глядит раджа, на нее дро­жа, в ней черты знакомые видны — он узнал лицо своей жены! Верность слепа, прими же дар раба!»  Очевидно, в последней фразе заключен весь подтекст этой песни, весьма созвучный делам того времени, да и не только того времени.

 Занятия в школе шли своим чередом. Касвинов сам узнал, что мать Саши освобо­дили, и, встретив его во дворе, тепло поздравил с этим событием, не преминув от­метить:

— Видишь, вот и кончились все ваши страдания.

В школе преподавали, помимо упоминавшихся уставов, такие военные дисциплины, как тактика, материальная часть пушек, гаубиц и мортир. Для занятий были оборудованы специальные классы, в одном из которых стоял макет полигона с буссолью, стереотрубой и даже имити­ровалось попадание снарядов при учебной стрельбе на этом полигоне. Ребят все­сторонне готовили к командирской военной службе. При этом не забывали о строевой, физической и нравственной сторонах воспитания. Почти организованно посе­щали детскую библиотеку имени Короленко. Там спецшкольники-артиллеристы, как правило, часто встречались со своими коллегами из авиационной спецшколы. В биб­лиотеке к ним присоединялись находившиеся там девочки, и на этой почве между артиллеристами и авиаторами шли словесные публичные дуэли перед девочками. Артиллеристов авиационники называли  «пушкарями», а в ответ от артиллеристов получали «вен­тиляторщиков». В объем нравственного воспитания входило преподавание бальных танцев с овладением основных правил этикета. Учитель танцев был француз, плохо говоривший по-русски. Он выстраивал ребят парами, и они под его руководством разучи­вали падеспань, падеграсс, русский бальный, краковяк, польку- птичку,  польку­-бабочку. На вечера, которые периодически устраивались, приглашали девочек из балетного училища. Все тот же француз выстраивал мальчиков и девочек парами и открывал танцы. Ребята скользили и плавно кружили по шикарному паркетному по­лу большого зала, и это доставляло громадное удовольствие и танцующим, и  наблюдавшим. Здесь, конечно, «вентиляторщиков» не было и обостренных ситуаций не возникало. Летом школа всем составом выезжала на два месяца в лагеря под Чугуевом. Это было прекрасное время, несмотря на то, что дисциплина в лагере поддерживалась прежняя. Зато чудесная природа и свежий воздух доставляли ребятам громадное наслаждение. По ночам их часто поднимали по «тревоге», и они выскакивали из па­латок, кто как успев одеться, на выполнение «боевого задания». В общем, шла нор­мальная лагерная жизнь настоящей воинской части. Ребята возвращались загоре­лыми, окрепшими и здоровыми.

После освобождения матери в семье восстановилась размеренная и спокойная жизнь, какой была и прежде. В апреле 1941 года она вновь была нарушена, но уже по причине отца. Его не арестовали, а призвали в кадры Красной Армии как военного строителя и направили на строительство оборонных сооружений на ле­вом берегу Днепра. Этот призыв для отца был весьма неожиданным, а тем более неожиданным явилось строительство оборонительных сооружений на левом берегу Днепра, глубоко в тылу от нашей западной границы. Полковник Карпов этого никак не мог понять. Это в корне не соответствовало той военной доктрине, которая испо­ведалась высшим руководством страны и под воздействием которой жила армия. В стране насаждалось бахвальствующее, воинствующее настроение и утверждение того, что Красная Армия будет воевать на территории противника и разобьет любого врага. А вот, оказывается, начинается строительство оборонительных сооруже­ний глубоко в тылу, за Днепром. К чему бы это было? Карпов не находил ответа.

К 1941 году вдоль советской западной границы Гитлер сконцентрировал более 180 полностью оснащенных и укомплектованных дивизий, готовых в любой момент двинуться через границу на нашу страну. Гитлеровцы уже накопили опыт военных действий, захватив почти всю Европу. Им оставалось сокрушить СССР. Наше руково­дство знало об этих планах и сосредоточило на западных границах почти равное количество войск. Вместе с тем Сталин почти панически боялся начала войны с немцами в то время. Он стремился всячески оттянуть ее начало. Поэтому им были отданы жесткие директивы всем ведомствам строго запретить предприни­мать какие-либо действия, чтобы не спровоцировать немцев на преждевременное выступление. У Сталина были очень веские причины опасаться преждевременного выступления немцев. Это заключалось в весьма устаревшем вооружении нашей армии. Несмотря на то, что количество противостоящих дивизий было почти равное, вооружение на­ших дивизий не могло идти ни в какое сравнение с немецкими по своей боевой эффективности. В пехоте немецким автоматам противостояли наши трехлинейные ви­нтовки образца 1891 года. В авиации немецким «мессершмитам» противостояли наши славные, но безнадежно устаревшие И-16, а «юнкерсам» вообще нече­го было противопоставить. И так во всех видах вооружения и оснащения, не говоря уже о полевой связи, которая у нас базировалась в основном на проводном теле­фоне.

Техническая отсталость нашего вооружения в полной степени проявилась во время боев в Испании в 1936—1937 годах и во время войны с Финляндией в 1940 году. Сталин тогда это видел, но занялся совсем другим. Он был занят судебными процессами и уничтожением своих политических противников. Молотов спустя нес­колько десятилетий объяснял необходимость этих репрессий и расстрелов очищением тылов от врагов перед грядущей жестокой войной с немцами. На самом деле Сталин, считая, что за такое короткое время, которое отвела ему история, создать новое вооружение и перевооружить армию очень трудно,  вмес­то того чтобы заняться именно этим, занялся уничтожением своих будущих по­тенциальных судей, случись поражение Красной Армии в этой войне. О возможности такого поражения писал  Троцкий в 1936 году в своей последней работе «Преданная революция». Она, по сути дела, натолкнула Сталина на мысль о том, что с этими возможными потенциальными судьями в будущем необходимо расправиться сейчас, не ожидая грядущих военных действий со всякими возможными последствиями. Этой работой Троцкий подписал, сам того не подозревая, смертный приговор всем своим бывшим соратникам.

Троцкий писал, что войны СССР с немцами не избежать. В первые полтора года войны Красная Армия потерпит сокрушительное поражение и отступит вплоть до Волги и СССР за это время потеряет порядка 10 миллионов человек. Но СССР все равно разобьет Гитлера и освободит Европу. И далее он  описал трагический для нас возможный ход событий в стране после окончания войны. Приведем эту выдержку.

«Представим себе, что (после окончания войны) советская буржуазия низвергнута партией, которая имеет качества большевизма, и в то же время обогащена мировым опытом последнего периода. Такого рода партия начала бы с восстановления демократии профессиональных союзов и Советов. Она могла бы и должна была бы восстановить свободу советских партий. Вместе с массами и во главе их она бы повела беспощадную чистку государственного аппарата. Она уничтожила бы чины и ордена, всякие вообще привилегии и ограничила бы неравенство в оплате труда и обеспечила жизненно необходимыми потребностями хозяйства и государственного аппарата. Она дала бы возможность  молодежи самостоятельно мыслить, учиться, критиковать и формироваться. Она бы внесла глубокие изменения в распределении народного дохода в соответствии с волей рабочих и крестьянских масс. Но поскольку дело касается отношений собственности, новой власти не пришлось бы прибегать к революционным мерам. После политической революции, т.е. низложения бюрократии, пролетариату пришлось бы в экономике произвести ряд важнейших реформ, но не новую социальную революцию.

Если, наоборот, правящую советскую касту низвергла бы буржуазная партия, она нашла бы немало готовых слуг среди нынешних бюрократов, администраторов, техников, директоров, партийных секретарей, вообще привилегированных верхов. Чистка государственного аппарата понадобилась бы, конечно, и в этом случае, но буржуазной реставрации пришлось бы, пожалуй, вычистить меньше народу, чем революционной партии. Главной задачей новой власти было бы, однако, восстановление частной собственности на средства производства. Прежде всего, потребовалось бы создание условий для выделения из слабых колхозов крепких фермеров и  превращение сильных колхозов в производственные кооперативы буржуазного типа, в сельскохозяйственные акционерные компании. В области промышленности денационализация началась бы с предприятий легкой и пищевой промышленности. Плановое начало превратилось бы на переходный период в серию компромиссов между государственной властью и отдельными «корпорациями», т. е. потенциальными собственниками из советских капитанов промышленности, из бывших собственников-эмигрантов и иностранных капиталистов. Несмотря на то, что советская бюрократия многое подготовила для буржуазной реставрации, в области собственности и методов хозяйствования, новый режим должен был бы провести не реформу, а социальный переворот».

Насколько вещими в отличие от теоретических взглядов оказались его  политические прогнозы, сбывшиеся в точности до деталей через 55 лет. Как далеко он мог предвидеть и дать точный анализ хода исторического развития на полвека вперед. Но эти пророческие слова у нас в стране не были широко известны и не было ничего предпринято, чтобы предотвратить трагический для нас, ныне живущих, ход событий. Эти события в нашей стране, в начале 90-х годов, привели к реставрации у нас самого дикого капитализма, перевернули мир и подвели черту целой эпохе человечества к концу ХХ века. Третье тысячелетие человечество встретит в новой борьбе совсем за другие идеалы и будет бороться за эти идеалы другими методами по сравнению с теми, которые протекали в ХХ веке. Страшная диспропорция в развитии стран мира, хищническое истребление не восполняемых минеральных источников сырья планеты и удушение природы отодвинет классовую борьбу на второй план, и межгосударственное противостояние станет решающим в борьбе за выживание целых континентов. Россия в очередной раз попадет в центр борьбы по переделу мира за обладание минеральными ресурсами, как она попала в конце ХХ века, и СССР был разрушен. Эту борьбу уже развернул международный капитал во главе с США, и вся борьба будет определяться его амбициозными устремлениями, не считающимися ни с чем.

Как видим, эти два государственных дея­теля одинаково видели историческую обстановку и одинаково ее оценивали. Только выводы они делали разные. На нашу беду, Сталин сделал жестокие и преступные выво­ды в предвоенной исторической обстановке. Только боязнью потерять власть в ближайшем будущем можно объяснить проведенное им уничтожение всех своих быв­ших соратников и друзей по революционному прошлому. Очевидно, у него возникло опасение, что эти бывшие его друзья могут реставрировать капитализм в стране, поскольку все они в свое время были в той или иной мере сторонниками Троцкого. Для прикрытия их уничтоже­ния и была развязана «борьба с врагами народа», принесшая нам столько горя и бед тогда и уже значительно позже.

Сталин знал, что творил, и это, можно утверждать, ему нелегко давалось. В поре­форменное время по телевидению передали встречу с личным другом Утесова, ко­торый собрал полностью все когда-либо выпускавшиеся его пластинки. Он поведал одну историю, которую ему рассказал Утесов как другу и просил никому ее не рассказывать. Поэтому он и молчал многие десятилетия. Суть ее такова. По возвращении Чкалова из США после его знаменитого перелета Сталин устро­ил в честь его прием в Грановитой палате. Для обслуживания приема были приг­лашены артисты, в числе которых был и Утесов. Когда дошла очередь до его выс­тупления, он начал петь песню о человеке, который, будучи предан своим друзьям, по своей вине лишился их и в итоге остался один, сотворив себе тем самым тяж­кую долю. В середине песни, когда стала ясна ее суть, лицо Сталина стало камен­ным, и на глаза его навернулись, а затем потекли слезы. Утесов растерялся и на какое­-то мгновение задержался в пении, соображая, что ему делать дальше. Он решил продолжать петь. Сталин сидел с текущими слезами не шелохнувшись и не делая попыток их утереть. Зал замер, и все смотрели на плачущего Сталина, не слушая поющего Утесова. Все напряженно ожидали, чем все это кончится. Утесов кончил петь и уставился, как и все, на Сталина. Тот сидел какое-то время неподвижно, не меняя позы. В зале уста­новилась напряженная тишина, никто и не думал аплодировать Утесову. Тогда Сталин медленно вытер слезы и также медленно затем начал хлопать. Зал взорвался апло­дисментами, и не столько Утесову, сколько тому, что так благополучно кончалась эта жуткая ситуация с плачущим Сталиным. После бурных и длительных вос­торгов Сталин пришел в себя и дал сигнал Утесову продолжать петь. На радостях Утесов спел еще пару песен, хорошо всеми воспринятых. Тогда Чкалов с места бро­сил Утесову:

— Леня, сделай Мурку!

Утесов растерялся и в недоумении начал огля­дываться. К нему подошел военный с несколькими ромбами в петлицах и вальяжно произнес:

— Леня, можно, сегодня можно все.

И тогда Утесов пропел весь знакомый ему  блатной репертуар, благосклонно воспринятый всеми, в том числе и Сталиным. Хотя вечер окончился благополучно, для Утесова он не остался без последствий. После этого конце­рта его больше никогда не приглашали в Кремль, и он при Сталине так и не получил ни одного ордена, после чего начал называть себя не орденоносец, а «орденопросец». Эту песню он никогда и нигде больше не пел и не записывал. В этом факте крас­норечиво проявилось то, что Сталин не прощал тем, кто его ставил в неловкое положение. А главное, слушая песню, Сталин ощутил горечь всего того, что он тво­рил со своими друзьями, определенными им как опасными для него людьми, и в нем на какое-то время заговорило человеческое чувство.

Разделавшись со своими политическими противниками, Сталин обратил свой взор на вооружение армии. Он увидел, что в стране создано первоклассное вооружение. Все оно было создано вопреки требованиям и представлениям военных о том, ка­ким должно быть вооружение в современной войне. Занятый политическими процессами, Сталин мало принимал участия в дебатах по этим вопросам и не мог внести свою лепту талантливого и всесторонне образованного человека с тем, чтобы положить конец распрям между военными и конструкторами. В силу царившей автаркии в управлении страной, насажденной Сталиным, военные боялись принять какое-либо окончатель­ное решение. Поэтому конструкторы военной техники, практически самостоятельно на свой страх и риск, вели разработки такого вооружения, которое они считали необходимым в будущей войне. В результате сталинских чисток в армии было уничтожено порядка 90 процентов   высшего командного состава, включая таких видных деятелей, как Якир, Тухачевский, Блюхер и другие. В высших слоях армии царили неуверенность, страх на грани паники и боязнь принимать какие-либо решения самостоятельно. В командование пришло молодое поколение командиров, слабо подготовленных к тем высоким освободившимся постам, которые они заняли. Поэтому выдаваемые ими технические задания на разработку новой военной техники  мало отвечали тем требования, которые складывались к тому времени. Конструкторы четче их видели и проектировали технику с позиций собственного видения, а не видения военных. Отсюда и постоянные стычки между ними. К такому вооружению относятся в первую очередь танк Т-34, самолет-штурмовик Ил-2, пушка ЗИС-5, реактивный многоствольный миномет «Катюша», несколько видов автоматов, наиболее удачным из которых оказался ППШ, и ряд другой техники и ос­нащения. По отношению к «Катюше» военные вообще никак не могли определиться в необходимости ее использования, поскольку в начальный период у нее была недостаточная прицельность в стрельбе и она могла эффективно использоваться только по площадным целям. Все это вооружение было разработано и испытано к 1940 году, но не за­пускалось в серию. Военные принимали участие в испытаниях этой техники и, полу­чив положительные результаты, боялись без Сталина принимать его на вооружение, с тем чтобы запустить в массовое производство. А ведь это вооружение поз­волило затем выиграть одну из жесточайших войн, которая была «войной моторов». У немцев так и не появилось что-либо соизмеримое с этим вооружением, и они не смогли даже скопировать его, имея в своем распоряжении эту технику. Поэтому Сталин был прав, когда думал, что так быстро создать новую военную технику не так-то просто. И если бы не героический гражданский подвиг наших конструкто­ров военной техники перед войной, создавших эту грозную технику, неизвестно, чем бы закончилась эта война.

С конца 1939 года Сталин активно занялся организацией серийного производст­ва созданной новой военной техники. Благодаря его высочайшим организаторским способнос­тям и широчайшей эрудиции в различных областях, уже без репрессий и жесто­костей под его непосредственным руководством началось развертывание серийного производства. По его инициативе была выдвинута целая плеяда молодых промышленных руководителей на всех уровнях, на плечи которых легло все воен­ное производство вооружения и продовольствия в стране. Это были Устинов, Малышев, Тевосян, Емельянов, Косыгин, Байбаков, Вознесенский и многие другие. Спустя много лет, когда началось свободное обсуждение личности Сталина, организация серийного производства вооружения перед войной отмечалась как одна из главных его заслуг в предвоенном строительстве в стране. Заслуг у него было немало, так же как и преступлений, но развертывание серийно­го производства явилось не достижением, а единственно возможным и необходимым действием в сложившейся ситуации в то время. Отношение Сталина к предвоенному перевооружению армии, наряду с репрессиями и расстрелами, являются главными преступлениями Сталина в тридцатых годах, но не единственными. Если бы он занимался вооружением, а не расстрелами, то и не было бы потеряно два предвоенных года в перевооружении армии и не понадоби­лось бы проводить ненужное умиротворение немцев перед войной, которое развер­нул Сталин, и не появилось бы у него боязни спугнуть немцев,  опасаясь подтолкнуть их к преждевременному выступлению, а наш народ не потерял бы,  как минимум, полтора миллиона дополнительных жертв в начальный период войны. Каким нужно было быть наивным или безответственным политиком, чтобы  полага­ться  на то, что многомиллионная армия, стоящая у нашей границы, будет определять свои действия по поведению наших политиков, а не по своим планам. А эти планы были известны руководителям от наших разведчиков вплоть до даты выступления немцев. Сталин, прекрасно понимая слабость нашей армии, страшно боялся начала войны. Поэтому он не обращал внимания на эти сведения и с маниакальной настой­чивостью запрещал проведение каких-либо подготовительных мероприятий, направ­ленных на отражение нападения. Эта безответственная политика была дополнена на­кануне нападения просто преступными действиями Сталина, давшим указание отвес­ти от границы в летние лагеря основные воинские соединения. Там они остались без форти­фикационных сооружений, тяжелого вооружения и без связи. Они были просто обезо­ружены и предоставлены немцам на полное уничтожение, что и произошло впослед­ствии при, казалось бы, внезапном нападении немцев. Таковым оно оказалось для всей страны, но не для полковника Карпова. Строя оборонительные сооружения глубоко в тылу, он никак не мог совместить это строительство с широко пропагандируемой наступательной военной доктриной. Постоянные размышления над его неожиданным призывом в армию и несоответствием месторасположения веду­щегося оборонительного строительства привели его к мысли, что война будет не наступатель­ной, а оборонительной на первом ее этапе. В этом его убедило наличие громадной армии немцев, стоящей у границы. Она вышла к нашим рубежам не для пребывания в летних походных лагерях и долго находиться в таком состоянии не может. Она долж­на выступить. Но когда?  И на этот вопрос полковник Карпов без труда нашел ответ для себя. Он понимал, что военную кампанию любой стратег будет стремить­ся завершить на просторах России до наступления зимних холодов. Поэтому воен­ные действия начнутся тогда, когда подсохнут российские разбитые грунтовые дороги и когда будет наиболее длинным день летом. Он без труда определил для себя, что война начнется в июне в районе 22-го числа, когда будет наиболее короткая ночь. И это он сделал без наличия разведданных, только на основе про­стых логических построений.

Оставалось непонятным: почему Жуков, зная о запре­те заблаговременного принятия каких-либо оборонительных мероприятий, пошел, будучи начальником Генерального штаба, на призыв в кадры командиров из запаса и сооружение оборонительных сооружений в глубоком тылу за несколько месяцев до начала наступления немцев. Карпов не мог знать, что незадолго до этого Сталин провел военную штабную игру, в которой реальные силы  немцев, стоящие у границы, внезапно напали и им противостояли реальные наши военные силы, располагавшиеся на границе, но не будучи отведенными в летние лагеря, как было потом на самом деле. За немцев выступал Жуков, и он быстро разгромил нашу группировку, стоящую на границе. Это обескуражило всех и особенно Сталина. И тем не менее он продолжал вести свою политику умиротворения немцев. Жуков, очевидно, выполняя общее указание, на свой страх и риск все же начал проводить некоторые оборонительные подготовитель­ные операции так, чтобы это не дошло до Сталина. Но эти частичные мероприятия не могли как-либо существенно повлиять на предвоенную ситуацию в стране и на трагическое для нас начало войны, предопределенное преступными предвоенными деяниями Сталина и проводимой им политики.

Карпов периодически по делам службы приезжал в город и на ночь иногда оста­вался дома. В эти вечера в семье только и было разговоров, что о войне и о том, когда она начнется. В том, что война вот-вот начнется, все в семье согласились. Они убедились в правильности логики отца. Морально они уже были подготов­лены к войне, и, когда она началась, она для них не стала внезапной. Она, конечно, была внезапной и для них, потому что при долгом ожидании какого-либо события его наступ­ление всегда приходит неожиданно, тем более, что они не знали точной даты,  когда начнется война.

ПЕРВЫЕ ЧАСЫ НАЧАЛА ВОЙНЫ

У БОРИСА

Ночной Прут мирно плескался в зарослях  прибрежного плавника. Предрас­светный туман клочьями стелился над водной гладью. Борис Миронов, ежась от росы, попавшей ему за ворот, лежал в мокрой траве с копной маскиро­вочных веток на голове. Карабин лежал рядом на ветках ивняка. Напар­ник по дозору был рядом, несколько ниже по крутогору, и тоже лежа смотрел на поднимающийся туман. Немного дремалось, но Борис с усилием прогонял дремоту. Опыт ему говорил, что именно в эти предрассветные часы следует ожидать нарушителей границы. Он уже проходил это, только не на этом кру­тогоре, а в плавнях.

Он с напарником ранним утром, сидя тогда в дозоре, увидел, что почти рядом с ними, прямо из-под воды, вышел нарушитель. До этого гладь реки ничем не нарушалась, и на ней никого не было. А тут прямо как из-под земли выросла эта фигура из воды и без какого-либо снаряжения. Только мешок за спиной. Он и напарник замерли. Дав нарушителю несколько удалиться, чтобы определить направление его движения, Борис отослал напарника на заставу, а сам двинулся за нарушителем. Они шли долго по редколесью с мелким кус­тарником.

Сушняк под ногами очень осложнял ходьбу Бориса. Тот шел, не очень заботясь о шуме хрустящих веток под ногами, и это несколько облег­чало движение Борису. По ходу он понял, что они  уже подходят к по­селку, потому-то его подопечный начал резко забирать влево. Борис решил, пора брать. Как кошка, он подкрался к этому поджарому и тихо-тихо, почти шепотом ре­зко произнес: «Стой, руки вверх!» — и щелкнул затвором карабина. Поджарый остолбенел и некоторое время даже не поворачивался. Но после тычка в спи­ну стволом карабина он медленно поднял руки. Затем Борис быстро, ловкими  движениями связал ему руки за спиной. Тот еще не мог опомниться от шока, произведенного криком, произнесенным шепотом, поэтому и дал так просто себя связать.

Эти воспоминания прервала яркая сигнальная ракета, выплеснувшаяся с того берега. Вслед за ней ударила автоматная очередь. Пули скосили тра­ву перед ним, обдав его росой с веток. Напарник как-то дернулся и замер. По нему пришлась вторая очередь. У Бориса как будто что-то оборвалось внутри и противно заныло под ложечкой. Он инстинктивно схватил карабин, но, что делать дальше, он не соображал. С того берега начали спускать пон­тоны. Вначале набросали в воду один ряд и на него взбежали саперы для монтажа понтонного моста. Затем начали наращивать этот мост, громко пере­говариваясь между собой.

Что же это? Ведь это война! А нам уши начальство прожужжало, чтобы мы воздерживались от активных противодействий при их многочисленных провокациях. Вот и довоздерживались! Что может сделать одна наша зас­тава! Армейский полк еще месяц   назад отвели в летние лагеря. А ведь тот нарушитель, которого я взял тогда, говорят, предупреждал, что 22 июня немцы начнут войну. Откуда он знал? Кто он был? Может, коммунист, поэто­му и дал себя связать? Но вряд ли. Чего это бы он стал уходить от по­селка. Эти мысли быстро исчезли, и он вновь сосредоточился на реке.

Там полным ходом продолжало разворачиваться строительство переправы. Он понял, что ему надо уходить. Не поднимаясь и не поварачиваясь, задом начал пятиться за кусты. За ними он поднялся во весь рост и побежал. Стрельбы не было. Вскоре он понял, что бежит в сторону от заставы. Оттуда уже неслась густая стрельба. Били, в основном, немецкие автоматы. Изредка раздавались хлопки наших винтовок. Но вот ударил наш один пулемет «максим». За ним второй, третий, а потом подключился ручной «дегтярь». Автоматные очереди несколько поутихли, а прибавилось хлопков наших винтовок. Раздались взры­вы гранат, но это были не наши «лимонки» и «эргэдешки». Это были какие-то звонкие. Подбегая к заставе, он увидел уже несколько вспышек от этих гранат. Один пулемет, который был ближе к нему, умолк. Борис броском рванулся к нему и плюхнулся рядом с окровавленным первым номером расчета. Второй си­дел рядом, держался за голову и покачивался. Крови на нем не было.

Борис рывком отодвинул от пулемета тело товарища и криком привел в себя второго. Пулемет вновь заговорил. Немцы залегли, и взрывы гранат прекрати­лись. Борис тоже перестал стрелять, и это дало возможность ему оглядеться.

Застава стояла на пригорке, а оборонительные сооружения располагались пониже к реке. Вдоль нее направо и налево отходили грунтовые дороги вдоль границы. Сзади от центра заставы шла грейдерная дорога, которая через лесной массив вела к райцентру. Застава и все вокруг выглядело, как обычно, если не считать выбитые стекла в нескольких оконных проемах. Бойцы сидели в своих огневых позициях, и почти никого не было видно. Его напарник Петя Кожухов из соседнего взвода уже отошел от первой горячки и теперь стал проявлять ак­тивность. Он, пригибаясь, сбегал на склад, притащил две коробки лент с патронами и еще прихватил перевязочных пакетов. Он только собрался еще сбе­гать за гранатами, но хорошо, что не успел. Ему, видимо, везло в этот день —  он уцелел в первом бою. Повезло ему и на этот раз.

На площади перед заставой разорвались одновременно несколько снарядов. Била, очевидно, залпом не одна батарея. Вторым залпом снесло крышу здания зас­тавы. Следующий залп накрыл огневые позиции возле заставы. Затем уже велась перекрестая артиллерийская обработка всего района заставы, включая ее ок­рестности. Странно было — почему немцы не сделали наоборот. Вначале артналет, а затем бросок пехоты. Что-то, очевидно, у них не заладилось, артиллерия была не готова, что ли? Но как бы там ни было, теперь все пойдет «по правилам».

Эти размышления прервались у Бориса, когда автоматчики пошли во вторую атаку. Артналет не вывел из строя несколько пулеметных точек, и это решило исход второй атаки. Немцы залегли вновь. Солнце уже взошло и слепило немцев, выглядывая из-за крон деревьев. Командир заставы начал громко окликать бой­цов и поддерживать их отборной руганью в сторону немцев. Тут же по голосу ударили две автоматные очереди. Голос вновь возник, но уже не такой яростный. Вдали от заставы в небе проплыли несколько немецких эскадрилий в нашу сто­рону, и тут же на заставу обрушились три «юнкерса». Бомбардировщики сравняли заставу с землей, поочередно заходя на бомбометание.

Началась третья атака. У нас работал только один пулемет Бориса. Заработал и ручной пулемет. Борис еще стрелял, когда увидел летящую на него гранату с какой-то палкой сзади. Он еще не видел немецких гранат, у ко­торых ручки были очень длинными. Граната упала перед щитком пулемета, и тут же раздался взрыв. Борис, не то от взрыва, не то инстинктивно, скатился в лощи­ну. Скатываясь, он на мгновение увидел, как лицо поднявшегося Пети преврати­лось в кровавое месиво. Осколки гранаты, предназначавшиеся Борису, взял на се­бя щиток пулемета, а Петро не был прикрыт щитком, и все осколки пришлись по нему. Эта жуткая картина превращения человеческого лица в кровавое месиво за­печатлелась в его сознании, как замедленная киносъемка со стоп- кадром. Он ни­как не мог отделаться от этой жуткой картины, то и дело возникавшей перед ним, пока он полз по лощине от заставы в сторону близлежащего леса. Гибель его второго товарища за такое короткое время воспринималась Борисом тупо, без эмоций, как что-то жуткое, но естественное, как и все то, что происходило вок­руг. Он, судорожно двигаясь, полз по лощине все дальше и дальше от былой зас­тавы.

В голове вертелась только одна мысль: что делать дальше? Застава погибла! Стрельба там прекратилась, и слышны были только отдельные короткие автомат­ные очереди. Видно, добивали раненых пограничников. Лощина, поросшая мел­ким кустарником, наконец вывела его в лес. Борис поднялся и огляделся. От за­ставы ничего не осталось. Среди дымящихся руин ходили немцы. Затем они начали спускаться к реке. Там слышалось урчание моторов. Очевидно, начали возводить переправу, поскольку грейдерная хорошая дорога шла в глубь района именно от заставы. Поэтому немцы в первую очередь ее и уничтожили. У Бориса защемило сердце и навернулись слезы. Неужели он один остался от всей заставы? Но от заставы отходила к лесу только одна лощина, и она оказалась спасительной только для него одного.

Сильно хотелось пить. Во рту пересохло, и нервно подрагивали руки. У него ничего не было с собой. Даже карабин остался возле разбитого пулемета. Он ме­дленно, наугад, побрел в лес, подальше от этого места и грейдера, где вскоре пой­дут немецкие войска. Ведь здесь уже начали возводить две переправы. Бредя по лесу, он немного пришел в себя, и ему послышалось, что справа, откуда он недавно прибежал, началась стрельба. Затем она стала  усиливаться, и уже явно забухали орудия. «Кто там мог вести бой? Ведь там никого из наших не было. Откуда они взялись?» — недоумевал Борис.

Справа от него вовсю разгорался настоящий бой. Стал доноситься рев танков. Чьи это? Борис стал продираться на звук боя. Сверлила мысль — кто там бьется, зачем он туда идет, чем он может помочь без оружия? Эти вопросы только мель­кали в голове, но он упорно шел на звук боя, как мотылек на свет огня. Там ведь дрались наши!

Выйдя на пригорок, он увидел место своего недавнего дозора.  Через реку был перекинут понтонный мост, и по нему двигались танки. Рядом наводилось еще два моста. На том берегу сгрудились грузовики с пехотой, бронетранспорте­ры, мотоциклы с пехотой. Кругом толпящиеся и галдящие немцы с автоматами на груди. Над головами то и дело пролетали немецкие самолеты, направляясь в на­ши тылы. Передовой отряд немцев основными силами готовился к переправе, а часть уже пошла по наведенному мосту. Глядя на все это, Борис вздрогнул, как тот нарушитель, которого он недавно брал. На плечо ему жестко легла чья-то твердая рука. Будучи поглощенным происходящим на том берегу, он не слышал чьих-либо шагов сзади. Он тут же рывком обернулся.

Перед ним стоял общевойсковой сержант и рядом с ним боец. Они встретились тревожными взглядами. Сержант спросил, не отрывая глаз от переправы:

— С зас­тавы? Сколько вас осталось?

Борис, с трудом ворочая пересохшим языком, просипел:

— Один остался, заставы нет. А вы откуда?

   Сержант начал что-то записывать, оче­видно, пересчитывая то, что видел, и вновь,  не поворачивая головы, засыпал Бо­риса вопросами:

— По тебе видно, что тебе досталось. Почему без оружия? Сколь­ко танков прошло до нашего прихода? Сколько времени стоишь здесь?

   Борис не ожидал такого града вопросов и стоял молча. Наконец собрался и сказал, что уносил ноги, не до оружия было, а танки не считал, стоит не знает сколько, часов нет. Сержант только сейчас повернулся в вполоборота и добродушно обронил:

— Эх, граница, не очухался еще! Мы слышали ваш бой и удивлялись, что так долго дер­жались, но мы не могли пойти вам на подмогу. Нам нужно было сбить эту перепра­ву, — и, продолжая ерничать, добавил: — А в разведку с тобой ходить нельзя, стоишь, глазеешь, а не считаешь, что видишь! Ну да ладно, не обижайся. Это я так, для разрядки, чтобы ты скорей приходил в себя. Ты с бойцом останешься здесь наблюдать, а я сбегаю в роту и доложу обстановку, — и затем, обращаясь к бойцу:  — Если через сорок минут не вер­нусь, ты с дополнительными сведениями иди тоже в роту, а «границе» расскажи, где нас искать, а ты, «граница», останешься и будешь продолжать наблюдение. Толь­ко теперь считай и запоминай. Складывай веточки в горки — танки, пушки, машины с солдатами и прочее. Придешь к нам и все доложишь.

Борис только сейчас увидел у сержанта флягу с водой и почти простонал:

— Дай попить.

У сержанта сжалось сердце при виде пьющего Бориса, который, с тру­дом оторвавшись, стал возвращать флягу. Сержант оттолкнул флягу со вздохом:

— Попей еще.

Боец молча наблюдал эту сцену и у него что-то шевельнулось в груди. Сержант ушел. Они остались одни. Боец был в чистой, опрятной армейской форме в отличие от Бориса, у которого одежда была испачкана в грязи, измятая и кое-где порвана. Борис наконец спросил:

— Откуда вы взялись, что так быстро вступили в бой, а ты, видно, еще не был в переделке? Те воюют, а вы с сержантом в развед­ке, что ли?

— Точно, — ответил боец. — А появились мы здесь не случайно и не с неба свалились, это благодаря одному пограничнику и лихости нашего комполка.

— А причем здесь пограничник и откуда ты все это знаешь, ведь ты рядовой боец, как и я?  — удивился Борис.

—  Сержант вертится возле начальства и многое знает, он лихой мужик. Мы с ним  в полковой разведке, она у нас крепкая, опять-таки благодаря комполка. Он счита­ет, что даже полку без сильной разведки воевать все равно, что с завязанными глазами, слепым и глухим. Так много не навоюешь, быстро на тот свет отправишься, — рассуждал боец.

— Ну, прямо стратег, а ответь все-таки, откуда вы взялись и при чем здесь ка­кой-то пограничник? — повторил вопрос Борис.

— Наш полк базируется недалеко от вашей заставы, ты знаешь, — начал боец.

— Знаю, так же как и то, что вас месяц  назад отвели в лагеря, а вы вдруг очутились здесь — перебил Борис.

— Вот в этом как раз и явился причиной какой-то пограничник. Он недавно взял од­ного пришельца с той стороны и тот сообщил, что 22 июня немцы перейдут грани­цу и начнут войну. Высшее начальство оставило это сообщение без последствий, а наш бравый комполка, не дожидаясь какой-либо команды, все взял на себя и вы­двинул полк к границе в прежние казармы, под видом их ремонта. Накануне мы выдвинулись на наши укрепленные рубежи вот в это самое место. У немцев с той стороны в этом месте подходит хорошая дорога к реке. Вот комполка и решил, что немцы наверняка в этом месте организуют переправу. Более удобного места по­близости больше нет. Вот видишь, он не ошибся. Гляди, почти готовы два других моста, — прервался он, — а сержанта все нет.

К тому времени бой у переправы на нашей стороне разгорался все сильнее. Первые танки немцев начали прорываться на грейдер, который проходил несколь­ко в стороне, и им нужно было продвинуться вдоль реки, чтобы выйти на него. Но все выходы от переправы полковые минеры успели заминировать. Немцы никак этого не ожидали и почти все переправившиеся танки лихо подорвались на пол­ковых минах. Полк расположился полукольцом вокруг этой переправы и закупорил все выходы из нее.

Не дождавшись сержанта, боец двинулся к своим, оставив Бориса одного. Он теперь, выходит, тоже стал разведчиком. На той стороне немцы начали перест­раивать технику в три колонны по одной на каждый мост. И в это время ударила наша полковая артиллерия. Первый залп был настолько прицельный, что сразу же накрыл технику у входа на мосты.  За ним последовал второй, менее удачный залп. Но следующие залпы уже били и по технике, и по мотопехоте. Видно было, что ве­дется хорошая корректировка огня.

После первого же нашего залпа уцелевшие танки открыли беспорядочную стрельбу, но вырваться из сутолоки к мосту они не смогли. Начала разворачиваться их артиллерия. В это время действующий мост со стороны нашего берега взлетел на воздух, а с того берега начали отходить надувные лодки с пехотой. Все это прои­сходило слева от Бориса. Увидев отходящие лодки, Борис вначале опешил. Что де­лать? Бежать доложить? Дорогу ему рассказал боец. Но успеет ли, а если и успе­ет, то на его плечах за ним подойдут немцы и его сообщение все равно опоз­дает. Он решил остаться и продолжать наблюдение. Благо первая лодка причалила подальше от него. Не успели немцы выскочить на берег, как по ним ударили два ручных пулемета вместе с ружейной пальбой. Армейцы успели выдвинуться вплот­ную к берегу и встретить лодочный десант. С того берега продолжали отходить лодки со стреляющими автоматчиками. Они били по нашему берегу, но пулеметчики уже сменили позиции. Когда причалила последняя лодка, из прибрежного лесочка высыпали наши бойцы и с криками: «Бей гадов!» бросились в рукопашную. Недолго продолжалась схватка. У немцев были автоматы, а у наших винтовки с примкнутыми штыками, и это быстро решило исход боя. Немецкий десант почти полностью был уничтожен, а уцелевшие бросились в речку.

В это время в небе появились «юнкерсы» и начали по очереди обрабатывать по­зиции полка. Они были скрыты лесной чащей, поэтому эффективность бомбежки была невы­сокой. Под артобстрелом наших позиций немцы пытались закончить два других мо­ста. К поврежденному участку на первом мосту наши густым огнем не подпускали немцев для его восстановления. Потом немцы оставили эту затею, и бой затих сам собой. Самолеты с регулярной периодичностью продолжали обрабатывать наши пози­ции. Вскоре и налеты прекратились, а самолеты начали летать в наш тыл.

Борис сидел в кустах и удивлялся — почему немцы не высадили вначале деса­нт? Захватили бы вначале наш берег, потом уже наводили переправу. Ведь именно так они и поступили у заставы, правда, с опозданием артподготовки. Затем его осенила догадка. Ведь это он сидел в этом месте в дозоре, и немцы точно его выследили и посчитали, что уничтожили этот дозор. На заставе шел бой, а полка, очевидно, они знали, что нет на месте. Вот и проявили беспечность, торопясь на­вести переправу. Что-то многовато у немцев оказалось проколов на этом участке, ­думал про себя Борис, лежа в траве и покусывая травинку.

Такую недюжинную осведомленность в тактике боя он проявил не зря, рассуждая о прошедших на их участке первых часах начавшейся войны. Он два года как окон­чил десять классов и все время прослужил на этой заставе, где не только проводились одни политзанятия, но очень акти­вно и целенаправленно велись занятия по многим военным дисциплинам. Борис числился по успеваемости далеко не из последних среди пограничников. Так, он вполне грамотно самостоятельно смог оценить скла­дывающуюся обстановку. Вот только он не знал, что ему делать дальше. За всем происходящим он не заметил, что солнце поднялось уже высоко. Одолевала вновь жажда, к которой добавилось не то чтобы ощущение голода, но появилась мысль о том, что неплохо было бы подкрепиться немного.

Бой на переправе вновь возобновился с еще большей силой, в сопровождении артиллерийской дуэли. Причем немцы на том берегу были в явно невыгодной ситу­ации — на открытом месте. Наши были прикрыты хорошим леском, растянувшимся вдоль реки и дальше уходившим в глубь территории. Немцы очень быстро восполня­ли потери за счет подходивших войск. Вот бы ударить с воздуха по всему этому скоплению немцев. Но ни одного нашего самолета так и не появилось за все это время, и это очень удивляло Бориса. Он не знал, что практически вся наша пригра­ничная авиация была полностью уничтожена на своих аэродромах при первом же внезапном налете немецкой авиации.

Не имея ни связи, ни оружия, он решил, что ему здесь больше делать нечего. Он отправился в дерущийся полк, несмотря на то, что его там сильно обрабатывала вражеская авиация. Борис двинулся по рассказанному бойцом маршруту, но заблудился. Шум боя давал только направление, и он долго проплутал в поисках нужной дороги. Он взял далеко влево и вышел глубоко в тыл полка. Бой оказался уже справа от него. Тогда он повернул резко вправо, но услышал шум моторов, доноси­вшийся слева. От пролеска вглубь, в наш тыл, шла просека. В ее разрывах он уви­дел не то танк, не то машину. Она двигалась по направлению к нему. Уж точно это были не немцы.  Наверное, двигались основные силы дивизии. Наступали сумерки.

Оказалось, что это были еще не основные силы дивизии. Когда бортовая машина с бойцами приблизилась, из нее выскочил капитан и стал расспрашивать об обста­новке. Борис мог рассказать только о том, что видел сам и о чем ему рассказал боец. Капитан не стал расспрашивать о нем самом. Вид и форма Бориса говорили сами за себя. Приказав Борису забираться в кузов, сам прыгнул в кабину, и они двинулись по опушке в сторону боя. За ним двигались несколько мотоциклов с колясками, в которых сидели бойцы.

В кузове, в разговорах с бойцами, он узнал, что капитан везет письменный при­каз полку во что бы то ни стало продержаться до утра. К утру должны подойти остальные полки дивизии. Необходимо предотвратить переправу в этом месте и вы­ход немцев на наш берег.

Рассказывая капитану обстановку, Борис не знал, что бой перекинулся от той переправы, где он был, к самой заставе. Командир полка, очевидно, был действите­льно толковый. Как только он узнал, что застава полегла, он значительные силы бросил в район заставы и сбросил высадившийся десант немцев. Наведение пере­правы там немцы вели уже под огнем, и это существенно изменило обста­новку в этом районе в нашу пользу. Полк дрался на двух участках и к исходу дня силы его значительно иссякли и в людях, и в технике. Наступившая темнота снизила напряжение боя, и полк мог немного передохнуть и собраться с силами.

Уже в темноте машина капитана подъехала к какому-то походному складу пол­ка. Там рассказали, как проехать на командный пункт полка. Но ехать было невоз­можно не столько из-за темноты, сколько из-за зарослей в лесу. До этого они про­бирались по редколесью, а дальше пошел густой заросший лес. Они оставили маши­ну и дальше двинулись пешим порядком.

Шли не очень долго и вскоре нашли командный пункт полка. Комполка майор Ивушкин сидел под кустом, постоянно дергаясь к телефону, и с радостью встретил капитана. Как-никак, а это было хоть какое-то подкрепление в людях. Прочитав со­держимое пакета, он хмыкнул про себя и, улыбаясь, многозначительно сказал капи­тану, что если он прибыл и привез приказ, то они, конечно, продержатся, и прика­зал ему отправиться со своими людьми в район заставы в распоряжение командира батальона капитана Сидоренко. Там сейчас очень горячо. В это время зазвонил телефон и майор отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Отойдя от майора, капитан быстро собрал своих бойцов. У Бориса спросил:

— С на­ми? — не говоря, куда.

Борис отказался, заявив, что поищет своих разведчиков. Он уже с ними как будто. В ночной темноте трудно было кого-либо найти и он решил при­лечь немного отдохнуть в этот первый день войны. От реки доносился звук не очень активного боя. «Что-то будет на рассвете?!» — подумал Борис. Немцы, конечно, озвереют из-за суточной задержки в наступлении. Если бы полк не возвратил­ся, то они бы были уже давно на нашей территории и громили бы далеко в глубине тылы.

Борис прилег под елью, положив под голову охапку лапника. Сквозь кроны дере­вьев чернело южное небо с мириадами ярко мигающих звезд. Если бы не доносив­шийся шум недалекого боя, то все казалось бы таким мирным и спокойным. Это ми­молетное ощущение быстро исчезло, как и появилось. Сон не приходил. Все тело ломило. Приятный запах лапника как-то успокаивал. Борис начал перебирать в па­мяти события прошедшего дня.

Вначале он недоумевал, почему немцы напали внезапно, а наше командование не предприняло никаких предупредительных мер и не привело все части в боевую готовность. Ведь задержанный им нарушитель говорил о предстоящем нападении и даже дату называл. Но им на границе ничего не сказали и ничего не сделали, что­бы встретить это вероломное нападение. «Может, на других участках границы полу­чше, чем у них?» — подумалось ему.

Лежа под елкой, он не знал того, что творилось вокруг, что их участок единственный в округе, где немцы не смогли переправиться сходу в первые же часы своего наступления. Не знал он и того, что по всей границе от Балтийского до Черного моря немцы углубились на нашу территорию на десятки километров за первый же день войны. Не знал он также и о том, почему их не предупредили о предстоящем нападении немцев и почему полк отвели в летние лагеря накануне нападения.

Постепенно его мысли переключились на дом, на родных, которых он не видел бо­лее года и неизвестно, увидит ли теперь их вообще. Они жили в маленьком районном центре на Украине в Сумской области. Отец занимался заготовкой кожсырья, а мать учи­тельствовала в школе. Борис был один в семье, и мать весьма умно и хорошо за­нималась его воспитанием. В школе он не был отличником, но и в плохих учениках не значился. Был устойчивым середнячком. А вот в гимнастике он был первым не только в школе, но и в районе. Занимал высокие места в областных профсоюзных соревнованиях. В армии он входил в сборную пограничного округа и тоже был не на последних ролях. Участие в соревнованиях, многочисленные встречи с раз­личными интересными людьми развили его кругозор и пробудили интерес не только к спор­ту. Это одно из важных значений большого спорта для думающих людей, как счита­ла его мать. Спорт развивает не только физически, и мать всячески поддерживала сына в его спортивных занятиях.

Воспоминания перешли в легкую дрему, и он уже засыпал, когда ощу­тил легкий толчок в плечо. На коленях подле него стоял боец, который, оказал­ся в качестве наблюдателя с ним на переправе. Борис удивленно спросил:

— Ты как здесь оказался и как тебя звать? Давай хотя бы сейчас познакомимся.

— Иван, а тебя как звать?

— Борис.

Иван продолжил:

— Мне сказали, что здесь один пограничник ищет разведчиков. Я понял, что это ты, и сам тебя нашел. Пойдем к нам.

К ним — это почти рядом под другой елью. А они — это миловидная девушка Галя, сидевшая у телефонного аппарата. Больше никого не было. Борис удивился, только спросил:

— А остальные где и сколько вас?

Иван от­ветил, что немного и все там впереди, а он с Галей на связи. Сержант, кстати, его зовут Береговой Жора, с лейтенантом еще с вечера на той стороне у немцев, а он здесь за начальника.

— Раз ты сам к нам пришел, то получай задание.

Борис был рад этой встрече. Отказавшись идти с капитаном и не найдя развед­чиков, он было несколько приуныл. Теперь он  остался совсем один в расположении чужой части, среди незнакомых людей, которые его совсем не знают. Правда, в тем­ноте он никого не видел, но когда рассветет, что он им скажет, кто он и откуда пришел? С появлением Ивана все складывалось хорошо. Кто-то нашелся, до­брый человек, который сказал Ивану о нем.

Задание Ивана было простым. Выдвинуться на место, где они тогда встретились и вместе вели наблюдение за переправой. Там нужно будет вести учет той тех­ники, которая будет подходить к переправе. Дальше он напутствовал:

— Прибежишь с докладом, сообразуясь с обстановкой. Оружия дать не могу, нет его. А вот сухарей и флягу с водой возьми.

На этом они расстались. Борис ушел, а Галя пожелала ему удачи, проводив его продолжительным взглядом. Перестрелка на этом участке, как и у заставы, продолжалась всю ночь, то зату­хая, то возникая вновь с еще большей силой. К рассвету, когда Борис добрался до своего места, перестрелка совсем прекратилась, и он смог спокойно осмотреть переправу.

К его удивлению, техники на том берегу у немцев значительно поуба­вилось, так же как и мотопехоты. Более того, он увидел хвост колонны мотоциклов, уходивших от переправы. Стало ясно: немцы, встретив сопротивление, не стали лезть напролом и пошли искать место для переправы, где нет наших войск, или переправляться через другие переправы, которые немцам удалось навести.

На нашем берегу у воды лежало несколько трупов немцев у полузатопленной лод­ки. На некоторых телах он увидел автоматы. Его осенило — надо забрать! — и он полз­ком двинулся вниз к реке. Только он подполз к ближайшему немцу, как с той сто­роны ударила очередь, пришедшаяся по телу немца. Благо ремень автомата не был перекинут через шею и Борис осторожно стащил его, прикрываясь телом немца как щитом. Переждав немного, он броском перескочил в ивняк. Вслед ему брызнули пули по земле, но он уже был в ивняке, который скрыл его.

Автомат поблескивал вороненой сталью в его грязных руках. За эти сутки ему негде было даже умыться, и лицо иногда неприятно почесывалось. Оно, очевидно, также было в грязи, но он его не видел. А вот руки были как у кочегара. Автомат впечатлял. Он впервые его держал в руках. Хороша штука, теперь он с оружием! Только сейчас он увидел, что сидит почти рядом с другим убитым немцем, но тот был без автомата. Тут же Борис понял — надо пошастать по ивняку. Наверняка най­дутся автоматы у других убитых. Так он собрал еще несколько автоматов и набил патронными рожками подсумок, снятый с какого-то немца. Теперь у него целый арсенал. Сидеть здесь дальше было нельзя. Надо срочно бежать и доложить об от­ходе немцев.

Бежать с грудой автоматов на шее и с тяжелым подсумком было нелегко, тем более по лесу. Запыхавшись и обливаясь потом, он с трудом разыскал Ивана. Он был уже не один. Рядом с Галей сидел сержант Береговой. Они с удивлением и  радостными возгласами встретили Бориса.  Их радость была не столько от появ­ления Бориса, сколько от такого количества автоматов у него на груди. К Борису тут же подскочил Иван и начал снимать автоматы, но был останов­лен сержантским возгласом:

— Не замай, не твое! Это трофей. Им могут распоряжать­ся только достойные и знающие в нем толк сержанты.

Борис, снимая с себя автома­ты, оборвал их:

—  Да погодите вы, надо срочно доложить, что немцы отходят от пе­реправы.

Сержант, принимая автоматы, очень чинно, в духе предыдущей сентен­ции сообщил Борису:

— Это очень ценное наблюдение и весьма похвальное желание доложить о нем, но, к сожалению, оно несколько запоздало. Правда, это опоздание значительно реабилитировано столь богатым трофеем, за что командование в моем лице объявляет вам благодарность и подумает о вашем награждении, — и обратился к Ивану: —  Что там у нас осталось из наград?

Иван в том же торжественном тоне объявил:

—  Два сухаря и банка тушенки.

— Ну все мы ему не отдадим, а вот одним суха­рем и половиной банки тушенки мы, пожалуй, наградим вас — больше не могу, извини, брат, — закончил сержант.

Только сейчас Борис почувствовал, как он голоден. Ведь уже сутки, и какие сутки, он ничего не ел, кроме сухаря, который ему дал тогда Иван, и он его сжевал на ходу. Иван, обращаясь к Борису, сказал, что сержант пришел с той стороны, все видел и уже доложил.

— Так зачем же ты еще и меня посылал? — возмутился Борис.  Иван спокойно ответил:

— Товарищ сержант наблюдал с тыла, а нужно было еще посмотреть и с лица, но, гла­вное, я слышал, что там пищали автоматы и просились, чтобы их забрали в хоро­шие руки.

Все рассмеялись.

Сержант подошел к Борису и торжественно объявил:

— Вкладывая это грозное оружие в надежные, но несколько немытые руки, выражаю твердую уверенность, что оно будет эффективно использовано против тех, кто его создал, — и повесил автомат на шею смущенного и спрятавшего руки Бори­са.

— Благодарю за награду, а руки вымою, когда будет вода, — ответил Борис.

— Следующий за тобой  танк на ходу, их там еще много осталось на той стороне, — подытожил сержант, обращаясь к Борису, и все еще раз рассмеялись, забрав каждый себе по автомату.

В это время подбежал связной и сообщил, что всех, кто здесь находится, ком­полка собирает к старому дубу. Бегом! Там уже находилось более десятка бойцов. Ивушкин, торопясь, обратился к ним:

— Ребята, по опушке леса стоят телеграфные столбы. Нужно свалить десятка два-три и подтащить их к берегу поближе. Старшим назначается сержант Береговой. Срок  два часа. Исполняйте, — и тут же удалился.

    Все стояли и смотрели на сержанта. Как и чем валить будем? Ни пилы, ни топо­ра — один приказ!  «Исполняйте, а как?» — пробормотал Иван.

Сержант стоял с несколько растерянным видом. Но потом какие-то мысли озарили его лицо, и почти весело он отпарировал:

 — Голова зачем, если к тому же на ее шее весит такой новенький автомат, — и  добродушно потрепал Ивана по плечу. — А вот и свалишь, — не унимался сержант. — Гра­наты зачем у тебя?

— Да они взорвутся у столба и ничего ему не сделают, — вступил в разговор Борис, тут же поняв, что имел в виду сержант, упоминая о гранатах.

Сержант озабоченно постоял, а потом выпалил:

— А обмотки у Ивана и у некоторых других зачем? Мы привяжем гранаты к столбу обмотками, внутрь к гранате что-нибудь подложим и организуем направленный взрыв.

Это уже чем-то походило на дело, думал Борис. На первом столбе получилось не совсем удачно. В качестве отражателя они под­ложили тонковатую деревяшку. Далее дело пошло живее, и дефицитом стали обмот­ки. Их стали экономить. Таким образом, они свалили более двух десятков столбов. На перетаскивание им прислали подмогу, и они управились часа за три. Борис по­нимал, что столбы нужны для ремонта моста на переправе. Но зачем этот мост нам, когда на той стороне немцы? Это что же, чтобы пригласить их в гости, что ли? К тому же, так-таки и дадут немцы чинить мост у них под носом. Эти мысли свер­лили голову Борису, пока он занимался валежкой столбов вместе с другими.

После небольшого отдыха сержант пошел на КП и быстро вернулся. Тут же дал задание Ивану взять телефонную катушку провода и с телефоном вместе с Бори­сом выдвинуться на то место у реки, где встретили Бориса, организовать наблю­дение, а самому вернуться, оставив Бориса с телефоном. Пока шли, Борис никак не мог понять, как можно восстановить мост под носом у немцев. Не найдя ответа, он с Иваном подошел к месту. Борису пришлось возвращаться сюда четвертый раз за это время. «Что же это, я так и провоюю всю войну на этом месте?» — подумал про себя, внутренне усмехаясь, Борис. Он удобно устроился и стал наблюдать. Иван немного побыл с ним, а затем ушел.

Немцы не проявляли активности, изредка постреливая в нашу сторону. Техника у них по-прежнему отходила, но и оставалось ее еще достаточно.  Самолеты также оста­вили в покое наших у реки, но продолжали бомбить тылы. Артиллерии у пере­правы у немцев уже не было. Ее вывезли ночью. Наши тоже не беспокоили немцев, а почему — это стало ясно Борису несколько позже.

Наблюдая эту почти мирную картину, он иногда позванивал Гале и они понемногу переговаривались ни о чем. Это несколько его расслабило, и он вздремнул. Ведь практически вторые сутки не спал, и усталость дала о себе знать. Разбу­дила его оглушительная стрельба с того берега. Спросонья он не понял, куда стреляют. Потом увидел, что по течению реки сверху в направлении моста плывут плоты и на них стоят какие-то бочки, из которых валил густой дым и ветер нес его на мосты. Вскоре мосты и реку затянул густой дым. Вот теперь Борису стало ясно, как можно починить мост под носом у немцев. Он тут же пере­дал обстановку Гале. Через некоторое время она позвонила и сообщила, что ему приказано выдвинуться к берегу, войти в задымление непосредственно у моста и передавать состояние дел по ремонту моста, а затем двигаться со связью по мо­сту и выйти на всю длину разматываемой катушки. Затем получить дополнительные команды. «Вот теперь нужно идти в самое пекло», — подумалось Борису.

Немцы вели яростный бесприцельный огонь по всей задымленной зоне. В дыму они потеряли из вида все мосты и эффективность огня была не очень высока. Но все ­равно, подумал Борис,  ему больше не возвращаться на насиженное место. Здесь он натолкнулся на наших бойцов, которые приспосабливали в обратный путь полу­затонувшие лодки уничтоженного немецкого десанта. Борис пожелал им удачи и двинулся в дыму дальше, придерживаясь кромки воды. У моста бойцы подтаскивали поближе к воде заготовленные ранее столбы. Их как раз хватило по длине, чтобы перекрыть прогалину, образовавшуюся между двумя понтонами. Дым был настолько густой, что второго конца столба было не видно на другом понтоне. Там его поч­ти вслепую принимали и укладывали. Для связки бревен использовали все те же обмотки. Так что вид бойцов без обмоток был довольно невзрачный, но на это никто не обращал внимания.

Все это время немцы не прекращали стрельбу, и пули роем летали вокруг. Некоторые не свистели и находили свои цели. Два бойца на про­тивоположном понтоне как подкошенные упали в воду, и их понесло течением. Ря­дом стоящие только посмотрели им вслед, не прекращая работы, переговариваясь вполголоса. Никакой паники, никакой суеты. Только изредка подающиеся команды. На мосту бойцы трудились споро, как будто и нет никакого обстрела. На нашем берегу у моста раненых было немного, и их санитары отправили в лес.

Борис регулярно докладывал Гале о ходе дела. Где-то в дыму слышался голос сержанта, хотя строительством командовал седой старшина, видно, уже умудренный опытом подобных дел. При очередном докладе Галина сообщила, что подошли основ­ные силы дивизии и мост будет нужен не позднее чем через полчаса. Он пере­дал старшине, и тот попросил в ответ сообщить, что мост будет готов к сроку.

Вскоре к мосту стали подходить бойцы целыми ротами. В полусогнутом состоянии или сидя прямо на земле,  они сгрудились непосредственно у кромки моста. Среди них находился старший лейтенант и подбадривал бойцов при каждом свисте пуль. Что было дальше, за пеленой дыма в глубине нашей территории не было видно. Че­рез полчаса взвилась сигнальная ракета и лейтенант, вынув пистолет, срывающим­ся тихим голосом сказал:

— Ребята, пошли! — и первый вскочил на мост со столбов и исчез в дыму.

За ним бросились остальные, а с нашей глубины из леса начали под­бегать новые группы бойцов. Борис сидел у берега, плотно прижав к себе телефонный аппарат. Он пытался связаться с Галей, но связь молчала. Он хотел броситься с бойцами на мост, но в это время из дыма вынырнул Иван с Галей. Иван был возбужден и резко бросил:

— Вот тебе катушка, бери аппарат и за мной на мост, разматывай свою катушку.

Галя осталась со своим аппаратом у моста. Подбежал лейтенант, который ходил ночью с сержантом на ту сторону. Он спросил: 

— Где ребята? — и тоже бросился на мост.

В это время с противоположного конца моста раздались крики «ура!» и началась оружейная ст­рельба. Затем заговорили «максимы». На мост начали выкатывать полковую артилле­рию. Дым стал понемногу рассеиваться.

Перебежав мост и спрыгнув на берег, Борис увидел рукопашную схватку, как тог­да на нашем берегу с высадившимся немецким десантом. Исход был тем же. Справа оказался немецкий танк. Огня он не открывал. За ним сидели два немца и готови­ли к стрельбе миномет. Борис мгновенно, бросив телефонный аппарат и катушку, сдернул автомат с плеча и выпустил в них длинную очередь. Немцы уже лежали, а он продолжал стрелять в них. Это были первые впервые убитые им люди.

Ему бы­ло дико видеть, как они падали с воплями и затем еще дергались на земле. Он ошалело смотрел на них, а потом, увлекаемый набегавшими с моста бойцами, по­бежал, крича и стреляя на ходу. Он забыл и о катушке, и об аппарате. Вид пада­ющих и умирающих двух людей под пулями не покидал его. Он накануне стре­лял из пулемета, но тогда стрелял по «немцам» и было не понять, от чьих пуль они падали. Сейчас он стрелял в конкретных людей и убивал их. Это коробило его, но недолго. Азарт боя быстро отогнал эти мысли.

Он бежал со всеми, падал, вновь поднимался и не переставал стрелять из автомата. Подбегая к блиндажу, Борис на мгновение остановился, чтобы осмотреться, и в этот же миг его что-то ударило в грудь.  Он упал навзничь, в глазах поплыли ярко-красные круги, а затем они начали угасать. У Бо­риса промелькнула мысль: «Вот так умирает человек». Боли он не успел почувство­вать и потерял сознание. Когда бой переместился от реки в глубину расположе­ния немцев, санитар вынес Бориса и отправился с ним в тыл. В тот день у дивизии еще был тыл, и можно было отправить туда раненых.  Борис не узнал тогда, что произо­шло с дивизией.

Дивизия, переправившись через реку, развила наступление и заняла плацдарм в несколько квадратных километров, но не была поддержана другими соединениями. Соседи по флангам были разгромлены далеко от реки в своих летних лагерях. На их участках немцы свободно переправились, уничтожив погранзаставы, и без сопро­тивления двинулись в глубь нашей территории, все круша на своем пути. На тех участках наших войск не было.

Переправившаяся на тот берег дивизия, зажатая со всех сторон, через несколько дней была практически полностью уничтожена. Так мужественные люди выполнили свой долг, как они его поняли, под постоянным провозглашением войны и уничто­жения врага на его территории, которое насаждалось руководством страны перед войной. Если бы Сталин не запретил проводить на границе подготовительные операции к обо­роне и не дал указание отвести войска на летние лагеря, то мужество погибшей дивизии наглядно показало бы, как можно встретить нападение немцев. Но армия так поступить не могла. Вот за это и заплатил наш народ несколькими миллионами жертв в начале войны.

ОТЪЕЗД ВИКТОРА ИЗ САНАТОРИЯ

Узкое ущелье, как будто ножом разрезавшее скалы, спускалось прямо к бе­регу моря, оставив узкую полоску пляжа. Деревья с двух сторон ущелья почти смыкались кронами. С них свисали лианы, и доходили почти до дна уще­лья, по которому весело пробегал ручей, скатываясь к морю. Здесь было тенисто и прохладно, а ручей наполнял воздух мирным воркованием.

Виктор Кузьмин часто приходил сюда один, посидеть, полюбоваться морем, послушать ручей и возвращаться в мыслях к своему Азовскому морю. Это Черное море, конечно, было красивее его. Особенно горы, берег и рядом море. Как хорошо было здесь любоваться природой и предаваться своим мыслям.

Он жил в санатории, где дети железнодорожников вос­станавливались после перенесенных серьезных заболеваний. Виктор находился здесь уже второй месяц. Этот санаторий был организован в Макопсе в бывшей даче Кагановича. Когда Сталин узнал, что у него такая дача, то отобрал ее и передал детям.

Санаторий стоял достаточно высоко в горах. Сбоку, в стороне, находилось это ущелье. В составе санатория было два корпуса — для девочек и для мальчиков, центральный корпус и еще какие-то постройки. Развлечения у ребят были толь­ко те, которые они сами себе устраивали. Режим был не столько санаторный, сколько лечебный, и ребятам не очень давали расходиться. После того, как Вик­тор «открыл» ущелье, для ребят стало самым любимым занятием катание на ли­анах. Виктор был постарше других ребят и чувствовал свою ответственность за них. Поэтому, прежде чем разрешить им устраивать качели из лиан, он лез на дерево, проверял их прочность, а также надежность крепления лиан к дереву. Он строго-на­строго запретил ребятам пользоваться теми лианами, которые он не осматривал. Воспитатели, конечно, этого не знали, но и не запрещали кататься на лианах. Викторово усердие, очевидно, было излишним, потому что от воспитателей не слышно было, чтобы раньше у кого-либо обрывались лианы. Ведь не они первыми катались на лианах. И до них ребята занимались этим делом.

Второе развлечение у ребят состояло в пугании девчонок по вечерам, когда хорошо стемнеет. Для этого ребята ловили летающих жучков-светлячков. У них в темноте светились тельца, когда они летали. Ребята, наловив светлячков, нати­рали себе ими щеки, нос, подбородок так, что они светились в темноте отдельными пятнами, и вырисовывали только контур неравномерно освещенного облика како­го-то привидения. Затем ребята накрывались белой простыней, со светящейся в темноте головой вставали друг другу на плечи и в таком виде заглядывали в окна к девочкам, предварительно постучав. При этом они гримасни­чали, гикали и издавали всевозможные звуки, имитируя привидения. Конеч­но, такие «картинки» вызывали шум и гам в корпусе девочек. Почему-то мальчиш­кам это сходило с рук. Может, потому, что после первых же подобных «действ» они уже больше  не воспринимались. Действовали они только на вновь прибывающих девочек. Находившиеся в палатах девочки помалкивали о пред­стоящих появлениях привидений и сами принимали участие в этих розыгрышах.

Жизнь в санатории протекала мерно и спокойно, пока не перестало говорить радио. Сколько ребята не просили починить его, но монтер никак не приходил. Вскоре среди ребят поползли слухи, что началась война не то с немцами, не то с японцами, не то опять с финнами. Потом кто-то из ребят краем уха услышал, как воспитатели говорили между собой о какой-то войне с немцами. Между ребятами пошли разговоры в том духе, что Красная Армия гонит немцев уже по Польше. Ре­бятам по-прежнему ничего не говорили о войне, стараясь не вызывать у них беспокойства. Окончательно они забурлили, когда увидели внизу проходящий по путям бронепоезд. Вот только тогда ребят собрали и сообщили, что идет вой­на с немцами. Красная Армии отходит, и их вскоре отсюда вывезут без родителей. Они не могут приехать забрать их.

Прозвучавшее официально сообщение оказало на ребят гнетущее впечат­ление. Они присмирели, поутихли. В санатории больше не раздавались смех, кри­ки и веселое оживление. На ребят опустилась тень где-то идущей войны. Оказы­вается, Красная Армия не наступает, как в кинофильме «Если завтра война», а от­ступает. В это ребята никак не хотели верить. Ведь все знали, что Красная Армия непобедима. Так их учили в школе и так показывали в кино. А вот, оказывается, она отступает! Как же так? В детских головах все это не укладывалось. Так Виктор спустя почти  месяц узнал, что идет война и война с немцами.

Вскоре ребятам сказали, чтобы они быстро собирались. К санаторию подадут сос­тав, и им нужно будет очень быстро погрузиться. Состав подошел из нескольких пустых пассажирских вагонов. Их довезли до Ростова, а там высадили и сказали, чтобы они домой добирались сами, поскольку всем нужно ехать в разные стороны.

Виктору нужно было ехать в город Волноваху, находившийся между Мариуполем и городом Сталино, который раньше был Юзовкой, а значительно позже стал Донецком. Там отец Виктора Сергей Николаевич Кузин работал старшим диспетчером Южно-Донецкой железной дороги после того, как он срочно перевелся туда два года назад из Мариуполя, где работал начальником железнодорожной станции.

Начальником станции его назначили после ареста предыдуще­го начальника станции Михайлова по кляузе, которую на него написал дежурный по станции, желая занять его место. Но назначили не его, а отца, зная недобро­порядочность этого дежурного по станции. Порядочность все-таки ценилась и тогда среди определенного круга лиц. Михайлов был порядочным человеком, и его выпустили перед войной, но на прежнюю должность не вернули. При немцах он та­ки занял должность начальника станции, и, когда немцев турнули из Мариуполя, он отступил с ними и оказался в итоге в США. Так добропорядочный советский чело­век сделался врагом советской власти.

Отец Виктора был компанейским человеком, и у него был полный город друзей. В их просторной трехкомнатной квартире часто бывали шумные застолья. Среди друзей был и начальник городского НКВД. Накануне вечером он сказал отцу, что они сегодня ночью будут «брать» его. Но к утру арестовали весь состав мариупольского НКВД.  Об отце в ту ночь забыли, и он утром выехал в управление дороги, находившееся в Ясиноватой, и больше в Мариуполе не появлялся. Его пере­вели в Волноваху вначале на должность дежурного по отделению, а потом стар­шего диспетчера. Семья эти два года жила в Мариуполе. Старшему брату Сер­гею нужно было окончить десять классов, и родителям не хотелось менять ему школу перед поступлением в институт. Перед войной мальчикам после окончания школы нельзя было поступить ни в какой институт. Все уходили в армию. После окончания десяти классов можно было поступить только в один Новосибирский институт военных инженеров транспорта — НИВИТ. Вот Сергей и поступил в этот ин­ститут накануне войны, а семья после этого переехала в этот городишко район­ного масштаба, который был весьма неказистым по сравнению с Мариуполем.

До этого Виктор в Мариуполе так умудрился «приложиться» головой об ка­мень, что лишь чудом выжил, и на два года стал почти инвалидом. Вообще он был «дворовым хлопцем», и улица была его постоянным местом обитания. В основном пляж и море. В школе он без усилий учился на пятерки. Сделав за пять минут домашнее задание, он сразу же убегал на море. Он бывал там, начиная с ранней весны, когда «низовой» ветер отгонял кромку льда от берега. Катание на льдинах в это вре­мя года было главным развлечением мальчишек. Летом у ребят было другое заня­тие на море.

 Рано утром на пляж приходили дворники с граблями, которые были сделаны из густо набитых гвоздей. Этими граблями они тщательно прочесывали песчаные пляжи и выгребали всякую мелочь, которую оставляли купающиеся. Попадались часы, деньги, расчески — все, что могло вывалиться из карманов и су­мок. В общем, это иногда составляло хороший доход для них. Ребята, естественно, хотели иметь и для себя хоть небольшую часть в дополнение к доходам от сдачи пустых бутылок. Поэтому они старались прибежать на пляж раньше дворни­ков и порыться в песке под скамейками, на которых складывалась одежда. Двор­ники неистово гоняли ребят, и между ними велась постоянная война.

Однажды  Виктор  оказался  возле  центрального  пункта             ОСВОДа — это общество спасения на воде — и его послали за чем-то сбегать. С  тех  пор  он  так  и  пристро­ился  у  моряков ОСВОДа пацаном на побегушках. Многое он повидал на пляже за свою «многолетнюю службу на побегушках» после того, как его признали за свое­го  и стали поручать более серьезные работы.

Особенно Виктор подружился с водолазом Меркуловым, который от многого уберег Виктора за время пребывания на пляже и приучил его ко многому хорошему, что не раз помогало Виктору в разнооб­разных случаях. Вот один из них.

В ОСВОД по железной дороге привезли с десяток лодок, называвшихся «финдерф­литами», у которых не было задней трансовой доски на корме, а нос и корма были одинаково острыми. Эти лодки рассохлись в пути, и их притопили недалеко от берега, с тем        чтобы они замокли. Понадобилась одна лодка, и Виктора послали от­лить одну лодку и пригнать к берегу. Плавать он умел, а как научился — об этом нес­колько позже. Виктор взял ведро, одел на шею, забросил его назад и нырнул с мостика. Когда стал выныривать, то заполнившееся водой ведро не позволило под­нять голову из воды. Виктор не растерялся, не стал паниковать, пустился на дно с ведром на шее и поставил его между ног. Осторожно вынул голову из дужки ведра и вынырнул. Отдышавшись, нырнул вновь, достал ведро и поплыл к лодкам. Отлив лодку, он пригнал ее к берегу, никому не сказав о том, как он прыгал в воду с ведром на шее. Он не хотел, чтобы его осмеяли, особенно Меркулов, и не порекомендова­ли бы прыгнуть еще с привязанным камнем на шее.

Плавать Виктора научил Сергей. Они были на море вместе при хорошем ветре, дувшем с моря и нагнавшем волну к берегу. Виктор всегда прыгал с конца мости­ка, там вода доходила ему до шеи. Сергей прыгнул с мостика, не достав дна, вынырнул и держался над водой, работая ногами и руками. Виктору он не ска­зал, что нынче глубокая вода, и пригласил прыгать в воду. Виктор смело прыгнул,   не достал дна,  страшно перепугался. Оттолкнувшись от дна, он вынырнул с круглыми глазами, а Сергей рассмеялся и заставил плыть, слегка поддерживая его руками. Так Виктор и поплыл. Были случаи и посерьезнее, чем этот. Вот еще один.

Многокилометровая мариупольская бухта была разбита на отдельные пляжи, кото­рые принадлежали различным организациям, санаториям и домам отдыха. На каждом пляже находился дежурный матрос ОСВОДа, который вел наблюдение за этим участком моря. Обнаружив что-либо неладное на воде, он приспускал флаг у себя на мачте и на этот пляж выезжала моторная лодка с матросом-спасателем, водола­зом с легким водолазным аппаратом и врачом для оказания помощи на месте. На центральном пункте ОСВОДа находился дежурный матрос, который все время наб­людал за состоянием сигнальных флагов на пляжах. Такая сложная система могла быть значительно упрощена, имей ОСВОД на то время рации или телефонную связь. Но ни того, ни другого не было, вот и организовали такой несложный и эффектив­ный способ оказания помощи на воде. Недаром Меркулов иногда говорил, что он вытащил себе свою жену из-под воды. Он действительно вытащил утопленницу, про­бывшую несколько минут под водой, а потом откачал ее и женился на ней.

По утрам, когда на пляжах было мало купающихся, Виктору доверяли постоять на дежурстве с биноклем в руках и вести наблюдение за сигнальными флагами на пляжах. На пляже ПКО —  так официально назывался горсад — парк культуры и от­дыха — Виктор увидел двух барахтающихся в море людей, и сразу же там опустили флаг. Виктор объявил об этом, и туда умчался спасательный катер, а он стал наблюдать в бинокль за тем, что там происходит.

Он увидел, что на подошедший катер из воды подняли два тела, затем и катер повернул назад. На подходе к осводов­скому мостику с катера Меркулов прокричал, чтобы Виктора заперли в чулан. Никто ничего не понимал, но удивленного Виктора все же отправили в чулан, где хранился морской инвентарь. Чулан был сколочен из горбылей с большими щелями, и оттуда было видно все, что происходит на мостике.

С катера выгрузили на носил­ки обнаженных мужчину и женщину, плотно прижавшихся друг к другу, накрыли про­стыней и отнесли в тень. Вскоре «скорая помощь» их увезла. Виктор прислушался затем к разговорам, происходившим у них по этому поводу, и понял, что эта пара занималась любовью в воде. От холодной воды у женщины начались спазмы, и они не смогли разъединиться. Испугавшись такого состояния, они начали тонуть. Вот Виктор их и спас.

Видя, как ведет себя его младший сын, отец иногда с горечью говорил, глядя на Виктора, что в семье не без урода. Сергей в отличие от Виктора был паинькой и любимцем многих в городе. Он увлекался радиотехникой, делал приемники и даже сам мотал трансформаторы, мастерил конденсаторы и всякую ме­лочь для собираемых приемников. Начал было делать телевизор с механическим разложением кадров, но не успел, уехал в Новосибирск. В городском Доме пионе­ров он вел кружок радиолюбителей, хорошо владел морзянкой. Поэтому разница в облике этих братьев была очень наглядной и не могла не огорчать родителей.

Сергей был не только достаточно умным человеком, но и не по годам прозорли­вым. Однажды, проходя с Виктором по центральной улице города, им навстречу попался человек с орденом, и все оглядывались на этого человека. Сергей тогда заметил Виктору:

— Витя, видишь, как мы все удивленно смотрим на человека, у которого орден, а придет время и будут также удивленно смотреть на человека, у которого не бу­дет ордена. Грядет война, и те, кто выживут в ней, вернутся с войны с орденами на груди.

Какими пророческими оказались эти слова в устах десятиклассника!

Виктору почти ежедневно доставалось ремня от матери. Поводов было предоста­точно. Отец только ставил в угол на колени, когда бывал дома и заставал сына. Провинностей у Виктора всегда хватало, поэтому по докладу матери тут же следовало наказание углостоянием. Отец обедал дома и после обеда, как правило, на часок засыпал, а Виктор, стоя на коленях подле дивана, оберегал сон отца. Встать из угла можно было только по разрешению отца. Поэтому, как только отец засыпал, Виктор устраивался на полу и занимался своими делами. Важно было не про­зевать, когда отец проснется. Тогда нужно было мгновенно принять позу колено­стояния. Отец вообще добродушно относился к этим наказаниям, заставляя хоть этим Виктора посидеть некоторое время дома. Когда отец лежал и читал, Виктор через некоторое время просил прощения, говоря что этого больше не будет, и отец, спустя некоторое время, его отпускал. Просить было от чего.

Вот только несколько примеров, за что Виктора могли наказать. Сергей сам мотал трансформаторы для своих радиотехнических нужд. При этом он про себя считал количество витков, которое было строго ограничено. Если Виктор заставал Сергея за этой ра­ботой, то любыми способами старался сбить его со счета, с тем чтобы он все на­чинал сначала. Если мать была рядом, Сергей просил ее убрать от него Виктора. Если ее не было, то давал подзатыльника и тот со смехом оставлял Сергея в по­кое. Сергей никогда не бил Виктора, чтобы тот ни сделал, и не связывался с ним. Потом ему окончательно надоели эти проказы Виктора, и он приделал счетчик оборотов. Второй эпизод.

Отец и Сергей готовились проехать на велосипедах по Донбассу в отпуск от­ца и посетить родственников. Сергей перебирал подшипники колес и попросил Ви­ктора сходить в аптеку  купить вазелин для смазки шариков, потому что смазка для подшипников тогда не продавалась. Виктор отказался и демонстративно покинул Сергея, крича, удаляясь:

— Сам иди.

Пошла мать и принесла вазелин. Спустя продолжи­тельное время, погуляв где-то, Виктор вернулся с вазелином. За эту услугу мать огрела его ремнем и выругала в очередной раз. Еще случай.

Осенью на склоне горсада всегда было много щеглов и чижиков перед их отле­том в теплые края. Один парень из его двора ловил их с помощью перекидной сет­ки, поставив под нее клетку с птичками, которые своим пением привлекали других птичек под сетку, которой он и накрывал этих доверчивых птичек. Этот парень продавал птиц, а иногда по вечерам, собрав вокруг себя ребят, жарил из них шаш­лыки размером с ноготок. Они были обуглившиеся, но вкусные.

Виктор завел и себе чижика в клетке, оказавшегося очень голосистым. Вместо то­го чтобы сразу же объединиться с дворовым птицеловом, он начал его дразнить, поставив своего чижика в стороне от него, с тем чтобы отвлекать пролетающих птиц от сетки птицелова. Это пакостное действо со стороны Виктора обошлось без драки и разрешилось мирным путем. Вообще Виктор не любил драться и всегда дворовые проблемы с ребятами решал мирным переговорным путем.

В тот день, когда он покалечил себя, Виктор на спор с ребятами спускался на ве­лосипеде с горы горсада между деревьями. Уже на выезде на ровное место он на­ехал на камень, перелетел через руль и виском ударился о другой камень. После этого он отключился и из плотно сжатого рта пошла густая пена. Ребята стояли рядом, не понимая серьезности случившегося, посмеиваясь, шутили. И если бы не проходивший рядом моряк, то Виктор бы задохнулся в собственной пене.

Моряк оказался опытным человеком, тут же достал перочинный нож из кармана и осторо­жно раскрыл у Виктора плотно сжатые зубы, а затем своим носовым платком прочистил рот от пены. Ребят он послал позвать родителей Виктора и вызвать скорую помощь. Вскоре прибыла «скорая помощь» — линейка, запряженная добрым ко­нем, на которой восседала врач. Пока его везли по булыжной мостовой в больницу, за Сенным базаром, у него пару раз прояснялось сознание, но он ничего не пони­мал, видел сидящую рядом плачущую мать и вновь отключался.

Виктор пролежал без сознания три дня. Когда приводили в сознание, делали уколы в ногу, но, очевидно, не совсем чистой иглой, в результате чего образовалось местное заражение крови. Нога покраснела и опухла. Когда Виктор пришел в себя, установили сотрясение мозга, а затем и воспаление мозга. Вскоре у него развился паралич верхней части тела. У Викто­ра отнялись руки. Пальцами он еще как-то шевелил, но разогнуть руки не мог. Ког­да пытался это сделать, то в суставах возникала нестерпимая боль. В общем, он промучался два года, а вместе с ним его брат и родители. Сергей не отходил от Виктора, когда бывал дома. Когда врачи сказали, что нужно попробовать только появившийся красный стрептоцид, Сергей объездил на велосипеде все аптеки го­рода и только в заводском районе все-таки нашел его.

Трудно сказать, что помогло, но к началу войны Виктор почти восстановился, и его на два месяца отправили в санаторий в Макопсе на Черное море. Очевидно, все-таки в наибольшей мере помог электромассаж. К суставам прикладывали свин­цовые пластины и на них подавали электроток. Под пластины ложили марлю, про­питанную каким-то раствором, и при подаче тока происходило приятное пощипы­вание в месте нахождения пластины. Эти сеансы были для него единственной ра­достью тогдашнего бытия.

Голове Виктора доставалось и до этого. По весне каждый год происходили дра­ки между шишманцами и слободскими. Шишманка располагалась вдоль горсада и под­нималась вверх между ним и питомником, за которым шли санатории и дома отдыха в сторону порта. Слободка располагалась вдоль моря под горсадом, начиналась прямо от вокзала и доходила до шишманского спуска. Горсад был вотчиной шишман­цев, а пляж вотчиной слободских. Весенние драки начинались на склоне горсада, под которым       как  раз располагался  двор Виктора. Эти бои начинали малолетки, и Виктор был самым активным в них участником. На второй      день бои перемещались на Шишманку с участием уже взрослых парней.

С горы горсада всегда наступали шишманцы, а слободские оборонялись снизу и если отступали, то во двор Виктора, а из него уже рассыпались по сторонам. Свер­ху наступающие осыпали слободских градом камней. Вот один такой камень и уго­дил в голову Виктора, шрам от которого остался у него навсегда. Эти два случая были не единственными, когда Виктор мог бы погибнуть, ведя такой активный об­раз жизни. О случае с ведром на шее уже говорилось. А вот еще один случай.

Виктор ловил бычков, сидя на конце мостика. Он увидел, как из-за моря начала быстро расти громадная черная туча. Стоял полный штиль, и море ярко блестело своей зеркальной гладью. Виктор уже знал, что сейчас разразится гроза и подни­мется шторм. Он быстро смотал удочку и бегом бросился с мостика. Пока он сматы­вал удочку и бежал к железной дороге, шедшей вдоль пляжей к порту, ударил гром и рванул такой силы ветер, что Виктор уже пути переползал на четвереньках. Вбе­жав в улицу слободки, он остановился под огромной старой шелковицей переж­дать дождь и бурю. В это же время разразилась громадной силы молния, шелко­вица с треском раскололась пополам, и падающий большой ствол дерева чуть было не придавил его. Если бы Виктор в это время прислонился к стволу, то электрический разряд испепелил бы его, но Виктору на этот раз пове­зло, как и в других подобных случаях. Судьба его берегла. А  вот крупному орлу в тот день не повезло. Его занесло с Кавказа, и он, распластав крылья, замкнул ими контактный провод с рельсами трамвайной линии у вокзала и был сражен этим разрядом. Из него потом сделали чучело и выставили как экспонат в местном крае­ведческом музее.

Ростовский вокзал кишел людьми, как пчелиный улей. Но люди были в основном спокойны, сосредоточены и главной заботой было узнать, когда и в каком направ­лении отбывали поезда. Никакое расписание не дейст­вовало. Минут за пять до отхода по радио объявляли, какой поезд и куда отправ­ляется. Пути поскорее старались освобождать для пропуска проходящих составов на фронт и с фронта. Вот тогда людской улей оживал, начиналось всеобщее дви­жение и гвалт. Одни толпились на поезд, другие освобождали им путь. Все это про­исходило в давке с криками и руганью. Виктор пробыл на вокзале почти сутки,  пока не разобрался во всей этой механике.

На вокзале действовали все буфеты и киоски. У Виктора деньги были. Их некуда было тратить в санатории. Так что он покупал еду в буфетах и был сыт. По­дойдя как-то к газетному киоску, он увидел на прилавке альбом рисунков для вышивки. Его мать была рукодельницей, и Виктор подумал, что она была бы не прочь иметь такой альбом. Подсчитав свои ресурсы, он купил этот альбом в ка­честве подарка матери.

Суровое подчас отношение матери к нему не отложило в нем неприязненности по отношению к ней. Для него мать оставалась матерью, осо­бенно после перенесенной болезни, когда она столько сил отдала на уход за ним, более года кормила его с ложечки. Виктор остановил свое внимание на альбо­ме еще и потому, что к тому времени начал рисовать,  уже кое-что стал смыслить в живописи и мог оценить художественную красоту альбома.

Начал он рисовать случайно. Ведь его страстью было море, и он не видел себя никем иным как моряком. Он неплохо освоил сигнальный семафор, передаваемый ручными флажками, знал по плакатам все типы военных кораблей и их вооружение. Эти плакаты по рекомендации Меркулова ему дали в городском комитете ОСОАВИАХИМа. До войны это было общество содействию авиации и химическим войс­кам. Плакаты Виктор, посчитав их общественным достоянием, передал школе и организовал там морской кружок, в котором учил ребят вязать морские узлы, сигналить семафором.  По принесенным плакатам изучали устройство и типы бое­вых кораблей. Преподаватели были очень довольны такой активностью Виктора и всячески ему содействовали в школьной морской деятельности.

Он даже пытался тайком спуститься под воду в легком спасательном аппарате да резиновая маска не позволила. Ее никак не удавалось уплотнить и плотно при­жать к маленькой головке. Вода все время заливала маску. Этот аппарат он тайком утащил у водолаза Меркулова,  когда тот  днем  спал на центральном пункте ОСВОДа. Он много хорошего дал Виктору и следил за ним, проявляя резкое недо­вольство, когда видел Виктора вместе с пляжной шпаной. Виктор не знал, что отец давно познакомился с Меркуловым и он неспроста уделял такое внимание Викто­ру. Отец, по сути, передал ему на пляжное воспитание своего младшего сына.

На лето к ним в гости приезжало много родственников отдохнуть на море. Пе­ред болезнью Виктора к ним приехала сестра матери с мужем, у которого оказал­ся этюдник с масляными красками. Он неплохо рисовал всевозможные этюды, будучи любителем. Виктор решил попробовать сам это дело. Ему понравилось, но гость уехал. Виктор попытался купить краски в магазине, но они оказались ему не по карману. Сдаваемых пустых бутылок не хватило, а родители денег не дава­ли, считая это никчемной и дорогой забавой, которая у Виктора вскоре пройдет и забудется.

Желая добиться своего, Виктор с участием своего друга обзавелся масляными красками в скобяных магазинах, которых было предостаточно в городе. В них краски разных цветов были в деревянных бочках, таких же, в каких продава­ли селедку или соленые огурцы. Эти бочки с красками стояли открытыми в ряд пе­ред прилавками и к ним был свободный доступ. Дружок стоял на карауле, а Виктор залезал чайной ложкой в бочку и набирал краски в бумажки. Масло, к сожалению, было в закрытых бочках, и Виктору пришлось разводить краски керосином при ри­совании. Поэтому у него так и не высохла ни одна из нарисованных картин, и он понял, что нужно по-настоящему учиться рисовать. Это занятие ему всерьез понра­вилось. Сергей сказал, что сейчас во Дворце пионеров изокружок не работает. Тогда Виктор стал приставать к отцу, чтобы он нашел в городе художника для частных уроков. Но отец был непоколебим, заявив, что тот будет главным инженером завода, а не художником. Так были пресечены попытки получить хотя бы какое-то профессиональное знание о рисовании, желание заниматься которым у Виктора не исчезло за многие годы.

Море и рисование были не единственными объектами увлечения Виктора. Он зани­мался еще собиранием камней, как он определял это занятие. Его привлекали мно­гообразие форм и цвета таких камней, и он подолгу ими любовался, перекладывая с места на место в специальной большой коробке, которую дал ему Сергей от каких-то своих деталей. Со временем, под воздействием Сергея, он начал уже бо­лее серьезно относиться к этому собирательству и стал интересо­ваться названием этих камней, их полезностью и где они используются. У него не было полевого шпата нежно-желтого цвета, и он решил отколоть кусочек от боль­шого камня, стоявшего на специальной подставке в краеведческом музее. Подождав, когда в зале никого не было, он отверткой попытался отковырнуть от него кусочек, и тогда громадный камень раскололся на два куска.  Они с грохотом упали на пол, от чего зашатался рядом стоявший орел. На этот грохот никто не прибежал, и Виктор быстренько удалился, взяв-таки кусочек камня.

Большое удовольствие доставляло Виктору собирание роскошных кристаллов ква­рцитов. Они росли красивым букетом прямо на отвесных крутых и высоких стенах обрывов, идущих вдоль берега за портом. Виктор привязывался на веревке, и ребята опускали его вдоль стены, на которой он легко снимал эти блестя­щие прозрачные грозди кристаллов, каждый из которых был размером с ладонь. Они были украшением его коллекции, и он многим дарил эти удивительные творения природы.

Из Ростова поезд шел очень долго. Подолгу стоял на полустанках, пропуская воинские эшелоны на фронт, а на восток эшелоны с вывозимым на открытых платформах оборудованием, с сопровождающими их людьми в товарных вагонах. Виктор приехал домой днем, и мать с радостным плачем стала обнимать сына, а отец ска­зал, что он сегодня бы уехал искать его. Им повезло, что они не разминулись. Осо­бенно умилил родителей подарок Виктора матери, сделанный в такой  суровой обстановке. Это для них было первым проявлением взросления младшего сына.

Через месяц на их железнодорожный узел был совершен первый ночной налет немец­ких бомбардировщиков. Этот узел наша авиация защищала очень усиленно, и истре­бители ЛАГГ-3 отогнали немцев. Им активно помогали зенитные батареи, стоявшие вокруг. Все небо было расцвечено лучами прожекторов, среди которых вспыхивали взрывы зенитных снарядов. Было красиво, и если бы не война, то это напомина­ло бы праздничные мариупольские довоенные фейерверки. Это любование продолжалось до тех пор, пока по крышам не затарахтели осколки, упавшие от разорвавшихся зенит­ных снарядов. После этого Виктор опустился в коллективный погреб — сарай, кото­рый выстраивался в земле для жильцов железнодорожных домов. Сверху эти погре­ба насыпались землей и в них опускались по ступенькам. В их отделении в пог­ребе уже находились мать с бабкой. В ту ночь не сбили ни одного самолета, но зато не смогли сбросить на узел ни одной бомбы. Свои бомбы они высыпали в сте­пи и находившийся недалеко лес, который посадил еще Докучаев.

Первого сентября Виктор пошел в школу в шестой класс. Школа находилась не­далеко от вокзала, и, чтобы не подвергать опасности детей, занятия перенесли на окраину поселка в пустующий совхозный амбар. Налеты авиации продолжались, но разрушения на станции быстро восстанавливали. Семья Виктора жила недалеко от путей в одноэтажном многоквартирном доме. Они занимали трехкомнатную квартиру с изолированным входом. У Виктора была своя отдельная комната.

Как-то пришел отец и сказал, чтобы Виктор освободил свою комнату. У них бу­дет жить один старший лейтенант, его зовут Александр Сергеевич Румянцев. Его адъютанта зовут Миша, но жить он будет отдельно. Румянцев был общительным чело­веком, интересовался рисунками Виктора и рекомендовал ему учиться рисо­вать профессионально. У Виктора уже был этюдник, полный прекрасных масляных красок в тюбиках. Родители стали давать деньги на краски без ограничений, и у Виктора собрался превосходный набор. Море у Виктора давно ушло на задний план. Ведь оно теперь было далеко от него, и рисование стало его единственным увлечением.

Миша был одесситом, и в доме от него всегда стоял шум, когда он был у них. Румянцев приходил домой только поспать, предварительно поужинав у матери, независимо от того, когда бы не приходил. Мать очень вкусно готовила и была мастерица в этом деле. Иногда они приходили вместе с отцом, но никогда за столом не говорили о работе. Но чувствовалось, что у них было что-то общее в работе отца. Михаил стал часто оставаться у них  дома. У Румянцева в распоряжении была новенькая ма­шина «эмка», и Михаил одновременно был у него за шофера. Машина все время на­ходилась у крыльца их дома, и, когда она нужна была Румянцеву, он звонил на квартиру и вызывал Михаила с машиной.

Однажды Румянцев выезжал в соседний город на один день по делам и они взя­ли с собой Виктора. При возвращении остановились у придорожной посадки, и Михаил, расстелив на траве белоснежную салфетку, накрыл стол. Таких яств Виктор давно не видел. Они ему напомнили стол у родителей до войны, когда к ним приходили гос­ти. После обеда они решили попрактиковаться в стрельбе из пистолетов. Тогда Виктор впервые взял в руки пистолет и пострелял из него. При первом же выстре­ле у него от неожиданности пистолет чуть не выскочил из руки при отдаче. Это вызвало у них дружный смех. После этого он стрелял более уверенно, но так и не попал в консервную банку, оставшуюся после обеда. А у них у каждого своя банка была изрешечена пулями.

Как-то ночью Виктора разбудил шум подъезжающих легковых автомашин. Виктор выглянул в окно и увидел, что из них выходят майоры, полковники и еще кто-то в штатском. Они собрались в комнате у Румянцева и что-то долго об­суждали, плотно прикрыв дверь комнаты. Когда утром Виктор проснулся, никого уже не было, и он подумал, что этот Румянцев не такой уж и простой старший лейте­нант.

Когда его и Михаила не было дома, Виктор решил проверить свою догадку. Румянцев не запирал свою комнату, когда уходил, поскольку и замка в двери не было, но Виктор никогда не заходил в его комнату. На этот раз он решил войти и посмотреть. На столе лежал ворох больших карт, свернутых в трубки. Он развернул первую попавшуюся. Это была подробная карта румынского города Плоэшти, вся испещренная синими и красными кружками карандашом, нанесенными, очевидно, рукой Румянцева. Вторая оказалась такой же, но города Констанца. Третья была карта са­мого Берлина, также испещренная разноцветными кружками. Увидев эти карты, Виктор утвердился в мысли, что это не простой старший лейтенант. В этом он смог еще раз убедиться попозже.

Однажды Виктор с товарищем шел по путям, по которым хождение было строго запрещено. Оказавшийся на их пути милиционер их задержал, привел в уча­сток и посадил в камеру предварительного заключения. Виктор начал «качать» пра­ва, за что милиционер огрел его дважды линейкой по шее. В конце концов он това­рища выпустил, а Виктора оставил как более языкатого. Через некоторое время по­явился Румянцев с вопросом:

— Где мальчик?

Милиционер стал препираться с Румянцевым, не вставая из-за стола. После того как Румянцев показал ему свое удос­товерение, тот вскочил как ужаленный и выпалил:

— Так точно, у нас!

Румянцев увидел на шее два красных рубца и спросил у Виктора:

 — Он тебя бил?

Виктор про­гундосил:

— Да-а-а...

Румянцев, обратившись к милиционеру, жестко бросил ему:

— Маль­чика я забираю, а вы будете отданы под суд за избиение малолетнего ребенка.

И действительно было открыто уголовное дело. Отец просил Виктора отказаться от показаний, ведь у милиционера малые дети. Но Виктор упрямо стоял на своем, отстаивая свою честь. В итоге отец сам отказался от показаний своего несовер­шеннолетнего сына, после того как Румянцев отбыл куда-то и съехал от них. Так был спасен бедный милиционер от штрафной роты, в которую он мог бы попасть из-за такого нелепого случая.

В их городишке становилось все тревожнее. Поползли слухи, что станция за пару десятков километров от них уже занята и немцы скоро будут у них. Как-то отец пришел днем домой, чего почти никогда не бывало, и сказал, что все трое будут эвакуироваться, а он останется и будет отступать с войсками последним.

— Вам ну­жно подготовиться. Вещи, включая теплые, и продукты сложите для каждого отдельно в два места каждому. Одно сделайте в виде заплечных мешков, а другое в любом виде в руки.

Как  только он позвонит, они должны будут взять эти вещи, по одному в руки и на плечи мешок, и бежать туда и в тот состав, в который он скажет. Вопрос о том, что, может, и не надо эвакуироваться, не стоял. Эта необходимость восприни­малась как неотвратимая данность и не обсуждалась.

Они прождали всю ночь.  То­лько под утро позвонил отец и сообщил, что на вокзале стоит состав из одиннад­цати классных купированных вагонов.

— Вам выделено третье купе в седьмом вагоне. Бегите!  Сколько будет стоять состав, неизвестно, поскольку с соседней станции могут позвонить в любой момент и сообщить о летящих на станцию немецких самолетах.

Мать, бабка по отцу и Виктор схватили свои вещи и бросились на станцию. При­бежав и отдышавшись в купе, они стали смотреть друг на друга и на вещи, кото­рые каждый из них принес в вагон. Мать принесла те вещи, что и приготовила, баб­ка вместо приготовленного узла в руке держала помойное ведро с половой тряп­кой, а у Виктора в руке оказался этюдник с красками.

Все трое разразились нерв­ным смехом. Они смотрели на помойное ведро и надрывались от смеха, давая выход нервному тику, бившему их. В хохоте была хоть какая-то ра­зрядка. Соседи по вагону ничего не понимали и возмущались. Когда узнали при­чину, начал раздаваться хохот и в других купе. Смех несколько разрядил обстановку в вагоне, и люди начали успокаиваться.

Потом пришел отец и сказал, что поезд будет стоять еще пару часов. Они все четверо перенесли в вагон не­мало вещей и продуктов. Принесли даже велосипед и швейную машину «Зингер», с которой дед по отцу ходил в армию в 1905 году на русско-японскую войну, когда был при­зван в армию и обшивал солдат в действующей армии. Всю обстановку в квартире они, конечно, оставили. Особенно жалко было бу­фет с резной отделкой из красного дерева и красивые дубовые стулья с мягкой обивкой. Виктор сокрушался по громадной картине в золоченой раме, где сани, за­пряженные тройкой, ночью зимой удирали от стаи волков по лесной дороге. Прощаясь, отец  сказал, что будет участвовать в минировании узла. После его взрыва они будут уходить на машинах. Когда вернется, он их найдет.

Поезд предназначался для эвакуации семей руководящего состава железнодоро­жников этого узла. Состоял он из одиннадцати вагонов, двух вагонов-лавок с про­дуктами и сменным постельным бельем, которые должны были выдаваться обитате­лям этого состава в пути следования. В состав поезда входили также два собст­венных паровоза. Во главе поезда поставили одного из диспетчеров, чтобы он сопро­вождал состав на всем пути следования. При погрузке поезда на перроне никого из посторонних не было, так что она шла без сутолоки и посторонних глаз.

Выходит, все можно было организовать как следует даже на местах, если местные власти захотят, а тем более если это будет касаться их личного благополучия. Эта тенденция, наметившаяся уже до войны, затем разовьется в раковую опухоль руководящего состава страны на всех уровнях, которая и приведет к гибели всей страны. Но это будет значительно позже. А тогда о такой возможности писал только Троцкий, о чем, конечно, знал Сталин, но в стране о такой возможности не только не писали и не говорили, но даже и не думал никто. Советский строй казал­ся вечным и незыблемым.

Поезд простоял до обеда, и все уже с нетерпением ждали отправления. Ехали как пришибленные, несмотря на то, что настроение несколько поднялось после того, как удалось перетащить столько вещей дополнительно. Они окажутся основным подспорьем для семьи в эвакуации,  когда настанет время приобретать продукты в обмен на них. Ведь они ехали в неизвестность, бросив все, и было неясно, и где они окажутся. Все сидели молча в купе, каждый погрузившись в свои думы. В вагоне не было слышно ни слез, ни вздохов, ни причитаний. Может, что и было, но из закрытых купе ничего не доносилось. В ваго­не стояла мертвая тишина.

На одной из крупных станций в вагон ворвался Михаил и с возгласами, раздававшимися на весь вагон, втащил к ним в купе два ящика. В одном были стеклянные бан­ки с клубничным компотом, а во втором металлические банки с тушенкой. Это им пере­дал в дорогу  таинственный старший лейтенант. Сам он не пришел, но обладал, очевидно, немалым влиянием, если безболезненно мог взять из армейских складов два ящика таких продуктов в качестве подарка своим знакомым. Михаил побалагурил некоторое время и ушел, тепло попрощавшись. Больше они никогда не встречались.

Ночью поезд подъезжал к Ростову. В это время над железной дорогой начали но­ситься немецкие самолеты и на бреющем полете стали освещать железнодорожные пути своими бортовыми фарами, как будто кого-то выискивая. На ближайшей станции поезд  загнали в тупик, подальше от основных магистральных путей. Само­леты, ранее изредка сбрасывавшие бомбы при полете со светящимися фарами, начали активно бомбить станцию, где в тупике стоял поезд Виктора. Из окон поезда был очень хорошо виден этот кромешный огненный ад, повисший над станцией. На них не упало ни одной бомбы.

Утром, когда рассвело, выезжая из тупика, они увиде­ли разбитый санитарный эшелон из классных вагонов. Благо он шел к фронту и был пустой. Очевидно, немцам кто-то сообщил, что в составе из классных вагонов выез­жают семьи высокопоставленных железнодорожных начальников, и самолеты их ис­кали. По ошибке они разбили санитарный поезд, стоявшийся на основных путях.

В Ростове они долго не стояли. Сопровождавший их диспетчер побежал к мест­ным диспетчерам и быстро возвратился, заявив, что на Ростов летит армада не­мецких самолетов. Их паровозы нигде не отцеплялись от состава, и они быстренько уехали, остановившись в Батайске на противоположной стороне Дона. Виктор вышел, купил два арбуза и возвращался к себе в вагон. В это время над Ростовом появились немецкие самолеты, и фермы моста через Дон, по которому они только что переехали, взлетели на воздух. От неожиданности увиденного он уронил оба арбуза и спрятался под вагонами. Батайск в этот раз не бомбили, а разрушили ли немцы весь мост, он из-под вагона не видел и возвратился уже без арбузов, которые разбились при падении.

В Батайске диспетчер провел общее собрание едущих в поезде. Когда снаряжали поезд к отъезду, ему было дано указание разгрузиться где-нибудь на Северном Кавказе. Из разговоров с военными у диспетчеров в Ростове ему стало ясно, что немцы скоро будут на Северном Кавказе. Для них сейчас Дон не преграда, так же как не оказались таковыми Буг, Днестр и Днепр. Поэтому есть ли смысл ехать на Северный Кавказ, если все равно можно оказаться у немцев? Зачем тогда вообще нужно бы­ло уезжать с насиженных мест?

Диспетчер предлагал ехать в Сибирь. Тут поднялся не­вообразимый гвалт. Кричали все. Когда откричались, стало ясно, что основной забо­той было то, что мужья их будут искать там, где их не будет, а они окажутся в Сибири, которая, кстати, никого не страшила своими холодами. Диспетчер заверил, что на всех узловых станциях он будет оставлять сведения о движении их пое­зда. Это всех убедило, и они поехали в Сталинград, где повторилось с налетом са­молетов то же, что было  и в Ростове. И со Сталинграда они быстренько убрались.

От Сталинграда они направились на Поворино, а дальше их путь лежал через Уфу и Челябинск в Сибирь. После Сталинграда налеты немецкой авиации прекратились, и поездка стала более спокойной. В дороге им выдавали по списку бесплатно про­дукты и раз в две недели меняли постельное белье. Наличие собственных паровозов значительно упрощало движение их состава по забитой железной дороге. Каза­лось, что вся страна пересела на колеса.

До Поворино поездка казалась Виктору развлечением при довольно ком­фортных условиях. В купе у каждого из них была своя полка с чистой постелью. С питанием тоже проблем не было, и ехать было одно удовольствие. В коридоре ва­гона не разрешали открывать окна, и он устроился в тамбуре. Открыв дверь и све­сив ноги на подножки, он с наслаждением созерцал пробегавшие мимо поля, перелески, города и селения. Казалось, протекавшая за окнами поезда жизнь дышала спокойствием и размеренностью. Как будто и не было войны. Сто­яла теплая золотая осень. На полях убирали хлеба, но мужчин почти не видно бы­ло среди трудившихся. Только это и напоминало о войне.

После Поворино картина резко изменилась. Все станции и полустанки были заби­ты эшелонами. На участке Поворино —Сталинград было относительно мало эшелонов с эвакуировавшимися заводами и населением. Теперь Виктор воочию увидел страну на колесах. И «колеса» эти были далеко не такими комфортными, как у них.

За всю дорогу он не видел ни одного состава эвакуированных, состоящего полностью из классных вагонов. Все составы были из товарных вагонов, битком набитых людь­ми. В некоторых составах попадались один или два классных вагона, но не более. Но такого, как у них, не было. Может, и были, более того, наверняка были и из других городов и не только у железнодорожников, но им такие составы не встречались.

Практически на всех станциях и полустанках стояли только составы с эвакуированными людьми. Эшелоны с эвакуировавшимися заводами нигде не задерживали, и они продвигались наравне с воинскими эшелонами. Между эшелонами, подолгу стоявшими с эвакуировавшимися, кипела своя размеренная жизнь. Там прямо на пу­тях готовили пищу на кострах. В тазиках и ведрах стирали,  между вагонами сушили белье. Ребята оставались ребятами и находили себе место среди этого походного табора, чтобы погонять тряпичный мяч из чулка, а чаще кон­сервную банку. Все это кишело в течение длительных стоянок. Когда отправляли состав, а отправлялся он всегда  без предупреждения, и часто люди вскакивали в вагоны на ходу поезда.

Виктор наблюдал картины людского неустроенного поездного бы­та, и ему становилось неловко за свой устроенный и весьма комфортный дорожный быт. Это чувство усиливалось по мере продвижения их состава на восток. На одной из станций произошло событие, полностью переве­рнувшее восприятие им окружающего мира, которое было и до этого не таким уж благо­душным, но все же  достаточно созерцательным.

Стоящие на станциях составы с оборудованием, вывозившимся из западных районов, для Виктора были объектом тщательного и всестороннего обследования. Особенно таковыми были эшелоны с поврежденной военной техникой, вывозившейся с фронта в тыл для ремонта. Ее никто не охранял, так же как и заводские эшелоны. На од­ном из самолетов Виктор снял бортовую радиостанцию и незаметно перетащил ее к себе в купе. Он знал, что в военное время запрещено пользоваться радиоприем­никами. Они еще в начале войны сдали радиолу, сделанную Сергеем. Виктор хотел сохранить радиостанцию в подарок Сергею за сданную радиолу.

В заводских эшелонах везли всевозможное оборудование, станки, разнообразные ящики. Нередко попадались в углу платформы сваленные прямо на пол груды раз­личной документации и чертежей, наспех прикрытых чем попало. Там он впервые увидел настоящие чертежи, выполненные белыми линиями ни синем фоне. Они вызы­вали у Виктора чувство большого уважения к ним и к тем, кто работал по ним и мог в них разбираться. Рассматривание чертежей и всякой другой документации вы­зывало у него неподдельный интерес и немалое желание хотя бы что-то в них по­нять. Ведь все это было так интересно и непонятно. Может, это многочасовое копа­ние в заводской документации выявило у него первый интерес к технике и яви­лось первой производственной практикой на колесах. Копаясь в этих ворохах бу­маг, он старался делать это, не повреждая их, складывая затем обратно и ничего не беря с собой.

На одной из платформ он увидел в углу такую же гору документации, прикрытую рогожей. Ветер дул в сторону от Виктора. Когда он отвернул край рогожи, он осто­лбенел. В нос ударил страшно неприятный запах, а рядом с горкой бумаг лежал труп нестарой женщины. Лицо было иссиня-черным, раздувшимся. Разбросанные воло­сы были прикрыты сползшей белой косынкой в горошек. Больше у него ничего не запечатлелось из того, что было одето на ней. Он с ужасом смотрел на лицо и не мог оторвать от него взгляда. Он был как бы парализован и ничего не мог ни со­ображать, ни предпринять, только продолжал держать в руке край рогожи.

Наконец он оторвал взгляд от лица мертвой женщины, оцепенение немного прошло, Виктор рывком положил рогожу на место, а сам опрометью, прыгнув с платформы, убе­жал в свой вагон. Забравшись на верхнюю полку, он тяжело дышал. В купе ни­кого не было. Вскоре их поезд тронулся, и в купе вошли мать с бабкой. Они удиви­лись, что Виктор не на своем рабочем месте в тамбуре. Он любил наблюдать выезды и въезды в города и поселки. Их разнообразие и разнохарактерность были объектами его повышенного интереса. Некоторое однообразие мелькавших картин природы иногда утомляло, но появление городов, поселков и станций вносило некоторое разнообразие. Сейчас ему было не до этого.

Родные никак не могли добиться от Виктора, что же все-таки произошло. Он упо­рно молчал или кратко отнекивался. Он не мог описать вслух своими словами уви­денную эту жуткую картину. Ему казалось, что если он ее опишет, то образ ме­ртвой посиневшей женщины никогда не оставит его. Через несколько часов, кое-как придя в себя и успокоившись, он сообщил только о том, что  увидел мерт­вую женщину на платформе и не стал вдаваться в описание подробностей увиден­ного. Они и не стали расспрашивать о деталях, увидев, какое гнетущее впечатление это произвело на него.

Ночь Виктор спал беспокойно. Образ этой женщины во сне не возникал. Но все время его давило чувство какого-то большого горя, навалившегося на него, отчего он часто просыпался, а потом подолгу не мог заснуть. Утром голова была тяжелая, а  чувство какой-то беды и горя не покидало его. Оно усилилось на пер­вой же станции, когда он увидел на путях теплушечные соста­вы эвакуированных с казавшимся уже привычным бытовым укладом возле ваго­нов. У него защемило в груди, и тут же возникло чувство горечи за этих людей, добавившееся к его гнетущему состоянию от увиденной вчерашней картины.

Вот в их поезде из классных вагонов люди едут с удобствами. У каждого есть своя постель, вагоны отапливаются, кушать они готовят на примусах прямо в сво­их купе, там же стирают и сушат. А  тысячи людей, едущих в теплушках, терпят та­кую нужду и лишения. Это несправедливо, думал он, и ему было очень жалко этих людей, но у него не возникало желание переселиться в их теплушки. Свое положе­ние и свой поездной быт он воспринимал как некую данность, которую изменять было нельзя да и незачем. Так жалость и сострадание не всегда переходят в конкретные действия. Но это можно простить ребенку, у которого возникли такие благородные чувства, и он не задумывался о том, что и как нужно изменить, чтобы облегчить страдания у ближних. Гораздо хуже, когда это происходит со взрослыми и у них это сострадание переходит в бесполезное, а на самом деле циничное без­действие.

Этот случай резко изменил отношение Виктора к окружающему. Теперь война, уви­денная в страшном облике мертвой женщины, коснулась и его. Он замкнулся, стал угрюмым, и его почти не видели веселым.

Вскоре после Поворино им перестали выдавать продукты в вагоне-лавке. Взятые при отъезде продукты закончились, а новые им, конечно, никто и нигде не собира­лся выделять. Перестали им менять и постели. В Уфе у них отобрали один паровоз. Настроение в поезде начало меняться, и все чаще стали возникать вопросы — что их ждет впереди? Очень долго, с задержками на полустанках, переезжали че­рез Урал. Перед Уралом у них отобрали второй паровоз вместе с пустым вагоном-лавкой, и они стали обычным эшелоном эвакуированных, несмотря на классные вагоны. Вскоре куда-то из поезда исчез и сопровождавший их диспетчер, никому ничего не сказав. Когда спустились с Урала, их встретила зима первым снежком.

В Кургане очень долго стояли. Там находился региональный штаб по приему эва­куированных. Его сотрудники связывались с близлежащими районами Сибири и опре­деляли необходимость этих регионов в рабочей силе, а также  возможность приема и обу­стройства прибывающих. На эту огромную и важную работу уходило немало времени. Каждому эшелону выдавали направление с указанием пункта прибытия. Эшелону Ви­ктора определили станцию Петухово, не доезжая до Петропавловска.

ЭВАКУАЦИЯ САШИ НА УРАЛ

Александр встретил известие о начале войны в летнем лагере под Чугуе­вом, где находилась их спецшкола. В то утро он проснулся рано, еще до побудки и был удивлен, что радио в лагере молчало, обычно за полчаса до побудки его включали. После утреннего туалета гимнастика была отменена, и всю школу выстроили на плацу. Школьники в недоумении пе­реглядывались между собой. Командиры сосредоточенно молчали, изредка строго отдавая нужные команды без каких-либо комментариев по тому или иному пово­ду, как обычно бывало.

Перед строем появился полковник Касвинов с суровым осунувшимся лицом и, глубоко вздохнув, обрушил на слушателей  страшную весть. Он заявил, что сегодня в четыре часа утра немцы, вероломно нарушив договор о ненападении, внезапно напали на нашу страну, перешли границу от Баренцева до Черного моря и бомбили ряд городов в нашем тылу. Наша страна вступила в войну, и нет никакого сомнения, что враг скоро будет уничтожен нашей героической Красной Армией и им не придется принимать участие в этой войне. Но они должны продол­жать готовить себя к армейской службе с еще большим усердием.

Он жестоко ошибался в своем прогнозе, как и многие в нашей стране. Мало кто из нынешних учеников школы уцелеет в этой войне, и когда они соберутся отме­тить пятидесятилетие образования спецшколы, то их будут считанные единицы.

Занятия продолжались обычным порядком, но ребята стали строже относиться к своим делам. Веселья значительно поубавилось от передач все более тревож­ных сводок Совинформбюро, ежедневно сообщавших о сдаче десятками городов и се­лений. Пал Минск, враг развернул широкое наступление по всей Украине. Было не до веселья, и никто не вспоминал о прогнозе Касвинова о скором уничтожении врага. Вскоре школу из лагеря  перевели в Харьков, а в лагере начала формиро­ваться регулярная воинская часть.

По прибытии в Харьков всю школу направили на рытье противотанковых рвов, где они впервые увидели войну. В один из дней над ними в воздухе разгорелся воздушный бой между «мессершмитом» и нашим И-16. Наши истребители существенно уступали «мессерам» в скорости, но зато в маневренности, особенно на вертикалях, им не было равных. Умелые наши летчики очень уда­чно использовали это преимущество И-16 и нередко побеждали в бою  «мессеры», которыми так бахвалились немцы.

Ребята с тревогой наблюдали за этим боем и с неописуемым восторгом и радо­стными криками встретили победу нашего «ишачка». «Мессер» загорелся и упал невдалеке от них. Немецкий летчик выбросился на парашюте и приземлился неда­леко от своего горящего самолета. Ребята с лопатами наперевес бросились к барахтавшемуся в накрывшем его парашюте летчику. Командир роты, с пистолетом, с трудом заставил ребят залечь и приказал ползком подбираться к летчику. Он вооружен и может отстреливаться, а у ребят одни лопаты в руках. Когда его окружили, он не оказал никакого сопротивления, встал и поднял руки с надменной ух­мылкой на лице.

Ребята с удивлением рассматривали впервые увиденного живого врага. Ухмылка у него пропала, когда ребята начали с его мундира сдирать нашивки, погоны и разные побрякушки. Он вначале пытался сопротивляться, но по­том понял бесполезность этого. Ребята это делали со злостью, и, если бы он на­чал сопротивляться,  для него это могло плохо кончиться. Ребята с удивлением отметили, что у летчика шелковое нижнее белье. Потом им стало известно, что в шелковом белье не заводятся вши, что немаловажно на фронте. Вскоре сби­тый самолет выставили в городе на площади Дзержинского как  наглядное свидетельство наших по­бед. Люди с интересом разглядывали этот покореженный самолет, впервые видели вражеские кресты на нем. До этого они видели на самолетах только красные звезды, а здесь перед ними предстал зловещий крест врага.

По возвращении в город после рытья противотанковых рвов Саша со своими друзьями решил отметить это событие. Водку в то время в городе уже запрети­ли продавать, и они купили по две бутылки вина на каждого. Деньги у них оста­лись от тех, которые им дали родители. У них еще не было «алкогольного» опыта, и они набрали в магазине на углу Пушкинской улицы различных вин. Разместив­шись на газоне в саду Шевченко, они приступили к дегустированию вин прямо из горлышка. Совершенно не разбираясь в винах, они только приговарива­ли:

 — А это сладкое, а это терпкое, а это кислое...

Когда они окончили трапе­зу, опорожнив все бутылки, то подняться уже никто из них не мог. Они были абсо­лютно пьяны.  Их обуял дикий восторг и буря веселья, несмотря на то, ноги их не слушались. Они хохотали, ползали по траве и пытались помочь друг другу встать на ноги. Наконец им это удалось, и они с трудом добрались  до рядом стоявшей зенитной пушки. Там их задержал патруль, но потом смилости­вился и отпустил по домам. Если бы они были в форме, все закончилось бы для них гауптвахтой.

В конце сентября появился отец Саши и сообщил, что на станции стоит ва­гон-теплушка и им следует срочно, забрав все необходимое, туда отправи­ться. Нужно выехать из города, который может быть очень скоро  сдан врагу. Семья была готова к этому, и небогатые пожитки уже сложили. Отец дого­ворился с Касвиновым, и тот отпустил Сашу сопровождать семью в эвакуацию,       пос­ле чего должен будет вернуться в свою спецшколу, которая также эвакуиру­ется. Мать, бабушка, дедушка и младший брат на трамвае быстро добрались до Юж­ного вокзала в сопровождении отца и Саши. Они с трудом разместились в теплушке, заполненной семьями других военнослужащих воинской части отца. Вскоре по­езд тронулся, и они отправились в далекий путь в глубь страны.

Путь был нелегкий. В дороге их поезд бомбили, но не попали. На мно­гих полустанках подолгу стояли, пропуская другие эшелоны. Однако на одной из крупных станций Саша умудрился отстать от поезда, потому что никогда никто не знал, когда отправится их поезд. Но он благополучно догнал свой поезд, попро­сившись в один из воинских эшелонов.

Через месяц пути, с бесконечными бытовыми трудностями, они добрались до места назначения в город Троицк на Урале. По прибытии их сразу же отправили в село Карсы в колхоз имени Сталина на работу и проживание, распределив на пос­той у местных колхозников. Буквально через несколько дней их направили на работу в поле убирать хлеб и горох, стоявшие под снегом. Саша несколько дней поработал вместе со всеми и понял, что такое выковыривать хлеб из-под снега. Вскоре он отправился на поиски своей спецшколы. Ему было 17 лет, и на следующий год его должны были призвать в армию, поэтому он не мог не явиться в школу.

В ближайшем областном центре, в Челябинске, хождения по различным учреждениям в поисках адреса и месторасположения его спецшколы ни­чего не дали. В одних просто говорили, что у них нет никаких сведений, в других ехидно отвечали: «Может, тебе дать еще адрес ближайшего склада бое­припасов», как бы давая понять, что расположение воинских частей — дело секретное.

Саша понял, что найти спецшколу не удастся. Тогда он решил найти какую-либо ра­боту в городе. Продукты, взятые у семьи, заканчивались, и нужно было срочно искать  работу, чтобы получить хлебную и продуктовые карточки. Но и это ему не удалось сделать. Его нигде не брали на работу без челябинской прописки. Ка­залось бы, идет война, везде нужны рабочие руки, но действовало строгое до­военное положение о недопущении приема на работу без местной прописки. И служ­бисты строго следовали этому указанию даже в это суровое время.

Саша решил вернуться к семье и там дожидаться призыва в армию. Возвращаясь из Челябинска в Карсы, он должен был пройти пешком километров десять от стан­ции Увелки. Дело было ночью, и путь лежал через лес. Стояла тихая морозная пого­да. Под пимами приятно похрустывал снежок. В поезде он перекусил последним ос­тавшимся кусочком хлеба с кипятком, который всегда был на каждой станции. Заду­мавшись о своей дальнейшей судьбе, он брел по дороге. Вдруг впереди увидел красивые изумрудные огоньки и не сразу сообразил, что это могут быть волки. Подойдя ближе, он увидел их четкие силуэты с характерной холкой.

Саша быстро достал спички и остатки газеты для самокруток, поджег ее и бросил в сторону волков. Затем начал собирать сухие прутья, поджигать их и бросать в волков. Очевидно, они не были голодны, сошли с дороги и удалились в лес. Саша еще продолжал поджигать ветки и бросать в их сторону, пока волки не скрылись из вида. После этого он только пришел в себя и почувствовал, что рубашка под шине­лью стала мокрой от пота. Вот только тогда испытал сильное чувство страха, от которого у него все похолодело внутри, а теплая вначале рубашка стала неприятно холодной не то от страха, не то от холода.

В Троицке Саша узнал, что сюда эвакуирован из Москвы какой-то авиационный за­вод. Он решил попробовать устроиться на работу на этот завод, полагая, что в этом маленьком городке правила приема на работу могут быть попроще и прописки не потребуют. Он не ошибся. Ему сразу же предложили работу медника. Саша не по­нимал, что это такое, но ему было все равно. Главное — он получит карточки. Работа медника у него связывалась в памяти с лудильщиками, которые до войны ходили по дворам с зычными призывами: «Кому ведра, кастрюли чинить»? Какая ему разница, если и он станет та­ким. Это только на год, а там все равно в армию. Поработав и узнав, что такое медник и в каких условиях ему  работать, он понял, почему так легко и с такой охотой его приняли на эту работу.

В отделе кадров сообщили, что жилье ему придется искать самому. У завода еще нет даже производственных площадей, не то что общежития или какого-либо дру­гого жилья. Сидевшая за столом девушка, посмотрев сочувственно и не без ин­тереса на рослого парня, молча написала адрес на клочке бумаги и дала Саше, предложив обратиться по этому адресу. Там его примут на постой с этой за­пиской. С радостью, что все так хорошо устроилось, он отправился по указанному адресу, предварительно узнав, что девушку зовут Клава. Это была их первая вст­реча, имевшая затем  продолжение.

По указанному адресу находился полукирпичный дом с деревянной надстройкой. Хозяйкой оказалась женщина средних лет с двумя малолетними детьми. Муж был в армии и воевал. Она разместила Сашу в полуподвальном помещении. Для сна она выделила ему место на сундуке, стоявшем рядом с входом в подвале.  Этот подвал  сыграл впоследствии с Сашей горькую шутку.

Саша спал на жестком сундуке и укрывался спецшколовской шинелькой. Спать было неудобно, и он часто ворочался, меняя отлежавший бок. Как-то утром, идя на рабо­ту, он обнаружил, что в кармане нет бумажника с карточками. Как он ни грозил хозяйскому сыну, тот упорно отвечал, что карточек не брал. Карточки были единственным средством существования для него. Месяц он промучился без карто­чек, перебиваясь картошкой и пустым морковным чаем. Кое-что иногда давала хозя­йка. Это был у него самый голодный месяц за всю войну. Спустя месяц, когда кар­точки потеряли свою ценность, хозяйка опустилась в погреб и там обнаружила его бумажник с карточками. Этот злосчастный бумажник выпал из кармана и свалился в открытую крышку погреба, а Саша этого не заметил.

Эвакуированный авиационный завод, на который был принят Саша, специализиро­вался на изготовлении масляных и водяных радиаторов для самолетов. Для его размещения были выделены территории бывших пивзавода и ремонтных мастерских коммунхоза, находившихся рядом. Они совершенно не были приспособлены для такого специфического производ­ства. Предстояло практически заново создавать завод и организовывать производ­ство. Но здесь были хотя бы стены. А ведь немало эвакуированных заводов выгружали  прямо в степи возле какого-либо населенного пункта, и завод возводили на пус­том месте, ставя и запуская в первую очередь станки, а потом возводя вокруг них стены и корпуса.

Таким образом был размещен эвакуированный паровозоремонтный завод из Людиново в Сызрань. Привезенное оборудование разместили в поле на окраине города, установили в степи, подвели электропитание, запустили станки и начали выпускать морские мины. Затем к станкам проложили железную дорогу, при­гнали паровоз, дававший тепло. За это время возвели стены вокруг работающих станков, и так возник завод. Ныне это громадный завод тяжелого машинострое­ния, выпускающий турбины, шаровые мельницы и многое другое. А возвратившийся из эвакуации людиновский завод стал крупным производителем тепловозов.

На пивзаводе в Троицке тогда не было никаких подъемных средств. Все обору­дование, совместно со  станками  выгружалось и перемещалось на руках с помощью подручных средств и смекалки рабочих. На верхние этажи станки поднимались таким же обра­зом. В основе производственных операций лежали процессы пайки с использованием агрессивных и токсичных кислот, припоев и других вредных веществ. Но о вентиля­ции и думать не приходилось. Все было в первую очередь нацелено на организацию основного производства. Рабочие места организовывались без соблюдения должной техники безопасности. В связи с реконструкцией котельной цеха не отапливались.

На изготовление радиаторов шли медь, латунь, томпак, различные припои и другие дефицитные материалы. Их поступление шло с большими перебоями, и это лихорадило производство,  вызывая значительные простои. Все простои с лихвой компенсиро­вались организацией круглосуточной работы. Рабочие трудились самоотверженно, подчас не зная сна и отдыха в задымленных, слабоосвещенных и холодных цехах. Не было ни одного месяца, чтобы завод не выполнял план, который становился все напряженнее месяц от месяца.

Высокая производительность поддерживалась не только на патриотизме и энтузиазме рабочих, но подчас и на драконовских дисциплинарных воздействиях, которые внедрял заместитель директора по кадрам — полковник НКВД. Того, кто не соблюдал служебную и технологическую дисциплину, систематически не выполнял произ­водственные задания, по представлению мастера лишали брони от призыва в армию и без всякого суда, по решению этого полковника, отправляли не просто в армию, а сразу в штрафные роты. Эти люди не проходили военной подготовки, сразу бросались в бой и погибали в первой же атаке. Так погиб друг Саши москвич Ми­ша Палочкин. Он задремал на вентиляционном коробе, находившемся на крыше, упал с нее и после залечивания полученной травмы был отправлен в штрафную роту и не         вернулся.

Один жуткий случай запомнился Саше на многие годы. Молодая девушка работала на радиально-сверлильном станке, на котором сверлила отверстия и нарезала резьбу крепления расчалок и перегородок в радиаторе. Работала она ночью, осве­щение было плохое, тусклая лампочка висела высоко под потолком. К концу смены она сильно устала и ее клонило ко сну. Работая рядом, Саша услышал душераздирающий крик. Длинные волосы девушки выбились из-под косынки, попали во вращающийся шпиндель станка, и он накрутил их на себя, сняв все волосы с головы девушки вместе с кожей. От ужаса и страшной боли девушка с криком  бросилась бежать по территории завода не глядя по сторонам.

С трудом ее поймали и отправили в медпункт. После выздоровления она оказалась с совершенно голой головой и изуродованным черепом. Она не смогла выдержать позора и сбежала с завода и  из города. Это было квалифицировано как умышленный прогул, и после того, как ее разыскали, она была осуждена на семь лет ли­шения свободы. Во время войны даже за пятнадцать минут опоздания на работу отдавали под суд. Таковы были драконовские методы поддержания трудовой дисциплины там, где царили бездушие, формализм и бесчеловечное отношение к людям. Но такие случаи были не правилом, а редким исключением. В больших трудовых коллективах общественные организации были сильными, и они могли обеспечить более внимательное отношение администрации к людям.

Работая в таких трудных условиях,  Саша приобрел болезнь зубов. От непрерывного вдыхания паров кислоты и щелочи у него повредилась эмаль зубов и при приеме кислой пищи сильно болели зубы. Кроме того, он приобрел почти хроничес­кий кашель при вдыхании несвежего воздуха. Такова была цена работы медника в военное время в необорудованных производственных помещениях.

Саша пришел работать в медницкий цех в бригаду опытнейшего медника Селива­нова. До войны он стажировался в Америке,  куда посылали не только инженеров, но и рабочих. Это был красивый, убеленный сединами великан с ухоженными руками. Он обычно выполнял финишные операции по шлифовке шкуркой обечайки радиатора и наведению на ней красивой поверхности, называвшейся «морозом». Самый опытный медник Жуков выполнял операции по доводке обечаек и установке штуцеров. Остальные мальчики и девочки работали на «подхвате» по подготовке, нагреву и подноске тяжелых, по два-три килограмма, паяльников с предварительно зачищенны­ми и залуженными их рабочими поверхностями. Методы обучения были своеобразные, подчас жестокие, но эффективные и запоминающиеся.

Вот как бригадир приучал Александра первое время к глазомеру и слесарным навыкам. Он показал Саше кусок проволоки и поручил найти во дворе бухту прово­да такого же диаметра и отрубить от нее кусок. При этом из инструмента вручил только молоток и зубило без мерительного инструмента. После третьего захода Саша на­шел-таки нужного диаметра проволоку. Он безуспешно  пытался отрубить ее на мерзлой земле, пока не понял, что нужно что-то подложить. Диаметр проволоки он почти угадал, но все  равно вызвал ворчание мастера.

В августе 1942 года Саше присвоили квалификационный разряд медника, и он перестал считаться учеником. В это же время в цехе произошла технологическая перестройка производства. Было организовано поточное производство обечаек. Все рабочие места в цехе были специализированы так, что на каждом из них выполня­лись только определенные операции. Сашу поставили на операцию по изготовлению расчалок. Со временем эту операцию он освоил так, что  мог ее выполнять с за­крытыми глазами и в полусонном состоянии. Молодой организм иногда ограничивал­ся одним часом сна в сутки в ночной перерыв прямо на про­питанном кислотой верстаке, с шапкой под головой. Саша засыпал мгновенно и просыпался по гудку. И так продолжалось иногда несколько дней подряд, когда нужно было наверстывать план.

Днем приходилось отыскивать способы хоть немного подкормиться на базаре и утолить никогда не покидавшее чувство голода. Оно было сильнее, чем желание по­спать. С питанием стало несколько лучше, когда за выполнение заданий на 300 процентов Александру присвоили звание стахановца-трехсотника. За это звание выдавалось дополнительное питание в виде стахановского обеда и ежемесячной бутылки спир­та. Тогда же Саша научился распознавать крепость спирта по пузырькам встряхи­ваемой бутылки. Чем крупнее пузырьки, тем крепче спирт. На рынке он шел в обмен на хлеб. Кроме стахановского обеда, после которого через час опять хотелось ку­шать, Саша подкармливался продажей на базаре курительных мундштуков, ложек и расчесок, которые он делал из отходов на заводе в дни простоев. Режим работы на заводе был казарменный, после окончания смены каждый день нужно было у мастера подписывать увольнительную записку для того, чтобы уйти с работы. Не всегда мас­тер давал увольнение даже во время простоя, поскольку работа могла появиться в лю­бое время. Вот тогда и занимались многие своими поделками. В такое время вынуж­денного простоя в ночную смену можно было даже поспать в комфортных  условиях  в  ис­пытательной  ванне  с  водяным подогревом.

Как-то Саша с приятелем нанялись лудить кухонные котлы в заводской столовой. Во время войны все старались подрабатывать в столовых. Работа по лужению котлов оказалась изнурительной, тяжелой и вредной. Лудить приходилось на костре, залезая с головой в котел, вдыхая пары соляной кислоты и расплавлен­ного оловянного припоя. Молодой организм позволял переносить этот нелегкий и вредный труд, за который их подкармливали.

Особенно от голода и холода страдали мальчики и девочки из ФЗУ, оторванные от родителей и не приспособленные к самостоятельной жизни в тяжелых условиях. Обычно, испытывая острый голод, они в начале месяца продавали свои хлебные кар­точки, чтобы насытиться единовременно, а затем голодали. Смертность от голода была большей именно среди них, чем среди пожилых рабочих, которые вели расчетливый образ жизни и еще помогали своим детям и внукам. Случаи смерти от голода и холода были не так уж и редки, и они не удивляли. Война приучила людей к тяготам, лишениям и смертям близких людей на фронте и здесь, в тылу.

В столовой на заводе давали жиденький суп, в котором одна вермишелина гоня­лась за другой, с крупинками грибов. На второе была, как правило, мерзлая картош­ка или перловая пустая каша. В стахановской столовой баловали белковыми котле­тами. Так назывались котлеты, приготовленные из крови животных с какими-то до­бавками. На третье бывало суфле — это вода, подслащенная сахарином и закрашен­ная марганцовкой. По праздникам в этой столовой давали холодец из костей, буте­ра и желатины. За все это вырезали талончики из продуктовых карточек за жиры, крупы и мясо. По карточкам в магазинах давали в качестве жира мургасулин, нем­ного сладковатый, коричневого цвета, похожий на маргарин. Вместо круп давали яичный порошок, горох и соль. В первые месяцы работы, когда Саша еще не обвыкся и не приладился к местной жизни, он буквально голодал. Получая эти продукты, он употреблял их без воды и без хлеба. Когда голод совершенно нечем было утолить, в рот клалось несколько крупинок крупной конской соли, это оби­льно запивалось водой. На какое-то время это создавало призрачный эффект сы­тости.

Наиболее лакомой пищей были жареные пирожки с картошкой и горохом, которые продавали женщины на базаре. Саша редко их покупал на свою маленькую зарплату, составлявшую порядка 500 рублей в месяц, а буханка хлеба на базаре стоила 150 рублей. А ведь надо было еще платить хозяйке за жилье и кое-что покупать из оде­жды. Хрустя пирожками, Саша удивлялся, откуда эти женщины берут жир для жарки пирожков. Одна молодая девушка спустя некоторое время рассказала о том, откуда берется у них жир.

В городе, кроме авиационного завода радиаторов, были еще маргариновая фабрика, мясокомбинат и мыловаренный завод. Они своей продукцией снабжали фронт, а на местное потребление в лучшем случае доставались субпродукты и отходы мыла. Не­которые работницы маргариновой фабрики перед выходом через проходную выпивали четвертушку постного масла, входившего в маргарин, а выйдя, легко срыгивали мас­ло в какую-нибудь емкость. Таким образом они кормили своих детей да еще и пиро­жки жарили на этом масле. Узнав об этом, все равно эти пирожки оставались ред­ким объедением. Недаром говорят — «голод не тетка».

Ребятишки из ФЗУ иногда «баловались» тем, что лазали в хозяйские погреба пожи­виться кислой капустой и солеными груздями. Но это воровство было чревато пло­хими последствиями, так же как и вынос масла в желудке. Александр позволял себе в конце лета нарвать на хозяйском огороде моркови несколько штук за пазуху и сразу же погло­щал ее. Через пару часов снова хотелось есть.

Из спецодежды на заводе выдавали парусиновые ботинки на деревянной подошве. Саша вместо деревянной подошвы пришил войлок и щеголял все лето в таких ботинках. Зимой ничто не могло заменить катаные валенки — пимы с войлоч­ной подошвой. Зима в тех краях начинается в октябре и заканчивается в мае. Снег не тает всю зиму. Сильные морозы благодаря сухому континентальному климату пе­реносились легко, а прямые столбы дыма из печных труб домов надолго остались в памяти Александра как символы сухих морозов.

За время работы в цехе Саша освоил специальности на всех операци­ях, и мастер стал им «затыкать» все прорехи, образовывавшиеся в результате бо­лезней тех или иных работников. В его обязанности входило устранение повторяю­щихся дефектов на радиаторах, ушедших с потока в отстой. Активная и творческая работа Саши не оставалась не отмеченной. Его избрали в цеховой комитет комсомо­ла, а портрет висел на заводской Доске почета. Со временем Саша возглавил ком­сомольско-молодежную бригаду по сборке обечаек радиаторов.

Сборка осуществлялась в тяжелом приспособлении, которое переворачивалось вручную. После того, как в приспособление закладывались стальные профили ребер жесткости, их расклинивали деревянными вкладышами с помощью тяжелых кувалд и на них укладывали обшивки. Затем их прихватывали припоем между собой, калибровали по шаблонам и укладывали в них сотоблоки. За смену собиралось та­ких обечаек до 50 штук. На сборке Саша работал с подручным, и они понимали друг друга с полуслова.

В то время тяжело было слушать сообщения Совинформбюро с фронта об оставле­нии того или иного города. Было обидно, что фронт откатывается на запад. На заводе многие хотели уйти в армию. Но все работники завода были забронированы. Саша неоднократно обращался в военкомат с просьбой направить его в военное училище, но администрация завода категорически отказывалась снять с него бронь. Иногда доходило до скандалов с мастером.

Когда Красная Армия начала освобождать наши города, завод становился на трудовую стахановскую вахту и брал повышенные производственные обязательства. Боевые листки по цехам и заводская газета «За Родину» регулярно сообщали о ходе трудовой вахты и достигнутых успехах. Особый подъем у Александра был пос­ле освобождения Харькова, который дважды переходил из рук в руки. После освобо­ждения крупных городов на заводе проходили митинги, на которых с патриотичес­кими призывами выступали директор завода Аржанов, парторг ЦК и передовики про­изводства. Так поднимались дух и настроение у работников завода.

После последнего освобождения Харькова 23 августа 1943 года настроение Саши было на подъеме, и он стал задумываться о своей дальнейшей судьбе. Он понимал, что с девятью классами его не примут в институт. В это время в Троицке образо­вали вечернюю школу рабочей молодежи. Он подал документы и с сентября 1943 года начал заниматься в  10-м  классе. Занятия в школе начинались в 18 часов, а официальная продолжительность рабочего дня была 11 часов, не считая задержек, и это не давало возможности Саше посещать занятия. Тогда он уговорил мастера перевести его на постоянную ночную смену с 21-00 до 9-00. Зная порядочность Саши и его трудолюбие, мастер согласился на это необычное мероприятие. В таком режиме Саша проработал весь учебный год.

Вместе с ним поступили в вечернюю школу несколько ребят из его цеха, в том числе и начальник бюро цехового контроля Вася Клюев. Они стали друзьями, вместе готовили уроки и жили коммуной. Вскоре им выделили комнатушку в полуподвальном помещении, и они обзавелись своим собственным жильем. В комнате стояла печка в виде барабана, которую можно было протопить дровишками и, завинтив крышку и за­крыв заслонку, сохранить тепло до утра.

Уровень знаний Саши был повыше, чем у Васи, который учился в вечерней школе в Москве. В спецшколе обучение велось по программе, опережавшей программу обычно­го 9-го класса, особенно по математике, физике и химии. Саша помогал Васе и другим ребятам и с отличием окончил 10-й класс в 1944 году. С радостью и на­деждой Саша отправил документы в Ленинградское морское военно-техническое училище, которое эвакуировалось в Ярославль. Расчет его был на то, что в военное училище его все-таки отпустят с завода. Но это не подтвердилось. Вызов на экза­мен пришел в отдел кадров и там осел, не дойдя до Саши.

Клава из отдела кадров, его старая знакомая, сообщила Саше, что вышло решение наркомата авиационной промышленности об отправке работников авиационных заво­дов для поступления только в институты этого наркомата. Это воодушевило Сашу. Ведь в его родном Харькове есть авиационный институт. Он быстро выяснил, что институт возвратился из эвакуации из Казани,  и немедленно отправил туда свои документы. В сентябре на завод пришел вызов из института, и 20 сентября Саша был уволен с завода в связи с уходом на учебу. Но все это было потом. А до это­го они с Васей продолжали дружную жизнь в своем индивидуальном жилье.

Жили они бедно и голодно, но так жили все. Как-то они решили разбогатеть. Дело в том, что возвратившиеся с фронта инвалиды войны выискивали различные спосо­бы получать дополнительные доходы. Среди этих нелегких доходов был и игровой бизнес. Они монополизировали торговлю махоркой и зажигалками, которые предста­вляли собой  кремень, кресало из кусочка напильника и фитиля, в который по­падала искра,  вылетавшая от удара кресала по кремню, и фитиль загорался. Эти, с позволения сказать, зажигалки заменяли в войну повсюду остродефицитные спички. Самокрутки из самосада-махорки курили все мужчины и большинство женщин, поэто­му продажа махорки давала приличный доход. Она делалась местным населением из выращенных посевов табака, и это в немалой степени позволяло людям выжить.

Кроме этого, инвалиды получали неплохой доход от игрового бизнеса. Одна из таких игр выглядела следующим образом. На фанерке, расчерченной на шесть квадратов, наносились цифры от 1 до 6. На каждый квадрат желающие клали деньги. Хозяин игры бросал из кружки кубик с шестью номерами. По цифре, выпавшей на верхней грани кубика, выплачивались деньги в сумме, четырехкратно превышающей сумму денег, положенную на соответствующий квадрат. Деньги с одного квадрата шли хозя­ину. Обычно к концу дня хозяин уносил полный вещмешок денег. Учитывая, что хо­зяева были инвалиды, как правило, без рук или ног, им никто не запрещал заниматься этим делом.

Саша и Василий, освоив в школе математические прогрессии, путем расчетов ус­тановили, что выиграть можно, удваивая ставки в арифметической прогрессии. Дело было летом, и они продали Сашину спецшколовскую шинель, а также  некоторые теплые Ва­сины вещи. Набрав сумму 1500 рублей, они отправились играть. Изучив, какой гра­нью кубик чаще всего падает, они на этот номер стали делать ставки, удваивая каждый раз суммы. Хозяин обратил внимание, что они ставят все время на один и тот же квадрат, и запротестовал.  Но этот протест был отвергнут ими, поскольку не было оговорено, на ка­кие квадраты можно ставить ставки. Саша с Василием продолжали удваивать став­ки. Когда ставка доросла до 128 рублей, они выиграли 512 рублей и нужно было ставить 1024 рубля.  Оказалось, что у них не хватает денег. Они поставили то, что у них было, и проиграли. Под улюлюканье зрителей они ретировались. После домашнего анализа они пришли к выводу, что после очередного выигрыша нужно было начинать с од­ного рубля, а не удваивать полученный очередной выигрыш.

До этой «блистательной» игровой операции весной им с Васей выделили, как и всем, огород и мешок картошки для посадки. Они срезали глазки у картошки, а ос­тальное сварили в своей печке-барабане. О посаженной картошке они благополучно забыли и не наведывались к ней. Осенью в цеховой газете была помещена карика­тура на них обоих, сидящих в зарослях бурьяна, среди обработанных огородов. Как-­то к ним подошел один старый рабочий и сообщил, что он подкопал один кустик их картошки и под ним увидел хорошо созревшие клубни. На ночь глядя, чтобы ни­кто не видел, они пришли на огороды, где остался не выкопанным только их учас­ток. Они накопали три мешка прекрасного белого картофеля и убедились, что на благодатной уральской земле, при наличии дождя, картофель может вырасти и сам по себе, без всякой прополки и окучивания.

В лето 1944 года с Сашей произошел весьма неприятный случай в его стремле­нии побольше понравиться Клаве, с которой он не прерывал встречи все эти годы. До свадьбы дело не доходило, но их отношения были довольно близкие и ровные. Они не задумывались о будущем, лихо отдавались танцам и различным развле­чениям. В компаниях, конечно, все начиналось с вращения бутылочки с последующим целованием и солидной выпивкой. В этих играх и на танцах Клава частенько делала замечания Саше о его очень грубых руках, вызывавших у нее неприятные ощущения. Руки Саши были покрыты сплошными загрубевшими мозолями, которые никогда не сходили. Предстоял праздник 1 Мая,  и Саша  решил  по совету  одного  умни­ка  избавиться  от мозолей.

На гальваническом участке в цехе Саша быстро опустил руки в ванну с соляной  кислотой, а затем сразу же в горячую воду. Мозоли размякли и хорошо поддались удалению бритвой. Праздник прошел хорошо с «бутылочкой», выпивкой и танцами. На этот раз Клава не отталкивала руки Саши. После праздника Саша почувствовал незатухающую боль между мизинцем и безымянным пальцем правой руки. Вскоре ла­донь превратилась во вздутую лепешку, сухожилие руки стянуло и поднялась тем­пература. Его срочно отвезли в военный госпиталь на операцию.

Операцию под об­щим наркозом делала молоденькая симпатичная врач. Когда Саша пришел в себя пос­ле наркоза, у него было прекрасное настроение, боль ушла и было весело. Врач стояла сбоку и смущенно смотрела на Сашу, не проронив ни слова. Сашу уди­вил ее смущенный вид, он ничего не понимал, что могло ее привести в такое со­стояние.

Потом, уже при перевязке, когда у них установились хорошие отношения, она рассказала о причине ее смущения. Как только на Сашу подействовал наркоз, он начал так неистово материться, таким трехэтажным матом, которого она никогда ни от кого не слышала не то что под наркозом, но даже среди самой отъявленной и разъяренной базарной толпы, а тем более от такого интеллигентного на вид моло­дого человека. Она вначале растерялась и не сразу поняла, что это подействовал нар­коз. Убедившись, что Саша под наркозом, она начала оперировать, а он все время ругался. Настала очередь Саше смутиться и покрыться краской. Он, извиняясь за свое «наркозное» поведение, сам был немало удивлен этим. А откуда у него такие «художества» появились, он и сам не знает. Очевидно,  отголоски пребывания в оп­ределенной среде вылились под наркозом в столь красочной форме.

К моменту получения Сашей вызова на учебу в институт мать его уже выехала в Харьков и поселилась в их прежней квартире, которая оказалась не разграбленной. Соседи жили там после их эвакуации и сохранили все в квартире. Бабушка и дедушка Са­ши остались лежать в уральской земле, не выдержав тягот эвакуационной жизни. Младший брат и отец воевали. Отец в строительных частях, а Вилен воевал в возду­хе в истребительной авиации.

Цех буквально всем своим составом провожал Сашу, устроив торжественные про­воды в цехе с речами и подарками своего изготовления. С грустинкой  Саша проща­лся с Васей. Он был лет на десять старше его, семью оставил в Москве и зави­довал Саше скрытой завистью, что он едет домой к матери. Саша продал свою кар­тошку, обменял карточки на транспортную, по которой можно было получать хлеб на любой станции. На жировую карточку купил комбижир и сложил в стеклянную банку. При пересадке на одной из станций, в толчее, разбил ее и затем намазывал комбижир на хлеб, вынимая из него осколки стекла. На «пятьсот веселых» теплушечных пассажирских поездах Саша добрался до своего родного Харькова.

СОБЫТИЯ ПОД КОНОТОПОМ В 1941 ГОДУ

Борис пришел в себя, когда санитар подбросил его на своем плече, переходя по понтонному мосту. При каждом броске Бориса пронзала нестерпимая боль в правом  плече, и он начинал сто­нать. Правая рука висела плетью, а из перебинтованного плеча сочилась кровь. Санитар, вытирая пот со лба, успокаивал его:

— Терпи браток, бывает и похуже. Рука цела — вот и радуйся. Скоро принесу.

Доносившийся с той стороны реки шум боя стал утихать. Наступающий полк развивал успех первого броска и начал продвигаться дальше, громя немецкие порядки. Борис не видел продолжения боя на той стороне и, болтаясь на плече санитара, превозмогая боль, думал, что с ним, что с его плечом  и рукой. Поше­велить ею он не мог и не решался, держась второй рукой за гимнастерку санита­ра, чтобы как-то ему помочь и поддержать равновесие своего тела у него на плече.

Санитар донес его до ближайших кустов и осторожно положил на землю. Отдышав­шись, он сказал:

— Ты полежи, браток, а я еще сбегаю на ту сторону погляжу. Там еще есть раненые, — он закурил на ходу, быстренько вскочил на понтон и бегом скрылся на той стороне.

Боль в плече ослабла, стала тупой и охватила весь правый бок. Плечо изред­ка подергивало. Бориса одолевала мысль о руке — не потерял ли он ее? Наконец решился пошевелить онемевшими пальцами. К счастью, они слушались. Это уже было немало. Нужно теперь проверить локтевой сустав. Он попытался слегка согнуть ру­ку, это ему удалось. Теперь, осмелев, он решил проверить и плечевой сустав. Как только начал напрягать мышцы, в плечо как-будто кто-то вонзил нож, и от боли он вновь потерял сознание. Он пришел в се­бя еще до прихода санитара и теперь вообще боялся пошевелить рукой. Санитар на себе принес второго, раненного в ногу, и также осторожно опустил ря­дом с Борисом:

— Вот тебе еще подкрепление, повоюйте теперь вдвоем, а я еще сбегаю, — усмехнулся и вновь убежал по мосту на ту сторону.

 Санитар, коренастый мужчина средних лет, очевидно, был из служивых и знал толк в санитарных делах. Он один из санитаров остался на мосту и перенес еще нес­колько раненых с той стороны. Там он сам их и перевязывал. Теперь возле Бори­са образовался целый полевой лазарет.

Санитар присел к раненым, дал им покурить из своих запасов. Откуда-то принес флягу с водой и напоил своих подопечных. Дальше он не знал, что делать со своим лазаретом. Полковые медики ушли вперед с полком, а он теперь один с этими ребя­тами. Он знал одно — нужно отправлять ребят подальше в тыл в какую-нибудь мест­ную больницу. Полевые госпитали дивизии, очевидно,  еще не развернуты. Так, размышляя, он увидел съезжающую полуторку с моста и остановил ее. Машина шла в штаб полка, и они вдвоем погрузили всех в кузов. Через пару часов шофер доставил их в расположе­ние штаба полка, который теперь воевал на той стороне. Оказалось, что раненым некому было провести первичную обработку ран. Раненые приуныли. Особенно один, совсем молоденький парнишка.

Но им повезло. В это время в расположение полка въехала «эмка» и следом за ней две полуторки с бойцами. Это были какие-то командиры с сопровождавшей их охра­ной. Из «эмки» выскочили генерал и три полковника. Они были не из их дивизии, а, оче­видно, из корпуса или выше. Командиры подошли к раненым и стали выяснять об­становку. Они были крайне удивлены, что полк и вся дивизия наступают, форсировали Буг и дерутся теперь на той стороне. Это известие вызвало у них неподдельный восторг и радость. Генерал приказал загрузить в одну машину снаряды, в другую раненых, а всем бойцам приказал уплотниться и погрузиться в третью машину. «Эмка» в сопровождении двух полуторок отправилась в сторону границы, где шел бой. Заканчивался третий день войны.

Борис, разговаривая с командирами, видел, что они были растеряны, подавлены и абсолютно не представляли, что творится вокруг. У них не было никакой связи. По­лученные сведения от раненых для них явились первой достоверной информацией об обстановке в этом районе за эти три дня войны. Получая противоречивые дан­ные, они сами решили проверить обстановку, поэтому и появились здесь.

Машина с ранеными направилась в сторону ближайшего райцентра по хорошей грейдерной дороге и вскоре въехала в райцентр. На окраине толпилось несколько человек. Шофер узнал у них, как проехать в районную больницу. В больнице никак не ждали таких пациентов и вначале несколько растерялись, но затем быстро пе­ренесли раненых, хирург обработал раны, и главврач предложил немедленно везти раненых в областной центр. Здесь оставлять их опасно. Соседний райцентр уже за­нят немцами. Когда он позвонил к ним в больницу, трубку поднял уже немец.

Раненых вновь погрузили в машину и снабдили продуктами из больничных запа­сов. Когда проезжали мимо райкома партии, оттуда выскочил молодой человек и, ос­тановив машину, сообщил, что дорога в областной центр уже перерезана немцами и выезжать из райцентра нужно окольными путями. Водитель местности не знал, и молодой человек предложил подождать. Райком партии собира­ется к срочной эвакуации, и они могут присоединиться к ним.

Вскоре из ворот райкома выехал легковой «газик» в сопровождении небольшого ав­тобуса. Все вместе они тронулись в боковую улицу и поехали в сторону от грей­дера по проселочной дороге. На ухабах машину подбрасывало, и это болью отдава­лось в плече Бориса. Ехали молча. Периодически некоторые раненые постанывали. Никто не знал, куда они едут и что с ними будет. Каждый ехал со своими мыслями. Успокаивало то, что во главе их колонны едет секретарь райкома со своими сотру­дниками и они знают свою местность.

Заночевать пришлось в небольшом лесочке, съехав с дороги. Это их спасло. Посреди ночи по дороге прогромыхало несколько танков и машин с пехотой немцев. Машин, стоящих в лесу, они не заметили. Теперь встал вопрос — как и куда ехать дальше. Дождавшись утра, секретарь повел машины в сторону от этой дороги прямо через поля. Он хотел добраться до соседнего совхоза и, если там нет немцев, по телефо­ну выяснить обстановку. Это им удалось,  телефон еще работал.

Из разговоров секретаря с ближайшими соседями стало ясно, где немцы и по какой дороге нужно выбираться. Оказалось, что немцы уже далеко углубились на нашу территорию,  бои в этом районе были скоротечными и носили очаговый хара­ктер. Организованного фронта обороны не существовало.

Секретарь не понимал, как могло такое случиться. Где же наша армия? В глубоких раздумьях он перебирал события последних дней перед нападением немцев. Ничто не предвещало о надвига­ющихся грозных событиях. Шла нормальная, будничная жизнь в районе и не было ни­каких предупреждающих уведомлений ни от властей, ни от военных. Значит, что-то не так было у нас. Ведь все, что создали, пришлось бросить и не удалось ничего ни вывезти, ни взорвать. Если и с других территорий партийно-советским органам не удастся организовать эвакуацию и вывезти предприятия при отступлении, то как страна будет воевать дальше — непонятно.

С горькими мыслями секретарь повел колонну дальше. Двигались  в основном по но­чам. Днем отсиживались в лесочках и придорожных посадках. Ночью немцев они больше не встречали и ехать днем им казалось более опасно. Населенные пункты они старались объезжать. Периодически до их слуха доносились звуки от­даленных боевых стычек. Через несколько дней звуков ведущихся боев стало вовсе не слышно, и они выехали на грейдер, ведущий в областной центр. В него они въе­хали под вечер. Улицы были пустынны. Трамваи не ходили. В городе чувствовалась напряженная обстановка. В центре города они разъехались. Санитар поехал искать коменданта города, чтобы получить направление в госпиталь для раненых.

Комендантом оказался седовласый полковник с орденом Красного Знамени на гру­ди. Молча выслушал санитара об их одиссеи и только протянул:

— Да-а-а, досталось вам, — еще раз  продолжительно посмотрел на санитара и спросил:

— А фланги поддер­жали ваше наступление? — услышав отрицательный ответ, он опять протянул свое: «Да» — и опять замолчал. Потом продолжил:

— Горька будет судьба твоего полка да и дивизии всей. Повезло тебе, парень, что ты вырвался оттуда. Так безоглядно не наступают, — закончил пол­ковник. Помолчав и как бы рассуждая, спросил:

— Куда же тебя направить, санитар? Киев будет скоро сдан, и на Днепре немчуре дадут прикурить. Наверное, тебя с ра­неными нужно направить за Днепр. Езжай-ка ты в Сумы в эвакогоспиталь. Пока ты доедешь, его уже развернут.

Странно было санитару слышать от полковника такие рассуждения о скорой сда­че Киева. Как можно говорить о его сдаче, ведь это Киев и до него еще далеко, а тем более о скорой сдаче, думалось ему. Но вместе с тем он послушался совета умудренного полковника и получил направление с проездными документами в Сумы. В комендатуре сказали, что железная дорога еще работает, и они дадут телеграмму в Сумы, чтобы их встретили.

Несколько дней они добирались до Сум. Их, конечно, никто не встретил, поскольку расписание поездов не действовало. Железная дорога уже была забита поездами, идущими на фронт, а в тыл — с вывозимым оборудованием и эвакуирующимися. Соседи по вагону помогли перенести раненых в вокзал, а вскоре приехала санитарная ма­шина из госпиталя, которую вызвал санитар. В дороге санитар рассказал раненым о мрачных прогнозах полковника-коменданта.

Госпиталь разместился в центре города в одной из школ. Учеников перевели в со­седнюю школу, уплотнили классы и организовали двухсменную учебу. Привезенных раненых разместили вначале в коридорах, но вскоре перевели в палаты, оборудо­ванные в классных комнатах.

Плечо у Бориса перестало дергать от боли, и он начал понемногу двигать рукой. Ранение коснулось только мягких тканей и не задело кость. Так что заживление шло на молодом и здоровом теле вполне нормально и без осложнений. Это приноси­ло Борису тихую радость, и он надеялся вскоре поправиться.

Над палатами шефствовали ученики тех классов, в которых они ранее за­нимались. Школьники приходили со скромными детскими подарками, сделанными их ру­ками,  также приносили бумагу, конверты, карандаши, носовые платки и всякую дру­гую бытовую мелочь, нужную раненым. Комнаты украсили цветами и, конечно, давали­ свои самодеятельные концерты. Запомнился парнишка в большой синей кепке. Он про­пел песню, не снимая кепки, безо всякого акккомпанемента. Пел он песню о цветочни­це Анюте и молодом лейтенанте, заглянувшем к ней на минутку в магазин посмо­треть на цветы. Пропел он хорошо. У парня явно был голос. Эту песню Борис слы­шал до войны, когда к ним приезжали артисты, и она ему нравилась. Как давно это было, уже и не верится, что вообще была мирная жизнь. А ведь еще и месяца не про­шло, как все обрушилось. А что будет дальше? Борис не мог даже представить, как могут развернуться события и военные действия дальше, так было все неожиданно и запутанно. Немец прет, как осатаневший зверь, а мы бежим. Наверное, прав полков­ник — на Днепре их должны остановить.

В середине июля Бориса выписали из госпиталя и направили в запасной полк, по­скольку никто не знал, где теперь его воинская часть. Майор, который выдавал на­правление, выслушав рассказ Бориса, сокрушенно сказал:

 — Нет, братец, теперь тво­его полка. Фронт за ним замкнулся и он остался на том берегу. Тебе повезло, что санитар оказался проворным мужиком и вытащил вас оттуда. Теперь воевать начнешь сначала.

В запасном полку были в основном студенты и выписывавшиеся раненые. Были даже несколько дипломников. Эти ребята так верили в скорую победу, что отпрашивались на несколько дней в институты дописывать дипломы. В полку проходили курс моло­дого бойца и усваивали первичные навыки в ведении боевых действий. Дисциплину старшина поддерживал железную. Каждый день всегда безупречно одет с начищенны­ми до блеска хромовыми сапогами и в отутюженной форме. Борис уже забыл эту му­штру за два года довоенной службы на границе и удивлялся — как можно тратить время и усилия на эту муштру, когда идут такие тяжелейшие бои.

Вскоре в полк прибыла отборочная комиссия для набора курсантов в Сумское ар­тиллерийское училище имени Фрунзе. Брали студентов и некоторых из числа ране­ных, которые окончили десять классов. Бориса взяли с охотой, когда узнали о его двухлетней довоенной службе. Так он попал в курсанты. Неожиданно представилась возможность стать командиром, о чем он иногда подумывал.

В начале августа он прибыл в училище и одел форму курсанта. Там он пошел в артиллерийский дивизион. Гаубичное отделение ему не понравилось. До их прихода из курсантов сформировали сводный полк, и он теперь воевал на фронте. Поэтому в училище набирали пополнение. Буквально через неделю поступил приказ сформи­ровать из курсантов два батальона и отправить на фронт для пополнения кур­сантского полка. Борис в должности командира отделения отправился на фронт.

Батальоны направили в район Конотопа, где, считали, находится их полк. Прибыв, они узнали,  что Конотоп уже занят немцами. Это сильно всех удивило. Ведь это почти на 250 километров за Днепром, уже на Левобережной Украине. А по радио передают, что бои идут на дальних подступах к Киеву, а Конотоп на левом берегу Днепра уже занят немцами. Как сюда могли попасть немцы? Вскоре пошел слух, что немцы высадили десант. Батальоны расположились в районе Ворожбы, а командование никак не могло узнать, где находится курсантский полк. Творился какой-то хаос. Комбаты не могли установить связь даже с другими воинскими час­тями. Единственными источниками поступления сведений были расспросы бредущих в тыл разрозненных групп бойцов почти без оружия. Вскоре на окраине села, где они стояли, начали рваться снаряды. Откуда они прилетели, никто ничего не мог понять. Ближняя разведка также ничего не дала. Очевидно, либо била дальняя артил­лерия немцев, либо свои жахнули по ошибке.

В это время из училища приехал гонец и привез приказ, в ответ на запрос комбатов, батальонам вернуться в расположе­ние училища. Так батальоны, не сделав ни одного выстрела, вернулись восвояси. В это время передали о сдаче Киева и сопроводили это сообщение песней «Ой, Днипро, Днипро...». Это еще больше усугубило то тягостное настроение, которое воцарилось среди курсантов. Никто не понимал, что происходит. Почему передали о падении только Киева, когда немцы уже находятся далеко за Днепром на Левобережной Украине.

Не знал Борис, как и все курсанты, и об этом не говорили ни радио, ни команди­ры, что сдача Киева — это только начало грандиозной катастрофы для нас, разра­зившейся на левом берегу Днепра за Киевом, где наши войска потерпели сокруши­тельное поражение.

В августе шли тяжелейшие бои в районе Смоленска, где немцы встретили яростное сопротивление наших войск и были остановлены. Героизм наших воинов позволил задержать на некоторое время продвижение немцев на Москву. Германский генштаб решил из этой задержки извлечь выгоду для себя. Там решили убить сразу двух зайцев — окружить и уничтожить приднепровскую группировку наших войск, а потом, разделавшись с ней,  продолжить наступление на Москву и овладеть ею до наступления зимних холодов.

К такому решению их подтолкнуло то, что 2-я танковая группа Гудериана легко переправилась под Смоленском через верховья Днепра и вышла на его левый берег. Генштаб немцев дал указание Гудериану направить все танки на юг в на­правлении Конотопа. Он возражал и рвался на Москву. Но немецкие стратеги решили не губить свои войска, пробиваясь через нашу смоленскую оборону, и повернули танки на юг. Они полагали, что до того, как наши войска выдохнутся под Смоленском, они разгромят своими танками наши войска на Киевском плацдарме. Этот грандиозный стратегический замысел им почти полностью удался.

Когда наметился прорыв танков Гудериана из-под Смоленска на юг, в подмогу нашим войскам были сформированы сводный отряд особого назначения Харьковско­го военного округа и 293-я стрелковая дивизия народного ополчения, три партий­но-комсо-мольских батальона, а также полки курсантов из Сумского и Харьковского училищ. Но все было безрезультатно. Их постигла более страшная судьба, чем батальоны Бориса. Те хоть вернулись целыми, а эти соединения погибли, не сумев остановить Гудериана в силу своей малочисленности и неорганизованности обороны.

Гудериан двинул танки по левому берегу Днепра и прошел до Конотопа поч­ти 400 километров, громя наши глубокие тылы по левобережью Днепра. На юге в районе Кременчуга Днепр форсировала 1-я танковая группа немцев и двинулась на север в направлении Полтавы. В сентябре эта танковая группа, пройдя почти 200 километров, встретилась в районе Лоховца с танками Гудери­ана, и замкнула кольцо окружения наших войск на территории диаметром почти в 200 километров. В это окружение попало порядка 600 тысяч красноармейцев. По количеству это два Сталинграда. Но Сталинград  был величайшим сражением, которое немцы проиграли в тяжелейших боях, а здесь было пленение нашей громадной деморализованной армии, превратившейся в неуправляемую толпу, пленение которой происходило почти без боев.

После этого немцы возобновили наступление на Москву. Но время они потеряли и очень поздно вышли к Москве, где потерпели не менее сокруши­тельное поражение. Так что «московский заяц» им обернулся боком. Если бы Гуде­риан настоял на своем и продолжил наступление на Москву, то вряд ли нам удалось бы ее удержать. Как говорится, жадность погубила немецкий генштаб.

Жуков, будучи начальником нашего Генштаба, полностью разгадал этот замысел немцев и, чтобы не допустить окружения наших войск, настойчиво предлагал Сталину оставить заблаговременно Киевский плацдарм и вывести наши войска. Но Сталин и слышать не хотел об оставлении Киева. После этого Жуков пошел на обострение отношений со Сталиным, ушел с должности начальника Генштаба и был направлен на Смоленское направле­ние в должности командующего Резервным фронтом. Там Жуков организовал наступ­ление на Ельню с тем, чтобы ударом в бок задержать или предотвратить движение Гудериана на юг. Но у Резервного фронта не хватило сил развить успех после взятия Ельни и Гудериан продолжал катить на юг. Командующий Киевским направле­нием Кирпонос после этого застрелился, а наше Совинформбюро превратило неудачу под Ельней в ее взятие, ставшее нашей первой  победой над немецкой армией, что было, в общем, недалеко от истины.

Несмотря на то, что Жукову не удался стратегический  замысел — предот­вратить выход Гудериана на южное направление, он все же показал в самом начале войны, что и немцы могут бегать под продуманными нашими ударами, а не только под такими безумно мужественными и смелыми, как было на Буге в первые часы войны, но абсолютно не нужными в той боевой обстановке, которая сложилась на границе в начале войны.

После возвращения курсантских батальонов с так называемого фронта в училище начались усиленные занятия по освоению артиллерийского вооружения и ухода за лошадьми. Их дивизионы были на конной тяге. Дней через десять пос­тупил приказ училищу выехать в Томск. Основную часть курсантов оставили для погрузки и сопровождения техники и лошадей, а остальным выдали проездные доку­менты и отправили добираться в Томск своим ходом. Бориса направили самоходом, поскольку у него была перевязанная левая ладонь после нелепого случая, который произошел с ним, когда они стояли в деревне под Ворожбой.

Перед отправкой на фронт курсантские батальоны вооружили полуавтоматически­ми винтовками СВТ. Эти винтовки были весьма ненадежными и очень боялись попадания в них всякой грязи. Поэтому их приходилось часто чистить. Борис чистил винтовку в избе у окна и услышал топот выбегающих бойцов из комнаты. Оглянувшись, он увидел на полу ручную гранату РГД-33, которая вертелась под воздействием ре­активной струи газов, выходивших с одной стороны из ручки за счет горения дис­танционного столбика. Какой-то боец случайно наколол взрыватель, с испугу бро­сил гранату на пол, а сам дал деру из комнаты. Дистанционный столбик горит 3-4 секунды. За оставшиеся секунду-полторы Борис успел перескочить через гранату и спрятаться за печкой. Взрыв его оглушил, а осколки гранаты его не задели. Придя в себя, он увидел, что из левой руки из маленькой ранки струится кровь. Руку он не успел полностью прижать к телу, и маленький осколок попал в ладонь. Руку пере­бинтовали, и он продолжил чистить свою винтовку. Через некоторое время рука на­чала распухать. В это время поступил приказ о возвращении батальонов. В училище ему вытащили из ранки небольшой осколок, и он продолжал находиться в строю с перебинтованной рукой.

Борис тронулся в путь, направляясь в Томск. В дороге он питался на больших станциях по выданному аттестату и насмотрелся всего того, что пришлось увидеть и Виктору, когда тот ехал, эвакуируясь в Сибирь. В пути он вспоминал иногда вст­речу с Наташей и находился под впечатлением этой встречи. Воспоминания уноси­ли его в далекое теперь прошлое и вызывали радостные и теплые чувства.

В школе, начиная с 7-го класса, он подружился со своей одноклассницей Наташей. Все видели эту дружбу. Язвительные насмешки ребят со временем поутихли, а потом переросли в тихую зависть у многих. Такой была чистой, хорошей и непоказной эта детская первая увлеченность. Во многом этому способствовало умное и внима­тельное отношение матери Бориса к этой дружбе, которая была классной руководи­тельницей соседнего класса.

Когда Борис ушел в армию, Наташа уехала в Сумы и поступила работать на за­вод. Ее семья была многодетной и жила тяжело. Борис переписывался с ней и знал ее адрес. Когда он первый раз попал в Сумы, то не смог ее посетить. Когда по­пал второй раз в Сумы и получил «вольную» на отъезд в Томск, то, прежде чем уехать, зашел вечером к Наташе. Его появление было для Наташи как гром сре­ди ясного неба. Она жила в общежитии, и девочки тут же  оставили их вдвоем. Борис не успел им даже сказать, что у него всего час в распоряжении. Так они просидели, обнявшись и постоянно целуясь. Наташа несколько раз принималась пла­кать и успокаивалась в его объятиях. Девочки долго не появлялись, думая, что они будут мешать этой парочке нежиться в постели. Но им было не до того. Слиш­ком тяжелая жизнь складывалась у обоих.

В Томске Борис не нашел своего училища. Ему сказали, что,  не разгружаясь из вагонов, училище выехало в Ачинск. В Томске ему не нашлось места. Очевидно, впопыхах его не туда послали. В  Ачинск он приехал под Новый год. О начале на­шего наступления под Москвой Борис услышал в пути и на каждой станции узнавал в первую очередь о ходе наступления. После долгих, тяжелых и отдававших нестер­пимой болью сообщений об оставлении то одного, то другого города вести о нас­туплении были долгожданной радостью и счастьем. Они поднимали настроение по­всюду у людей, где бы они ни находились. Это была всеобщая радость и ликование.

СИБИРСКАЯ ЭВАКУАЦИЯ ВИКТОРА

Поезд Виктора прибыл на станцию Петухово ранним утром. На улице была нас­тоящая сибирская зима. Вдоль пути намело  довольно большие сугробы. Люди в поезде с нескрываемой тревогой поглядывали в окна, не зная, что делать. Появи­лись представители местных властей и заявили, что к обеду подойдут подводы и их развезут по колхозам района. Кто сможет найти жилье в Петухово, могут оста­ться здесь, где можно найти работу на небольшом заводе и в крупном Заготзерно. Ехать в колхозы никому не хотелось, и все бросились искать частное жилье по домам местных жителей.      Но это оказалось не так-то просто. Эшелон Виктора был далеко не первым, прибывшим сюда с эвакуированными, и местные жители уже взяли на постой кто мог это сделать. Матери Виктора повезло. Ее семью взяли украинцы Шевченко, услышав у матери украинский говор. 

Пока мать искала жилье, Виктор с бабкой продали велосипед подъехавшему из колхоза деду-вознице. Он просил про­дать еще и швейную машинку, но они не решились. Когда пришла мать с сообщением, что нашла жилье, она очень расстроилась, узнав, что продан велосипед. Да и Виктор пожалел, что продали, узнав, что они остаются и не едут в колхоз. Продали они потому, что хитрый возница твердо заявил, что велосипед в колхоз никто не повезет, а Виктор не надеялся, что мать найдет здесь жилье и им не придется ехать в колхоз. Так лукавый возница выманил у них велосипед. Многие пользовались безвыходностью эвакуированных. Но значительно больше было тех, кто делился всем, чем мог.

Семья Шевченко давно выехала из Украины и они не любили распространяться на эту тему. Очевидно, они были раскулаченными и их сюда выслали. Здесь они по­строили дом, в котором была одна большая комната с русской печью в углу. К до­му примыкали большие хозяйственные сени. Во главе семьи был дед с большим дефектом речи, таким, что его было очень трудно понимать. Его семья состояла из бабки и двух  дочерей. Младшая работала на Заготзерно и вскоре ушла в армию. Старшая ра­ботала на заводе и у нее был сын Шурик, по возрасту такой же, как и Виктор. У них быстро возникли доверительные отношения на почве курева. Шурик курил, как и все, самосад, а Виктор всю дорогу, пока они ехали, не курил. Он почти бросил курить в Мариуполе после падения с велосипеда. У Шурика он впервые по­пробовал самосад, он оказался очень крепким и Виктор не стал им баловаться.

Мужья дочерей были в армии, но где — никто не знал. В последнее время писем от них не было. Старшая дочь Галя устроила мать Виктора на работу на местный завод про­мывать спиртом внутреннюю полость гранат-лимонок, которые отливал завод. До войны этот завод делал железнодорожные стрелочные крестовины, а теперь в мас­совом количестве отливал лимонки и отправлял  в другой город  для снаряжения их взрывчаткой. Вторая дочь Вера устроила Виктора в Заготзерно визировщиком на свое место перед уходом в армию. Задачи визировщика состояли в отборе щу­пом пробы у привезенного на сдачу зерна и проведении анализа его на влажно­сть, качество и сорность. По результатам анализа нужно было составлять протокол на данную партию зерна. В зависимости от качества его направляли в тот или иной склад или прямо в бункеры элеваторов. Работа была несложной, и Виктор ее освоил очень быстро. Зимой из колхозов очень редко привозили зерно, и начальст­во разрешило Виктору посещать дневную школу, поскольку там еще не было вечер­ней школы.

Жили две семьи очень дружно, и никаких ссор не было. Спали хозяева на своих постелях, а Викторова семья спала на полу посреди комнаты. Затем эти постели убирали. Иногда к ним в постель забирался и Шура поболтать с Виктором о теку­щих делах. Он также работал на Заготзерно разнорабочим. Визировщиком он не мог работать потому, что почти не умел писать, а читал с большим трудом по слогам. Это было крайне удивительно для Виктора. Он не мог себе представить, что есть ребята, которые не умеют писать и читать. Шурику он ничем не давал почувство­вать свое недоумение. Очевидно, жизнь в его семье была не совсем складная, если единственный ребенок так и не ходил регулярно в школу, а потом вообще бросил ее и родители спокойно к этому отнеслись.

Зимой 1941—1942 года в Петухово после разгрома немцев под Москвой царили нео­бычайные оживление и радость. У всех поднялось настроение и суровая зима того года не казалась такой уж и страшной для эвакуированных с теплых краев. По го­родку развесили плакаты, лозунги и громадные карикатуры на Гитлера и немецких солдат, разгромленных и замерзающих под Москвой. Их рисовали на щитах, сбитых из двух листов фанеры и загрунтованных мелом. Фильм о разгроме немцев ходили смотреть по многу раз. А тут еще появились такие радостные и веселые фильмы — «Свинарка и пастух» и «Светлый путь» — из прежней довоенной жизни. Они как бы возвращали в то прекрасное мирное время и давали хоть какой-то отдых в душе,  позволяя забыться на время сеанса от тяжкой и страшной дейст­вительности. Они шли с утра  до вечера в переполненных заводском и городском кинотеатрах. Начало 42-го года проходило под радостным впечатлением победы под Москвой. Приближались весна и лето, которые предстояло пережить.

С приближением весны Виктор все чаще вспоминал о местном лесе и думал о том, какая будет первая встреча с ним. Он частенько поглядывал на кромку леса, под­ходившего близко к их дому. Он стоял серой темной стеной, среди которой белыми­ яркими штрихами поблескивали тонкие березки. По глубокому снегу в лес было трудно войти, и Виктор с нетерпением ждал, когда это можно будет сделать.

Живя у моря в Мариуполе, где вокруг не было никаких лесов, ему все время хотелось увидеть настоящий лес с громадными деревьями, настоящую тайгу. Но никак это ему не удавалось. Когда они переехали в Волноваху, он первым делом отправился в близлежащий лес, который насадил Докучаев в начале века, доказывая, что и в засушливых степях южного Донбасса можно выращивать лес. Это ему во многом удалось. Но когда в него вошел Виктор, то он был крайне разочарован тем лесом, который он увидел.

Это был такой же низкорослый лес с тоненькими стволами деревьев, какие были в посадках вдоль железной дороги. До войны родители имели огород на ближайшей станции Асланово и часто  забирали туда Виктора. Ему очень  не хотелось полоть кукурузу  и окучивать картошку под палящим солнцем и  при каждом удобном случае убегал в эту посадку. Увиденный им лес ничем не отличался от той посадки, и это его огорчило.

Как только подсохла почва и появилась первая травка, он в выходной направил­ся в лес. С волнением он входил в него. Пройдя несколько шагов, вышел, как ему показалось, на поляну. Это была в общем-то поляна, но она была покрыта вековыми елями, редко стоящими друг от друга, со стволами в несколько обхватов. Они были снизу оголены от веток, а раскидистые кроны смыкались высоко вверху, образуя большой шатер. Поляна между ними была устлана нежной густой травой и предста­влялась бархатистым зеленым ковром, на котором так и хотелось поваляться и понежиться. Через густые кроны елей изредка прорывались золотые лучи солнца и, падая на зелень травы, высвечивали в ней яркие изумрудные пятна, сверкавшие в полутьме, стоявшей под  кронами елей. Виктор был очарован открывшейся перед ним картиной чудесного леса, которой он даже себе представить не мог. Это была какая-то сказка наяву. Он не мог оторвать взгляда от этой дивной кра­соты. Потом он встречал не менее прекрасные места, но эта первая увиденная кар­тина лесной поляны осталась у него в памяти как реальное проявление сбывшейся мечты — увидеть большой настоящий лес.

Лето и осень прошли в заготовке дров и лесных даров. Дрова возили втроем на большой двухколесной телеге, сделанной дедом. Дед впрягался в телегу на ремнях, а Шурка с Виктором толкали телегу сзади. Дед научил Виктора колоть дрова с за­бросом полена из-за плеча с переворотом и ударом обуха топора по колоде. После первого же удара полено разлеталось на две половины, каким бы толстым оно ни было.

Большое удовольствие доставляло Виктору собирание земляники и особенно бе­лых груздей. Они не росли в их местности, и это было для него новым и приятным. По опушкам в лесу много было стоячих небольших и неглубоких озер, поросших травой. Они возникли в низинах от дождевых ливневых стоков и долго стояли, не высыхая, периодически пополняясь дождями. Как-то, ползая в траве за земляникой возле лесной лужи, он заметил, что в воде плавают большие головастики. Присмотрев­шись, он разглядел — это маленькие рыбешки, очень похожие на азовских бычков. Тру­дно было понять, откуда они взялись в этой лесной глуши вдали от больших водо­емов. Сразу же появилось желание наловить этих самых бычков. Но как? Крючков в Петухово и в мирное время днем с огнем не найдешь. Тогда он соорудил марлевый сачок и наловчился им ловить этих рыбешек. Они были маленькие, каждая не боль­ше указательного пальца. По воскресеньям он умудрялся их выловить на пару жа­ровен.

Его бабка запекала рыбешки вместе  с картошкой, заливая яйцом, в глиняных горшках, в русской печи. Это было лакомство для всех в доме и даже оставалось ему на обед, который ему бабка передавала через забор в Заготзерно, которое находилось через дорогу от их дома. Как-то, встретив на улице учительницу, он в разговоре с ней задал  вопрос — откуда здесь в лесу могут появиться рыбки.  Он ее озадачил также. Подумав, она высказала предполо­жение, что, очевидно, птицы бывают на больших водоемах и на своих лапках приносят икринки,  из которых и появляются рыбки. Не может же жизнь зарождаться са­мопроизвольно из ничего в виде этих рыбешек? Но близко не было никаких крупных во­доемов, где бы водились рыбы, и для Виктора этот вопрос остался откры­тым.

Постепенно из сел стали перебираться в Петухово их земляки, приехавшие вме­сте с ними в поезде. К зиме в некоторые из этих се­мей начали появляться мужья и затем увозить их кого куда. Приезд каждого из них был чрезвычайным событием для всех эвакуированных, находившихся в Петухово. Все сбегались к приехавшим и пы­тались хотя бы что-нибудь узнать о своих мужьях. Редко кто мог узнать что-ли­бо. Все оставшиеся железнодорожники после взрыва узла выезжали кто как  мог. Не всем достались машины и многие выбирались самостоятельно, шли пешком десятки километров, пока выходили к своему руководству. Там  направляли прибывших на работу в различные места на железную дорогу. Отца Виктора никто не видел выходившим. Он остался в числе последних, отходивших вместе с военными, подры­вавшими узел.

В начале зимы 1942/1943 года мать, сидя у окна вечером, увидела идущего желез­нодорожника и подумала вслух: «Еще к кому-то из эвакуированных приехал корми­лец». Не успела она закончить фразу, как в дверь постучали и на пороге появился отец Виктора, весь покрытый инеем. Мать охнула, присела и сползла с табуретки на пол. Через некоторое время она пришла в себя, и в доме началось всеобщее ликование для обеих семей. Это был праздник, которого уже и не ждали. Отец рас­сказал о своей одиссее.

После того как они, подняли на воздух свой железнодорожный узел, они вместе с военными уехали на машине. Перед Ростовом на них налетел «юнкерс». Они спрятались в кювете, а машину немец разбил в щепки. Дон переплывали вплавь без каких-либо подручных средств. Отец, плывя, дважды сталкивался с те­лами погибших, которых несла вода своим течением. Кто они были, он не разглядел. За Доном их несколько раз гоняли немецкие самолеты по полю, преследуя почти каждого из них. Так они вышли к Сталинграду. Там его оставили работать на раз­ных должностях на железной дороге. Когда немцы начали наступление на Сталин­град, его назначили уполномоченным наркома путей сообщения по снабжению Ста­линградского фронта железно-дорожным транспортом. После того как немцы перере­зали железную дорогу Поворино — Сталинград, его отправили на Омскую железную дорогу на должность старшего диспетчера.

Отец знал, что семья должна была ехать на Северный Кавказ. Поэтому он поехал в Омск из Сталинграда не через Урал, а через Северный Кавказ. Не найдя семьи в этом районе, он переправился через Каспий и стал искать их в Средней Азии. Не найдя их и там, он прибыл в Омск и там узнал, что они находятся в Петухово. Его отпустили в Омске, чтобы он нашел семью, и вот он прибыл в Петухово. Встретившиеся эвакуированные земляки указали, где здесь живет его семья.

Отец побыл с семьей недолго. Купил бурдюк топленого сливочного масла и от­был в Омск. Там он встретился с Сергеем, которого призвали добровольцем в ар­мию с третьего курса института. Положение на фронте было тяжелое и не пощади­ли даже третий курс. Сергея в конце 42-го года  направили в училище на Алтай, а потом, через месяц, под давлением тяжелейшей обстановки на фронте его и дру­гих  рядовыми направили в Отдельную добровольческую бригаду сибиряков-омичей имени Сталина, которая формировалась в Черемушках близ Омска. Там они с отцом и встретились. Отец познакомился с командиром полка Сергея и просил его писать о Сергее. Когда бригаду отправляли на фронт, Сергей дал телеграмму матери, что­бы вышли к поезду и встретили его. Они два дня по очереди не уходили со стан­ции, пока проезжала бригада.

Вид проезжавших солдат даже в вагонах производил внушительное впечатление. На платформах в составах было много различного воо­ружения. Бойцы были все как на подбор рослые, свежие, одетые в белые полушубки, и у многих на руках красовались компасы. Сергея они так и не встретили. Он по­том писал, проезжая освобожденный город Калинин, что проспал. Ему сообщили неточное время проследования через Петухово. Это было его единственное письмо с фронта.

Находясь в те дни на станции, Виктор стал свидетелем жуткой картины. После стоянки местного пассажирского поезда пассажиры стали на ходу садиться в ва­гоны. На подножку вагона прямо перед Виктором нацеплялось несколько человек. Последним висел солдат без одной руки. Второй рукой он держался за поручень. Проводница никого не пускала в вагон, а потом начала просто сталкивать висев­ших на подножке. Она это начала делать, когда поезд уже тронулся. Те, кто были повыше, еще держались, но всей своей массой навалились на крайнего солдата, висевшего на своей единственной руке. Он неистово кричал, теряя последние си­лы, чтобы проводница прекратила сталкивать людей с уже идущего поезда. Но она не останавливалась, еще больше свирепея. И вот здесь на глазах у Виктора происходит страшная картина.

У висящего солдата не выдерживает един­ственная рука, он срывается и падает на шпалы рядом с идущим поездом. Послед­няя его рука в это время попадает на рельс. Он резко попытался убрать ее, но набежавшее колесо как ножом отрезало ему последнюю руку. В этот момент он не проронил ни звука. Взгляды солдата и Виктора  встретились. В его глазах и во всем выражении лица застыло недоумение и немой вопрос — за что?

Кровь из ру­ки брызнула ему на бритую голову. Виктор убежал, не имея сил больше смотреть на человеческие страдания и на беспредельную человеческую дурость. Так, солдат потерял одну руку на фронте, а вторую от удивительной безмозглости людской. Он ехал домой инвалидом, а теперь приедет полным калекой по вине этой неразум­ной проводницы. Как она будет жить после того, как ни за что сделала человека калекой? Очевидно, нормально, если смогла совершить этот чудовищный поступок. У таких людей совесть не очень их обременяет.

Предстоял отъезд из Петухово. Размышляя над этим и предвкушая прелести го­родской жизни, от которой он отвык за годы жизни в Волновахе, у него иногда появлялось чувство сожаления об этом. Петухово ему понравилось не только ле­сом, но и прекрасной сухой зимой с ярким солнцем, безветренной погодой, крепким морозом и хрустом снега под пимами. Доставлял некоторое огорчение вид посел­ка. Дома в нем представляли собой большие рубленые избы с большим двором, разнообразными хозяйскими постройками и огромными поленницами дров. Возле каж­дого дома красовались громадные, надежные и украшенные, как правило, незамысло­ватой отделкой ворота. Они стояли, одиноко возвышаясь без какого-либо намека на забор. Стояли дома с воротами и между ними зияли пустые прогалины без заборов. Странно это было видеть, так же как и то, что вокруг домов, по улице и во дворах не было никаких насаждений ни деревьев, ни кустарников, зато дома были окаймлены завалинками для утепления подпола. Казалось бы, рядом шикарный лес, из которого можно было принести все, что угодно, и оно бы росло так же, как оно растет рядом в лесу. И даже хозяева Шевченко, выехавшие с Украины, видевшие и создававшие эту красоту вокруг домов на юге, здесь, в Сибири, подда­лись местным обычаям и также ничего не насадили вокруг своего дома.

Отец вскоре забрал семью из Петухово к себе в Омск. Им дали одну комнату на две семьи в рубленом доме с удобствами на улице. Вторая семья была такого же железнодорожника, эвакуированная из другого города. В их семье был грудной ре­бенок и по ночам часто не давал спать. Несмотря на это, мать Виктора помогала молодой мамаше, и все жили достаточно дружно. Спали все на полу в разных углах комнаты. Перегородить комнату шторой они не могли, поскольку негде было ее при­обрести. Вскоре отцу дали комнату в коммунальной квартире на втором этаже в нормальном многоэтажном доме, и они зажили по-городскому. Мать устроилась кастеляншей в общежитии. Виктор пошел в школу в седьмой класс, а бабка осталась на хозяйстве.

Весной с отцом стало происходить что-то неладное. Он осунулся, стал часто вы­пивать и подолгу оставался на работе без явной необходимости. Как-то, когда ни матери, ни бабки не было дома, подвыпив, он сказал Виктору, что Сергей погиб в декабре 42-го года под Вышним Волочком  и похоронен северо-западнее деревни Плоское.

Это известие явилось страшным ударом для Виктора. Ему стало понятно, что происходит с отцом. Ему комполка прислал некоторые мелкие вещи Сергея, пи­сьма ему из дома, дневник, который, оказывается, он вел, и самое страшное — окро­вавленный комсомольский билет Сергея. Все это он прятал от матери и бабки. Он боялся за мать. У нее может не выдержать сердце от этого известия. Читая днев­ник Сергея, Виктор с удивлением прочел, что, оказывается, Сергей ожидал вскоре падения СССР после выхода немцев к Волге. Виктор не мог понять, как можно бы­ло ехать на фронт с такими мыслями. Как же можно было воевать, ожидая поражения! Виктор был молодым комсомольцем с большой долей патриотизма в душе. Сергей был старше его и мог рассуждать более трезво и самостоятельно.

На работе у отца возникли осложнения, и он получил выговор по службе. Это дорого стоило всей семье. У диспетчеров на транспорте существовало правило — если ты работаешь без выговора год, то получаешь 20 процентов надбавки к окладу, два года без выговора — 40 процентов и так далее. Если получаешь выговор, то все надбавки снимают­ся. У отца была максимальная надбавка, и он получал двойной оклад. Теперь он потерял один оклад, и это почувствовала семья, несмотря на то, что деньги тогда мало чего стоили. Но других источников существования в городе ранней весной у них не было.

Встал вопрос о дополнительных заработках. Бабка начала печь картофельные котлеты и продавать на рынке. Виктор решил заняться перепродажей билетов в кинотеатры. В войну кино было единственным развлечением людей, кинотеатры всегда были   переполнены независимо от того, какое идет кино, и за билетами были большие очереди. Привлекали еще и киножурналы, демонстрировавшиеся перед каждым сеансом. Они составлялись на злобу дня и, конечно, с бравурной подачей вестей с фронта. Люди ждали таких вестей.

Ребята задолго до сеанса вставали первыми у кассы и запасались билетами. Потом они их продавали по завышенной, естественно, цене. К ним и пристроился Виктор. Во время очередной продажи билетов у Виктора купил билет один мужчина. Посмотрев на Виктора, он заметил: «Парень, а тебе с твоим лицом не гоже зани­маться перепродажей билетов, неприличное это дело для такого парня, как ты» — и ушел смотреть кино. Виктор залился краской, лицо горело от стыда, и он ушел, не распродав даже всех билетов, что у него были. Так бесславно закончилась его предпринимательская деятельность. Но он не сдавался. Виктор вспомнил петухов­ские щиты с карикатурами, выставлявшимися на улицах. С этим предложением он по­шел в клуб имени Лобкова, который находился в железнодорожном районе, где они жили.

В клубе понравилось это предложение, но у них возникло сомнение — сможет ли такой малый хлопец нарисовать что-либо на щите, чтобы оно смотрелось. У него и самого не было уверенности. Но он надеялся, что должно получиться. В клубе была художественная мастерская, где раньше художники рисовали большие яркие афиши для рекламы фильмов. Но художников не было, они ушли на фронт. Виктору выделили помощника Валеру на пару лет старше его. Он сколотил два фанерных листа и за­белил их мелом на клею. По этому белому полю Виктор нарисовал клеевыми краска­ми первую попавшуюся карикатуру из журнала «Крокодил». Получилось довольно сносно и всем понравилось. После этого дело пошло, и он все вечера после шко­лы разрисовывал щиты в клубе. Утром их выставляли по улицам и в парке возле клуба. Затем он стал рисовать рекламные афиши для кинофильмов, писать лозунги и всякую мелочь для клуба. Так он стал внештатным художником клуба. С ним рассчитывались талонами на водку. Это была твердая валюта военного времени. Бабка, отоварив талоны, продавала ее на рынке и покупала там же хлеб. Это стало солид­ным подкреплением  семейному рациону.

В школе Виктор вступил в комсомол, и вскоре его избрали секретарем комсомо­льской организации школы. В девятом и десятом классах ребят не было. Все они работали кто где. Некоторые учились в вечерней школе, как и его помощник Вале­ра. Однажды Виктор организовал сбор металлолома на железнодорожных путях. Отец получил ему такое разрешение, поскольку хождение по путям строго запрещалось. Ребята собрали много металлолома и одновременно хорошо почистили пути. Собира­ли в основном изношенные тормозные колодки. Некоторые ребята даже прихватили несколько новых колодок. Вскоре в «Пионерской правде» появилась «благодарность Верховного Главнокомандующего товарища Сталина» на имя директора их школы, парторга и комсорга школы за сданное большое количество металлолома. Так поя­вилась фамилия Виктора в большой прессе, чему он, конечно, был несказанно рад. Такими «благодарностями» в войну отмечались в печати и на радио проявления лю­бых патриотических начинаний и значительные производственные достижения ана­логично приказам по армии за боевые успехи на фронтах.

С наступлением весны дел в клубе прибавилось. Виктор стал в клубе уже своим человеком. Частое нахождение там приобщило его к настоящему большому иску­сству и хорошей культуре. В клубе показывали не только кино. По вечерам на его сцене ставились спектакли различными коллективами. Как-то ставили только поя­вившуюся пьесу «Фронт» Корнейчука, завоевавшую большую популяр­ность. Играли артисты Вахтанговского театра из Москвы. Этот театр был эвакуирован в Омск и часто давал спектакли на различных сценах рабочих клу­бов. Во время этого спектакля Виктор оказался за кулисами рядом  со знаменитыми Абрикосовым и Горюновым. Он впервые увидел рядом, а не в кино таких великих артистов. Горюнов, как и Карасик в фильме «Вратарь», был таким же подвижным. Абрикосов был степенным и немногословным. Они наблюдали за сценой, где играл в это время не менее знаменитый Плотников. Забыв текст, он начал импровизировать. На это бурно отреагировал Горюнов, вскричав шепотом:

— Что он несет, мне же сей­час выходить!

На рядом стоящего Виктора они не обратили никакого внимания.

Помимо Вахтанговского театра в Омск была эвакуирована Сталинградская опе­ретта. Виктор пересмотрел весь репертуар этого театра. Они играли в клубе на Советских улицах на противоположном конце города, и Виктору иногда приходи­лось идти пешком поздно вечером через весь город, поскольку трамваи частенько не ходили в это время. Виктор впервые приобщился к такому прекрасному музыка­льному искусству и был просто очарован опереттой. Он никогда раньше не слышал таких прелестных, веселых и лиричных мелодий, сопровождавших интересные дейст­вия, протекавшие по ходу спектакля. Любовь к оперетте он сохранил на многие годы. С работой в клубе были связаны не только  добрые дела, которыми он там занимался, но и похлеще. Они относились больше к Валерию, чем к клубу.

Квартира их семьи на втором этаже с балконом находилась напротив танцпло­щадки в клубе имени Лобкова за забором через дорогу. Разносившаяся с площадки музыка доставляла значительные неудобства для жильцов их дома, но сделать ничего не­льзя было, и жильцы вынуждены были приобщаться к этому виду искусства. Как-то, выйдя на балкон, Виктор увидел на танцплощадке Валеру среди его друзей, и они стали его настойчиво приглашать к себе. Делать было нечего, Виктор спустился, прошел на танцплощадку и уселся среди ребят. Танцевать он не умел и сидел, смотря, как танцуют другие. Знакомые девушки Валеры все-таки вытащили его тан­цевать, и мало-помалу он освоил это нехитрое дело. В следующий раз он уже не ожидал приглашения и сам пошел на танцы. Так он пристрастился к танцам, и это у него стало неплохо получаться. Более того, он стал пользоваться успехом  у девушек как хороший партнер в танцах.

Друзья Валеры оказались не простыми ребятами, а ворами-домушниками. Вначале они при Викторе не вели своих «деловых» разговоров. Но потом, привыкнув к нему, стали вести и при нем свои «служебные» разговоры. Вот тогда он и понял, с кем имеет дело. На площадке они вели себя весьма порядочно и ничем не привлекали к себе внимание. За этим строго следил их старший товарищ, которого все на­зывали Соса. Виктор понимал, что это кличка, и она у него не вызывала удивления, поскольку он привык к обращениям по кличкам еще на мариупольских пляжах сре­ди тамошней шпаны. Соса был рецидивист со стажем и прихрамывал. Ему прострели­ли пятку, когда он убегал со строительства Беломорканала, будучи заключенным. Он ходил чисто и опрятно одетым, в простых холщовых брюках, на которых всегда была отутюженная стрелка. Он и от своих подельников требовал, чтобы они имели приличный вид. Они все где-то работали и имели бронь. Но однажды все это кончилось.

Как-то в клубе Валерий предложил Виктору разнообразные канцтовары и писчую бумагу, которая была большим дефицитом. Не стесняясь, он заявил, что они ограби­ли домоуправление в доме Виктора. Это Виктора покоробило, и он даже несколько опешил. Потом, поразмыслив над этим, он даже испугался того, что стал укрывателем награбленного, и рассказал обо всем отцу. Отец похвалил Виктора за то, что тот рассказал ему, и уничтожил все, что дал ему Валерий. Тут Виктор рассказал и о снятой с самолета радиостанции. Отец крайне удивился, покачал головой и уничто­жил впоследствии и ее. Вскоре эту шайку раскрыли, арестовали и осудили, отправив всех в штрафную роту на фронт. О Викторе, естественно, на открытом суде никто ни­чего не упомянул. Но родители и Виктор перенервничали немало, поскольку во дво­ре знали о его дружбе  с осужденными.

Сдав экзамены на пятерки за седьмой класс, Виктор без экзаменов был зачислен в Запорожский авиационный техникум, который также был эвакуирован в Омск. К авиации у Виктора проявился интерес еще в Мариуполе, когда болел после па­дения с велосипеда. Тогда в день авиации, который торжественно и празднично отмечали, мать повела его к морю, чтобы хоть как-то отвлечь его от болей в ло­ктях. Там с самолетов прыгали парашютисты прямо в море. Их подбирали осводовцы и приглашали с собой Виктора. Они знали о его тяжелой болезни, и хотели его подбодрить. Виктор рвался к ним  но мать не пус­тила. Вот тогда впервые у него появилась мысль, а ведь авиация — это лучше, чем море. Со временем интерес к авиации не пропал, поэтому он и поступил в авиаци­онный техникум.

В клубе ему не давали продуктовых карточек, поскольку он не входил в штат. Чтобы получить рабочую карточку и не болтаться летом без дела, он поступил учеником слесаря-лекальщика в инструментальный цех паровозоремонтного завода. На эту должность его определили в отделе кадров, и ему было все равно, куда ид­ти работать, ведь он совсем не знал производства.

Этот завод принял часть эва­куированного Сталинградского тракторного завода и стал делать знаменитые тан­ки Т-34. Когда на него поступил Виктор в 1943 году, завод делал несколько тан­ков в сутки. Выходя из сборочного цеха, танки лихо проносились вдоль инструмен­тального цеха, разворачивались перед досчатым туалетом цеха, стоявшим на улице, и дальше шли в тир на отстрел.   Как-то, находясь в туалете и увидев в узкую щель мчащийся на него танк, Виктор подумал, а вдруг какой-то танк не успеет развернуться и снесет этот туалет. От этой мысли он немного похолодел и стал уже с напряжением следить — повернет ли этот мчащийся танк? На этот раз танк круто развернулся. Но однажды, придя на работу, он увидел, что туалета нет. Оста­лась одна груда досок. Очередной танк все-таки не развернулся и снес туалет. Дело было ночью, водитель был новый и в темноте поздно заметил его. Хо­рошо, что в нем никого не было. Так что Виктор накликал беду на туалет, и они стали бегать в соседний цех.

В цехе Виктору не пришлось долго обучаться специальности лекальщика. Он ус­пел сделать только лекальную линейку, как начальник цеха перевел его на шли­фовальный станок убирать его. Виктор как-то опоздал с обеда и за это был нака­зан начальником цеха. Этот перевод был крайне несправедлив по отношению к не­му. В столовой всегда была большая очередь. Это было единственное место, где ра­бочие могли поесть горячую пищу, которая была не так уж и калорийна, но за ко­торую вырезали из продуктовых карточек талончики на крупу, жиры и мясо, которых в магазинах никогда не было. Вместо него была красная рыба, поставлявшаяся с Даль­него Востока, так же как и соя. Американцы поставляли яичный порошок, который также сходил за мясо.

В тот день Виктор опоздал с обеда вместе с другими. Но только по отношению к нему были применены репрессивные меры. Начальнику цеха нужен был рабо­чий по уборке станка, и он решил на эту работу направить Виктора. Но сделал это весьма неприглядным образом. Вместо того, чтобы прямо сказать об этом, недобропорядочный начальник цеха применил такой мерзкий прием по отношению, по сути дела, к ребенку. Это был первый случай, когда Виктор столкнулся с чело­веческой недобропорядочностью, и никак не мог смириться с этим. Он еще долго переживал за случившееся.

За станком Виктору также не пришлось долго поработать. Он не только убирал станок, но и присматривался к работающему на нем шлифовщику. Он уже научился по чертежу подбирать на  станке необходимый набор шестерен под нужный обраба­тываемый модуль на изготавливаемой фрезе, как пришлось вообще уйти с завода. Приближалось время начала учебы в техникуме, но и в техникуме ему не пришлось заниматься.

После окончания Сталинградской битвы наши войска подошли вплотную к Дон­бассу. Не ожидая начала его освобождения, отца направили принимать от военных железнодорожников восстанавливаемые ими пути  в освобождаемых районах Донбасса для последующей передачи их на эксплуа­тацию гражданским железнодорожникам. Отец забирал с собой и семью, как Виктор не просил отца оставить его в Омске, чтобы он смог учиться в техникуме.   

Перед отъездом в семье шли тревожные разговоры, почти такие же, как и перед эвакуацией, — куда едем? Им представлялось, что они приедут в разоренную и выж­женную землю после того, как там прошли немцы. Там не осталось ни кола, ни двора, ни пищи. Немцы все уничтожили. Как там будут они жить в опустошенном крае, если у них ничего не будет с собой! Это была у них главная забота перед отъездом.

Под Омском на одной из станций у них был огород, засаженный картошкой. Отец взял двухосный товарный вагон и отогнал его на ту станцию, где был огород. Не­смотря на то,  что еще не был сезон для копания картошки, они начали ее копать и грузить в этот вагон. Мать и бабка копали, а отец и Виктор возили на телеге, взятой у местных железнодорожников. Довозились до того, что при очередной поез­дке к вагону отец и Виктор свалились обессиленными в кювет с водой и долго пролежали в грязи под дождем, будучи не в силах подняться. Но они загрузили ка­ртошкой полвагона. Сами загрузились во вторую половину и в своем персональном товарном вагоне вместе с картошкой двинулись в полную неизвестность обратно на родную землю. Если Виктор покидал ее в классном вагоне, то возвращался дале­ко не в таких условиях. Но это никого из них не смущало. Они были про­стыми людьми без претензий. Виктор уезжал еще ребенком, а теперь почти через два года возвращался повзрослевшим и возмужавшим юношей. Военное время быстро делало детей взрослыми.

Возвращались тем же путем, каким уезжали. От Поворино повернули на Сталинград по той же ветке, на которой полгода  назад отец Виктора обеспечивал про­движение фронтовых составов на Сталинградский фронт. Нередко тогда немецкая авиация разбивала идущие эшелоны. В тех условиях отец принимал решение сбра­сывать под откос все разбитые вагоны вместе с грузами, чтобы как можно скорее очистить и восстановить путь для других эшелонов.

Когда они возвращались по той ветке, на ней военные железнодорожники восста­новили только один путь. Вторая колея,  станционные пути и постройки были по­лностью разрушены. Виадуки на станциях и рельсы во многих местах были закручены, ­как серпантин, и высоко вздымались к небу. В душе щемило от таких  варвар­ских разрушений. Но что удивительно! На всех станциях, от Поворино до Сталин­града, все на станциях было разрушено, но туалеты стояли непоколебимо, включая и в самом Сталинграде. Они были изрешечены осколками и снарядами, но стояли гордо, возвышаясь одни среди моря руин. Их стены были почти в метр тол­щины и при малых габаритах эти крохотные здания оказались настоящими крепо­стями. Интересно, использовались ли они в боях как дзоты? А можно было бы.

Перед Миуссом фронт остановился. Немцы на этом рубеже организовали крепкие оборонительные рубежи и объявили их неприступными. Встал на каком-то полу­станке и эшелон, к которому был прицеплен их вагон. Стояли что-то около месяца, и в эшелоне сложилась своя «стоячая» жизнь.

Виктор за это время обследовал все окрестности, изрытые еще свежими окопами и блиндажами. Степь сплошь была усыпана разбитой немецкой техникой. Нашей раз­битой техники почти не было. Очевидно, ее вывезли либо на ремонт, либо на переп­лавку. Так же  нигде не было никакого стрелкового вооружения. Зато патронов, различных гранат и запалов к ним, артиллерийского пороха различных сортов было сколько угодно в блиндажах и окопах. Виктор их хорошо изучил в школе по воен­ному делу и не баловался ими. Но однажды вечером он решил поразвлечься и устро­ить фейерверк, какой устраивали по праздникам в Мариуполе. Тогда запускали ра­кеты из горсада в сторону моря и это было сказочно красиво. Вот Виктор и решил сделать что-то похожее.

Невдалеке от эшелона в степи была громадная воронка от большой бомбы, сбро­шенной еще в начале войны. Вывороченная земля вокруг нее уже поросла мелким кустарником. На дно ее Виктор установил вертикально пустую гильзу от 122-мил­лиметрового снаряда и начал ее заполнять артиллерийским порохом, чере­дуя его слоями винтовочных патронов. Из них он выворачивал штыком пули, а оста­вшийся в них порох заклепывал на камне тем же штыком. Таким образом он запол­нил до края всю гильзу. От нее он насыпал дорожку пороха вверх из воронки за вывороченную из нее землю, образовавшую нечто вроде бруствера. Осмотревшись за бруствером, он поджег дорожку из пороха и стал ждать, пока огонь добежит до гильзы.

В это уже довольно сумеречное время от эшелона отделилась фигура муж­чины, быстро расстегивавшего на ходу пояс и направлявшегося к кустам у ворон­ки. Виктор с ужасом закричал:

— Ложись!

Тот, ничего не понимая, ускорил шаг к во­ронке. В это время в гильзе взорвалась вся ее адская начинка, и дым от нее вз­вился вверх из воронки. В этом клубе дыма вверх вылетали светившиеся раскален­ные патроны и рвались там, наверху, производя как бы выстрел. Было впечатляющее зрелище. Но Виктор на него почти не смотрел. Взгляд его был прикован к тому чело­веку, который стремился к кустикам. Как только раздался взрыв и до того, как нача­ли рваться патроны наверху, человек плюхнулся на землю. Дальше Виктор следил то­лько за этим человеком, думая, встанет или не встанет, не думая о себе. Ведь и его могли поранить рвущиеся патроны, поскольку он почти полностью высунулся из укрытия. Как только кончился этот фейерверк, мужчина вскочил и опрометью  бро­сился от воронки. У Виктора отлегло от сердца. Он долго не возвращался к эшело­ну, а когда пришел, отец только хмуро спросил:

— Твоя работа? Долго думал, пока додумался до этой глупости?

Отвечать было нечего. Слава богу, что отец не знал об истории с человеком у воронки, иначе разговор был бы иной.

Когда наши войска прорвали Миусскую оборону немцев, фронт двинулся к Донбас­су. Вместе с ним двинулся и их эшелон. В Ворошиловграде на развалинах они нашли две металлические кровати.  Отец с Виктором с трудом их выправили,  и это было их первое хозяйственное приобретение по­сле возвращения из эвакуации.

Вид освобожденного Донбасса ужасал. Это было печальное зрелище. Насколько охватывал взгляд, вокруг стояли одни руины. Ни дымка, ни гудка, ни огонька не было видно ни на одной шахте, ни на одной производственной постройке, которые шли непрерывной чередой вдоль железной дороги. Раньше, до войны, все вокруг гре­мело, светилось и дышало бурной производственной жизнью. Вид могучего промыш­ленного края доставлял истинную радость проезжавшим и вызывал у них чувство гордости за эту индустриальную жемчужину страны. Теперь она была мертва. Даже не верилось, что эта жуткая картина не снится, а является страшной действитель­ностью.

Военные железнодорожники и здесь восстановили также одну колею, разгребая в стороны искореженные рельсы со шпалами и оттаскивая в сторону обгоревшие ва­гоны. Проложив одну колею, они шли дальше, а гражданские железнодо­рожники принимали эту единственную колею и тут же начинали восстанавливать свое хозяйство, обеспечивая движение составов к фронту. Вдоль этой колеи были сложены горы немецких мин, обезвреженных нашими саперами. Эти горы  мин еще не успели вывезти, и они маячили вдоль дороги, как маленькие терриконы. Здесь наг­лядно и весьма убедительно демонстрировались знаменитые таблички саперов во­енной поры: «Мин нет», устанавливавшиеся ими на разминированных участках.

С тяжелым чувством они продвигались по Донбассу к своей станции. Вид громадных разрушений усиливал у них еще большее  чувство тревоги, которое возникло при выезде из Омска. Что их встретит,  когда они приедут?

БОРИС НА ФРОНТЕ

Борис прибыл в Ачинское артиллерийское училище под Новый 1942 год. В учи­лище все находились под впечатлением успехов наших войск под Москвой и это создавало всеобщее радостное настроение. Там он узнал, что их полк из Сумско­го училища так и остался на фронте, влившись в одно из войсковых соединений. Поэтому Ачинское училище продолжало набор курсантов.

Училище находилось в военном городке довоенной постройки и размещалось в двухэтажных корпусах, окаймлявших громадный заасфальтированный плац. На этот плац курсанты спокойно смотреть не могли. Он им стоял поперек горла. В учили­ще поддерживалась железная дисциплина, сопровождавшаяся беспрерывной строе­вой муштрой. Ходить по территории училища, даже по личным делам, разрешалось только строевым шагом, если курсантов шло больше двух человек.  В столовую, находившуюся в отдельном одноэтажном здании тут же возле плаца, ходили толь­ко строевым шагом и обязательно с проходом через этот злополучный плац, где курсантов гоняли до седьмого пота.

Борис удивлялся, зачем столько внимания уделялось в военное время строевой подготовке, когда известно, что время жизни командира взвода составляет по статистике всего полмесяца, при активном ведении боевых действий. Он-то знал, что на фронте эта строевая подготовка никому не нужна. Там надо уметь хорошо воевать и при этом остаться живым. Лучше бы эти часы отдали на техническую и тактическую подготовку или изучению всяким солдатским хитростям, которых так много во фронтовой  боевой и бытовой жизни воинов. Мало того, что избыточно муштровали, так заставляли все время ходить при шашке на боку и со шпорами на сапогах. И это для артиллеристов! Но так было заведено в армии еще с империалистической войны и оставалось незыблемым даже в это тяжелей­шее военное время. Артиллеристы с орудиями на конной тяге приравнивались к кавалерии со всеми сопутствующими атрибутами. Курсантов учили не только уха­живать за лошадьми и верховой езде, но даже вольтижировке. И это будущих ар­тиллерийских командиров, которые за пять месяцев учебы в училище так ни разу и не стрельнули боевыми снарядами. Стреляли только учебными снарядами по фа­нерным танкам. Учебные заряды представляли собой обыкновенные винтовочные пат­роны, вставлявшиеся в соответствующую трубу, которой и заряжалась пушка. Эта труба имитировала снаряд и использовалась по многу раз, снаряжаемая каждый раз новым патроном. Боевые снаряды берегли.

Несмотря на дикую муштру и отсутствие боевых стрельб, теоретическая и прак­тическая подготовка велась на высочайшем уровне. Все преподаватели были гра­мотны, интеллигентны и очень требовательны. Они прошли большую армейскую шко­лу и почти все были полковниками. Занятия велись по всем дисциплинам, необходи­мым для организации артиллерийской стрельбы, а также обучению командирским навыкам. Бориса иногда удивляло, что в военное время, когда идут тяжелейшие бои, командование позволяет себе так кропотливо и длительно готовить команди­ров. И это было правильным. Такая подготовка позволяла надеяться, что эти ко­мандиры будут более успешно решать боевые задачи, да, к тому же, больше их ос­танется живыми. Так было в начале 42-го года, под воздействием победы под Мос­квой. Уже начиная со второй половины 42-го года, когда наметился грандиозный раз­вал и поражение южного фронта, командиров стали готовить по ускоренной про­грамме. А в ноябре 42-го года из Ачинского училища отправили на фронт, не ус­пев присвоить вообще каких-либо командирских званий. Среди них, очевидно, был и брат Виктора Сергей.

Помимо основных занятий по артиллерийской тематике, большое внимание уде­лялось работе с картами, связи, глазомеру, ориентированию на местности и другим вопросам общевойсковой подготовки. Борис многое узнал по сравнению с тем, что ему дала двухлетняя довоенная служба на границе. Первые дни войны и нахожде­ние потом на Конотопском плацдарме его убедили в значении связи во время ведения боев. Им преподавали только проводную телефонную связь, и он серьезно за­нялся изучением этого дела, особенно обнаружением и устранением раз­личных неисправностей.

В училище проводились разнообразные курсантские соревнования по стрельбе, связи, ориентированию и другим дисциплинам. В этих соревнованиях Борис неиз­менно находился среди курсантов с лучшими показателями. По связи ему практи­чески не было равных. Ему даже кличку дали Эдисон. Он разработал  свою систему обнаружения и устранения неисправностей. Причем научился опреде­лять вначале, где возник дефект: в линии связи, коммутационной аппаратуре или в приемно-передающей аппаратуре. Затем он находил и устранял выявленные дефекты в той или иной системе на линии связи. Никаких наставлений и инструкций на этот счет не существовало. Все он разработал и освоил сам. От физкультурных за­нятий и соревнований его освободили по ранению. Плечо иногда еще отдавало при резких движениях, и он с завистью посматривал на тех, кто мог заниматься физ­культурой. Ему вспоминались его спортивные былые успехи, и это навевало легкую грусть о прекрасной довоенной жизни и веселых школьных годах.

В курсантских казармах поддерживался идеальный порядок благодаря неусыпно­му бдению старшины, который приходил в роту до побудки и уходил последним после отбоя. Институт старшин в Красной Армии был отлажен, и в составе его ко­рпуса находились очень квалифицированные люди, горячо преданные своему во­инскому делу.

В общем, жизнь в училище почти ничем не отличалась от довоенной, если бы не постоянное ощущение недоедания и даже иногда голода. Досыта ни курсанты, ни командиры никогда не наедались. Порции были маленькие с недостаточной ка­лорийностью и никто никогда не чувствовал себя сытым после приема пищи. Все­гда хотелось есть, а купить что-либо покушать было невозможно.

С продуктами в училище было очень плохо. Столовую и склады постоянно контролировала комиссия, выбиравшаяся из состава командиров и курсантов. В роте Бориса всегда выбирали одного и того же курсанта. Он слегка разъелся там, но все считали его наиболее порядочным и принципиальным. Однако он иногда тай­ком кое-что приносил из продуктов командиру роты, который с двумя детьми бед­ствовал, как и все. В роте об этом многие знали, но помалкивали, уважая комроты.

В мае 42-го года, после окончания курса занятий, Борису присвоили звание лей­тенанта и предложили остаться в училище на преподавательской работе по связ­ному делу. Многие рвались на фронт, в том числе и преподаватели, которым надое­ла серая будничная жизнь в училище, да к тому же далеко не сытая. Борис решил остаться и начал искать квартиру. В нем проснулась исследовательская творчес­кая жилка, и он хотел написать что-то в духе наставления по эксплуатации про­водной связи в условиях боевых действий. Но поступил приказ всех выпускников направить в распоряжение Управления кадров Наркомата обороны. Всех погрузили в теплушки повзводно и отправили в Москву, одев в новенькую лейтенант­скую форму.

В Москве их выгрузили на одной из ближайших пригородных станций и первым делом отправили в санпропускник. Они действовали в стране повсеместно с обя­зательным периодическим посещением этих заведений всеми рабочими, служащими, учащимися и, конечно, военными. Это спасло страну от массовых эпидемий.

Прибыв в Москву, где Борис никогда не был, он сразу же отправился в центр и, конечно, на метро. Побывать в Москве и прокатиться в метро было всегда заветной мечтой у прови­нциалов. Метро произвело на Бориса большое впечатление своей монументальностью, художественной отделкой и необычайным грохотом при подходе поезда. В поездах и на станции всегда царил свежий, прохладный воздух, а в вестибюлях и переходах творилась несусветная толчея всегда спешащего и толкающегося народа. Это буквально ошеломляло приезжих.

Борис вышел в центре на станции «Площадь революции» и ему ни у кого ни о чем не пришлось спрашивать. Ему было все знакомо по литературе, описаниям и картам столицы, с которыми он был хорошо знаком. Он с восторгом ходил по центру, слился с толпой на улицах и очень быстро стал чув­ствовать себя заправским москвичом.

Была теплая летняя погода. Необычайно яркое солнце слепило глаза. От размягчив­шихся тротуаров исходил приятно щекотавший в носу запах асфальта. В скверах бродили редкие стайки голубей. Борис около часа просидел на скамейке у Боль­шого театра. Полюбовался скульптурами, установленными снаружи в нишах вестибюля станции метро «Пушкинская», так же как он любовался скульптурами Шадра на станции «Площадь революции». Долго простоял на Красной площади.

Борис уезжал из Москвы с чувством удовлетворения от того, что он увидел все-таки  Москву и ее исторические места. Доведется ли еще когда-либо сюда попа­сть? Он не мог знать, что попадет  в Москву, но в другом качестве.

Многие прибывшие командиры думали, что их направят на южное направление, по­лагая, что там развернутся основные события летней кампании 1942 года. Но их направили в распоряжение Калининского фронта, штаб которого находился в городе Торжке, где они прождали несколько дней до распределения по частям для прохождения фронтовой службы. Днем они ходили в кино, а вечером на танцы, которые были даже здесь, во фронтовом городе.

Протекавшая река поделила городок на верхнюю и нижнюю часть. Немцы однажды сбросили листовки на город с предупреждением о том, что завтра они будут бом­бить нижнюю часть города, и советовали населению уходить в верхнюю часть. На­завтра они действительно провели массированную бомбежку как раз верхней ча­сти города, где сосредоточилось большое количество мирного населения. Было много жертв. Это вызвало гнев у горожан и еще раз продемонстрировало верх ци­низма, коварства и жестокости немецкого командования.

Бориса направили в одну из сибирских дивизий, переброшенную с востока и ос­вобождавшую город Калинин. В дивизии его определили в артиллерийский полк 76-миллиметровых пушек. Дивизия стояла в обороне в районе Ржева и активных бое­вых действий не вела. В полку Бориса назначили в батарею на должность команди­ра взвода управления. Очевидно, в характеристике из училища ему дали высокую оценку, потому что его назначили сразу же командовать наиболее важным взводом.

Взвод управления батареи включал в себя отделение разведки и отделение свя­зи. В его задачи входило изучение, картографирование переднего края в выделен­ной зоне батареи и определение ориентиров на местности, по которым привязывают­ся цели при стрельбе. Отделение связи обеспечивает связь в батарее и ее самой с  выдвинутыми на передний край разведчиками взвода, ведущими корректировку ог­ня батареи.

Определение ориентиров представляет собой весьма важный этап рекогносциров­ки. Ориентиры должны быть заметными, неподвижными, не представлять собой объек­та для поражения с тем, чтобы они сохранились во время боя. В бою быстрота и точность выделения ориентиров и целей во многом определяют его успех. Среди артиллеристов бытует даже саркастическая побасенка по отношению к неумелому выделению ориентиров, когда разведчик докладывает командиру: «Ориентир номер 3 пошел к ориентиру 4».

Взвод Бориса в составе 16 человек состоял в основном из «пожилых» 30—35-летних бывалых бойцов, повоевавших и на востоке, и здесь, уже на этом фронте. Ознакомившись с личным составом, Борис переживал, как его воспримут, молодого и еще недостаточно обстрелянного командира. Он не стал рьяно проявлять свое командирствование, а начал с занятий, благо стояние в обороне позволяло это де­лать. Борис начал их учить тому, чему его учили в училище. Многое для них оказа­лось новым, полезным и необходимым. Они с удовольствием, а потом уже и с уваже­нием к командиру изучали все премудрости, которые он излагал им. Когда уже установились определенные контакты, Борис решил еще больше подкрепить свой авторитет. Он предложил им провести следующий эксперимент.

Борис выйдет,  бойцы внесут сколько хотят неисправностей в связную аппара­туру, а он потом быстро все их найдет и устранит. Он вышел в блиндаж к комба­ту, где они вместе жили, и рассказал ему о затеянном эксперименте. Комбат не одобрил эту затею, заявив, что он может подорвать свой авторитет в случае не­удачи. Вообще комбат многое дал Борису и в военном деле, и в опыте человечес­ких отношений. Это был весьма опытный и умный командир. Ему стало интересно, чем закончится все это, и он пошел вместе с Борисом к связистам.

Зайдя к связистам, они увидели веселые и ехидные улыбки у некоторых. У всех так и было написано на лицах: «Ну, теперь попробуй разберись, хвастунишка»! Пер­вая обнаруженная зона неисправностей вызвала одобрительный возглас. По мере обнаружения и устранения последующих неисправностей возгласы одобрения увеличивались. Когда Борис нашел последнюю, а их оказалось семь штук, возгласам одобрения и удивления не было конца, в том числе и у комбата. Весть об этом фокусе, как его назвали потом, разнеслась далеко за пределы батареи. После этого авторитет Бориса на батарее стал непререкаем. И не только в ней. Он доскональ­но изучил передний край и несколько раз ему поручали проводить через перед­ний край армейскую разведку на ту сторону. Так что о нем узнали и в дивизии, и в армии.

Батарея расположилась с командным пунктом за пару километров от окопов пехоты в глубине нашей обороны в лесочке на возвышенности. Борис организовал свой наблюдательный пункт у пехоты и еще два запасных на флангах. Батарею и наблюдательные пункты Бориса разделяла ложбина с небольшим вспаханным полем. Слева рубеж замыкала железная дорога с идущими вдоль нее посадками. Кашевары доставляли из батареи пищу в отделение разведчиков в термосах, пробираясь по этой простреливаемой ложбине, и часто попадали при этом под обстрел немцев. Но они выбирали время, когда немцы не стреляли. Они стреляли по расписанию и стро­го придерживались обеденного перерыва.

Однажды Борис шел по вспаханному полю со своего бокового наблюдательного пункта. Еще не наступило время очередного обстрела, когда вдруг немцы начали обстрел этого поля, причем с равными интервалами в промежутках между залпами. Во время обстрела Борис зарывался между глубокими бороздами пахоты и пережи­дал очередной залп. Когда наступал перерыв, он поднимался и быстренько пере­бегал до следующей глубокой борозды. В этот  раз они не выдержали перерыва и чуть было не накрыли Бориса. Очевидно, они видели его и охотились за ним. Он начал играть с ними в кошки-мышки и все-таки перехитрил их. Так закончилась игра в кошки-мышки, ценой которой была жизнь.

Перехитрил Борис в другой раз и немецкого летчика, и все на этой ложбине. Как-то, переходя ее, но уже не по пахоте, Борис увидел, что на него пикирует «мессершмит». Очевидно, он поздно начал пикировать и очередь с него пришлась далеко впереди. После этого самолет пошел на разворот, а Борис бросился бежать в ближайшую посадку. Пока  бежал, увидел, что бежит в направлении сема­фора на железнодорожном полотне. Тут же возникла мысль:  этот семафор — хороший ориентир для пилота. Ведь он видел, куда направляется Борис. Прибежав в посадку, Борис резко взял вправо от семафора и успел убежать на приличное расстояние от него, когда увидел, что самолет идет в пике именно в направлении на этот семафор. Уже заранее пилот открыл огонь по посадке как раз в районе семафора. Борис наблюдал эту атаку уже со стороны.

Быт батареи в обороне был хорошо обустроен бойцами, но вместе с тем дос­таточно голодный. С питанием было очень плохо. По ночам в низину ходили копать картошку, оставленную селянами, а днем стреляли птиц. Причем стреляли птиц и немцы, с которыми наши бойцы переругивались из окопов. Настоящим праздником на батарее были редкие случаи падения лошадей по какой-либо причине. Однажды лошадиный обед чуть не окончился штрафной ротой для одного из бойцов.

Этот боец был послан верхом в полк. Возвращаясь, уже вблизи батареи, недалеко от него разорвалась мина. Боец прибежал и с испуганным лицом сообщил, что ло­шадь убило. Сам он чудом не пострадал. Это и послужило причиной того, что ему так и не удалось доказать, что это не он специально убил лошадь. Толь­ко настойчивое заступничество комбата и замполита предотвратило отдачу его под трибунал. А лошадь конфисковали в армейские штабы и батарее она не доста­лась.

Памятуя о высочайшей пользе санпропускников, в батарее организовали пропар­ку белья и одежды, приспособив к этому бочку из-под бензина. В нее набрасывали предварительно прокаленные камни, наливали немного воды и ставили на костер бочку с бельем. В этой бочке одежда прекрасно пропаривалась и в ней убивалась всякая живность. Некоторые даже купались в этой бочке. Несмотря на то, что жи­ли в блиндажах и окопах, никто не болел. Даже у желудочников язвы зарубцева­лись. Стресс военной обстановки и сознание возможности погибнуть в любой мо­мент угнетали, очевидно, в организме человека все другие болезни.

 28 июля 1942 года вышел знаменитый секретный приказ наркома обороны СССР И. В. Сталина за № 227 получивший в исторической литературе наименование приказа «ни шагу назад». Несмотря на то, что приказ был секретным, заканчивался он указанием: «Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах и штабах». Так что это был секрет «полишинеля» и о нем все знали. Но очень долго его не публиковали и не вели публичное обсуждение, тем самым подогревая к нему еще больший интерес. При­мечателен он во многих отношениях. Приказ начинался тягостными признаниями наших многих военных неудач. Вот некоторые цитаты из него.

«Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Не­мецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захва­тил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов­-на-Дону, половину Воронежа. Часть войск Южного фронта, идя за паникерами, оста­вила Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа Моск­вы, покрыв свои знамена позором...»  

 Отступив от цитирования, здесь следует отметить странное использование оборота  «приказа Москвы» вместо оборота  «приказа Ставки».  Сталин строго следил за правильностью речи и оборотов в ней при составлении документов. На этот раз, очевидно, под тяжестью содержания приказа он пропустил этот оборот. О его щепетильности в этом вопросе свидетельствует такой факт.

После Курской победы впервые было введено салютование в честь фронтов, добившихся этой победы. Начальник оперативного отдела Генштаба Штеменко составил приказ по этому поводу без указания звания командующих фронтов. Вечером Сталин пригласил к себе основных сотрудников, с которыми он работал, чтобы послушать по радио, как Левитан будет читать этот приказ. Как только прочли приказ без упоминания званий, Сталин многозначительно посмотрел на Штеменко, не проронив ни слова. Штеменко все понял, похолодел, но не растерялся. Он тут же попросил у Сталина разрешения позвонить по телефону. Сталин молча отодвинулся от телефонов, и Штеменко, сняв трубку, позвонил на радио и сказал, чтобы приказ прочитали второй раз со званиями военноначальников. Затем позвонил коменданту Кремля и сказал, чтобы салют давали только после повторного прочтения приказа. Сталин улыбнулся, но ничего не сказал. В списках награжденных за эту операцию Штеменко увидел, что он понижен в  награждении орденом на одну ступень. Списки ближайших сотрудников на награждение Сталин просматривал сам.

Продолжим цитирование фрагментов приказа. «Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что отдает наш народ под ярмо немецких угне­тателей, а сама утекает на восток..... Мы потеряли более 70 миллионов человек населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских ре­зервах, ни в запасах хлеба.... Из этого следует, что пора кончить отступление. Ни шагу назад!... Паникеры и трусы должны истребляться на месте... После своего зимнего отступления под напором Красной Армии, когда в немецких войсках расшаталась дисциплина, немцы для восстановления дисциплины приня­ли некоторые суровые меры, приведшие к неплохим результатам. Они сформировали 100 штрафных рот... около десятка штрафных батальонов... наконец, специальные отряды заграждения... Как известно, эти меры возымели свое действие и теперь немецкие войска дерутся лучше, чем они дрались зимой... Не следует ли нам поучиться в этом деле у наших врагов?.. Я думаю, что сле­дует...»

Далее в приказной части приказа требуется введение неотложных мер по укреплению дисциплины в войсках. Паникеров и трусов отдавать под военный суд. В числе мер предписывалось в составе каждого фронта образовать до трех штрафных батальонов для командного состава, в пределах армии от 5 до 10 штра­фных рот и 3—5 заградительных отрядов.

После выхода приказа особые органы Донского фронта докладывали заместителю наркома внутренних дел Абакумову, что с 1.10.42 по 1.02.43 г. за время боев массовое бегство военнослужащих с поля боя и отход частей без приказа были единичными случаями. По решениям судов за это время в шести армиях расстреляно в сентябре — 107 человек, в ноябре — 56 человек, в декабре — 47 человек, в ян­варе расстрелы отсутствовали.

Приведенные цифры свидетельствуют, что, несмотря на жестокость принятых мер, они возымели свое действие и расстрелы в армии почти прекратились. В целом, по дан­ным особого отдела НКВД, с 1.08 по 15.10.42 г. задержано 140 755 военно­служащих, сбежавших с передней линии фронта. Из них арестовано 3980 человек, расстреляно 1189, направлено в штрафные роты 2776, в штрафные батальоны 185, возвращено в свои части 131 094 человек. Задержание сбежавших производили в основном создан­ные заградотряды. В октябре 1944 года загрядотряды были расформированы. С дека­бря 1942 года загрядотряды использовались в составе частей НКВД по охране тылов действующих армий.

Цифра 140 тысяч сбежавших с линии фронта за полтора месяца на Сталинградском на­правлении свидетельствует, что практически Донской фронт развалился и открыл путь на Сталинград. Только такие крутые меры позволили предотвратить полную ка­тастрофу и все-таки удержать и отстоять Сталинград.

В части использования опыта немцев Сталин слукавил в своем приказе. Первые заградотряды были сформированы у нас в            41-м году согласно директивы Ставки командующего Брянским фронтом А. Еременко. Их предлагалось создавать в тех вои­нских частях, в которых проявилась неустойчивость. Так что перед наступлением на участке фронта Бориса, которое вскоре развернулось, он и его батарея были «воодушевлены» надлежащим образом данным приказом.

В августе поступил приказ о наступлении. Это была Ржевско-Сычевская опера­ция 1942 года. Перед наступлением Борис со своим взводом выдвинулся на перед­ний край в оборудованные наблюдательные пункты. Пехота готовилась к нас­туплению. Командиры всем бойцам раздали водку, пресловутые  «наркомовские  сто грамм», и следили за тем, чтобы все выпили.

Борис никак не мог понять практиковавшуюся, правда, слава богу, не так часто, выпивку перед боем. Ведь в бою человек должен иметь ясную голову, быструю ре­акцию и хорошую подвижность. Принятый алкоголь все это снижал, реакция замед­лялась. Это могло приводить к излишним, ничем не оправданным жертвам. Сторон­ники такого «подбадривания» утверждали, что выпивший человек меньше боится и смелее идет в атаку. На это Борис замечал, что вот это бездумное «не ймет страху» и будет приводить к ненужным потерям. Он уговорил свой взвод перед боем не принимать спиртного, а расслабиться  уже после боя. Это стало пра­вилом у них.

Немцы, очевидно, пронюхали о готовящемся наступлении и буквально нака­нуне начали массированный артналет. В этот раз они, впервые на этом участке, применили шестиствольный миномет, который ни в какое сравнение не идет с нашими «Катюшами». С помощью этих минометов они поставили мощную дымовую за­весу, готовясь к своей атаке. Но она не состоялась ни с той, ни с другой сторо­ны, когда началось наше наступление.

Перед началом наступления по частям передали, что с нашей стороны пе­ред атакой будет применено новое оружие и чтобы бойцы не пугались. До этого батарейцы видели за их батареей в лесу штабели больших зеленых ящиков, тщате­льно охраняемых часовыми. На обычные снарядные ящики они никак не походили.

Как только немцы поставили дымовую завесу, из леса с нашей стороны раздался страшный грохот, что на батарее задрожала земля. Весь лес заволокло дымом, и из него вылетели как бы стаи гусей, медленно покачиваясь и переворачиваясь с боку на бок. Они двигались по крутой траектории и видно было, как они начали падать на позиции немцев за их дымовой завесой. Причем они летели как-то «сикось-на­кось», не сталкиваясь между собой. Когда они начали падать на немецкие пози­ции, там стало твориться что-то невероятное. От взрывов казалось, что в воздух с невероятным грохотом поднялась вся земля. Она разорвала дымовую завесу в клочья.

После этого удара наша пехота поднялась в атаку. Но атаковать, оказалось, бы­ло некого. Не раздалось ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны. Нашим бойцам открылась страшная картина, которую представляли немецкие позиции. Все пространство было покрыто большими воронками, расположенными довольно часто. Вся земля была изрыта и покрыта изуродованными телами немецких солдат. Увиденное ошеломило бойцов, и без больших эмоций они двинулись в глубь от немец­ких позиций.

Борис оказался первым, кто передал по телефону сообщение с описа­нием этой жуткой картины и нашего полного успеха. За это он потом получил пер­вую свою награду-благодарность командира дивизии за оперативно переданное со­общение. Это были впервые примененные наши гвардейские минометы «Ванюша», как их стали потом называть в отличие от «Катюш». Новые минометы стреляли тяжелыми фугасными реактивными снарядами М30, а затем и М31. Они провоевали до конца войны и наводили ужас на немцев, которые так и не смогли за всю войну создать подобное оружие.

Перед наступлением дивизию передали в состав Западного фронта, которым ко­мандовал легендарный Жуков. Переподчинение сразу же сказалось на общей испол­нительской дисциплине в войсках. Перед наступлением было уделено особенное внимание приведению в порядок подъездных дорог к фронту. Это сильно помогло при его подготовке.

С боями дивизия прошла более 40 километров, но силы иссякли, и дивизия остановилась на реке Вазузе. На батарее Бориса осталось полтора снаряда на орудие. На Вазузе бои продолжались до декабря. Несмотря на то, что нашим войс­кам не удалось развить успех, все же эта операция позволила задержать на этом фронте несколько немецких дивизий и не допустить их отправку на Сталинград­ский фронт. Очевидно, это и было главной задачей всей Ржевско-Сычевской наступательной операции.

На юге разворачивалось грандиозное наступление немцев, закончившееся их вы­ходом к Волге у Сталинграда и занятием Северного Кавказа с проникновением даже на Эльбрус. Это был результат очередного просчета нашего высшего командо­вания, стоившего нам потерь и человеческих жертв не меньших, очевидно, чем в 1941 году. Вместе с тем, начиная с конца 42-го года, это было последнее успешное на­ступление немцев, после чего начался их окончательный разгром, завершившийся нашей Великой Победой.

За бои на Вазузском направлении Борис был отмечен не только благодарностью командира дивизии. Ему присвоили очередное воинское звание старшего лейтенан­та, и он был повышен в должности. Его назначили заместителем командира батареи по строевой части. На должность командира взвода управления прислали молодого необстрелянного лейтенанта, только окончившего училище.

Вскоре батарея Бориса получила приказ поддержать пехоту, которой поставлена задача овладеть ближайшей высотой, сильно досаждавшей засевшими на ней немец­кими наблюдателями. Будучи уже замкомбата, Борис не мог доверить необстрелянному лейтенанту обе­спечение проведения этой операции со стороны взвода управления и выдвинул­ся на передовые позиции сам со своим взводом, как это делал и ранее. Лейтенан­та оставил на батарее для обеспечения связи.

В назначенное время пехота прорвала немецкие позиции неожиданным броском и двинулась к высотке. Не пройдя и полукилометра, на подступах к ней пехота была встречена яростным огнем и залегла. Высота оказалась хорошо укрепленной, и пе­хоте нельзя было поднять головы. К вечеру поступил приказ пехоте отойти на исходные позиции. Борису не удалось выявить заранее огневые точки немцев на высоте, поскольку они никак себя не проявляли до нашей атаки. Немцы тщательно их скрывали.

На следующий день готовилась новая атака уже с соответствующим артиллерийс­ким подавлением засеченных немецких огневых точек. Борис решил отвести лей­тенанта на передовые позиции, чтобы при новой атаке уже он возглавил взвод. На подходе к окопам около них раздался взрыв мины. Лейтенант до этого был впереди и за несколько секунд до взрыва спрыгнул в окоп, а Борис остался и  принял все осколки мины на себя. Падая и теряя сознание, Борис услышал крик:

— Командира убило!

Немцы били при­цельно по идущим командирам, пристрелявшись ранее по нашим окопам пехоты. В дни прошедшего наступления был случай,  когда немцы оставили блиндаж своего наблюдательного пункта. В нем разместился наш наблюдательный пункт, а немцы, зная точно координаты своего блиндажа, накрыли его огнем и все, кто в нем были, погибли. На войне следовало избегать находиться рядом с пристрелянными ориен­тирами.

Бойцы на плащ-палатке бегом оттащили еле дышавшего Бориса на батарею, а отту­да его отправили в полевой госпиталь, где извлекли из ран восемь осколков на руках, ногах и спине. Кости и на этот раз не были задеты. Борису повезло, что мина взорвалась сзади него. При падении у мины осколки, в основной своей мас­се, разлетаются по бокам и по ходу ее полета. В тыловую ее часть вылетает не­значительное количество осколков. Вот именно в этой тыловой зоне взрыва и оказался Борис.

Из полевого госпиталя Бориса отправили в эвакогоспиталь в Москву. Спустя полгода он вновь оказался в Москве, но далеко не в прежнем состоянии. Эвако­госпиталь разместился в гостинице «Киевская» возле одноименного вокзала. Врачи и обслуживающий персонал были из знаменитого роддома Грауэрмана на Ар­бате. Люди, помогавшие появиться на свет новой жизни, теперь стали бороться за ее продолжение, что символично само по себе.

Госпиталь был только развернут и еще не все места в палатах были заняты. Среди обслуживающего персонала было много молоденьких девушек. Они были напра­влены по комсомольским путевкам из числа окончивших школы и из предприятий. Когда доставили Бориса, там был один капитан также с ранением от мины. Но ему повезло меньше, и он тяжело страдал от многочисленных ран. Капитан оказался говорливым и добродушным человеком. Он воевал в гвардейских минометных час­тях, вооруженных знаменитыми «Катюшами».

Выздоровление обоих шло без осложнений, и вскоре они стали ходячими. Общи­тельность капитана быстро ввела их в круг своих среди обслуживающего пер­сонала. Как и в прежнем госпитале, сюда приходили выступать артисты. На этот раз приходили не школьники, а маститые артисты, знаменитые на всю страну, ко­торых Борис видел только в кино или слушал по радио. Однажды концерт дал сам Утесов.

Среди персонала Борис выделил одну медсестричку Олечку и оказывал ей вся­кие знаки внимания. Вначале она не обращала внимания на эти знаки, но потом начала отвечать взаимностью, и когда Борис выписывался, то они уже твердо ре­шили не терять связи и переписываться. Они еще не знали, во что могут вылить­ся их взаимные симпатии.

После выписки комиссия выдавала назначения для прохождения дальнейшей службы. До этого Борис рассказывал капитану о своем фронтовом быте и пове­дал о своих знаниях в области связи, в том числе и  о том экзамене, который он себе устро­ил. Капитан стал уговаривать Бориса перейти к ним на батарею, потому что они вечно страдают со связистами. Борис воспринимал это как несерьезное предло­жение. Капитан оказался настырным и организовал запрос на Бориса от командо­вания гвардейских «Катюш».

На комиссии ему сообщили о поступившем на него запросе. Борис сразу же отве­тил, что вернется в свою родную часть. Не повышая голоса, председатель, смотря в упор на Бориса, заявил ему строго, что он не понимает, что говорит, и не оце­нивает в должной мере его назначение. В гвардейские минометные части кого по­пало не берут, и служба в них является особым доверием, оказываемым далеко не каждому. Это направление обсуждению не подлежит. Подобного оборота Борис не ожидал, и капитан его успокаивал, как мог, тайно радуясь, что у них теперь бу­дет толковый связист.

Вообще этот капитан был не только настырным, но и довольно болтливым. Он как-то раз взболтнул Оле, что у Бориса есть невеста и зря она надеется. Это чуть не привело к полному разрыву между Олей и Борисом, и она сдержан­но дала согласие на переписку. Да и сам Борис еще не понимал, как дальше могут развернуться события.

После выписки им дали месяц отпуска на реабилитацию. В запасные полки напра­вляли рядовых выздоравливающих после ранения, а офицеров отпустили на «воль­ные хлеба». Ехать им обоим было некуда, они сняли комнату на окраине Москвы в деревне Фили, где и прожили почти месяц у одной старушки в рубленом доме.

Знаменитая своим Советом в Филях в 1812 году, деревня начиналась сразу же за Поклонной горой. Гора получила свое наименование, как гласит преда­ние, от того, что на ней стоял Наполеон и ждал, когда жители Москвы вынесут ему ключи от города. С этой горы тогда открывался вид на пол-Москвы и хорошо был виден Кремль. Но властелин так и не дождался ключей от Москвы. Существуют и другие источники, свидетельствующие, о том, что с этой горы на Москву смотрел не только Наполеон, но все, кто приезжал в Москву с этой стороны.

Деревню рассекала речка Филька, не имевшая мостов. Жители деревни переходили с одного берега на другой по редким мости­кам в виде перекинутой доски, а чаще перескакивали с камешка на камешек. Если ненароком нога соскальзывала в реку, то можно было замочить ноги едва ли выше щиколотки, но приятного было все равно мало, ибо запах от мутной и грязной во­ды в этой, с позволения сказать, речке был нестерпимый. Филька собирала все местные стоки и несла их в Москву-реку. Ее пологие берега за деревней были испещрены огородами, которые являлись основным источником жизни селян. Овощами с этих огородов был завален Филевский рынок. Овощи шли также и на Киевский рынок возле вокзала.

Деревня была привлекательна не столько своим видом и историчностью, сколь­ко своим месторасположением. От Киевского вокзала до деревни ходил трамвай. За 30 минут можно было доехать до станции метро у вокзала. Это обеспечивало очень хорошую транспортную связь с центром города. Сразу же за околицей дере­вни начинался громадный Филевский парк с густыми зарослями липы. Это был не парк, а больше лесопарк. За парком, под большим крутогором, поросшим вековыми липами, текла Москва-река. Здесь она только входила в Москву и была достаточно чистой. В ней купались и ловили рыбу. Это было чудесное место для отдыха. В излучине Филевской поймы начинался только недавно построен­ный канал Москва—Волга. Со стороны парка Филевскую пойму перекрыл большой авиационный завод, у которого поперек поймы шла летная полоса заводского аэро­дрома. С него взлетали вновь изготовленные на заводе самолеты.

Все свободное время, остававшегося после каждых двухдневных  посещений госпиталя для периодических обследований, они проводили в музеях и походах в кино. По вечерам, когда Оля была свободной от смены, они втроем ходили в театры и кино. Капитан, поняв, что он сморозил глупость, сооб­щив Оле о невесте Бориса, вымолил у них обоих прощение, и их отношения восста­новились еще до выписки. Очень часто они втроем бродили вдоль Москвы-реки внизу Филевского парка. Чувство товарищества не позволяло Борису оставаться наедине с Олей. Это ее, очевидно, устраивало, потому что она не выявляла никаких признаков недовольств от этого. Более того, присутствие капитана не вызывало какого-либо обязательства с ее стороны, да к тому же его веселый нрав делал непринужденной обстановку в их маленькой компании. Им было весело и хорошо.

Отношения Оли и Бориса становились теплее, и им казалось, что у них начали появляться первые ростки любви. Многолетняя разлука с Наташей делала свое дело. Облик Наташи стал угасать в памяти Бориса и почти полностью вытеснился живой и общительной Олей, находившейся рядом. К концу отпуска он ежедневно ее встречал у госпиталя либо после ночной смены, либо после дневной смены и провожал домой. В дом она Бориса так и не пригласила и не представила родите­лям, очевидно, полагая, что еще не настало время. Они расстались, крепко обняв­шись, и впервые поцеловались. Капитан тут же обозвал их «женихом и невестой», на что они смущенно отмахнулись. Они еще твердо так не думали.

Борис с капитаном прибыли в гвардейскую бригаду тяжелых минометов Западного фронта. Так называлась часть, вооруженная тяжелыми реактивными минометами, по­лучившими наименование в солдатской среде «Ванюши», залп которых он наблюдал, участвуя в Ржевско-Сычевской операции. Тогда он никак не предполагал, что ему самому придется воевать с этими минометами.

Вскоре по прибытии их в часть развернулось грандиозное Курское сражение, в ко­тором их часть приняла участие на Орловском направлении. В этом сражении су­дьба уберегла Бориса от ранения, так же, как и в других боях, в которых он принимал участие. За всю войну он больше не получал ранений.

К концу Курской битвы он был назначен командиром батареи и стал полноцен­ным гвардейцем. Дальше его боевой путь лежал через Смоленск, Рославль, Ельню, в освобождении которых он участвовал. Перед Белорусской освободительной опера­цией «Багратион» в 1944 году их гвардейская минометная дивизия была перево­оружена новыми подвижными, более совершенными, тяжелыми реактивными системами, установленными на американских автомашинах «Студебеккер», поставлявшихся в больших количествах из США. В том же году ему было присвоено звание капита­на. После освобождения Смоленска, Орши, Витебска, Минска, Вильно и других городов Прибалтики их дивизия вышла к рубежам Восточной Пруссии.

В Восточно-Прусской стратегической наступательной операции Борис принял участие в должности начальника штаба дивизиона гвардейских тяжелых миноме­тов. Его дивизион штурмовал форты Кенигсберг и Пиллау на Балтийском море. Там и закончилась для него война последним залпом у Пиллау 25 апреля 1945 года. Их отвели за 40 километров от Пиллау, и они стали ожидать объявления победы. Наступила непривычная многодневная тишина, к которой вместе с тем очень бы­стро привыкли. Когда 9 мая объявили о подписании капитуляции Германии, нача­лась такая пальба со всех видов стрелкового оружия, которой бывалые воины не слышали даже в периоды самого жаркого наступления. Днем было проведено торжественное построение, где командование официально объявило об окончании самой кровопролитной и самой справедливой Отечественной войны, в кото­рой народ нашей страны покрыл себя неувядаемой славой, отстояв свою свободу и независимость.

Борис окончил войну зрелым человеком, получив немалый жизненный и бое­вой опыт. За войну он не только стал офицером и повышался в звании. За боевые заслуги он был награжден орденом Красной Звезды, орденами Отечественной вой­ны первой степени и двумя орденами второй степени. А ведь ему было всего 26 лет. Ему страшно повезло, что он выжил в этой жуткой войне. Его поколение по­чти полностью было выбито в первые годы войны. Ведь все они тогда были в ар­мии и первыми приняли на себя удар немецкой армии и рассчитались своими жиз­нями за все довоенные просчеты высшего политического руководства страны и бестолковщину, творившуюся на фронтах в начале войны.

Уже после 25 апреля в дивизионе начались разговоры, кто куда пойдет после войны и чем будет заниматься. Это были не вожделенные мечтания, которыми они жили последние месяцы и дни войны. Это были уже конкретные и реальные разду­мья о своей дальнейшей жизни.

У Бориса не было никаких колебаний, что ему следует предпринять. Он твердо решил идти в институт и получить высшее образование. Он знал, что в со­седнем областном центре у него на родине есть авиационный институт, и ему не­обходимо все предпринять, чтобы поступить в него уже в этом  году и не те­рять времени. Для этого ему необходимо как можно скорее уволиться из армии. Но сделать это будет не так-то просто. Командование уже прямо говорило о необходимости готовиться к поступлению в артиллерийскую академию. Но это его не прельщало. Изучив основы ракетной техники, ему хотелось попробовать свои силы в ее создании, а это можно было сделать, только окончив авиационный ин­ститут. Поэтому Борис, не колеблясь, все-таки добился увольнения и отбыл на родину к своим родным.

Его родители не эвакуировались и пережили оккупацию в своем городке. Отец по-прежнему занимался заготовками кожсырья, только теперь уже для немцев. Это давало небольшие средства для вполне сносного существования. Как только осво­бодили их, Борис сразу установил с ними письменную связь, и они знали о его фронтовой жизни в той мере, в которой можно было писать. Отец был инвалидом, а мать к его приезду  по-прежнему учительствовала в школе. Решение Бориса о поступлении в институт они горячо поддержали. Борис недолго у них гостил и отбыл выяснять ситуацию с возможностью поступления в Харьковский авиационный  институт.

В институте первый поток уже сдал вступительные экзамены и решался вопрос о возможности и необходимости организации второго потока для сдачи вступи­тельных экзаменов. Дело было в том, что остались заявления о поступлении толь­ко фронтовиков, вернувшихся с войны, таких же, как и Борис. Все понимали, что их знания за среднюю школу оставляют желать много лучшего после того, как они провоевали более четырех лет. Если у них принимать нормально вступительные экзамены, то никто из них не поступит. В этом была вся суть проблемы. Дирекция все же при­няла мудрое решение. Для первого потока фронтовиков экзамены решили принимать фор­мально и выяснить только общий уровень интеллекта поступающих. Это все люди серьезные, они все это поймут и наверстают свое отставание, уже занимаясь в институте. Так Борис осуществил свою мечту и стал студентом.

 

 

 

 

 

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ ВИКТОРА ИЗ ЭВАКУАЦИИ

И ПОСТУПЛЕНИЕ В ИНСТИТУТ

На станцию Волноваха они приехали ранним утром. Еще не рассвело как следует и слегка клубился туман. Как только остановился поезд, Виктор бросился к своему дому, находившемуся невдалеке. Только он подошел было к дому, как его остановил окрик:

 — Стой, стрелять буду!

Виктор, не заметив ранее, уткнулся в забор из колючей проволоки. К нему подошел молодой солдат:

— Ты чего, слепой что-ли, не видишь, что забор?

— Это мой дом, — ответил Виктор, ничего не понимая.

— Это был раньше твой дом, а теперь это тюрьма. Ее еще немцы устроили здесь, и теперь кое-­кто там остался. Так что ты иди, парень, по добру по здорову, — закончил солдат.

Виктор побрел от дома по рядом проходившей немощеной дороге в сторону цент­ра. Только он отошел от бывшего своего дома, как посреди дороги он наткнулся на холмик земли. Приглядевшись, он увидел, что из него торчит нога, обутая в немец­кий сапог. Похоронная команда своих погибших увезла после боя, который здесь прошел, а с этим немцем не стала возиться и тут же его прикопала, прямо посре­ди дороги, не позаботившись о тщательности засыпки мертвого тела.

Вид торчащей из земли человеческой ноги нисколько Виктора не покоробил. Чувства во время войны притупляются, а сердца грубеют от вида многих смертей. Притупились они и у Виктора. Вместе с тем это его еще больше расстроило. Невесело начинаются пе­рвые часы пребывания в освобожденном его городке. Что будет дальше, подумалось ему.

В центр ему расхотелось идти ранним утром, да еще в тумане. Так можно на­рваться не только на еле прикопанный труп, если его еще не убрали до сих пор, находящийся посреди дороги. Можно и на мину налететь. Он вернулся в вагон в подавленном состоянии, рассказал родителям о своих злоключениях и о том, что у них теперь нет квар­тиры.

Им дали полуразрушенную однокомнатную квартиру в одноэтажном коммунальном доме. Они сами своими силами восстановили ее из подручных материалов и зажили четыре чело­века в одной комнате с кухней. Это была, конечно, не та довоенная трехкомнатная квартира, но жить можно было и так в военное время. Ведь они уже жили в Омске в одной комнате.

Железнодорожный узел был полностью разрушен и восстановили только одну колею, как и везде,  где они проезжали. Предстояла громадная работа по его восстановлению совместно с многими жилыми и производственными постройками, находившимися в районе станции. Прекрасного вокзала не существовало вместе с кра­сивой мемориальной доской, сообщавшей, что на этой станции находился во время гражданской войны товарищ Сталин. От вокзала не осталось даже камней, которые немцы вывезли. Сам городок остался прежним и не тронутым немцами. В то время в городе была только одна мощенная улица в центре, а остальные были в таком состоянии, что посреди них можно бы­ло даже немца прикопать.

Здесь следует отметить, что в послевоенные годы Волноваха преобразилась благодаря старанию местного секретаря райкома партии. Все улицы города были заасфальтированы, а город благоустроен. Такое благоустройство было проведено и по всему району, который покрылся  заасфальтированными дорогами вплоть до полевых бригадных станов. И все это было сделано собственными силами района без привлечения каких-либо централизованных средств. Это говорит о том, что и в советское время можно было эффективно и разумно хозяйничать. В те годы Волновахский район занял первое место в Союзе по благоустройству, а секретарю райкома партии было присвоено звание Героя Социалистического Труда.

Вскоре после возвращения Виктор съездил в Мариуполь, ставший для него родным, по­смотреть, что с ним стало после оккупации. Впечатление осталось тяжелым и неве­селым. Друзей почти никого не осталось. Часть ушла в армию, а другие разъехались кто куда. От оставшихся он узнал трагическую судьбу Мариуполя.

Город немцы заняли без единого выстрела,  в нем не было ни одной воинской части. Это стало известно немцам, и туда, как к себе домой, вошла одна танкет­ка и несколько десятков мотоциклистов. Они точно вышли к горсовету, где шло объединенное заседание горкома партии, исполкома и военкомата, обсуждавших план эвакуации города.

Немцы бесшумно расставили охрану внутри здания и не стали мешать заседавшим. Танкетка спустилась вниз по центральной улице Ленина к гавани, на выходе из станции расстреляла выходивший из нее эшелон  и за­купорила железнодорожный выход из города. Из него вышел до этого только один поезд с эвакуировавшимися семьями железнодорожников.

Вернувшись к горсовету, немцы вывели всех заседавших в рядом находившийся сквер и там всех их расстреляли. Спаслась только одна женщина. Она вышла из за­ла заседаний по своим делам, не замеченная немцами. Увидав их, она завернулась в дверную портьеру  и осталась жива.

Город был сдан и достался немцам целехоньким со всей  мощной индустрией. В домнах знаменитой «Азовстали» шла своим ходом плавка, и ее приняли уже немцы. Весь громадный завод имени Ильича, где была получена первая советская броня для танков, также оказался у немцев на полном ходу. Зато когда они уходили, все аккуратно взорвали и разрушили на «Азовстали» все шесть домен. Разрушили завод Ильича, торговый и ры­бный порт, а также уничтожили почти все мелкие заводики, которых было немало. Центр города они сожгли полностью. Такова была цена головотяпства наших вое­нных в то время на этом участке фронта. Это с одной стороны. С  другой стороны, в этом случае проявилось всесилие немецкой разведки и разветвленность ее аген­туры в нашей стране перед войной. В Мариуполе, значит, был резидент немецкой ра­зведки в высших руководящих органах города, который сообщил о состоянии дел в городе и даже о месте и времени объединенного заседания руководства города.

Немцы расстреляли не только руководителей города, но и ряд известных людей, в том числе гремевшего на всю страну сталевара «Азовстали» Макара Мазая, пля­жного Викторового учителя Меркулова и многих других за отказ сотрудничать с ними. Гордость довоенного парусного флота трехмачтовик «Товарищ» они затопили на выходе из торгового порта, разрушив причалы.

Когда Виктор посетил город, его прекрасные пляжи были пустыми, серыми и запущенными. На них не было той живой и шумной массы купающихся, которыми они были заполнены с раннего утра и до по­зднего вечера. Виктор с болью в сердце бродил по осиротевшим любимым местам города. Его обитель — пункт      ОСВОДа — была разграблена и разрушена. Даже бычки ушли из мариупольского побережья, не выдержав, очевидно, немецкой оккупации.

До войны пацаны ловили их с помощью консервных банок. Утром, придя на пляж, они устанав­ливали под стойками мостиков пустые консервные банки, слегка приоткрыв кры­шку. Вечером,  уходя домой, они забирали свои консервные банки, и в каждой из них сидел бычок, а то и два. На вечернюю жаровеньку хватало. Нынче не то что под стойками мостиков не было бычков, но и в море на удочки не брались.

Все это было в прошлом, и Виктору оно казалось таким далеким и приятным, что не верилось, да было ли все это вообще? Он долго просидел у моря на пустынном пляже и возвратился поздно вечерним поездом разбитым, угрюмым и подавленным от всего того, что пришлось увидеть и услышать.

Вскоре по приезде Виктор узнал нелицеприятные новости о некоторых своих родственниках. У отца Виктора не было родственников, кроме отца с матерью. Отец его был се­льским портным и имел свой большой дом с садом и огородом. Рядом с домом была большая клуня, как на Украине называют амбары, крытые соломой. Весь земляной пол клуни был изрыт норами, в которых жили кролики. Этим кроликам не было сче­та. Они полуодичали, сами себе рыли норы и питались в окрестных полях, возвращаясь на ночлег и размножение в эту клуню. На зиму поголовье сокращалось, и дед их подкармливал.

Чердак клуни был отдан голубям, которые также вели полудикое существование. Когда Виктор впервые залез на чердак, он в потемках налетел на находившиеся на полу голубиные гнезда и раздавил нес­колько из них вместе с яйцами. Это его сильно обескуражило, и он стал очень осторожно пе­редвигаться по чердаку, распугав все голубиное семейство. Больше на чердак он не лазил.

Дед, имея легкий и немалый заработок, нередко выпивал и был буйного нрава, когда выпьет. Он частенько в таком состоянии гонял бабку. Однажды, когда роди­тели оставили у них Виктора на лето, он видел, как бабка пряталась в громад­ной капусте возле колодца от бушевавшего деда, носившегося по двору с палкой в руках. В общем, бабке доставалось иногда. От водки дед и погиб.

При­дя домой в сильном подпитии, он зацепился за порог, упал и, ударившись головой, скончался на месте. Очевидно, удары головой в роду Виктора было наследствен­ным. Если дед от этого удара скончался, то Виктору повезло и он выжил. После кончины деда отец забрал бабку к себе в Мариуполь, когда Виктор пошел в школу.

Мать Виктора происходила из зажиточной сельской семьи из Южной Таврии, ныне западная часть Донец­кой области. Ее отец Мина Безручко был крепкий хозяйственник. Имел большой двор с многочисленными постройками, свой трактор, косилки, паровой локомобиль, мель­ницу-крупорушку и множество мелкого инвентаря. Он был из простой семьи, дворян­ства не имел и не считался помещиком. Таких людей стали называть потом кулака­ми.

У деда по матери было шесть дочерей и один сын, который стал офицером до революции. Он приезжал к ним на побывку и собирал документы о родословной его матери, урожденной Шевченко. Он говорил, что мать является не то дочерью, не то внучкой старшей сестры великого украинского поэта Тараса Шевченко. Собранные им доку­менты пропали вместе с ним, когда он отступал с белыми во время гражданской войны. Дед имел большой собственный дом в Екатеринославе, ныне Днепропетровск, где жили старшие дочери, обучаясь в различных школах и институтах. Мать Вик­тора, Паша, самая младшая в семье, была любимицей деда.

После революции отца Виктора призвали в Красную Армию. Он служил в кавале­рии, находясь все время в Царском Селе, и в боях не участвовал. Возвратясь в свое село Новохацкое, он там утверждал советскую власть, будучи избранным пре­дседателем местного сельского совета. В закрытой им церкви он организовал клуб, где и встретил свою Пашу. Они полюбили друг друга, но тщательно скрывали ее от деда.

Вскоре отец получил подметное письмо, в котором ему предлагалось убраться из села. В противном случае он отправится на погост. Он решил не испытывать судьбу и действительно убраться из села, предложив Паше обвенчаться. Тогда они и пришли к деду просить благословения. Разъяренный дед выгнал Пашу из дома за то, что она хочет выйти за этого оборванца, каким он считал отца. Мать Виктора, связав вещицы в узелок из плюшевой зеленой скатерти, тайком удрала с отцом, который устроился стрелочником на станции Демурино, неда­леко от их села. Вскоре у них родился Сергей, а потом Юрий, который скончался, не дожив  и до годика. Вот взамен Юрия у них и родился Виктор. Отец быстро двигался по службе, и в 1931 году они переехали в Мариуполь, куда он был на­правлен дежурным по станции.

Дед Мина в начале 20-х годов, когда начали образовываться сельские коопера­тивы, отдал сам все свое имущество в кооператив, отказавшись его возглавить. Уже тогда он понял сущность проводимых преобразований в стране и видел, куда идет дело. Он не стал подвер­гать себя гонениям новой власти. Он остался один с двумя дочерьми, а старшие повыходили замуж и жили своими семьями. Его жену, бабку Виктора, зарубили мах­новцы в период, когда они «воевали» с буржуями на стороне красных.

Когда образовывали колхозы и выселяли кулаков, сельский сход постановил де­да Мину не выселять, а выслали только старшую сестру Любу, которую дед выдал за такого же сильного кулака, стоявшего в явной оппозиции к власти. Вот его и раскулачили. В ссылке муж Любы умер, и она осталась с двумя сыновьями Михаилом и Ваней и дочерью Таней. Дети перебрались в город Фрунзе в Средней Азии, где Михаил окончил техникум и был потом, как сын кулака, в 1937 году выслан в Магадан. Там он ра­ботал все время рабочим в забое шахты. Вернулся он после войны, когда началась реабилитация, и погиб в конце 50-х годов, работая главным механиком треста Кра­снодонуголь. Он приехал проверять работу по углублению одной шахты, ствол кото­рой был прикрыт тонким листом металла. Михаил ступил на этот лист первым и провалился в ствол шахты, а люди, сопровождавшие его, шли за ним и остались живы. Ваня вырос до начальника цеха одного из заводов во Фрунзе и всю войну проработал на нем, будучи забронированным.

Средняя дочь деда Мины, Вера, вышла за одного из товарищей отца Виктора, который вернулся с гражданской войны раненым. У него был глубокий шрам на лице от удара сабли. Он стал бухгалтером в одном из угольных городов Донбасса. Вот о нем-то Виктор и узнал неприятную историю. Это именно он приез­жал до войны к ним в Мариуполь, и от него Виктор перенял любовь к рисованию.

Когда пришли немцы, этот бухгалтер вернулся в их родовое село и объявил себя прямым наследником имущества деда Мины. С помощью немцев он забрал себе все имущество местного колхоза, как собственность деда Мины, и стал хозяином. Когда немцев турнули, он с ними не подался, а вернулся в другой город в Донбассе и, имея документы инвалида гражданской войны, проработал до старости.

Когда семья Виктора  вернулась из эвакуации, им стало известно немало случаев сотрудни­чества наших людей с немцами. Это воспринималось как неприятное явление, но их не касающееся. Когда они узнали о проделках их родственника, то это стало близ­ким для них. Отец Виктора не стал поддерживать с ним связь, несмотря на то, что он ловко скрыл свое сотрудничество с немцами и жил нормальной послевоенной жизнью. Не стал и Виктор поддерживать связь с этой семьей. Для него было удиви­тельно, как мог бывший красноармеец, да еще раненый, воюя за советскую власть, пере­метнуться к немцам и стать собственником, по сути дела буржуем. Случаи перерождения советских людей под воздействием частнособственнических устремлений, когда им представлялась такая возможность, были уже тогда не единичными.

После того как последние дочери вышли замуж, дед жил уединенно и в трагические 1931—1933 годы на Украине, умер от голода. Отец Виктора, как уехал с Пашей, больше никогда не поддерживал связь с дедом, помня нанесенную ему обиду. О смерти его они узнали значительно позже. В тот голод отец Виктора сдал в торгсин все накопленное у них золото и привез целую арбу продуктов. Торгсинами тогда называли магазины, продававшие продукты за сданное золото. Это помогло семье отца выжить в те страшные голодные годы.

Поздней осенью 43-го года Виктор поступил в восьмой класс. Вскоре после приезда,  после того как он встал на учет в райкоме комсомола, его послали по селам района восстанавливать комсомольские ор­ганизации после освобождения от оккупации. Комсомольцев в селах практически не осталось. Старшие были в армии, а школьники, которые пришли в старшие классы, не были еще комсомольцами до оккупации. Часть девушек-комсомолок ушла также в армию, а часть эвакуировалась и еще не вернулась. Так что это было не вос­становление, а организация вновь комсомольских ячеек на селе. Эта работа яви­лась для Виктора первой общественной деятельностью, на которой он начал при­общаться к самостоятельной работе с людьми.

По приезде Виктор обследовал докучаевский близлежащий лес, оказавшийся изрытым окопами и блиндажами, так же как и степь под Сталинградом. В них можно было найти немало ручных гранат разных типов и запалов к ним. Виктор  хорошо их изучил в школе по военному делу в Омске и  решил обучить местных ребят премудростям обращения с ними.

Собрав ребят, он особенно предупреждал, что в ручной гранате РГД-33 и противотанковой гранате одинаковые запалы по диаметру. Если вставить запал про­тивотанковой гранаты в эту ручную гранату, то запал будет выступать из корпу­са ручной гранаты и это очень опасно. Дело в том, что в запале ручной гранаты имеется дистанционный столбик. Он горит три-четыре секунды после подрыва кап­суля, который происходит при взмахе руки во время броска гранаты. На время го­рения столбика происходит задержка взрыва гранаты, чтобы она не взорва­лась в руке бросающего. В запале противотанковой гранаты этого столбика нет, и она взрывается от удара о преграду. Если его вставить в ручную гранату, то он подрывается бойком гранаты при взмахе руки во время броска, и граната тут же взорвется в руке бросающего. Виктор многократно это повторял и показывал на настоящих гранатах. Один парень не внял этим предупреждениям и без Виктора сна­рядил гранату именно таким образом. Во время броска она взорвалась у него в руке над головой. Странное дело, ему только оторвало руку, опалило порохом лицо и оно стало синим, а сам он не погиб. Осколки взорвавшейся гранаты разлете­лись по сторонам и не задели его самого.

После этого случая, Виктор решил собрать ребят и обучить их практическим броскам боевых гранат. Он собрал их на опушке леса, окантованной горкой земли,  и они по очереди бросали гранаты в про­секу. Первым бросал Виктор, все показывая и объясняя. Когда он бросил гранату, она зацепилась за ветку, которую он не заметил ранее, и отлетела назад, упав перед ним метра за два. Виктор все это видел и, прижавшись к земле, отсчитывал секун­ды. Его тряхнуло взрывной воздушной волной, осколки просвистели над ним, снеся с головы и разметав на куски кубанку. Осколки его не задели. Так опростоволо­сился сам учитель. После удаления ветки броски ребят проходили без происше­ствий. Виктор мог погибнуть еще раз при обстоятельствах, не зависевших от него.

 Он сидел в доме и рисовал, когда услышал шум низколетящего «юн­керса». Ребята безошибочно определяли по шуму моторов все типы самолетов и вы­соту их полета. Выскочив на крыльцо, он увидел, что прямо перед ним из облаков вываливается самолет и от него отделяются первые бомбы. Высота была не более 400 метров, и все было очень хорошо видно. В это время ударила зенитная автома­тическая установка, стоявшая перед их домом с расчетом из одних девушек. Мгно­венно из хвоста самолета полетели клочья, самолет скользнул на правое крыло и бомбы также скользнули за ним, еще не отойдя далеко от самолета. Все это Виктор наблюдал какие-то секунды и бросился к погребу, находившемуся в нескольких шагах рядом. Подбежав к ступенькам погреба, он обернулся к дому и увидел выги­бающиеся стекла в окнах дома. Первая бомба упала за погребом, и Виктор был за­щищен от ее взрыва холмиком погреба. Взрывная волна, выдавив стекла в доме, от­разилась от дома и сбросила Виктора вниз в погреб. Взрыва первой бомбы он не услышал, падая в погреб. Вторая бомба упала на то место, где секунду назад стоял Виктор, но он уже был в погребе. Так что если бы не ударила зенитка, то первая бомба пришлась прямо по нему и он не успел бы добежать до погреба. А так первая бомба, упав за погребом, попала в паровоз, убила машиниста и сбро­сила его самого в погреб, а вторая упала уже на пустое место. Благодаря деву­шкам-зенитчицам, не растерявшимся и успевшим прицельно выстрелить, Виктор оста­лся жить. Самолет упал километров за пять, но Виктор не ходил смотреть. Не ин­тересно было.

Не оставлял Виктор танцев и здесь. Они проходили в железнодорожном клу­бе под баян или гармошку. Осенними туманными вечерами они приходили на танцы, по колени перемазавшись в липкой и густой черноземной грязи, пробираясь по непролазным раскисшим дорогам. Они подолгу очищали обувь и самих себя, прежде чем войти. Вид у них был соответствующий, но это никого не смущало и ни­кто этому не придавал никакого значения. На танцах у Виктора появилась парт­нерша, молодая, стройная, с прекрасной фигурой солдатка Лена. В плотно об­легавшем фигуру платье военного образца, она выглядела привлекательной и изя­щной. Она обратила внимание на Виктора из-за его умения хорошо танцевать. Лена также прекрасно танцевала, и они получали громадное удовольствие от танцев.

Незаметно их отношение переросло в увлечение друг другом. Лена была на три года старше Виктора, и это накладывало свой отпечаток на их отношения. Виктор не чувствовал разницы в возрасте, и его увлечение ничем не сдерживалось. Она это чувствовала очень остро и ограничивала многие порывы Виктора, не разрывая тем не менее связи с ним. Их часто видели вместе, когда они гуляли по городу или ходили в ки­но. Их встречи стали известны классной руководительнице в школе, которая на­чала журить Виктора при всех в классе. Это вызвало шепот неодобрения среди учеников, но на учительницу это не подействовало, и она начала просто распе­кать Виктора за неблаговидное поведение, как она считала. На перемене ребята и девочки сочувствовали Виктору и советовали не обращать на нее внимание. Об этом  он, конечно,  ничего не сказал Лене, и они продолжали встречаться.

Однажды, гуляя, он рассказал Лене о своих злоключениях с бросанием гранат в лесу. Лена служила в химических войсках и сообщила, что на вооружении у них находятся термитные гранаты, о которых он ничего не слышал. Он стал нас­тойчиво просить ее принести ему такую гранату. Она долго сопротивлялась, но все же как-то принесла такую гранату. Виктор загорелся желанием испытать ее в деле и предложил пойти в лес  и испробовать ее. Лена отговаривала, убе­ждая его, что это опасное дело, но в конце концов сдалась и они пошли в лес.

Придя на то место, где Виктор чуть было не погиб, Лена сокрушенно посмотрела на него и покачала головой:

 — Какой же ты все-таки ребенок, вот и от этой гра­наты можешь сгореть, — и начала объяснять, как ею пользоваться.

 Граната представля­ла собой обычную лимонку, но вместо отверстия под запал она заканчивалась ма­ленькой коричневатой головкой. Перед броском нужно было чиркнуть коробком спичек по этой головке и она загоралась, шипя и не разбрасывая пламя. Эта го­ловка являлась одновременно запалом для термитной смеси, находившейся внутри гранаты, и дистанционным столбиком, предотвращавшим возгорание смеси в руках бросающего.

Лена предупредила, что горение термитной смеси сопровождается чрезвычайно высокими температурами и все вокруг будет гореть. Поэтому перед зажиганием гранаты нужно тщательно расчистить место и засыпать его песком. Они долго готовили место и засыпали его песком. Когда все было готово, Виктор поджег гранату, положил ее в центр расчищенного места, а сами отошли метра на три.

После окончания горения головки раздался легкий хлопок и из гранаты вы­плеснулась термитная смесь метра на два и начала с шипением гореть, растека­ясь широким пламенем. Горение продолжалось минут пять. На месте горения оста­лась сине-зеленая стекловидная масса, от которой шел едкий дым с неприят­ным запахом, напоминавшим горение серы. Песок расплавился, и он  образовал стекловидную массу. На Виктора это действие не произвело сильного впечатле­ния, но он сказал Лене, что все это было здорово.

Через некоторое время Ленину часть срочно куда-то перевели, и они даже не успели попрощаться и оставить свои адреса. Так неожиданно прекратилось первое увлечение Виктора.

Развлечением молодежи тогда были не только танцы. Буквально все увлекались игрой в лото. Образовывались свои компании, которые, заигравшись, даже забывали о танцах. В таких компаниях игры в лото проходили и с вращением бутылочки. Пара, на которую указывала бутылка, выходила за дверь и цело­валась. Нередко эти игры с поцелуями закачивались выпивкой. Виктор в таких вы­пивках не участвовал. В основном эти сборы все-таки посвящались игре в лото.

Глубокой осенью компания Виктора решила пойти собирать на поле  упавшие колоски хлеба. Виктор, как и все, знал, что собирать упавшие колоски на поле категорически запрещалось и это приравнивалось к уголовным деяниям, наказывавшимся в судебном порядке. В знак солидарности Виктор не мог отказаться и принял участие в этом мероприятии. Не успели они насобирать даже малую толику колосков, как на них, громко гикая, нагрянул верховой объездчик, выс­кочив из лесной посадки, окаймлявшей поле. Ребята бросились врассыпную. Виктор думал, убегая, зачем он ввязался в эту историю, вдруг это станет известно отцу, что он ему скажет. Объездчик погикал еще немного и, не собираясь за кем-­либо гнаться, смеясь, уехал в посадку. Все понимали глупость таких запре­тов, но соблюдали порядок, установленный военным временем.

Летом 44-го года Виктора направили работать военруком в пионерлагерь. Его военные упражнения не остались тайной, тем более что его поставили на учет в военкомате и в следующем году  должны были призвать в армию. В пионер­лагере дети его побаивались, чувствуя строгость. В дневной сон, когда пи­онервожатые не могли утихомирить какую-нибудь палату, звали Виктора, и он быстро наводил порядок.

Во второй половине 44-го года из войны вышла Румыния. Для всех это был пер­вый сигнал приближающегося окончания войны и разгрома Германии. Виктор стал подумывать, что в следующем году его уже не возьмут в армию и ему следует по­заботиться о поступлении в авиационный техникум. Он направил свои документы не в Запорожский авиатехникум, а в Харьковский, который был ближе. К осени он так и не дождался вызова на учебу. Второй секретарь райкома комсомола Нико­лай Моралев предложил ему ехать вместе с ним в Харьков, не ожидая вызова. Он едет на учебу в Высшую партийную школу и может взять его с собой. Там Виктор поживет некоторое время у него в общежитии, пока не устроится. Виктор долго не раздумывал, родные поддержали, и он уехал в Харьков.

Приобрести билет в военное время на поезд было не так-то просто. Для этого нужно было иметь вызов куда-либо или командировку. У Виктора не было ни то­го, ни другого. Отец ему выписал на своей работе липовую командировку и по ней сам взял билет без очереди, потому что в кассах всегда была огромная очередь, сопровождавшаяся всевозможной руганью. Вторая проблема состо­яла в получении Виктором паспорта. В войну в сельской местности паспорт вы­давали только тем, кто выезжал опять-таки либо по вызову на учебу, либо по решению сельсовета при направлении на работу куда-либо по организованному набору. Сам сельсовет по своему желанию никому не мог разрешить получить пас­порт и разрешить уехать из села. Такой порядок распространялся и на их город, поскольку он являлся районным центром и относился к сельской местности.

С большим трудом отцу удалось решить эту проблему, и Виктору выдали паспорт в виде двух листочков с вклеенной в них фотографией. Получив бумажки, Виктор превратился из букашки в человека и отправился с ними в свое жизненное пла­вание.

В общежитии у Моралева по вечерам, при обходе коменданта, Виктору подолгу приходилось отсиживаться в туалете, но это было ничто по сравнению с тем, что ему удалось сделать, живя у Николая.

В техникуме ему сказали, что они не зачислили Виктора потому, что у них нет общежития. В это время Николай сообщил, что есть воз­можность с восемью классами поступить на подготовительное отделение Горно-индуст-риального инсти­тута, в здании которого они занимаются. Виктор, не мешкая, поступил на это подго­товительное отделение. Он решил, что терять время нельзя. Нужно учиться, а авиа­ция от него не уйдет. Но, к его счастью, через месяц окрылись подготовитель­ные курсы в авиационном институте, и Виктор тут же перевелся в авиационный институт уже как студент. Он ехал с желанием поступить в техникум, а тут удалось поступить в институт. Не счастье ли это?! Теперь нужно будет грызть гранит науки и пройти практически все предметы с восьмого по десятый класс за один год.

 В 44-м году с набором студентов было еще тяжело, все, кто мог поступить, еще воевали и поступали фрон­товые инвалиды и молодежь с восьмилетним образованием. Родным он написал: «Пляши­те и радуйтесь вместе со мной, я студент Харьковского авиационного института!» Много лет спустя в семье вспоминали эту восторженную фразу, вызванную тогда таким успехом  Виктора и доставившую громадную радость родителям.

В авиационном институте также не было общежития. Сам институт в Померках за городом лежал в развалинах, и он ютился в чужом, но прекрасном здании в самом центре города на Сумской улице недалеко от сада Шевченко. Виктор снял угол у одинокой женщины Александры Павловны Морозовой на Павловке под Госпромом. У нее был рубленый дом из одной комнатки и кухни. Ее сын погиб на фронте, и она с потаенной радостью взяла Виктора на постой. С ней жила престарелая мать, которая уже не вставала и все время лежала за ширмой на кухне. Когда в инсти­туте организовали общежитие в полуразрушенном здании на Инженерной улице за Горно-индустриальным институтом, Виктор туда не переехал. Об этом просила его хозяйка, да и родители не советовали. Он остался на частной квартире и стал студентом.

На подготовительные курсы приняли порядка 150 человек. Это были инвалиды-фро­нтовики, уволенные из армии по состоянию здоровья после ранений. Восьмиклассников было принято всего четыре человека, в том числе и Виктор. Их приняли пото­му, что программой занятий предусматривалось прохождение трех старших классов. Забегая вперед, следует отметить, что это были одержимые восьмиклассники. На пер­вый курс с подготовительных курсов было принято около 30 человек, в том числе че­тыре восьмиклассника, а окончили институт только эти четверо из всех подкурс­ников. Два из них потом стали докторами наук, третий уволился из армии подпол­ковником, а четвертый был многие годы главным технологом одного из крупнейших авиационных заводов.

Многие фронтовики, поступившие на подкурсы, по состоянию  здоровья не могли выдержать сильнейшую нагрузку из-за невыносимо на­сыщенной программы занятий. Преподаватели по основным предметам были сотруд­никами кафедр института. Русский язык и литературу вела учительница из школы. Их материал и требования выходили далеко за рамки школьной программы.

До войны авиационные институты считались самыми трудными, поскольку проекти­рование и строительство самолетов относилось к наиболее передовой технике, концентрировавшей наиболее передовые и сложные области знаний, существовавшие в то время. Исходя из этого и строились программы подготовки студентов в этих институтах. Учиться в таких институтах было престижно, но и весьма нелегко.

В Мариуполе врачи, лечившие Виктора, когда узнали, что он поступил в авиацион­ный институт, настоятельно рекомендовали родителям забрать его из этого инсти­тута. Они считали, что после перенесенной тяжелейшей травмы и при тех нагруз­ках, которые существуют в этом институте, для Виктора все может окончиться ве­сьма печально. Родители не на шутку заволновались, и Виктору пришлось выдержать нелегкий бой с ними, чтобы отстоять свою мечту и остаться в этом институте.

Для занятий подкурсникам выделили большую аудиторию на первом этаже. Стекла были выбиты, дверей не было, а об отоплении и мечтать не приходилось. В та­кое печальное состояние приводило военное время даже и те здания, которые не подвергались разрушению военными действиями, а растаскивались обездоленными людьми, а нередко и просто мародерами.

Первым делом студенты остеклили окна, в основном подручными средствами. В разрушенном здании находившегося рядом теат­рального института нашли дверь и подогнали ее к проему. Наступали холода, и ну­жно было что-то делать с отоплением. В складчину купили на рынке печку-буржуй­ку и установили ее в задних рядах. Когда ее затопили, то дым никак не хотел выходить в трубу и заполнял всю аудиторию. Но делать было нечего. На задних рядах не видно было, что писалось на доске, чтобы хоть что-то законспектировать. Писали конспекты только на первых рядах. Когда у писавших замерзали руки, они отходи­ли в задние ряды к буржуйке отогреть руки. Идя на занятия, у ребят была пер­вейшая задача — принести хоть сколько-нибудь дров, которых в городе не так-то просто было найти. Так что все, что могло гореть, было пог­лощено этой буржуйкой.

Занятия велись очень интенсивно. Виктор самостоятельно перерешал все задач­ники по математике и законспектировал, прорабатывая все учебники за три клас­са по физике и химии. Это была его самостоятельная подготовка помимо тех дома­шних заданий, которые задавались на подкурсах. В это напряженное время студенты не заметили, как подошел май 1945 года. Страна ликовала, а студе­нтов-подкурсников била дрожь. Начинались выпускные экзамены, которые считались одновре-менно и приемными экзаменами в институт. Все говорили о Победе и ходили слухи, что на западе отпраздновали победу 8 мая, а у нас ничего не сообщили.

Рано утром 9 мая в окна дома Виктора, выходивших на улицу, начали неисто­во  стучать прохожие с криками: «Победа, победа, победа!!!» Александра Павловна залилась безудержными слезами, причитая:

— А мой Витя не дожил! Почему это так?

Ее сына также звали Виктор, может, поэтому она и взяла к себе нашего Виктора и постаралась его не отпустить в общежитие.

Победа была всенародным праздником, и в этот день 9 мая в Харькове, как и по всей стране, творилось что-то несусветное. Народ ликовал. Но для многих поте­рявших близких на войне окончание ее выплеснулось прорвавшимся наружу го­рем, стенаниями и плачем о погибших. Окончание войны для них явилось осознанием того, что они больше никогда не увидят своих погибших близких. В стране не было ни одной семьи, в которой бы кто-нибудь не погиб. Радость и горе в тот день слились у людей в одно.

К середине дня радость людей переросла  просто в безумство, а горе поутихло. Пили все и везде, но пьяных на улицах почти не было видно. В тот день и водка не брала людей. Как только на улице появлялись баян, гармошка или аккор­деон, мгновенно она превращалась в центр безумного ликования, танцев и пения. Все улицы и площади были сплошь заполнены этими группами ликующих людей. Бес­предельная радость вытолкнула всех на улицу. Они не могли встретить этот долгожданный день в одиночку и стремились поделиться радостью с другими и слиться со всеми во всеобщем ликовании.

У Виктора было любимое место отдыха на скамейке под развесистым дубом у знаменитого памятника Тарасу Шевченко в саду его имени, находившемся недалеко от института. Он каждый день проходил мимо, направляясь по утрам в институт со своей Павловки, а по вечерам частенько останавливался посидеть под дубом и полюбоваться величественным памятником, разглядывая и открывая все новые дета­ли на многочисленных фигурах героев его произведений, окаймлявших трагическую фигуру народного Кобзаря и, кажется, его далекого родственника.

Под этим дубом Виктор прослушал выступление Сталина, поздравившего советский народ с великой Победой. Ему резануло слух, когда Сталин провозгласил здра­вицу за наш народ, за «винтики». Ему подумалось, как же можно приравнять людей к винтикам и тем самым принизить значение всего того, что они сделали в эту войну. Это мимолетное сомнение быстро у него рассеялось и не осталось надолго в памяти. Он не акцентировал на этом свое внимание и не делился своими сомне­ниями с другими.

На 9 мая был назначен экзамен по математике, но его, конечно, перенесли на два дня. Виктор успешно сдал все экзамены и уехал на каникулы к родителям. Он долго не мог прийти в себя от чрезвычайного перенапряжения во время занятий на подкурсах.

В каникулы он бездельничал и ничего не делал. Родители были переполнены радо­стью и гордостью за сына, но ничем внешне этого не проявляли. Они ничего не давали ему делать и заставляли подольше быть на воздухе. Много времени он проводил в Мариуполе, живя у знакомых по довоенному прошлому. Они также за­ботливо относились к Виктору, как и родители, с которыми они были дружны. Виктор стал всеобщим героем, поступив в авиационный институт, и гордостью всех родст­венников. Он был единственным, кто смог поступить в такой трудный институт из всего круга знакомых в Мариуполе и в Волновахе. Но Виктор этого не ощущал и такое положение героя не вскружило ему голову.

Мариуполь постепенно оживал. Центральную улицу привели в порядок, заложив или забив наглухо глазницы пустых окон. Наружные стены разрушенных зданий подчис­тили, и улица стала выглядеть как больной, перебинтованный с ног до головы. На «Азовстали» восстановили первую, самую большую в стране домну «Комсомольская», и это прогремело на всю страну. В порту подняли «Товарища», а пляжи стали за­полняться купающимися. Но бычки в море не вернулись.

ВСТРЕЧА ДРУЗЕЙ В ХАРЬКОВСКОМ

АВИАЦИОННОМ ИНСТИТУТЕ

Осенью 45-го года Виктор уехал в Харьков, став студентом первого кур­са. Отец был занят, и Виктор по своему студенческому билету без хлопот купил билет, отстояв в очереди несколько часов. Получить билет было непросто. Нужно бы­ло иметь массу документов, обосновывающих необходимость поездки. Как в военное время, так и особенно после окончания войны едущих на вокзалах было превеликое множество. В кассах всегда стоял гвалт и шум из-за проверки проездных докумен­тов. Всегда чего-то не хватало или не так было оформлено. Это вызывало раздра­жение у обоих сторон, сопровождавшееся обильным шумом, окрашиваемым, как прави­ло, отборной лексикой.

Пассажирские поезда местного и ближнего следования ходили редко и состоя­ли из товарных вагонов. В них были устроены двухэтажные нары по обе стороны от входа, а в зимнее время ставили буржуйку. Вагоны всегда были набиты битком. Та поездка запомнилась Виктору надолго.

Основной контингент едущих составля­ли барахольщики, или спекулянты, как их называли. Правдами и неправдами они дос­тавали проездные документы, покупали билеты и отправлялись на перепродажу до­бытых ими товаров. Люди зарабатывали на жизнь. Крупные воры, которых тоже было немало, этими теплушками не пользовались. А здесь был простой люд.

Поезд отходил вечером и к утру прибывал в Харьков. Виктор решил, чтобы его не беспокоили в пути ночью, забиться в самый угол под нижние нары. Остановки были на каждом полустанке, и в вагон набилось полно народа. Виктора так плотно затолкали в угол, что перевернуться под нарами не было никакой возможности. Основными торговцами были люди из Мариуполя, везущие продавать всевозможную рыбу. Большинство везли соленую тюльку. Для этого они делали металли­ческие ящики, чтобы из тюльки не вытекал рассол. На этот раз ехал, очевидно, новичок без такого ящика и разместился как раз на нарах над Виктором. Через не­которое время у этого незадачливого торговца начала течь тюлька, и капли ее рассола падали прямо за ворот Виктора. Изменить положение тела он уже не мог. Крики Виктора, обращенные к этому торговцу, чтобы он хотя бы что-нибудь пред­принял, ничего не давали. Он сам находился в таком же положении. Этот едкий и зловонный рассол пропитал всю его одежду и белье за те несколько часов, что они ехали. Ночь у Виктора пропала, и он приехал разбитым и больным. Он чуть живой вы­лез из-под нар и затем долго не мог избавиться от запаха и вида тюльки. Так невесело начиналось его студенческое бытие.

 Виктор уехал в институт за неделю до начала занятий. Ему хотелось побродить по городу, где он целый год так усиленно и напряженно занимался и где это усердие принесло такие блестящие результаты. За это время он даже не уз­нал как следует сам город. Хозяйка Александра Павловна встретила его радостно и приготовила шикарный обед. Видно было, что она соскучилась и не скрывала этого. Виктор действительно становился ей как сын.

Он бесцельно бродил по паркам и скверам. Увидев объявление о спектаклях в оперетте, он с радостью пошел на первый попавшийся спектакль, которым оказа­лась его любимая «Сильва». Но каково было его разочарование, когда спектакль на­чали петь на украинском языке. Для него, украинца, было дико слышать, как Сильва известную свою арию не пела, а «спивала». Больше он на оперетту не ходил. В оперном театре  спектакль, который он посетил,  исполняли на русском языке, и он по­слушал его с удовольствием. Обследовал он и магазины. На  Сумской, на углу против театра драмы имени Шевченко, открыли коммер­ческий продуктовый магазин, заваленный всевозможными продуктами по баснослов­ным ценам. Эти продукты Виктор видел только до войны на столе у родителей, ког­да у них собирались гости. Виктор удивился, что находились люди, покупающие эти продукты. Значит, для некоторых война не стала препятствием в получении боль­ших денег. Это было странным для него. Ведь по виду покупателей в этом магазине не скажешь, что они отъявленные спекулянты. Это были вполне респектабельные люди. Откуда же у них были такие бешеные деньги, непонятно.

Основная торговля проходила на центральном Благовещенском рынке — Благбазе, располагавшемся у собора того же наименования. Там можно было ку­пить все, что угодно, при царившем беспредельном жульничестве, воровстве и взаимном обмане. Это был харьковский Хитров рынок, так красочно описанный в ли­тературе.

Виктор решил купить туфли, чтобы явиться в институт не в рабочих ботинках, в которых он проходил всю войну, и в железнодорожной шинели, подогнан­ной его матерью. Самыми шикарными в то время были английские ботинки из мягкой коричневой кожи с медными кнопками на подошвах. Цена их была огромная, и Ви­ктор ходил в грубых кирзовых ботинках, конечно, без всяких медных кнопок на подошвах. Он долго выбирал и приценивался по своим деньгам, пока не выбрал туфли с красивым верхом и толстой подошвой, чтобы дольше носились. После пер­вой же носки оказалось, что подошва картонная и сразу же отлетела. Пришлось ставить нормальную подошву, и это обошлось ему в немалую копеечку. Так бесслав­но начиналась его самостоятельная студенческая жизнь в чужом большом городе.

Первое общее собрание первокурсников в институте собрали в боль­шом и светлом актовом зале, отделанном великолепной лепниной. Высокий зал в два этажа был украшен большими, прекрасно выполненными маслом портретами полковод­цев прошлого и нынешнего времени. Зал заполнился молодыми людьми, весело переговаривавшимися и шутившими между собой. Здесь же происходили первые знакомства. Основная масса студентов предс­тавляла собой отвоевавшихся воинов с колодками орденов и медалей на выцветших гимнастерках со следами недавно снятых погон. Редким вкраплением среди сол­датских гимнастерок были гражданские костюмы и курточки со светлыми манишка­ми. В основном это были молодые ребята, не воевавшие по тем или иным причинам.

Виктор сразу обратил внимание на понравившегося ему крепкого, не такого уж и молодого парня в офицерской форме с обилием орденских колодок. У Виктора ве­зде были друзья старше него, с которыми ему было более интересно, чем с одно­летками. Это был Борис Миронов, вернувшийся с войны и успевший в том же году поступить в институт. Оказавшись рядом с Виктором, он спросил:

— Что, парень, пог­лядываешь, понравились мои ордена?

Виктор смутился и не найдя, что ответить, то­лько пробормотал:

— И ордена тоже.

Борису понравился этот робкий парнишка, каким ему показался Виктор.

— Давай знакомиться — гвардии капитан в запасе, прошедший и Крым, и Рым, а теперь студент Борис Викторович Миронов, — разрядил обстановку Борис.

Виктор, немного придя в себя, ответил в таком же духе:

 — Без Крыма и Рыма, рвавшийся в студенты Виктор Сергеевич Кузьмин.

Они оба рассмеялись, пожали руки и почувствовали симпатию друг к другу. Осо­бенно Виктор. Он видел, что Борис существенно старше и весь его облик напо­минал Виктору погибшего брата Сергея, которого он так и не увидел ни студентом, ни солдатом.

У них завязался разговор на общие темы. Оба они решили пойти на самолетост­роительный факультет. Борис поселился в общежитии и удивился, когда узнал, что Виктор уже год живет на частной квартире. После объяснения Виктора, почему он это сделал, Борис согласился с этим и, более того, поддержал это решение. Их распреде­лили по учебным группам, и они записались в одну группу. Затем им выдали расписание за­нятий и сообщили, что занятия начнутся через месяц, а до этого они завтра отп­равятся на лесозаготовки в Тростянец, располагающийся в Сумской области. Это сообщение вызвало у одних разочарование, а  у других ликование, и таких было бо­льшинство. Борис сообщил ребятам, чтобы они не падали духом, это его родные края, он их знает и там им будет неплохо. «Попьем парного молока» — «И крепкого самогона», — кто-то под смех добавил.

После собрания к Борису подошла группа ребят с девушками и позвала с собой. Видно, он уже пользовался авторитетом и в общежитии, потому что Борис предупре­дил их, чтобы они готовили стол к вечеру и не напивались до того. Он пройдется с Виктором по городу.

Бориса  заинтересовал этот миловидный паренек, и ему захотелось поближе узнать этого, видно, толко­вого хлопца и понять какими стали молодые парни, не воевавшие и не видевшие того, что пришлось на долю его воевавшего поколения. Они почти до вечера проходили по городу, посидели под Викторовым дубом и многое поведали друг дру­гу о себе. Виктор больше старался слушать. Ему было крайне интересно услы­шать многое о фронтовой жизни. Борис это видел и без прикрас и рисования, без фронтовой лирики и романтики рассказывал ему. Он хотел больше слушать Виктора, а тот своими расспросами заставил больше говорить и рассказывать самого Бориса. Про себя он  от­метил, что этот паренек все-таки толковый и правильно смотрит на жизнь.

Возвращаясь домой, они зашли в магазин «Воды и фрукты» напротив кинотеатра «Комсомольский» на Сумской улице и там, на предложение Бориса обмыть встречу, выпили по стакану сухого вина, которого Виктор никогда еще не пил. Оно показа­лось ему довольно приятным. Потом это стало у них ритуальным местом, и они нередко захо­дили сюда выпить по стаканчику сухого вина по различным поводам.

В Тростянце их поселили в заброшенном сарае с большим сеновалом и прохуди­вшейся крышей. После первого же дождя ребята капитально отремонтировали крышу из подручных средств. Огромный сеновал служил им и постелями, и обителью. Ребя­та разделили его по бригадам и образовали бригадные общины, в которых прохо­дили коллективные веселья с хождением в гости из одной бригады в другую. Для фронтовых солдат, какими были эти ребята, такая жизнь была не в новинку и воз­вращала их во фронтовой быт, но в мирных условиях и это доставляло им радость. Многие злоупотребляли самогоном. Но Борис, без особого возражения, взял ко­мандные обязанности на себя и строго следил, чтобы они не выходили за рамки дозволенного приличием. Особенно он следил за курением на сеновале. Его строго­сть помогла тому, что они оставили этот сарай целым после своего отъезда.

Общие лекции всему потоку читали в актовом зале. Лабораторные занятия прохо­дили в других сохранившихся институтах города, и это создавало неудобства. При­ходилось мотаться по городу. Лекции по отдельным предметам проходили в аудито­риях на Сумской.

Из общих лекций наибольшей популярностью пользовались лекции по марксизму-ленинизму, которые читал Александров. Эти лекции студенты старались посещать. Послушать их приходили даже преподаватели с других кафедр. Лекции вызыва­ли интерес не столько тематикой, сколько разнообразием подаваемого материа­ла и всесторонним охватом темы, выходившим далеко за рамки основного предмета. То или иное положение марксизма служило только началом разговора. Дальше это положение обрастало многообразными примерами, фактами, сравнениями, сопутст­вовавшими и дополнявшими рассматриваемое положение из теории марксизма. Это было очень эффективное и эффектное преподавание такого, казалось бы, скучного пред­мета. Именно эти дополнения и представляли наибольший интерес в его лекциях и ради них стремились их послушать.

На общих лекциях Борис и Виктор старались сидеть вместе и занимали места в первых рядах. Они тщательно вели конспекты и старались устроиться поудобнее. На одной из лекций к ним подсел один парень в гражданской одежде, как и Вик­тор. Это был Александр Михайлович Карпов или просто Саша. Он, приехав в Харь­ков в прошлом году, поступил в авиационный институт. Он стал студентом, когда Борис еще воевал и не помышлял ни о какой учебе, а Виктор грыз науку за сред­нюю школу на подготовительных курсах.  Но заниматься ему не пришлось.

Часть их первого курса сняли с занятий и направили на год на восста­новление института в Поморках в качестве простых рабочих. На основании чего это было сделано, никто из студентов не интересовался, и они восприняли это как неприятную данность, определявшуюся действовавшей жестокой необходимо­стью сурового военного времени. Когда начал заниматься первый курс первого послевоенного набора, этих студентов-строителей решили вернуть на занятия и слили с курсом Бориса и Виктора. Поэтому Саша вместе со своими товарищами поя­вился на лекциях с опозданием.

Саша подсел к Виктору и Борису случайно, увидев свободное место возле них. После этого он еще  несколько раз оказался рядом с ними, и у них завязались вскоре дружеские отношения, переросшие со временем в настоящую дружбу.  Их в группе начали называть «святой троицей».

Они очень хорошо дополняли друг друга. Саша по возрасту был средним между Борисом и Виктором, который нисколько не чувствовал себя младшим среди них. Борис был лидером их тройки не столько по возрасту, сколько благодаря своей степенности, рассудительности и беспримерной выдержке. Фронт выработал у него крепкий и спокойный характер, делавший его лидером во всем. Отно­шения между ними были ровными и без назиданий друг другу, особенно по отношению к Виктору, несмотря на его вспыльчивость. Он вспыхивал по любому пово­ду,  но тут же отходил. Это вначале было несколько неприятно Борису и Саше, но потом, когда они увидели беззлобность Викторовых вспышек, они стали над ним подтрунивать и отучать Виктора от этого. В этом проявля­лось их старшинство и делалось это весьма мягко, без нравоучений, поэтому Виктор вос­принимал это спокойно и без обиды на них. Мягкий юмор действует лучше всякого назидания и нравоучений.

Питались все в студенческой столовой по карточкам. В столовой творилась все­гда несусветная толчея. Особенно толпились во дворе за хлебом, который приво­зили в институт и которого всегда не хватало. Поэтому первым делом было купить хлеб, а потом идти на лекции. Столовая и пища ничем не отличались от заводской в Омске, с той разницей, что здесь красной рыбы не было, так же как и мяса. В зачет за не­го шел американский яичный порошок.

Вскоре наступил Новый год, первый послевоенный Новый год. Вся группа шумно его отметила в доме одного местного студента. Дом был частный с про­сторным огороженным двором, где ребята установили елку. Разложив возле нее костер, они, резвясь, провели  всю ночь после скромного застолья. На столе была в основном картошка, соления и несколько банок консервов. Но это никого не смущало. Вино и веселье лилось рекой. Виктор тогда впервые крепко выпил. До этого он иногда пробовал водку на застольях отца, у которого по-прежнему собирались его друзья. Но так много Виктор выпил впервые, правда, без особых последствий.

Лекции Виктор старался не пропускать и переписывал те, которые все же пропу­скал. Он стремился иметь полный конспект лекций по всем предметам. Еще на подкурсах оценил значение конспектов. На этом у него в основном и заканчи­вались занятия в институте. Даже практические занятия он посещал нерегулярно.

После перенапряжения на подкурсах он не мог заставить себя взять в руки ка­кой-либо учебник. Он читал запоем художественную литературу. Перечитал почти всего Куприна, много исторической литературы. Наибольшее эмоциональное воздей­ствие на него произвел роман «Овод» Войнича. Он перечитал его дважды. В то вре­мя вышли из печати воспоминания адмирала и академика, известного военно-мор­ского деятеля Крылова. Эта книга стала настольной у студентов. Описанные им многочисленные эпизоды своей деятельности стали хрестоматийными для студентов, и любой случай из их жизни находил аналогию и подкреплялся близким эпизо­дом крыловской жизни, так красочно и с большим юмором им описанным.

По вечерам Виктор часто  пропадал на танцах. Во время занятий на подкурсах ему было не до танцев, а  сейчас он полностью отдался танцевальным развлечениям, к которым  пристрастился в Омске. Походив по различным танцевальным площадкам, он насмотрелся там на всякую шпану  и остановился на клубе НКВД, куда его при­вел однажды его новый друг по танцам Фима Шраго. Там собиралась наиболее респектабельная публика и не было той братвы, которой кишели другие танцплощадки. У Виктора появилась постоянная партнерша по танцам миловидная Ирочка, дочь профессора из Горно-индустриального института.

Ирочка, изящная и гибкая, как тростинка, очень легко танцевала и свободно вы­полняла все лихие и замысловатые пируэты, которые выделывал Виктор. Танцевать с ней было одно удовольствие. Кроме танцев и провожания ее домой они не вст­речались. Даже в кино не ходили. Виктор смотрел на эти встречи без особых ув­лечений и намерений. Он ни о чем не задумывался и безоглядно отдавался танцам и веселому времяпровождению.

Борис с Александром, с которыми он не порывал дружбы, корили его за такое по­ведение и предупреждали, что эти танцульки не доведут до добра. Они с тре­вогой наблюдали за Виктором и боялись, что этот юнец все-таки может свихнуться и вылететь из института. Но на Виктора эти увещевания не действова­ли. Первый звонок прозвенел перед первой экзаменационной сессией, когда подошло время сдавать зачет по иностранному языку.

В школе он учил немецкий язык, который ему не нравился. Поэтому он не стал ходить на немецкий, думая начать изучать английский. Но за гулянием он не ходил и на английский. В итоге весь первый семестр он полностью не занимался иностранным языком. Не посещая занятия ни по одному языку, он выпал из списков кафедры ино­странных языков. Поэтому деканат не беспокоил его за непосещаемость занятий по иностранному языку, и он уходил гулять, когда подходили лекции по языку. Когда стало приближаться время к зачету, он узнал, что по немецкому языку нужно сдать переводов на двадцать тысяч знаков. За оставшееся время он уже никак не мог этого сделать. Тогда он решил пойти на английский.

Придя на занятия в английскую группу, он вызвал немалое удивление у препо­давательницы Шнее Людмилы Ивановны, женщины средних лет, весьма привлекатель­ной внешности, но с органическим недостатком. Она очень сильно хромала, и никто из студентов не знал, по какой причине. Зато все знали, что у нее роман с кра­савчиком профессором, заведующим кафедрой теории машин и механизмов.  Все сочув­ственно относились к ней, учитывая ее недуг, и не осуждали за эту связь.

Впосле­дствии она родила и, очевидно, это было целью ее романа. Все были рады за нее, и никто ее не осуждал, а профессора после этого уволили из института. Перед этим он купил новую автомашину, только появившую­ся «Победу». На сверкающей лаком черной «Победе» он подкатывал к институту и вокруг нее сразу же образовывалась толпа зевак, с любопытством разглядывавших эту первую послевоенную новинку. Очевидно,  в большей степени из зависти, а не из-за любовного увлечения его и уволили. Зависть немало калечит, как самих завистников, так и их объекты.

Удивленная преподавательница спросила, глядя на Виктора:

— А вы кто такой?

Виктор ничего не нашел лучшего ответить, что он студент,  не ходил на занятия, потому что болел. В группе раздался смешок. Все знали истинную причину и с инте­ресом наблюдали, чем это закончится. Когда Виктор заявил, что он до этого английский не изучал, это вызвало у Шнее еще большее удивление. Она только расте­рянно спросила:

— Что же вы думаете делать?

Когда он безапелляционно заявил: «Учить и сдавать зачет», — она вообще оторопела, и долго сидела молча, изредка посматривая на Виктора.

Через некоторое время, прервав молчание, она обратилась к Виктору, оче­видно, что-то решив для себя:

— Вот что, молодой человек приятной наружности, если вы твердо решили изучить английский, приходите ко мне домой три раза в неделю по вечерам. Будем заниматься, чтобы догнать других и успеть к зачетам вы­полнить необходимый объем заданий.

Эти занятия дали очень много Виктору. Благо­даря тому, что он начал изучать язык индивидуально с опытным преподавателем, процесс изучения языка пошел продуктивно. Главное состоя­ло в том, что он начал его постигать в процессе активного разговорного обще­ния, чего не могла делать преподавательница на занятиях в группе в силу нех­ватки времени и многочисленности группы. С активной помощью Шнее он сдал за­чет. Со временем Виктор хорошо освоил английский в объеме институтской програ­ммы, которая давала неплохие навыки в чтении и переводе иностранного языка и совершенно не давала навыков разговорной речи.

Занимаясь английским, он оставил, конечно, танцы и другие развлечения и усилен­но занимался не только английским. С трудом, большим трудом он сдал свою пер­вую сессию, но не без хвоста и не без приключений.

На экзамене по технологии металлов у престарелого профессора он чуть было вообще не провалился. На экзамен он пошел со своими двумя конспектами в двух тетрадях, заложив их за разные полы пиджака. Готовясь к сдаче, он достал одну тетрадь и стал списывать. Профессор заметил это,  попросил отдать ему тетрад­ку и стал ее изучать. Через некоторое время он попросил отдать и вторую, с ко­торой Виктор списывал по второму вопросу. После этого Виктор стал рассуждать, стоит ли идти к нему отвечать по билету, или взять зачетку и самому выйти не солоно хлебавши. Он так бы и сделал, если бы профессор не попросил идти к нему отвечать.

Первый вопрос был:

— Вы сами писали эти конспекты у меня на лекциях?

Услышав утвердительный ответ, он сказал:

— Вот давайте по ним и поговорим.

Билет он от­ложил в сторону и  начал расспрашивать по многим схемам и рисункам, которые Виктор успевал делать во время конспектирования. Когда Виктор многое ответил, профессор заявил:

— Конспекты у вас отличные, но пять я вам поставить не могу, а вот четверочку я вам поставлю.

Берет зачетку и ставит четверку. В это время другой преподаватель дает зачетку другого студента, у которого он принял эк­замен, и просит профессора поставить ему пятерку. Вот здесь и выяснилось, что зачетки перепутали и профессор четверку поставил тому студенту, а в зачетку Виктора попала пятерка. Профессор смутился, но, будучи не лишен юмора, заметил:

— Бог за ваше усердие в конспектировании все же поставил вам пятерку.

Вообще этого профессора студенты уважали и любовно называли «Шамот Динасович Опока» по терминам, встречающимся в металлургии.

Второй звонок прозвучал на экзамене по математике если и не погребальным звоном, то по крайней мере весьма печально. Виктор схватил двойку. Из трех воп­росов в двух он наломал дров. В одном из них он с трудом, с помощью преподавателя, все же разобрался, а во втором не стал разбираться. Преподаватель  по нему и начал с ним обсуждение. Но Виктор замкнулся. Его одолевало смешанное чувство стыда и горечи за потерянное время учебы, а больше всего какое-то горделивое дурацкое упрямство. Ему претило состояние унижения, которое он испытывал перед  преподава­телем, разбирая с его помощью вопрос на экзамене вместо того, чтобы самому отвечать на него.

Не находя отклика у Виктора, преподаватель вопросительно посмотрел на него, помолчал и спросил:

— Так что, двойка?

Виктор молчал, насупившись, весь покрыв­шись краской.

— Приходите весной, молодой человек, — завершил экзамен преподава­тель.

  Из-за своего упрямства Виктор ушел с экзамена с пус­той зачеткой, а в ведомости напротив его фамилии появилась двойка. То был пер­вый и единственный «хвост» у него за все время учебы в институте. По окончании курса математики на третьем курсе он получил итоговую оценку «пять». Он ее знал, но потом, уже работая, никогда так и не смог ею овладеть, чтобы свободно испо­льзовать в практических инженерных делах, описав математически и теоретически исследовав то или иное явление или процесс.

Знать и уметь использовать математику — это две весьма разные вещи. Недаром знаменитый Курчатов не любил математику. Он и многие другие считали, что от математики получишь то, что заложишь в нее. Первичным является то, что нужно за­ложить в нее, а это больше, чем математика. Нужны более обширные знания, а гла­вное — интуиция. Экспериментальное исследование является источником познания нового. Недаром философ средних веков Бэкон утверждал, что основой знаний яв­ляются «опытовые данные».

Провальная первая же экзаменационная сессия в институте несколько образумила Виктора. Его друзья сдали сессию без хвостов. Они слегка пожурили Викто­ра, но не стали упрекать, а тем более напоминать, что они его предупреждали. Он стал больше времени проводить с ними. Этому способствовало увлечение их волейболом, к которому они приобщили и Виктора.

   Борис занимался волейболом, восстанавливался, набирался сил и потихоньку на­чал заниматься гимнастикой. Вскоре он восстановил свои силы и позиции в любимом виде спорта, которым начал заниматься еще до войны и достиг немалых успехов, находясь на службе, на границе.

Занятия шли своим чередом. Вся троица не была в отличниках, но и в отстающих не числилась. Это были устойчивые середнячки, на которых держится любое дело. Помимо инженерных дисциплин читался курс по военному делу. Его посещали рядо­вой состав и младшие офицеры из числа воевавших, ну и, конечно, кто в армии не служил. Борис эти занятия не посещал, будучи капитаном. На занятиях объявили, что младшие офицеры будут переаттестовываться в авиатехнический состав, а тем, кто не служил, будет присвоено первое офицерское звание авиатехников.

На второй семестр Виктор остался без стипендии. Это его не очень отяготило финансово, поскольку родители стали высылать ему увеличенную сумму. Так что его денежное содержание сократилось не на много. Упреков со стороны родных за при­обретение «хвоста» и утраты стипендии также не последовало, но угрызение совести не оставляло Виктора.

Ближе к весне в Харьков приехал отец, как он говорил, по службе и остановился у Виктора. Но это, очевидно, был повод для него. На самом деле он хотел по­ближе познакомиться со студенческой жизнью сына, его образом жизни, поведением и друзьями. Он боялся повторения омской ситуации, когда ему пришлось уничтожать следы нехорошей дружбы и переживать за ее последствия  для сына. По­лучение «хвоста» Виктором настораживало его.

Отец пробыл с сыном несколько дней. Побывал с Виктором в институте и посмот­рел, в каких условиях они занимаются. Ему очень понравилось здание и особенно актовый зал. Познакомился и пообщался с Борисом и Сашей и рад был за сына, что у него такие друзья. Особенно он был доволен тем, что это люди старше сына, узнали жизнь и хорошо влияли на него. В этой части отец был спокоен. Он пошел даже на танцы, несмотря на яростное сопротивление Виктора. Фима и Ира также произвели хорошее впечатление на него. Благопристойная обстановка и отсутствие хулиганствующих ребят в клубе НКВД также удовлетворили отца. Он окончательно убедился, что омская ситуация с Виктором не повторится.

Уезжая, он повел Виктора в ресторан на прощальный ужин. Виктор впервые попал в ресторан и все для него было вновь и весьма интересно. В кино он видел, что такое ресторан и какая царит в нем обстановка. Попав сам в эту среду, Виктор вначале несколько опешил от повисшей в воздухе изысканной чопорности, сопро­вождавшейся негромкой музыкой. Сверкание огромных хрустальных люстр и нас­тенных бра наполняло зал блестящими искорками разливавшегося яркого света.

Вскоре Виктор освоился с обстановкой и пришел в себя, когда официант начал накрывать стол. Отец не поскупился в заказе, особенно водки, и щедро подливал ее Виктору. Отец обращался с ним, как с равным своим товарищем. Очень быстро Ви­ктор почувствовал, что пьян. Мысли работали четко, но речь была уже сбивчивой. Стоявшая табличка «Кофе» раздвоилась. И как бы Виктор не протирал глаза — две таблички устойчиво стояли рядом и никак не хотели сходиться в одну. Виктор по­нял, что нужно уходить. Отец, расплатившись и поддерживая Виктора, вывел его на улицу. Там Виктору стало лучше. Они пошли в сад Шевченко, посидели под Викторо­вым дубом, потом отец предложил пойти в кино. Там Виктору совсем стало плохо, и он сказал отцу, что идет домой. Отец спокойно ответил:

 — Ну и иди, а я досмот­рю кино.

Виктор опрометью вылетел из кинотеатра, постоял немного, прислонившись к како­му-то дереву, а затем медленно побрел домой. Отец немного переждал и вышел следом за ним, не выпуская из поля зрения Виктора. Он следил за ним, двигающим­ся весьма нетвердой походкой, и видел, что  тот четко направляется домой. Отец с двойственным чувством наблюдал за сыном. Его одолевало угрызение совести, что он споил сына. Но ведь он этого хотел и желал посмотреть, как будет при этом вести себя Виктор. Пока было все в пределах нормы, и это успокаивало его.

Встретившая Виктора Александра Павловна только охнула от его вида,  спросив:

— А где же отец?

На что Виктор неопределенно пробормотал, махнув рукой:

— Там, он остался в кино, — рухнул на свой диван и сразу же уснул.

Тут же появил­ся отец. На него набросилась хозяйка:

— Как вы могли допустить такое с мальчи­ком?

Отец назидательно ответил:

— Сын становится взрослым, когда напьется до положения риз, тогда и будет видно, какой он человек, как поведет себя. Какой чело­век пьяный, такой он и в жизни. Дурь в первую очередь выходит у пьяного. Вот я и провел эксперимент на собственном сыне и остался очень доволен его резуль­татом. Сын будет человеком.

Утром у Виктора страшно болела голова и его вырвало. Отец не стал предлагать похмелиться. Это делают только пьяницы, как считал он, а нормальные люди после выпивки лечатся утром рассолом от овощей.

Весенняя сессия прошла нормально для Виктора. После нее ребят отправили на стажировку по линии военной кафедры на институтский аэродром в Померки. В ее объем входили полеты студентов на По-2, бывшем кукурузнике, в качестве штурма­нов, осуществляя полеты по замкнутому квадрату. Для Виктора это были первые полеты в жизни на самолете, и они ему доставили большое удовольствие.

Вначале в полете ему мешали обильные и густые волосы на голове. Не по­могла и тюбетейка. Легких шлемов студентам не выдали. Очевидно, их просто не было. Под воздействием набегающего потока воздуха в открытой кабине По-2 воло­сы неприятно хлестали по лицу и не давали спокойно наблюдать землю, сравнивать с картой, чтобы  выдавать команды летчику о необходимости поворота.

Выход нашелся, когда Виктор сел в кабине задом наперед. Завихрение воздуха в кабине оказалось таким, что в таком неестественном положении волосы плотно прилегали к голове. Так Виктор и продолжал полеты. Пилот, увидев Виктора в та­ком состоянии, ничего не понял и заволновался. Когда Виктор объяснил суть дела, летчик убедился в достоверности такого необычного явления и дальнейшие по­леты протекали нормально. Когда Виктор, приехав домой, рассказал отцу об этом явлении, тот удивился, и Виктор посокрушался на свои густые волосы и поза­видовал большой и правильной лысине на голове отца, на что отец не посоветовал завидовать. Очень скоро пре­двидение отца начало сбываться, и Виктор рано начал терять волосы.

На аэродроме студентов кормили из полевой кухни. На первое, как правило, был борщ из листьев свеклы вместо капусты, а на второе перловая пустая каша. Пер­вый послевоенный год выдался голодный.  Страна начала активно залечивать тяжкие раны, нанесенные войной, и на это требовались громадные ресурсы. К тому же в первый послевоенный год слу­чился неурожай в основных зерносеющих районах. Для Виктора, при его студенческом быте, этот год оказался более тяжким, чем все военные годы, когда он жил с родителями. После практики он поехал к родителям отъедаться.

СТУДЕНЧЕСКИЕ ГОДЫ ДРУЗЕЙ

Виктор лежал на верхней полке купе, забитого студентами, ехавшими из Мари­уполя. Отдохнувший за лето, он возвращался в институт на занятия. Предстоял третий семестр. Уже во втором семестре он взялся за ум, и в третьем не хотел терять темп. В первом семестре за гулянием и танцами Виктор не только не учил­ся как следует, но и не рисовал и не занимался комсомольской работой. А ведь до института он был активным комсомольским деятелем и много рисовал. Тогда тан­цы все отодвинули на задний план. В институте никто его всерьез не воспринимал, и видели в нем мальчишку. Только Борис и Саша не разделяли это мнение, видя его настойчивое желание иметь все конспекты. Это говорило как раз о серьезности этого парня. Они надеялись его образумить и видели, что полученный им «хвост» достаточно хорошо отрезвил Виктора.

Во втором семестре узнали, что он рисует, и привлекли Виктора в редакцию ин­ститутской газеты для художественного оформления. Со временем Виктор стал главным художником института и имел даже свой штат из рисующих студентов. Он постепенно входил в нормальный ритм жизни студенческого коллектива.

В купе пассажирского поезда стоял невообразимый гвалт. Этот пассажирский по­езд был не тем теплушечным «пятьсот веселым» военного времени. Пассажирские поезда даже местного значения почти сразу же по окончании войны стали форми­роваться из классных вагонов. Поэтому студенты достаточно «комфортно» набились битком в это купе и галдели во всю мощь, что-то обсуждая и споря.

Выделялась одна красивая девушка, стоявшая посреди купе, опершись двумя руками о верхние полки. Она говорила и кричала больше всех,  явно об­ращая  на себя внимание. Она искоса периодически и лукаво поглядывала на Виктора. Он молча лежал, слушал и не принимал участия в их дискуссии. Он уже давно понял, что они спорят и обсуждают древнюю историю Египта,  особенно личность Клеопатры. Одни считали ее распутница, плохо правившей и плохо кончившей. Другие считали, что она была великая правительница и далеко не распутница, сохранив до конца дней своих верность Антонию. Вокруг этого и шел спор. Виктор в период своего «запойного чтения» достаточно много прочел о Египте и Клеопатре и решил вмешаться в их спор.

Он весьма спокойно и веско прервал спор, заявив ребятам, что все они пра­вы и неправы, поскольку каждый из них излагает только часть своей правды, сма­зывая ее неверными сведениями. От такого авторитетного заявления все прервали спор и замолчали, обратив взоры на Виктора. Увидав их некоторую растерянность, он сразу же продолжил излагать то, что  знал о предмете спора. Все слушали не перебивая. Когда рассказ Виктора подошел к концу, стоявшая деву­шка оборвала его последнюю фразу и с вызовом бросила ему:

— Откуда вы все это знаете? — И лукаво посмотрела на него своими красивыми, большими глазами. Он тут же отпарировал ей:

— Студенты должны знать все.

Она не унималась:

— А вы студент или профессор? — пытаясь уколоть, съязвила красавица и затем мило улыбнулась Виктору как бы в знак примирения.

К концу поездки они уже познакомились. Ее звали Лида, и она училась в экономи­ческом институте. Оказалось, в Мариуполе до войны Виктор жил недалеко от того места, где она живет сейчас. У них было много общих любимых мест в городе. Стало видно, что Лида умышленно затягивала разговоры, поднимая ту или иную тему. В этих разговорах Виктору показалась явно вызывающей ее красота и манера поведения. Он видел, что она знает цену своей внешности и стремится постоянно ее демонстрировать и обращать на себя внимание. Это не нравилось ему, и она почувствовала это и к кон­цу поездки несколько поумерила свое демонстративное поведение. Видно было, что Лида хотела бы продолжить встречи, но Виктор уклонился от этого, и они на этом расстались.

Занятия в институте шли своим чередом, и никаких «вывертов» у Виктора больше не наблюдалось. У хозяйки его очень досаждали походы за дровами в центр горо­да раза два-три в неделю. Она была прекрасной модисткой и работала в пошивочной мастерской театра Русской драмы еще до войны, а потом почему-то ушла в вахте­ры на входе в театр. В свою смену она набирала древесных отходов в столярном цехе театра, и Виктор вынужден был тащить эту вязанку дров на плече через весь город. Делал он это по вечерам, и никто из знакомых не видел его за этим заняти­ем. В противном случае он бы не стал их таскать по городу. С углем вопрос был кардинально решен отцом. Железнодорожники имели карточки, по которым они полу­чали уголь на топливных железнодорожных складах. Отец свою карточку передал Виктору, которую тот прикрепил к местному угольному складу в Харькове. По этой карточке Виктор привозил ежегодно подводу угля, и им этого хватало на весь год.

Утром и вечером Виктор питался у хозяйки. Вернее, она его заботливо кормила за счет ежемесячно присылаемых родителями продуктовых посылок. Мать его искусно делала тушенку, и посылки состояли только из тушенки,  свиного жи­ра, постного масла и вяленой рыбы. Постное масло отец запаивал в жестяные кон­сервные банки. Хозяйка больше ничего не требовала от Виктора добавлять к этим посылкам. Этого им троим хватало на месяц. Когда бабушка  умерла, мать Викто­ра приехала помочь хозяйке похоронить ее, отправив Виктора на эти дни пожить у Саши. Она тщательно оберегала своего сына от вида покойника, помня то впечат­ление, которое произвел на Виктора вид мертвой женщины, встреченной им на плат­форме во время эвакуации. Мать оберегала его от стрессовых ситуаций, боясь за его нервы. После падения с велосипеда Виктор стал нервным и вспыльчивым. Мать боялась, как бы эти крайне отрицательные черты не развились у него до ненор­мальных пределов. С возрастом все это у него прошло.

С третьего семестра Виктор стал редко ходить на танцы в клуб НКВД. Ирине это не нравилось, и вскоре их танцевальная связь распалась. На вечерах, которые про­ходили в их великолепном актовом зале в институте на Сумской улице, он, конеч­но, танцевал с девочками из их группы. Они с удовольствием танцевали с ним, и он был среди них нарасхват. Со временем он стал танцевать в институтском ансам­бле песни и пляски.

Студенческие вечера проходили весело и непринужденно. Это были не столько танцы, сколько повод совместного веселого времяпровождения и отдыха и, как пра­вило, без предварительной выпивки. В зале студенты группировались по своим группам, и каждая из них развлекалась, как могла. В группе Виктора девчонки сде­лали его как бы центром веселья и с шутками устанавливали очередь на танцы с ним. Все это делалось со смехом, подтруниванием и всевозможными шуточками в адрес Виктора и очередной его партнерши. Каких только прозвищ он не получал! Со своими девчонками из группы Виктор вел себя ровно, никого из них не выде­ляя. Когда же на танцах он приглашал какую-нибудь девушку из другой группы, то его девушки поднимали шум и визг, который служил очередным поводом для шуток, смеха и розыгрышей. Все в группе знали, что одна их девушка неравнодушна к Вик­тору. Но, видя его ровное отношение ко всем, никто в группе не позволял себе отпускать какие-либо шуточки по отношению к ним обоим.

Институтский актовый зал был одним из лучших в городе. До революции в нем проходили дворянские балы, где на шикарном паркетном полу скользили пары го­родской знати. Музыканты играли на антресолях, располагавшихся в торце зала. Эта антресоль вскоре станет родной для Виктора и его товарищей. Там проявятся их первые творческие технические успехи.

На студенческие танцевальные вечера в этот зал стремились попасть многие студенты из других институтов города. Стража у входа из дежуривших студентов никого не пропускала без приглашений. В этом зале студенты увидели приехавше­го к ним легендарного Кожедуба и бывшего царского посла во Франции генерала Игнатьева, передавшего Советскому правительству все активы России, находившие­ся во Франции. Однажды к студентам приехала великая балерина Семенова, и они во­очию ее увидели и поговорили с ней, побывав до этого у нее на сольном предста­влении, которое она дала почему-то не в оперном театре, а в театре украинской драмы имени Шевченко.

   На одном из вечеров студенческой самодеятельности Виктор увидел, как в центре зала, после того как все уселись, поднялась одна девица и стала осмат­ривать зал, поворачиваясь по сторонам. Это была Лида. Она через кого-то из студентов их института все-таки проникла на вечер и, нисколько не смущаясь, демонстрировала свое присутствие. Виктор понял, что она ищет его, и по­думал,  вот какая настырная и бесстыжая,  без тени какой-либо девичьей скром­ности. После концерта начались танцы. Виктор к ней не подходил, и тогда она сама подошла к нему с упреком:

— Подумаешь, даже не подходишь, чем же я тебя так оби­дела? — И, не ожидая ответа, потащила его танцевать, обворожительно улыбаясь и лукаво заглядывая ему в глаза.

Когда Лида подошла к их группе и обратилась к Виктору, смех и галдеж прекра­тились, все обернулись и с удивлением уставились на нее. Все были поражены ее красотой и той бесцеремонностью, с которой она подошла к их группе и извлекла из нее Виктора. Когда они пошли танцевать, вся группа осталась на месте и без стеснения наблюдала за этой парой. Лида легко танцевала, слегка прижимаясь к Виктору и грациозно откинув голову, свободно слушаясь Виктора в танце. Эта пара действительно выглядела весьма импозантно и эффектно. В зале стали обращать внимание на них. После первого танца он уже не подошел к своей группе и остал­ся с Лидой. Он видел, что она в зале без друзей и ему неудобно было оставлять ее одну. В этом и был ее расчет. Вместе с тем Виктору льстило, что у него такая приметная и обаятельная партнерша, на которую все обращают внимание, и первое чувство неприязни к ней стало уходить. Весь вечер они танцевали вдвоем, и он пошел ее провожать по окончании танцев. После этого они начали встречаться.

На следующий день в группе только и было разговоров, что об этой Викторовой красавице. Над Виктором немало шутили, но были и осуждающие реплики. Как бы там ни было, отношение девочек группы к Виктору стало значительно прохлад­нее, особенно после того, как он несколько раз привел ее на танцы в институт. Все-таки они потеряли коллективного партнера и общего товарища, каким он был для них. Лида отобрала его у них.

Лида по-прежнему вела себя также демонстративно, вы­ставляя себя, громко разговаривая, жестикулируя руками и вертясь, как юла. С ней просто невозможно было, например, ехать в трамвае или троллейбусе. Она привлекала к себе внимание всех, и Виктору было страшно неловко за нее. Ослепление красотой, заставившее Виктора сдаться под ее напором, все же стало проходить. Она, оче­видно, почувствовала это и не пришла на очередное свидание. После этого их связь прекратилась. Так закончилось первое ослепление у Виктора женской красо­той. Навязчивое демонстрирование красоты не всегда идет на пользу тем, кто это делает. Как-то при встрече с ее подругами они посоветовали Виктору не очень расстраиваться от разрыва с ней. Эта их писаная красавица долго с одним и тем же парнем не встречается. Потом он встречал ее летом на каникулах в горсаду в Мариуполе в окружении компании ребят. Поздоровавшись и обменявшись парой нез­начащих фраз, они разошлись, как будто между ними ничего и не было. Виктор об этом нисколько не жалел, поняв, что Лида является одной из тех местных красавиц, которыми славятся все приморские города. Виктор еще до войны насмотрелся на таких девиц на пляже, его постоянном тогдашнем место­пребывании.

Однажды тогда он прослушал на пляже лекцию у такой девицы о женском теле и его органах, в том числе и половых. Толкаясь на пляже, малолетние пацаны, в том числе и Виктор, обратили внимание на сидящую на песке пару молодых людей. Де­вушка объясняла парню все эти премудрости о женском теле с демонстрацией на себе всех деталей и органов. Пацаны тут же, окружив эту пару и распластавшись на животах вокруг них, подперев головы руками, с огромным вниманием стали постигать очень интересные вещи. Парень вначале попытался разогнать эту шпану, но, увидев бесполезность этой затеи, оставил их в покое. Дальше они уже вместе слушали новоявленную лекторшу по женским делам.

После завершения теоретической части, как она вырази­лась, предложила парню пойти к ней и пройти практические занятия по этой части. Они, видно, были незнакомы и встретились впервые только на пляже. Парень отка­зался и не поддался на ее уговоры. После ее ухода один из пацанов подвел итог прослушанной лекции, безапелляционно заявив парню:

— Ну и лопух ты все-таки, такая баба, а ты не захотел!

На что парень назидательно ответил:

— На такой, не зная ее, и подцепить можно все, что угодно, а мне завтра в армию надо призываться.

Виктор не знал, что можно подцепить у такой красивой девушки, но к парню от­несся уважительно.

К тому времени Борис, не разделявший Викторовых танцулек, окреп окончательно после ранений и стал лидером гимнастов института.   Виктор и Саша страшно болели за него и всегда сопровождали на всевозмож­ных спортивных соревнованиях. Виктору так и не удалось овладеть ни одним спо­ртивным гимнастическим снарядом. У него ничего не получалось, и он после маха никак не мог выйти на вытянутые руки ни на перекладине, ни на брусьях.  Саша, ви­дя это, даже и не пытался делать подобное, да к тому же он стал склонен к полно­те и у него была не такая уж и спортивная фигура, чего не скажешь о Викторе, но и она ему не помогала в гимнастике.

После возвращения с фронта Борис продолжал переписку с Олей и поехал к ней в Москву только в зимние каникулы. До этого летом он усиленно готовился к поступлению в институт и никак не мог вырваться к ней. В  письмах она намека­ла, что не может понять такой выдержки у Бориса и отказа от встречи после стольких лет разлуки. Когда Борис поступил в институт, она была очень рада и со­общала, что с нетерпением будет ждать начала зимних каникул.

В первые же зимние каникулы Борис не поехал даже к своим родным и отправил­ся в Москву к Оле, где он не был с 42-го года после излечения от ранения. Оля вст­речала Бориса на Курском вокзале и очень боялась, что может не узнать его, несмотря на то, что они обменивались фотографиями. В толпе выходивших с поезда они издали увидели друг друга и устремились навстречу, расталкивая людей и ни­кого не замечая. Бросившись в объятья, они долго стояли, прижимая друг друга. Борис чувствовал, как Оля тихо плачет. Он еще сильнее при­жал ее к себе. Они долго стояли, обнявшись, и люди с добрыми улыбками проходили мимо, оборачиваясь и провожая их теплыми взглядами. После этого они только кре­пко поцеловались. Это была безграничная радость двух любящих сердец. По прибытию в Москву Оля сразу же представила Бориса своим родителям, и они приняли его как своего. Все каникулы в их доме царило радостное настрое­ние. Борис остановился у той же хозяйки на Филях, у которой он жил с суетли­вым капитаном после лечения в госпитале.

Летом Борис съездил на неделю к своим родителям и затем уехал в Москву к Оле и пробыл у нее все лето. Он переехал жить к ее родителям и уже  рассматри­вался ими как зять. Оля взяла отпуск, и они проводили время, гуляя везде, но больше в Филевском парке, который стал для Бориса своим после прошлого нахож­дения в Москве. Не пропускали они и новых кинофильмов, интересных спектаклей и основных московских музеев. Оля по-прежнему работала в роддоме Грауэрмана на Арбате. Его сотрудники вернулись в родные стены после окончания войны и занимались своим привычным делом.

Оля подумывала оставить работу и поступить в институт, но не решалась. Многое уже забылось из средней школы. Борис настаи­вал и предлагал свою помощь в подготовке, но им было не до этого. Они обсужда­ли, как им быть дальше. Оля считала, что им нужно расписаться уже сейчас, а Борис считал, что нужно подождать. Он не мог содержать семью, будучи студентом, а нах­лебником у кого-либо он не хочет быть. Оля это понимала, соглашалась и все же настаивала на своем. Расхождение во взглядах по такому немаловажному вопросу несколько омрачило их отношения, но им хватило ума и выдержки, чтобы не довести их до разрыва. Они молчаливо отложили его решение, прекратив разговоры на эту тему. После этого Оля предложила Борису перевестись в Московский авиационный ин­ститут. Борис, подумав, согласился, что это стоящая мысль и ее нужно иметь в виду.

 В это же время Саша с Виктором занялись заработками весьма необычным, но бо­лее реальным методом, чем Саша занимался в Троицке, играя на фанерке с костяш­ками у инвалидов. Саша при всяком удобном случае выдвигал различ­ные идеи о заработках. Приобретенная им  рабочая косточка давала о себе знать и здесь, в сту­денческой среде.

До войны, занимаясь в спецшколе, Саша соорудил из фанеры фотоаппарат, купил в аптеке линзы и из них сделал к нему объектив. Снимки получались довольно сносными. Этим фотоаппаратом он делал снимки в Москве и Ленинграде, куда он был направлен на эк­скурсию как отличник боевой и политической подготовки и как бравый помкомвзвода школы. Его так называли за зычный и певучий голос. Родите­ли, видя его успехи, купили ему фотоаппарат «Лейка» ко дню рождения, так же как родители Виктора стали давать ему деньги на художественные краски. «Лейка» явля­лась царским подарком и была до войны большой редкостью у студентов.

Саша предложил использовать служебное положение его матери, которая работа­ла заведующей детского сада. Она должна была разрешить им фотографировать де­тей, а затем предложить родителям купить фотографии их детей. У Виктора лучше получалась композиционная съемка, и они разделили обязанности. Виктор фотогра­фировал, а Саша проявлял пленки и печатал снимки. У них быстро пошло дело, и они хорошо подзаработали. Но, как говорится, их погубила жадность. Очень быстро они насытили рынок, и спрос практически прекратился.

После потери заработка на фотографировании детей Виктор вспомнил о своих заработках рисованием в Омске. Подобные щиты с карикатурами рисовать было негде и некому.  Виктор решил попробовать рисовать картины и сда­вать их в комиссионный магазин. Он нарисовал копию соснового бора своего люби­мого Шишкина, купил широкий багет, сделал богатую раму и понес в комиссионный на улице Свердлова.   Приемщик полюбовался картиной, высоко оценил выполненную копию, но принять картину на комиссию категорически отказался, приняв Виктора за студента художественного института. Он заявил, что они принимают только ста­ринные картины, а то студенты могут завалить их своим товаром и они превратятся в магазин ширпотреба.

Эта картина потом поменяла многих владельцев. Она была  больших размеров и не во всех квартирах подходила к месту, поэтому она и возвращалась к создателю. В итоге, спустя многие годы, она нашла свое место на даче у Виктора. Провисев несколько десятилетий, она в конце концов потрескалась и осыпалась. На ней Вик­тор применил грунтовку из мучного клейстера, которую больше никогда не исполь­зовал. После длительного перерыва в рисовании он переписал ее уже соб­ственной картиной на среднерусскую тему, конечно, с речкой и своей фигурой у реки с большой рыбиной в руках.

К тому времени жизнь в стране налаживалась, и положение студентов стало улучшаться. Стали иными и развлечения. Саша и Борис начали почти регулярно по­сещать открытую музыкальную раковину в саду Шевченко. Симфонический оркестр исполнял произведения симфонической музыки и очень часто популярные мелодии из классических произведений. Ребята приобщили и Ви­ктора к посещению музыкальной раковины. Со временем это стало и для него при­ятным времяпровождением. Ему нравилось под звуки этой серьезной музыки погружаться в свои мысли и плыть по течению. Отвлекал оркестр от мыслей только тогда, когда музыка переходила в своем звучании от плавного хода к бравурному, сильном зву­чанию. Под музыку очень хорошо думалось. Популярные мелодии, конечно, думать не давали, их Виктор слушал с удовольствием. Это увлечение продолжалось всего один сезон, но оно оставило хороший след у них.

Иные ребята стали больше баловаться выпивкой. Один студент, сильно выпив, ехал в троллейбусе и ему не понравилась шляпа впереди сидящего человека. Он категорически потребовал ее снять. Это требование, вылившееся в дикую форму, переросло в скандал, и студент оказался в милиции. Он был не на плохом счету в институте, и руководству пришлось приложить немало усилий, чтобы вызволить этого противника шляпы. Такие выходки были  достаточно безобидным проявлением студенческих вывертов. Были случаи и посерьезнее. Обычно это проис­ходило после выдачи стипендий.

Получив стипендии и не ощущая острой потребности в пище, как это было во время войны, студенты, как правило, заключали всевозможные мыслимые и немысли­мые пари. Обычно спор шел на то, кто больше выпьет или съест чего-либо. Одно со­ревнование по «съеданию» чуть было не окончилось трагически. Спор был на съе­дание пирожных — трубочек, заполненных кремом. Если спорящий не съест оговоренное количество трубочек, то оплачивает пари и съеденное количество пирожных. Эти пирожные на рынке у торговок были дешевле, чем в магазине, и ребята отправились на Благбаз. Прямо рядом с одной из таких торговок началось поедание.  Не доходя и до половины условленного количества трубочек, с парнем начало твориться не­ладное. Губы, а потом и все лицо начало синеть и по лицу пошли судороги. Парень потерял сознание и упал на руки подхвативших его ребят. Они бегом от­несли его в дирекцию рынка, откуда его увезла вызванная «скорая помощь». С трудом его откачали и спасли ему жизнь. У торговки был некачественный крем, и парень получил тяжелейшее отравление.

Другие случаи были не лучше, конечно, но не с таким трагическим концом. Напри­мер, кто больше выпьет пива за два часа, не бегая в туалет. Проспорив­ший оплачивает все выпитое пиво. Или выпивший единым махом пол-литра водки без закуски должен через десять минут пройти по бордюру тротуара на оговорен­ное расстояние и не свалиться с него. Были и всякие другие споры. Но никто из троих друзей не принимал участия в этих турнирах ни в качестве участника, ни в качестве зрителя, считая все это крайним проявлением бурсачества.

Студенты занимались не только такого рода развлечениями, но и весьма полез­ными делами на различного вида субботниках, включая и восстановление своего института в Померках. В городе на субботниках они работали в основном на рас­чистке развалин рядом находившегося театрального института. На всей Сумской улице это здание оказалось единственным полностью разрушенным, так же как и располагавшийся недалеко обком партии напротив громадной, самой большой в Ев­ропе площади Дзержинского. Находившийся между ними строительный институт ос­тался цел, а эти два здания оказались разрушенными. Обком восстановили, а теат­ральный институт разобрали с помощью студентов. Они же на его месте насадили молоденьких деревьев, которые затем выросли и образовали сквер вокруг фонтана, сооруженного затем на месте театрального института. Фонтан был сооружен в ви­де ниспадающей широкой плоской струи воды, за что получил название Зерка­льная струя и стал одной из достопримечательностей города.

К концу четвертого семестра на Виктора навалилось большое несчастье. У отца обнаружили рак. В Мариуполе у него удалили полипы в носу, и в тот же день, не став ожидать пассажирского поезда, он поехал домой в Волноваху в открытом тамбуре товарного поезда и застудил совсем свежую ранку. Через некоторое время ранка загноилась. Взятая из нее пунция показала, что опухоль злокачественная. Так, из-за пустяка, судьба обрекла самого дорогого для Виктора человека. Для всех это был страшный удар, а отец держался внешне, как будто ничего и не про­изошло. Никто не знает, чего это ему стоило.

Вскоре отец приехал к Виктору в Харьков с направлением на операцию в город­ской онкологический центр. Оперировал отца замечательный хирург Натанзон. Он перерубил переносицу, отвернул нос в сторону, удалил всю его внутреннюю поло­сть, а затем пришил нос на прежнее место. Операция прошла настолько успешно, что с течением времени не видно было даже, что нос отрезался. На переносице остался только след как будто от очков. Операция прошла успешно не только внешне, но, главное, по своему качеству. Через десять лет его даже сняли с наблюдения и демонстрировали как случай полного излечения рака хирургическим путем. Но потом жизнь показала, что рак не так-то просто победить.

В период болезни отца и у Виктора сдало здоровье. От переживаний за судьбу отца у него появились периодические резкие боли в животе. В студенческой кли­нике определили гастрит. Психологическая нагрузка, переживания за отца и нерв­ный стресс сделали свое дело, и наиболее слабое звено в организме не выдержало. Виктор сел на диету и пил желудочный сок.  По справке из поликлиники его прик­репили к студенческой городской диетической столовой, где обеды были повкус­нее, чем в институтской столовой, несмотря на то, что они были диетическими. Главное — они были бесплатными. Боли начали постепенно стихать, а здесь и у отца дела пошли на поправку. Но боли периодически давали себя знать, и иногда Фима Шраго тащил его прямо на себе домой из танцев в клубе НКВД.

Спустя много лет, когда у него при очередной сильной стрессовой ситуации вновь появились желудочные боли, в ведомственной поликли­нике, уже далеко не студенческой, его обследовали более обстоятельно и установили на­личие язвенных каверн двенадцатиперсной кишки, вновь открывшихся на старом месте. Тогда, в студенческие годы, оказывается, был не гастрит, а язвенная болезнь, и каверны зарубцевались без хирургического вмешательства. Они не давали о себе знать многие годы.

Летом все студенты выехали на производственную практику. Практика после пер­вого курса, как упоминалось, была летом по военной кафедре и проходила на ин­ститутском аэродроме в Померках рядом со старым восстанавливаемым институтом. После окончания военной подготовки, тем, кто не имел воинского звания, было присвоено первое офицерское звание. Пос­ле второго курса летняя практика проходила на местном авиационном заводе, ко­торый только восстанавливался после разрушений, причиненных оккупацией. Этот за­вод, как и сам авиационный институт, имеет примечательную историю и на ней сле­дует остановиться, но несколько позже, чтобы не нарушать канву повествования.

Студентов в основном сосредоточили в конструкторском бюро  по разбору документации и очистке астролонов, представлявших собой жесткие полимерные прозрачные листы с нанесенными на них тушью чертежами различных деталей. Это были так называемые плазы. Астролоны привезли из Германии, и их нужно было очищать от немецких чертежей, чтобы затем на них наносить наши чертежи. По этим плазам делались шаблоны для изготовления деталей. Астролоны в нашей промышленности так и не нашли широкого применения. Плазы вычерчивались и до сих пор вычерчиваются на металлических листах, покрытых соответствующей крас­кой.

Практика после третьего курса проходила на Казанском авиационном заводе, который сформировался во время войны после эвакуации Московского авиационного завода в Филях. В Казани шло изготовление ново­го послевоенного бомбардировщика Туполева ТУ-4, скопированного со знаменитой американской летающей крепости  В-29, о чем рассказ будет позже.

Приехавшие студенты расположились в общежитии местного авиационного институ­та и в первый же день отправились купаться на Волгу, переправившись на остров Маркиз. Там у студентов произошла страшная драма. Утонул их студент Володя Карпман. Он со студенткой, его подругой Марией Елькиной, отошел в сторону от группы купающихся, и Мария вошла в реку, не увидав, что попала в водово­рот. Мария стала тонуть и подняла крик. Володя бросился ее спасать. Он вытолк­нул Марию из водоворота, а сам не смог справиться с ним и тот увлек его в свою пучину, унеся тело в волжские глубины. Тело Володи так и не нашли. Удивительно, что местные власти не закрыли это место для купания, огородив его или по крайней мере хотя бы поставив табличку с предупредительной надписью.

Трагическая гибель приехавшего студента всколыхнула местные власти в городе, где с сочувствием обсуждали этот дикий случай. Так горько начиналась у них практика. На заводе встречали ребят с вопросом:

 — Это у вас утонул парень?

Им и так было тяжело, а тут еще эти бестактные вопросы. Несколько дней студен­тов колотило от волнений, и начало практики затянулось. Долго потом не прохо­дило у них тягостное настроение от произошедшей трагедии.

Виктор за это время по справке прикрепился к заводской диетической столовой и питался там также бесплатно. Обеды по своему качеству были далеко не те, что были в студенческой диетической столовой в Харькове, и это вызывало добродуш­ное подтрунивание друзей над Виктором.

На заводе Виктора направили в цех сборки центральной части фюзеляжа самолета, в котором располагался бомбовый отсек. Для крепления кассет с бомбами в верх­ней части фюзеляжа проходила продольная балка. После выемки фюзеляжа из сборо­чного стапеля эта балка проседала вниз. Виктору поручили разобраться с этим яв­лением и найти причину.

Виктор, поразмыслив, пришел к выводу, что если балка проседает, то на нее дей­ствуют какие-то внутренние силы. Следует найти причину их появления. Из разго­воров с рабочими он выяснил, что при установке этой балки в стапель они ее не­сколько подтягивают вверх, чтобы закрепить  в среднем фиксаторе. Стало ясно — средний фиксатор установлен неверно и у него имеется превышение над крайними фиксаторами. Вот рабочие и деформируют балку, создавая в ней внутренние напря­жения, под воздействием которых балка и перемещается вниз. После перестановки фиксатора деформации балки прекратились. Это была первая практическая работа Виктора в области самолетостроения.

Опытным производственникам не составило бы труда найти этот дефект. Но цехо­вым работникам было не до этого. Завод широким фронтом вел освоение производст­ва такой сложной машины, какой являлся ТУ-4. Завод лихорадило, и цеховики не ус­певали устранять многочисленные прорехи, которые возникали то здесь, то там. Вот они и загрузили подвернувшегося студента, чтобы не мешал работать. Когда они увидели, что этот парнишка самостоятельно справился с задачей, хотя и не такой уж сложной, его стали привлекать к решению и других технологи­ческих вопросов. К окончанию практики Виктор уже работал как заправский цеховой технолог, освоив оформление и прохождение необходимой технологической докумен­тации.

К концу практики у студентов произошло еще одно событие, слава богу, не тра­гическое, а больше комическое. Местные студенты из Казанского авиационного института вызвали приехавших студентов на товарищеский матч по футболу. В течение нескольких дней шла подготовка и тре­нировка ребят, которые, кроме как во дворе в детстве, больше мяч не гоняли. Вик­тора определили стоять в воротах, обнаружив у него неплохую реакцию. В волейбол он играл лучше на задних линиях. На матч собрались многие местные студенты. Приехавшие проиграли, но к Виктору претензий не было. Как говорится, победила дружба. Потом, уже приехав в институт, Виктор начал посещать футбольную секцию и стал играть вратарем вначале в факультетской команде, а потом и в сборной ин­ститута. У него неплохо получалось, и он иногда брал даже пенальти. На каникулах у родителей купил себе бутсы с гетрами и все время проводил днем на стадионе на тренировках с местной футбольной командой, а по вечерам играл в волейбол. Даже в Мариуполь стал меньше ездить.

За время практики в Казани ничего не было сказано о Борисе и Саше.  Дело в том, что в Казани их уже не было. Они еще до этого оставили институт. В  конце шестого семестра некоторых студентов третьего курса начали приглашать в рай­ком комсомола на собеседование. В райкоме предлагали перейти в местный универ­ситет на факультет строения вещества.

После взрыва американцами ядерных бомб в Японии к концу войны было ясно, что не за горами то время, когда атомная бомба появится и у нас. Нужно было создавать атомную промышленность, и для этого необходимы были соответствующие специалисты. Поэтому в крупных униве­рситетских городах и образовывались факультеты для ускоренной подготовки инженеров-физиков из числа студентов старших курсов технических институтов этих городов. Переводили в университет на четвертый курс с обещанием выпустить через два года с инженерными дипломами.

На собеседование приглашалась и наша троица. Борис и Виктор сразу же отказа­лись. Их не прельщала работа атомщиков, сопряженная, как они считали, с большой опасностью облучиться. А Саша заколебался, не говоря о побудительных мотивах. Ребята могли только догадываться. Саша дружил с одной весьма энергичной сту­денткой из их группы Маиной Степановой. Дружба их протекала неравномерно. То они ссорились, то мирились. В это время они были в ссоре и, как видно, доволь­но крупной. Очевидно, Саша задумал насолить ей и уйти из института. Вообще Саша был добродушным человеком и часто не мог устоять под напором Маины по тому или иному вопросу. На этот раз он, очевидно, решил упереться и «закусил удила». Ребятам он ничего не говорил и дал согласие на перевод. В группе это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Все теперь обсуждали перспективу их дружбы. Как бы там ни было, а Саша из института ушел. Следует отме­тить, что они в конце концов поженились к окончанию своих вузов.

Через некоторое время после завершения набора на ядерный факультет стали опять приглашать в райком комсомола. На этот раз приглашали только тех, кто сдал госэкзамены по иностранному языку на пять. Приглашали как ребят, так и девушек. Виктор сдал английский язык на пять благодаря своевременным трудам его обожаемой Шнее. Борис также сдал на пять. Их обоих пригласили в райком в числе других студентов.

Вел беседу седовласый полковник. Он предложил переехать в Москву и поступить в специальное военное учебное заведение с зачислением в кадры Советской Ар­мии. Принимать будут на четвертый курс с последующей учебой в течение двух лет. По окончании учебы им будет выдан диплом инженера той специальности, по которой они учились в своих институтах, и будет присвоено очередное воинс­кое звание. Они будут в совершенстве владеть двумя иностранными языками и ра­ботать в специальном военном учреждении. Виктору стало сразу понятно — будут готовить для технической разведки. Это его никак не прельщало, и он тут же и категорически отказался. На этот раз дрогнул Борис. На занятия он пришел молча­ливый и на вопрос: «Ну как»? — только ответил: «Надо думать».

Два года летних каникул Борис проводил в семье Оли, и дальнейшее положение неопределенности в их отношениях становилось неприличным. Борис это понимал. Но входить в семью других людей в положении студента он никак не мог. Возраст не позволял. Сейчас представлялась возможность войти в их семью обеспеченным че­ловеком в чине капитана  и вскоре маячило звание майора. Есть над чем подумать. В итоге Борис уехал в Москву. Так Виктор остался один. С Сашей он часто видел­ся, а с Борисом они переписывались. Ни Саша, ни Борис ни словом не упоминали о характере их учебы, а Виктор, понимая, и не расспрашивал.

Виктор жил активной студенческой жизнью, неплохо занимался, играл в волейбол и футбол, рисовал и иногда потанцовывал все-таки на танцах в своем клубе. Поли­тикой он не интересовался и был вполне благовоспитанным комсомольцем, поддер­живающим все решения партии и правительства. Но когда разразился югославский скандал и Сталин обвинил Тито в отступлении от социалистических принципов и в национализме, у Виктора второй раз появилось сомнение в правоте действий Ста­лина. Он не понимал, как можно так обвинять человека, не жалевшего жизни в бо­рьбе с фашизмом. У всех еще свежо было в памяти мужество югославского народа, проявленное в этой борьбе. И на этот раз Виктор не стал ни с кем делиться сво­ими сомнениями.

Жизнь в стране налаживалась и входила в нормальное русло. Шло активное воз­рождение разрушенного войной хозяйства в районах, подвергшихся оккупации. В се­ла вернулись солдаты, и сельское хозяйство начало подниматься. Отменили карточ­ки, и началась свободная торговля. В магазинах еще мало что имелось, но это можно было купить свободно без карточек. Промышленность еще не перешла окончательно на изготовление мирной продукции, поэтому промышленных това­ров было мало.

Провели денежную реформу и заменили деньги на новые, которые были красивее старых, но значительно больше по размерам и это вызывало неудобства. Карманы, бумажники и кошельки битком набивались бумажными деньгами, но люди были до­вольны отменой карточек и обменом денег. Становилось меньше спекуляции, барахолки на рынках стали сокращаться, а сами рынки стали приобретать более цивилизованный вид. Общественная жизнь в стране четко организовывалась, контролировалась и держалась в руках партией.  Это со­здавало спокойствие и уверенность в массах, несмотря на имевшиеся значительные трудности послевоенного восстановления, чего нельзя было сказать о международ­ных отношениях, напряжение в которых все время возрастало.

Прошло уже более двух лет после фултонской речи Черчилля,  в которой он опреде­лил СССР как главного противника западной демократии и тем самым положил на­чало холодной войне. Началась политическая борьба за страны Восточной Европы, в которых еще находились наши войска после освобождения их от гитлеровской ок­купации. Балканы были «сахарной косточкой» для Черчилля, и недаром он добивал­ся открытия второго фронта именно на Балканах, стремясь первым войти в эти страны. Поэтому наличие советских войск в восточноевропейских странах являлось «костью в горле» у Черчилля, и он любыми методами хотел избавиться от нее. Нес­мотря на то, что Черчилль уже не находился у власти в Англии, он по-прежнему ос­тавался политическим лидером Запада и с ним считались.

Правительство СССР понимало, что оставаться долго в этих странах наши войска не смогут, кроме Германии, где их нахождение определено международными согла­шениями. Для того чтобы вывести войска из Балкан, нужно было позаботиться о со­здании правительств в этих странах, которые были бы лояльны к нашей стране. Эти страны стали называть странами народной демократии, и в них с нашей стороны была проведена грандиозная работа по формированию обществен­ного климата на социалистической основе и образованию соответствующих правительств.

Виктор вначале не понимал, как в стране, сформировавшейся и жившей при капи­тализме со сложившимся определенным общественным сознанием, можно насадить сверху понятия, нормы жизни и идеологию социализма. Ведь люди в этих странах родились и выросли в условиях травли и клеветы на СССР при всемерном разду­вании имевшихся у нас недостатков. Как они смогут воспринять те изменения в их сознании, которые им будут навязаны извне и за такие исторически неболь­шие сроки. Он не находил ответов на эти вопросы, задаваемые самому себе, но ни­где не высказывал их вслух. Он не сомневался в правильности социалистических идей, но не понимал, как их можно насадить сверху да еще в такие короткие сроки.

Со временем, размышляя, он пришел к мысли, что провозглашение этих стран стра­нами народной демократии, а не социализма позволит постепенно решать именно проблему изменения общественного сознания в сторону социализма. О переходе к социализму у них можно будет говорить уже потом, когда соответствующие правите­льства создадут нужный общественный климат в этих странах.

Помимо ведущейся политической борьбы, началась подготовка военного противо­стояния Запада и Востока, вылившаяся затем в создание на Западе военного блока НАТО, а на Востоке — Варшавского договора. Борьба за страны Восточной Европы и включение их в орбиту влияния СССР отодвигали на Запад границы соприкоснове­ния со странами НАТО и, главное, расширял базу социализма в Европе. В этом руко­водители СССР видели главный долг перед народами нашей страны и освобо­дившихся стран Европы и всего мира.

ПРОЕКТ КОНКУРСНОГО САМОЛЕТА

Четвертый год в институте начался с чтения специальных курсов по проекти­рованию, расчетам и производству самолетов. Общеобразовательные инженерные дис­циплины были закончены на третьем курсе. Новые предметы были уже значительно ин­тереснее.  В первые дни занятий удивили лекции по аэродинамике. Преподаватель Борисенко выводил на доске, выписывая с бумажки, формулу циркуляции вокруг кры­ла. Выводил в течение двух лекций, и когда закончил, то с облегчением вздохнул. Студенты сразу же  обеспокоились — что же это, и им нужно будет выводить эту формулу на экзамене, но уже без бумажки? Борисенко добродушно успокоил, что выводить не придется. Он дал подробный вывод с тем, чтобы показать методологию  в решении такой задачи. Этот подход очень пригодился Виктору при дипломном проектирова­нии.

Кафедру конструкции самолетов возглавлял профессор Иосиф Григорьевич Неман. Он был кумиром студентов, хорошо знавших историю ХАИ, которую он сам же и оли­цетворял. Особенно студентов прельщала его конструкторская деятельность в ин­ституте. Очень интересно и увлекательно было слушать лекции Немана, но законс­пектировать их в полном объеме оказалось практически невозможно. Это были не лек­ции, а рассуждения и поиск наиболее оптимальных решений той или иной конструк­торской задачи. Он давал логику поиска такого решения, а не конкретное решение. Еще тяжелее было сдать ему экзамен по теории проектирования самолета.

На экзамене он запускал в аудиторию сразу всю группу и всем одновременно раздавал билеты. При этом тут же разрешал их читать, и если кому-либо не понравились вопросы, то разрешал выбирать тот билет, который понра­вится. Они для него не имели никакого значения для оценки знания студента. За­тем он отпускал всех на два часа готовиться к экзамену  по выбранным студен­тами билетам. На экзамен можно было принести из библиотеки книги, журналы и лю­бую иную литературу, включая и конспекты лекций. При этом не имело значения, ка­кие конспекты принес студент — свои или чужие или те и другие одновременно. Ли­тературу можно было подобрать по содержанию каждого вопроса, имеющегося в би­лете. И вот начинался экзамен. Вначале нужно было показать все, что подобра­но из литературы по каждому вопросу, и дальше разговор шел только по этим пер­воисточникам. Нужно было продемонстрировать уровень понимания того, что было в принесенной литературе. Естественно, что этот, с позволения сказать, экзамен, а на самом деле углубленная техническая беседа уходила далеко за рамки содер­жания тех вопросов, которые послужили исходной базой для беседы.

Неман учил работать с литературой, а не зазубривать формулы и длиннейшие уравнения, как это было, например, по аэродинамике. При этом он и сам знакомился с той литературой, которую приносили студенты и которая иногда не попадалась ему. Подо­бным экзаменом он пополнял и свои знания. Неман постоянно подчеркивал мысль, что институт дает первичные знания и исходные положения при решении тех или иных задач. Если заниматься конструированием в полной глубине понимания этого процесса как созидания чего-то нового, а не разработки тривиальной конст­рукции и выпуска рабочих чертежей для ее изготовления, то человеку, занимающему­ся этой деятельностью, придется каждый раз осваивать все новые и новые области знания.

Виктор это прекрасно ощутил на себе в практической деятельности пос­ле окончания института, в процессе многолетней конструкторской рабо­ты в авиакосмической области. Это были  такие дисциплины, как проектирование и расчет теплонапряженных конструкций, полимероведение, контактное взаимодействие твер­дых и жидких тел, электромагнитные и ядерные процессы, техника и методология испытания материалов и оборудования в реакторах и ускорителях, а также ряд других дисциплин. И это является нормальным явлением для любого человека, зани­мающегося творческим трудом в какой бы то ни было области. К сожалению, в инс­титутах редко где учат так творчески работать с литературой, как это делал Не­ман, читая свой курс, а также занимаясь со студентами реальным конструированием при курсовом проектировании, которое он начал практиковать еще до войны.

Чтобы повествование было более полным, следует выполнить ранее сделанное обещание и рассказать более подробно об институте и вообще о пред­военном самолетостроении на Украине.

Зарождением авиационной науки на Украине следует считать 1922 год, когда про­фессор Г. Ф. Проскура, впоследствии академик АН УССР, создал авиасекцию в Харь­ковском технологическом институте (ХТИ) на кафедре гидродинамики, переросшую затем в авиационное отделение механического факультета. Первый выпуск инжене­ров по авиационной специальности состоялся в 1928 году.

В 1930 году по решению советского правительства крупные инженерные институ­ты страны были разукрупнены, и на их базе образовалось более 600 технических вузов различного профиля, а также было открыто более 1500 техникумов. Индуст­риализация страны набирала темпы, и встала задача подготовки оте­чественных инженерно-технических кадров. Проведенное разукрупнение институтов явилось кардинальной реформой высшего образования, в результате кото­рой к середине 30-х годов в стране появилась основная масса инженерно-техни­ческих кадров, обеспечивших создание экономической базы страны, позволившей затем выиг­рать одну из жесточайших войн человечества.

Среди разукрупняемых институтов был и ХТИ, из которого образовалось шесть институтов, в том числе и Харьковский авиационный институт (ХАИ). Выпускник одного из первых наборов ХТИ авиационного отделения Неман  занял место заведующего кафедрой конструкции самолетов ХАИ. Тогда он работал на Харьков­ском авиационном заводе, где главным конструктором был К. А. Калинин.

Свою творческую работу в качестве главного конструктора Калинин начал на заводе в Киеве. Там он разработал и построил свой первый самолет К-1. Это был одномоторный моноплан с высоко расположенным подкосным крылом с двигателем мощностью 240 л.с. Свой первый вылет он совершил 26  июня 1925 года. В 1926 году Калинин со своей группой переезжает в Харьков и становится главным конструктором местного авиазавода. Тогда завод на своем бланке имел длинное название: «Наркомвоенмор. Государственное Всесоюзное объединение авиационной промышленно­сти. Государственный Союзный завод опытного самолетостроения (ГРОС) Сокольни­ки». Калинин подписывал документы так: «Начальник ГРОС. Главный конструктор, ин­женер Калинин» — так высоко было звание инженера, что оно упоминалось в офици­альных документах.

Переехав в Харьков, он начал модификацию К-1. Самолет К-2 как модификация К-1 получился неудачным. А вторая его модификация К-3, проведенная с участием Нема­на, получилась более удачной. Самолет той же схемы имел пять посадочных мест для пассажиров и в 1928 году на международной выставке в Берлине получил зо­лотую медаль. В серию пошел самолет К-4. С тем же двигателем он имел дальность полета 1000 километров со скоростью 174 км/ч. Этот самолет строился в аэросъемоч­ном, пассажирском и санитарном вариантах. Выполнял рейсы в основном по Украине. В 1929 году самолет «Красная Украина» с пассажирами на борту осуществил пере­лет до Иркутска по маршруту протяженностью 10 тысяч километров. Первого мая 1929 года семь самолетов К-4 в групповом полете перелетели Кавказские горы и приземли­лись в Сочи. До этого один К-4 долетел до Алма-Аты за три дня. Так осваивались аэрофлотовские трассы страны отечественными самолетами. В трех модификациях бы­ло построено 22 таких самолета.

18 октября 1930 года состоялся первый вылет самолета К-5. На нем был устано­влен отечественный двигатель М-22 мощностью 480 л.с. Самолет поднимал два члена экипажа и восемь пассажиров. Этот самолет эксплуатировался в Аэрофлоте вплоть до 40-х годов. За 1930—1934 годы было построено 260 таких самолетов. На нем впер­вые был применен управляемый в полете стабилизатор. За создание этого самолета Калинин был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Самолет К-6 был создан для перевозки матриц газеты «Правда» и в 1930 году прошел испытания.

Вершиной творчества Калинина был самолет К-7. Это был самый большой в мире пассажирский самолет того времени и первый самолет в мире, выполненный по схе­ме «летающее крыло». У него не было фюзеляжа в прямом его понимании. Вместо него от крыла шли две хвостовые балки, а экипаж из 12 человек и 128 пассажиров на­ходились в толстом крыле. Самолет имел семь двигателей М-34, каждый мощностью 830 л.с. Размах крыла составлял 53 метров, а длина фюзеляжных балок 28 метров, максималь­ная скорость 204 км/ч, взлетная масса 36 тонн и дальность полета 3300 километров. Один из двигателей был толкающей схемы. Это был самый современный пассажирский са­молет. В военном варианте он представлял собой тяжелый дальний бомбардировщик с бомбовой  загрузкой  10 тонн  и  12  огневыми  точками самообороны.

Помимо оригинальнейшей компоновочной схемы, в этом самолете был реализован ряд новых конструктивно-технологических решений. Его каркас изготавливался из хромо-молибденовых труб, впервые были применены серворули. На земле всех пора­жали колеса шасси диаметром 2 метра. Впервые они были баллонного типа, кото­рые наша промышленность уже тогда смогла изготовить самостоятельно.

Самолет был спроектирован в 1930 году. В 1931 году Реввоенсовет СССР утвер­дил проект К-7 и принял решение о его строительстве. На Харьковском авиазаводе для его сборки был построен специальный корпус. Рабочие чертежи были переданы в производство в октябре 1932 года, а 29 мая 1933 года самолет выкатили на летное поле. Он был построен всего за восемь месяцев. Для такого гиганта это был мировой рекорд производительности в самолетостроении.

 В это же время Туполев начал разрабатывать свой самолет «Максим Горький», близкий по размерам к самолету К-7. Он был выполнен по тривиальной схеме и не носил в себе каких-либо конструктивных новинок в отличие от К-7. Проектируя свой самолет, Туполев начал писать всевозможные кляузы на Калинина, заявляя, что этот самолет летать не сможет, и обвинял Калинина в авантюризме. Неизвестно, первое это было «писание» Туполева на своих коллег, но известно, что после войны он будет писать и на своего ученика Мясищева. А тогда Сикорский, находясь в США и узнав о проекте К-7, прислал Калинину поздравительное письмо в связи с созданием такого самолета,  заявив, что он преклоняется перед конструкторским талантом Калинина. Это была непредвзятая оценка амбициозно не зашоренного человека

Первый вылет самолет осуществил 21 августа 1933 года. После этого было осуществлено 12 испытатель­ных полетов, в которых самолет показал себя вполне работоспособным. При полете на максимальную скорость 21 ноября хвостовое оперение начало сильно вибриро­вать, разрушилось и самолет разбился. Погибло 15 человек. К сожалению, после этой катастрофы  проект закрыли, а самого Калинина перевели в Воронеж. Такая же судьба постигнет и «Максима Горького». Так наши предвоенные самолеты-гиганты и появились в свет. О самолете Туполева написано и снято на пленку немало, а вот о самолете К-7 в технической и публицистической литературе ничего не пишется. Даже учившиеся после войны студенты в ХАИ ничего о нем не знали, и Неман ничего не рассказывал. А ведь там проявилось новое фи­зическое явление, приведшее к катастрофе, которое было понято значительно поз­же, и были найдены эффективные методы борьбы с ним.

История развития авиации знает немало случаев, когда проявлялись но­вые неизвестные ранее физические явления, приводившие к катастрофам и гибели людей. Они, как правило, возникали с ростом скоростей полета. Так было с вибра­цией крыла при достижении определенной скорости полета, получившего название флаттера крыла, так же как возникавшая вибрация переднего колеса шасси получи­ла название шимми. Примечательно, что оба эти явления исследовал математичес­ким путем впервые наш крупнейший советский ученый Келдыш и  на кончике пера рассчитал и предложил технические меры борьбы с этими опасными явлениями, унесшими немало жизней.

В гибели К-7 проявилось явление вибрации хвостового оперения при достижении определенной скорости и соответствующей компоновке са­молета, получившее впоследствии наименование бафтинг. К бафтингу привел седьмой толкающий двигатель, который был установлен на задней кромке крыла между фю­зеляжными балками. При определенной скорости струя от винта образовывала чередующиеся завихрения, ударявшие с этой же периодичностью по хвостовому опе­рению. Они  и вызывали его вибрацию, на действие которой оперение не рассчитывалось. К сожалению, в историографии авиации не приводится случай с К-7 как случай впервые проявившегося в авиации бафтинга хвостового оперения.

Судьба Калинина так же трагична, как и К-7. Калинина в 38-м году арестовали, и он оказался единственным из больших технических специалистов, которого расстреля­ли. Всех других потом выпустили, и они с успехом для страны трудились каждый на своем поприще. А вот Калинина за что-то расстреляли. К истории об арестах видных технических специалистов перед войной еще вернемся, как и вообще к мас­совым предвоенным арестам и расстрелам, составивших одну из мрачных и тяго­стных страниц советского  периода.

Не менее примечательна и история самого Немана. Он выходец из семьи столяра. Вступил в 1920 году добровольцем в Красную Армию и служил политработником. В 1926 году, будучи студентом 4-го курса, поступил копировщиком в опытный отдел Харьковского авиазавода, где был главным конструктором Калинин. Последователь­но, после окончания института, занимал должности чертежника, начальника констру­кторской бригады, начальника отдела и затем заместителя главного конструктора. Кафедрой в институте заведовал по совместительству.

После ухода Калинина занял должность главного конструктора завода. Неоднократно был в заграничных ко­мандировках начиная с 1929 года, когда посетил  в Берлине  международную выставку. Как член Государственной комиссии по изучению авиатехники, четыре месяца пробыл в США в 1935 году, а затем во Франции. В начале 1938 года утвержден в ученом звании профессора, а к концу года арестован. В июне 1942 года освобожден из за­ключения.  В заключении находился среди видных технических специалистов, в числе которых был и наш главный ракетчик Королев, находившийся тогда в подчинении у Немана.

Конструкторской работой Неман занялся, будучи еще студентом, когда посту­пил к Калинину в качестве копировщика чертежей. Его недюжинные способности быстро проявились в работе, и его конструкторский талант креп от года к году. Неудивительно, что всего через три года после окончания института в 1928 году он стал заместителем Калинина. Так же понятно, почему ин­женеру с трехлетним стажем доверили возглавить в 1931 году одну из профили­рующих кафедр ХАИ.

Придя в институт уже сложившимся конструктором, он не оставил конструктор­скую работу и совместил ее с учебным процессом. При работе в конструкторском бюро на заводе у него сформировалась своя идея и облик принципиально нового пассажирского са­молета. Без всякой раскачки он приступил к его разработке с помощью студентов, которые выполняли курсовые проекты по тематике этого самолета.

Калининские пассажирские самолеты были подкосные высокопланы. Неман в своем самолете применил только начинавший входить в практику самолетостроения свободнонесущий моноплан с низко расположенным крылом и фюзеляжем сигарообразной формы с хорошим обтеканием. К этому добавилась гладкая обшивка, которую приме­нил Неман вместо широко распространенной тогда алюминиевой гофрированной обшив­ки. Этот самолет получил индекс ХАИ-1. Обшивка крыла, фюзеляжа и опе­рения была выполнена из фанеры. Самолет вмещал семь пассажиров. Начали его про­ектировать в 1932 году, а через полтора года  взлетел первый экземпляр этого самолета, который затем стал знаменитым на всю страну. Начиная с 1932 года по­стройка этих самолетов велась на Горьковском авиационном заводе, а  затем на авиационном заводе в Киеве.

К 1934 году максимальная скорость самолета была доведена до 324 км/ч, что было соизмеримо со скоростями истребителей того времени. Это произвело фурор в авиационном мире. О нем начали говорить и писать в большой прессе. Для этого самолета Неман разработал и применил впервые в Европе убирающееся шасси в по­лете. Также было достигнуто высочайшее аэродинамическое качество и не в после­днюю очередь за счет гладкой обшивки. Кроме того, на этом самолете летчика упря­тали под остекленный фонарь.

На первых самолетах ХАИ-1 летчик сидел в открытой кабине, как это было распространено тогда в авиации. Все это дало блестящие ре­зультаты. За создание этого самолета Неман был награжден орденом Красной Звез­ды. Самолет ХАИ-1 имел отечественный двигатель М-22 мощностью 480 л.с. и раз­вивал рекордную скорость полета. По этому показателю самолет занимал первое место в Европе и второе в мире. В прессе отмечалось, что этот самолет по своим летно-техническим характеристикам превосходит все самолеты гражданской авиа­ции страны и ставит нас в один ряд с передовыми странами.

Учитывая достигнутые Неманом результаты при создании первого же самолета, по решению правительства при ХАИ образовывается свое конструкторское бюро. Таким образом, на авиазаводе было конструкторское бюро под руководством Калинина, а в ХАИ под руководством Немана, где в полную силу развернулись его творчес­кие способности.

В 1934 году Неман создает бесхвостый самолет в параллель с летающим крылом К-7 Калинина. Этот самолет, получивший индекс ХАИ-4, был предназначен для изучения динамики полета самолета такой необычной схемы. До этого строи­лись только планеры бесхвостой схемы. Двигатель М-11 располагался за кабиной летчика. За сиденьем летчика располагалось еще два кресла для пас­сажиров.

В 1936 году разрабатывается скоростной двухместный разведчик — легкий бом­бардировщик ХАИ-5. Имея мотор меньшей мощности, он развивал скорость на 100 км/ч больше, чем самолет- разведчик этого типа, находящийся на вооруже­нии. Этот самолет пошел в серию с 1939 года под индексом Р10, когда Неман уже находился под арестом. На Харьковском авиазаводе перед войной было построено 490 таких самолетов. В том же году был построен самолет ХАИ-6 этого же класса, который показал скорость 429 км/ч, что явилось мировым рекордом для самолетов с экипажем из двух человек. На этих самолетах Неман разработал и впервые применил винты с управляемыми в полете лопастями. Такие винты получили наименование винты с изменяемым шагом.

В процессе работы над самолетами ХАИ-5 и ХАИ-6 у Немана сформировалась главная идея его жизни — создание нового типа боевого самолета — самолета-штур­мовика. Его облик он сформировал в 1936 году в проекте самолета-штурмовика и воплотил в разработанном им первом нашем самолете-штурмовике ХАИ-52, кото­рый строился с 1939 года, когда Неман уже был в тюрьме.

После этого по инициативе Сталина был объявлен конкурс между Сухим, Неманом и Петляковым на проектирование более совершенного штурмовика. Неман уже сидел в тюрьме, и его КБ дорабатывало проект ХАИ-52 под требования конкурса, а Сухой разрабатывал свой Су-2. Петляков вышел из конкурса и сосредоточился на своем пикирующем бомбардиров­щике Пе-2, в который он срочно переделывал свой проект высотного двухмотор­ного истребителя. Проект конкурсного штурмовика назвали «Иванов».

Ильюшин не участвовал в конкурсе, но спроектировал свой знаменитый Ил-2, ко­торый успешно прошел летные испытания, но в серию не запускался и был запу­щен только после того, как стало ясно, что конкурсные проекты задерживаются в своей разработке. Уже во время войны стало ясно, что Ил-2 не во всем отвечает требованиям, выдвинутым ведением боевых операций. Ильюшин срочно разработал практически новый штурмовик Ил-10. К этому времени завершил летные испытания штурмовик Су-2, который показал на 30% лучшие данные по скорости и грузопо­дъемности по сравнению с Ил-10. Но Ильюшин заявил, что у Ил-10 использовано 70% деталей из Ил-2 и это решило дело в пользу Ил-10, который и был запущен в серию. На самом деле было использовано не 70%  деталей, а только 30 %. Су-2 появился на фронте только к концу войны.

В своих воспоминаниях Ильюшин признает приоритет Немана в создании штурмо­вика, но к нему добавляет еще и фамилию Иванова, который, как считал Ильюшин, так же разрабатывал штурмовик. Ильюшин, очевидно, не знал об объявленном конкур­се, но слышал что-то об Иванове, причастном к этому делу, и принял его за раз­работчика, не зная, что это было условное имя конкурсного проекта.

За семь лет активной работы, которые отвела ему судьба, Неман разработал семь типов самолетов, два из которых строились серийно при нем, а два пошли в серию после его ареста. Такая творческая отдача в то время мало у кого была из числа главных конструкторов. В прессе отмечалось, что по размаху авиацион­ной мысли, по смелости поставленных проблем, по культуре и качеству строящихся самолетов конструкторы ХАИ вправе претендовать на первое место в стране.

Наряду с разработкой новых самолетов и чтением лекций Неман активно зани­мался научной деятельностью. Он был сторонником максимально широкого примене­ния древесины в самолетостроении, считая, что в грядущей войне дефицит алюми­ния резко сузит возможности массового производства самолетов. В своей настой­чивости он как бы противостоял Туполеву, являвшемуся отцом отечественного ме­таллического самолетостроения из кольчуг-алюминия, разработанного у нас под его воздействием.

Настойчивость Немана в использовании древесины не осталась не замеченной, и уже после его ареста нашла своих сторонников. Проектирование узлов из древе­сины значительно сложнее, чем из металла, поскольку дерево является неоднород­ным материалом, у которого свойства в различных направлениях существенно раз­личаются между собой. Нужны были свои специфические методы расчета на проч­ность, и соответствующие приемы конструирования узлов из дерева.

Перед войной специалистами различных направлений была разработана специальная фа­ра, получившая название дельта-древесина, и клей ВИАМ-Б3 для ее склеивания. Бы­ли разработаны научные основы расчета и конструирования узлов из древесины. Все это в значительной мере способствовало преодолению дефицита на алюминий во время войны. В конструкции крыльев и фюзеляжей многих истребителей в боль­ших объемах использовалась дельта-древесина.

Неман был настолько предан древесине, что даже после войны в конце 40-х годов читал лекции в ХАИ по основам проектирования самолетов с использо­ванием древесины. Он как чувствовал или уже тогда видел, что эта теория крайне пригодится в будущем для композиционных материалов, которые появятся только в конце 60-х годов. Виктор, слушая лекции по древесине, не очень-то им уделял внимания, как архаичному материалу. Но когда сам начал заниматься впоследствии конструированием из композиционных материалов, тогда он смог оценить прозорливость Немана.

В предвоенные годы  Неман начал с самолета ХАИ-1 использовать реальное проектирование как основной метод обучения студентов. После войны институт в Помер­ках лежал в руинах и что-либо подобное проводить было негде. Виктор знал, что на кафедре у Немана велись кое-какие проектные работы по планеру бесхвостой схемы, и он пристроился к ним. Потом его даже сфотографировали с моделью этого планера и поместили в институтской стенгазете как пример для подражания.

В 1948 году ЦК ДОСААФ — это общественная организация по содействию авиа­ции и флоту — объявил всесоюзный закрытый конкурс на проектирование спортивных самолетов различного назначения. В их число  входили спортивно-пило­тажный одноместный самолет, туристические различных типов и учебно-тренирово­чный. Объявление конкурса Неман не преминул использовать в своем учебном про­цессе и предложил студентам принять участие в этом конкурсе. Виктор собрал группу своих товарищей с четвертого курса, и они приступили к проектированию спортивно-пилотажного самолета. Виктору хотелось попробовать свои силы в про­ектирования одного из наиболее трудных и сложных в техническом плане самоле­тов.

В этой группе Лева Розенблюм делал аэродинамические и прочностные расчеты. Коля Нестеровский проектировал шасси, а Виктор занимался общей компоновкой и конструкцией всего самолета. По примеру этой группы в институте образовалось еще несколько групп по проектированию других самолетов. На четвертом курсе группа Миши Минькова проектировала также спортивно-пилотажный  само­лет, только другой схемы, а другая группа Леши Колесникова проектировала спор­тивно-туристический самолет. На пятом курсе группа Юры Алексеева проектирова­ла также туристический самолет. Группой Виктора руководил сам Неман, а в дру­гие группы для руководства были выделены преподаватели с его кафедры.

После лекций все они, пообедав, бежали на выделенные им антресоли над акто­вым залом и приступали к рисованию своих самолетиков. Как правило, поздно ве­чером к ним приходил Неман, садился за чертежную доску и, смотря на нарисован­ное, начинал их каждый раз хвалить. Но мало-помалу, поправляя то, что они нари­совали за день, он постепенно стирал все это и затем предлагал попробовать посмотреть «вот такое еще решение». Следующий день они корпели над этим реше­нием. Вечером приходил Неман, все начиналось сначала, и появлялся очередной вариант. Так они вводились в азы проектирования в течение месяца. Увидав, что если они еще и не «встали на крыло», то по крайней мере уже «легли на крыло», он поручил группу Виктора своему сподвижнику по созданию ХАИ-1 Арсону Льву Давидовичу. Он только пришел в институт с Саратовского авиационного заво­да, где  проработал всю войну начальником конструкторского отдела завода. Сам Неман стал заходить к ним пореже.

Группа Виктора спроектировала свой самолет, назвала его «Старт» и отправила в жюри конкурса, как и все другие группы. Летом, за месяц до окончания каникул, Виктор, живя у родителей, получил письмо от Немана. Он сообщал, что проект Викто­ра занял первое место по классу спортивно-пилотажных самолетов и допущен ко второму этапу конкурса — разработке технического проекта. Он предлагал Виктору прервать каникулы и приехать в институт. Принято решение в институте образо­вать конструкторскую группу из пятикурсников и дипломников для разработки технического проекта «Старта», поскольку по первому этапу конкурса был разра­ботан только эскизный проект самолета. Виктору необходимо было подготовить ра­боту для каждого студента группы, состав которой определен в количестве 20 человек.

Это сообщение вызвало у Виктора неописуемый восторг, а у его роди­телей нескрываемую гордость за сына. Первая же серьезная работа была признана и оценена на таком высоком уровне. Виктор с радостью помчался в Харьков, вызвав еще Колю Нестеровского. Вместе с ним Виктор подготовил все, что было необходимо для того, чтобы каждый студент мог незамедлительно приступить к работе.

По классу туристических самолетов первое место занял Сухой. Виктор был удив­лен, что такой маститый конструктор не стал проектировать спортивно-пилотаж­ный самолет, проект которого был более престижным. По классу учебно-тренирово­чных самолетов первое место занял Яковлев. И опять вызывало удивление, что этот признанный создатель первоклассных истребителей Отечественной войны также не взялся проектировать пилотажный самолет, который по своим техническим характе­ристикам в наибольшей мере подходит к истребителям. Основным конкурентом Вик­тора оказался заведующий кафедрой конструкции самолетов Казанского авиацион­ного института. Он представил проект под своим собственным именем, так же как Сухой и Яковлев. А вот Неман, вложив столько труда в проект Виктора, даже и не попытался это сделать. Все проекты от института ушли под студенческими име­нами. А в проекте Виктора, конечно, идея во многом была отработана немановская, поэтому, очевидно, этот проект и занял первое место наравне с Сухим и Яковле­вым по другим классам.

ОКОНЧАНИЕ ИНСТИТУТА

После летних каникул на первом же занятии пятого курса объявили, что про­ект Виктора занял первое место на всесоюзном закрытом конкурсе по классу спортивно-пилотажных самолетов и допущен ко второму этапу конкурса для раз­работки технического проекта. Для его разработки в институте создается группа из студентов пятого курса и дипломников. Пятикурсникам работы, выполняемые в этой конструкторской группе, будут засчитываться в качестве курсовых проектов и лабораторных работ по всем дисциплинам. Дипломники будут защищать свои вы­полненные работы в этой группе в качестве дипломных проектов.

Это сообщение вызвало бурю восторгов и аплодисменты. Они несколько поутихли, когда объявили, что в группе будут работать студенты, определенные кафедрой конструкции самолетов, поскольку состав группы ограничен до 20 человек. Из пятого курса в группу выделяется восемь человек, и зачитали список вы­деленных студентов. По аудитории пошел шепоток не то удивления, не то одобре­ния. Все видели, что в эту группу попали наиболее сильные студенты, но многие также хотели бы попасть в эту группу, чтобы не делать курсовых проектов.

От института руководителем группы назначался Арсон, поскольку он уже руководил группой Виктора по разработке эскизного проекта «Старта», и это было воспринято как должное. Удивление у студентов вызвало сообщение о руко­водителе от студентов. Все думали, что им будет Виктор, поскольку он был инициатором и руководителем работ в их бывшей группе. Но объявили, что руково­дителем будет дипломник, сталинский стипендиат Юра Алексеев. По аудитории прошел гул неодобрения, но больше не из-за ущемления Виктора. Пятикурсники считали проект «Старта» своим и передачу руководящей роли дипломникам в дальнейшей разработке «их» проекта воспринимали как ущемление их прав. На возглас: — «А как же Виктор?» — последовал ответ, что он будет заместителем. Все сочувственно посмотрели в сторону Виктора.

Еще когда он прие­хал в институт до занятий готовить работу для этой группы, ему на кафедре сообщили сос­тав группы и о назначении Юры руководителем от студентов.  Виктор  готовил работу уже под конкретных людей. Назначение Юры было объяснено ему тем, что будет неудобно, чтобы пятикурсник руководил дипломниками. К тому же Юра — сталинский стипенди­ат и ущемлять сталинского стипендиата будет не совсем хорошо по политичес­ким мотивам.

Виктору, конечно, горько было ощущать себя незаслуженно обойденным. Казалось, добился определенных успехов, а его результат уплывает из рук и достается другим в силу каких-то дурацких обстоятельств. Эти «обстоятельства» затем бу­дут преследовать Виктора всю жизнь. Результаты  работ все же со временем будут его достигать, но не в таком объеме, как он того заслуживал.

Алексеев о своем назначении ничего не знал, и когда приехал в институт на занятия, то это известие было для него как гром среди ясного неба. Он сразу же и категорически отказался, считая невозможным для себя заниматься проектом, к которому не имеет никакого отношения. Неман не менее категорично заявил ему,  что кафедра своих решений не меняет. Неман был довольно сухим человеком и твердым в своих решениях. Очевидно, годы заключения и личная семейная драма наложили тяжелый отпечаток на его характер и внешность. Редко его видели веселым и улыбающим­ся.

После этого инцидента Виктор стал уговаривать Юру не сопротивляться и не бузить. Ему же будет хуже. Если кафедра решила, то ничего уже не сделаешь. Они договорились, что Юра будет номинальным руководителем и сосредоточится на расчетной работе, а Виктор будет вести всю практическую работу по разработке конструкции. Здесь же следует отметить, что Алексеев в итоге ушел из самолето­строения, защитил докторскую диссертацию и преподавал в каком-то вузе не то в Туле, не то в Курске.

На том же занятии студентам объявили, что группы Миши Минькова и Леши Колес­никова будут в том же составе продолжать работу по своим проектам и разраба­тывать технический проект своих самолетов в сокращенном объеме. Руководство института будет ходатайствовать о принятии их к рассмотрению вне конкурса. Ребята из этих групп подскочили от радости. За них были рады все другие сту­денты и приветствовали их. Прежняя группа Юры влилась во вновь соз­данную группу по разработке самолета ХАИ-12. Эту официальную марку присвоили проекту «Старт» уже как самолету, разрабатывавшемуся институтом, а не от­дельным лицом или группой.

Начало занятий пятого курса совпало с введением в строй первого восстанов­ленного корпуса института в Померках. Этим зданием был лабораторный корпус, в котором начали занятия четвертый, пятый курс и дипломники, а остальные курсы оставались в городе в здании на Сумской улице. В Померках в новом корпусе за­нятия велись на первых трех этажах, а на четвертом этаже организовали обще­житие.

Первые же месяцы занятий в Померках были омрачены трагическим случаем, произошедшим в этом корпусе. Один студент четвертого курса, которого почти ни­кто не знал, поздно вечером закрылся в одной из аудиторий и вскрыл себе вены. Бегая молча по аудитории, он обрызгал все стены кровью. Утром, вскрыв аудиторию, его нашли мертвым посреди комнаты и увидели страшные следы разыгравшейся здесь трагедии. Ходили разные слухи о причине случившегося, но никто толком так ничего и не узнал. Это событие произвело на студентов очень тягостное впечатление, и долго еще никто не хотел заниматься в этой аудитории. Эта тра­гедия явилась как бы предвестником громкого скандала, разыгравшегося в инсти­туте в связи с распределением на работу нынешних пятикурсников после защиты ими дипломов в этом же здании.

Конструкторской группе по самолету ХАИ-12 выделили отдельную аудиторию, и там образовалось, по сути, настоящее конструкторское бюро. Ребята приходили туда ежедневно как на работу и отлучались только на слушание лекций. У них получился полный восьмичасовой рабочий день. Срок отправки технического проекта был установлен к окончанию десятого семестра. Когда стало ясно, что с завершением работ наметился срыв, работать стали по выходным и подолгу задер­живаться по вечерам. Иногда Виктор по утрам ходил по общежитию, будил ребят и просил спускаться вниз на работу. В ответ слышалось добродушное чертыханье, но на Виктора никто не обижался. В группе работа шла дружно, ссор не было. Это был один спаянный коллектив. Между пятикурсниками и дипломниками устано­вились хорошие, спокойные и  деловые отношения. Все работали на равных. Ежеква­ртально Виктор отправлял по установленной форме в Технический комитет жюри в Москву отчет о состоянии работ в их группе.

Вскоре стало известно, что защи­щать проект в Москву поедут студенческие руководители работ. Это еще раз бо­льно кольнуло Виктора. Вот в Москву поедет не только Юра, но и Миньков с Коле­сниковым, у которых проекты не были приняты на первом этапе. А он, у кого единственного из института проект был принят, так и не попадет в Москву,  не увидит Бориса и не познакомится с его женой. Ну разве это справедливо? Так сокрушал­ся Виктор. На каникулах отец утешал его и не советовал расстраиваться из-за этого. Жизнь еще вся впереди, говорил он, и не раз побываешь в Москве. Он как в воду глядел, пророчествуя ему Москву и новую разнообразную жизнь после окончания института.

К этому времени поженились Саша и Маина. Вся их старая группа из ХАИ гуляла два дня у них на свадьбе вместе с новыми друзьями Саши из университе­та. Виктор втайне завидовал своим друзьям, определившим свою семейную судь­бу. А он все протанцевал. Вот скоро заканчиваются студенческие годы, а он так и не встретил девушку, которая увлекла бы его и он смог бы полюбить ее. Ему нравились только красивые девушки, умеющие хорошо танцевать, но они, как пра­вило, не постоянны, капризны и требовали к себе много внимания. Такой была не только одна мариупольская Лида. Потанцевав с ними, Виктор хотел в конце концов увидеть  хотя бы у одной из них какое-то внутреннее содержание. Не находя этого, он оставлял их или они оставляли его, как это сделала Лида.

Однажды он встретил такую девушку, что побоялся не то чтобы ее поцеловать, но и вообще встречаться. Дело было в поезде, когда он возвращался с каникул во время болезни отца. Виктор сидел в купе пассажирского вагона напротив сто­лика, заложив ногу за ногу и положив руку на колено открытой ладонью кверху. Справа рядом сидела миловидная девушка с шикарной грудью, на которую Виктор иногда искоса поглядывал. В вагоне стояла ночная полутьма с полудремой. Девуш­ка склонилась через колено Виктора, подложив под голову руку. В это время он ощутил, что ее грудь легла прямо в его раскрытую ладонь и плотно к ней прижалась. Виктор от неожи­данности оторопел, но потом, быстро освоившись, начал легонько и мягко сжимать упругую грудь, которая возбуждающе заиграла у него в руке.

Девушка подняла го­лову, лукаво посмотрела на него, взяла за руку и вывела в пустой тамбур. Там, уже не скромничая, он прижал девушку к себе, и они заиграли в объятиях свои­ми телами. Виктор взволнованно думал: «Вот это девица, с ней нужно быть поосто­рожнее — можно нарваться на несколько месяцев лечения» — и не стал ее целовать. Он уже знал, что можно подцепить от девицы такого поведения.

Она пыталась соединить их губы в поце­луе, но Виктор уклонялся каждый раз. Увидев явное нежелание Виктора сблизить­ся, она резко отстранилась и полугневно с раздражением бросила ему:

— Ты что, парень, не держал еще девушки в руках?

Они даже не познакомились. Виктор что-то промямлил о порезе во рту и закурил. Девица, поостыв, все же  ре­шила не терять связи с ним и предложила встретиться по возвращении на занятия. Она была студенткой медицинского института и поведала Виктору о своих развлечениях. У них сложилась своя группа девушек и ребят.

Эта группа проводит время с раздеванием, вином и всякими телесными играми. Там они научат его, как обраща­ться с девушками. Виктор понял, что он не ошибся в оценке этой девушки, которая оказалась девицей из подпольного вертепа. В Харькове к тому времени раскрыли один такой вертеп, а его участников осудили. Его раскрыли случайно, а не так, как цинично это сделала девица, открыто рассказав о своем вертепе.

В том вертепе выбирали королеву путем соревнования между девушками — кто вы­держит больше парней подряд не отдыхая. В тот день на стол легла девушка, мас­тер спорта по гимнастике, и выдержала одиннадцать парней, а на двенадцатом потеряла сознание. Участники «коронации» испугались и вызвали «скорую помощь». В больнице врач, обследовавший ее в бессознательном состоянии, без труда уста­новил следы глубокого и массового изнасилования. Придя в себя, она стала скры­вать этот факт, и врач, почувствовав неладное, пошел на хитрость. Он сообщил де­вушке, что ее состояние очень тяжелое. Если она не рассказывает, что с ней бы­ло, он не сможет ей ничем помочь и дело может плохо закончиться для нее. Гимнастка испугалась и все рассказала. Эта история еще долго обсуждалась в городе, и Виктор не хотел попасть в аналогичную ситуацию. Работая над проектом ХАИ-12, Виктор уже забыл эту историю, но тогда ребята долго еще со смехом упрекали его за то, что он упустил такую богему и никого не взял с собой.

С большим напряжением студенты завершили разработку технического проекта, и настало время подписывать чертежи. На этой почве произошла размолвка между Виктором и Юрой, который не хотел подписывать чертежи в качестве руководите­ля группы и настаивал, чтобы в этом качестве их подписывал Виктор. Но он ни­как не мог пойти на это, поскольку его не назначали в этом качестве. Юра проя­влял упрямство, но и Виктор не уступал. Тогда Виктор пошел на крайность и стал упаковывать чертежи без подписи руководителя проекта. До этого Виктор подпи­сал чертежи общих видов самолета в качестве разработчика этих чертежей. Только после таких решительных действий Виктора Юрий подписал чертежи. Вик­тор снял копии с технической части проекта, кроме чертежей, и долгие годы хра­нил у себя. Руководство института добилось разрешения о представлении двух других допол­нительных внеконкурсных проектов. В Москву поехали защищать все три руководителя проектов, и Виктор внешне не проявил расстройства.

После защиты проект ХАИ-12 получил премию 3000 рублей, а сам проект, как и все другие по другим классам самолетов, был положен на полку. Как Виктор не просил Немана построить        ХАИ-12 в учебных мастерских института, которые на­чали возрождаться, так ничего и не добился. Неман откровенно сказал Виктору, что ему не до постройки самолета. Он активно работает над своей докторской диссертацией и не может заниматься его самолетом. Не был построен и ни один другой самолет, разработанный по этому конкурсу, кроме проекта Яковлева. В его конструкторском бюро этот проект был реализован в виде учебно-трениро­вочного самолета Як-12.

На полученные деньги за проект ХАИ-12 конструкторская группа в полном сос­таве сфотографировалась вместе с директором института Люкевичем, Неманом и Арсоном. Раздеваясь в фотоателье, Виктор перепутал с директорским свое шикарное драпо­вое черное пальто с котиковым воротником, которое было весьма модным и кото­рое могли себе позволить только состоятельные люди. Родители пошили Виктору такое шикарное пальто, радуясь, что у них такой сын, и они хотели, чтобы он «вышел в люди» после окончания института в достойном виде. Этот случай с па­льто послужил поводом для всяких шуточек среди ребят по отношению к Виктору. Никто из студентов, конечно, не имел ничего подобного. Это пальто было не той перешитой железнодорожной шинелью, в которой он начинал учиться в институте. В нем он выглядел преуспевающим молодым человеком, а не бедным студентом. Но это пальто не делало его заносчивым, и он вел себя в нем весьма скромно.

На лето пятикурсники отправились на преддипломную практику в Саратов на авиационный завод, осваивавший серийное изготовление нашего первого, ставшего знаменитым, реактивного истре­бителя МИГ-15. Их поселили в заводской гостинице, располагавшейся в типовом бараке времен войны. Барак был как барак, но зато в нем был газ на кухне. Тогда только ввели в эк­сплуатацию Саратовское газовое месторождение, и в строй вступил первый после­военный газопровод Саратов — Москва.

Виктор до этого не видел и не пользовался газовой плитой. Эта техника очень понравилась ему. К тому времени желудочные боли у него прошли, и он стал нор­мально питаться. Увидав такое кухонное совершенство, он решил вместо столовой готовить самому пищу на этой чудо-плите и стал искать компаньона. Откликнул­ся Гриша Гарагуля. Они купили кастрюли, сковородку, тарелки, ножи, вилки и стали ходить на богатейший городской рынок за продуктами. Приготовление пищи они быстро освоили, дежуря по очереди, и это стало для них как бы развлечением. Ре­бята посматривали на них, но никто так и не решился последовать их примеру.

У них были не только вкусные и сытные обеды. Появилась существенная экономия в деньгах, поскольку приготовление пищи дома оказалось более экономным. Они стали позволять себе к ужину через день покупать буты­лочку вина. В местном магазине вино было только одного сорта «Малага», кото­рого Виктор больше никогда и нигде не встречал. Они вдоволь напились этой «Ма­лаги» и никогда больше не пили столько вина.

Однажды Виктор купил свежайшей баранины и сварил из нее очень жирный рассоль­ник. Он получился достаточно вкусным, и Виктор умял полные две тарелки. Ночью ему стало плохо, и его вырвало. Большое количество бараньего жира пло­хо усваивается организмом. Больше Виктор никогда не употреблял баранины даже в виде шашлыков. Запах баранины его отвращал так же, как  и запах рыбьего жира, которым его поила в дет­стве мать, когда он болел.

На практике Виктора определили в конструкторское бюро в группу вооружения. Задача конструкторского бюро на серийном заводе состоит в обработке посту­пающих чертежей из организации разработчика самолета, их размножении, рассылке и ведении в цехах и, главное, внесении в них всех изменений, поступающих от разработчика, а таких изменений в начальный период изготовления самолетов идет бесчисленное множество. На эту работу и посадили студентов. Так же как в Казани, здесь лихорадило с освоением и запуском самолета в про­изводство.

На самолете МИГ-15 в системе вооружения был конструктивный недос­таток. При стрельбе в полете из бортовых пушек из них выходила снарядная лента, не разделенная на звенья, и хлестала по борту фюзеляжа. Чтобы фюзеляж меньше повреждался от ударов ленты, его снаружи обшили стальным листом. Так МИГ-15 и летал. Это был нонсенс, и Виктор решил подумать над тем, как разъединять эту ленту на звенья во время стрельбы при ее выходе из пушки. В Казани ему приш­лось решать технологическую задачу, здесь же он захотел по своей инициативе попробовать решить чисто конструкторскую задачу. Выполняя текущие малоинтерес­ные задания, он, никому ничего не говоря, стал размышлять над ее решением.

Поразмыслив и проведя несколько прорисовок, он решил разъединять ленту на звенья за счет специально организованного направления ленты при ее движе­нии так, чтобы перед выходом ленты из фюзеляжа ее звенья проворачивались отно­сительно друг друга и выходили из взаимного зацепления. При этом звенья бу­дут вылетать из фюзеляжа каждое в отдельности и не будут ударять по его бор­ту. Для этого он разработал специальный приемник ленты с направляющими, а про­филь приемника подобрал так, чтобы звено ударялось о него и проворачивалось. Дополнительная сложность к тому же состояла в том, что этот приемник нелегко было установить и вывести через трубы лафет, на котором устанавливались пушки. Пришлось много потрудиться и поломать голову. В результате Виктору уда­лось разработать несложную конструкцию приемника и втиснуть ее в лафет.

Конструкторов бригады вооружения удивила простота решения, разработанного Виктором. Еще больше их удивило то, что Виктор самостоятельно и очень быстро выполнил комплект рабочих чертежей на приемник совместно со спецификациями. Для него это не составляло труда после практики, приобретенной при разработке самолета ХАИ-12. Они никак не ожидали такой прыти от студента.

Взяв его черте­жи, они без Виктора побежали с докладом к руководству, и там было принято решение срочно изготовить образец приемника для экспериментальной проверки его работоспосо­бности. Экспериментальная проверка, путем холодного отстрела, показала полную и безотказную работоспособность разработанного Виктором приемника. Когда он уезжал после окончания практики, бригада вооружения устроила ему проводы в ресторане и так «накачали» Виктора, что ему  на следующий день было плохо. Очевидно, ребята из этой бригады оформили Викторову разработку как рацпредло­жение, а может, и как изобретение, а за это получили солидное вознаграждение, за счет которого они и устроили проводы Виктору.

Зачет по практике в институте принимал сам Неман. Когда Виктор изложил сфо­рмулированную задачу на разработку, он поинтересовался:

— Ну и как ты ее решил?

Молча, прослушав сообщение о существе разработки, он только спросил:

— Холодный отстрел был? — и, услышав положительный ответ, сказал:

 — Хорошо, зачет, — и ни слова больше.

Это была единственная  конструкторская разработка со всего курса, к тому же принятая на таком истребителе, как МИГ-15. Виктор ожидал более существенной, пусть даже словесной, оценки, но Неман отнесся спокойно к этой разработке. У него их было немало за свою практику.  Очевидно, Неман считал это нормальным для Виктора и не требующим особой похвалы, посколь­ку он давно уже относился к Виктору как к сложившемуся конструктору.

В эту практику у Виктора образовалась существенная экономия средств и  им заплатили полставки, на которую их оформили практикантами. Он впер­вые купил и привез матери черные лакированные туфли, которых у нее никогда не было, и отрез на платье. Себе купил светло-серый отрез на костюм. Отец всю жизнь ходил только в железнодорожной форме и не признавал никакой другой, поэтому ему, как и бабке, ничего не досталось из подарков. Родители были приятно удивлены подарка­ми, особенно мать.

Отправляя Виктора с каникул на занятия последнего одиннад­цатого семестра, они просили больше ничего им не покупать и не заниматься экономией. А экономить ему было из чего. Все годы учебы родители ему регулярно каждый месяц присылали по 600 рублей, не считая ежемесячных продуктовых по­сылок. Кроме того, Виктор все эти годы получал стипендию, а в некоторые семестры и повы­шенную, если какую-либо сессию сдавал на все пятерки. Иногда он подумывал, что ему не выгодно заканчивать институт при такой обильной помощи родителей. Сей­час, когда он один, у него получается ежемесячно чистыми  на руки 1200 рублей, а когда окончит институт, то получит оклад молодого специалиста в лучшем слу­чае 900 рублей. А если женится — что тогда, на что жить с семьей? Такие мысли не добавляли ему настроения и оптимизма.

После окончания одиннадцатого семестра зимой пятикурсники стали дипломни­ками, и у них началось дипломное проектирование. Готовясь к диплому, Виктор пе­релистывал иностранные журналы по авиационной технике. В наших отечественных журналах практически ничего нельзя было почерпнуть, поскольку из-за секрет­ности в них публиковались пустые, ничего не дающие материалы. Иностранные жур­налы были полны всевозможной технической информации и различных новых идей. Но в них никогда не помещались какие-либо технологические характеристики, чтобы никто не мог понять, как можно изготовить описываемый предмет. Техни­ческие параметры — пожалуйста, но не более. Ради их публи-кации, собственно, и по­мещались такие материалы, рекламируя фирму и ее сотрудников. У нас ничего по­хожего не было. Все было засекречено, несмотря на то, что из литературы было видно, что во многих областях мы безнадежно отстаем, но зато засекречиваем, очевидно, в большей степени наши недостатки, чем достижения, чтобы они не могли оценить фактическое наше техническое состояние.

Во многом помещаемые ма­териалы были рекламными с завышенными данными, это было явно видно, но в целом их публикации позволяли определить направление технического прогресса в авиационной области. Из иностранной печати Виктор хотел выбрать тип самолета для дипломного проектирования. Ему попался чешский авиационный двигатель всего на 70 л.с. Не двигатель, а просто игрушка. Виктору показалось, что с таким двига­телем можно сделать такой спортивно-пилотажный самолет, что летчик из кабины рукой сможет достать до киля и рулей высоты. Он решил взять себе эту тему. Ребята смеялись, а Неман поддержал, несмотря на то, что многие брали себе на темы сверхзвуковые и даже гиперзвуковые самолеты. Немана также заинтересовал этот двигатель, и ему хотелось посмотреть, что можно сделать с его помощью. Здесь было богатейшее поле для конструкторского поиска, а сверхзвуковые само­леты в дипломном проектировании рисовались по проторенной дорожке.

Когда Виктор начал работать над проектом, ему захотелось в таком маленьком самолетике убрать еще и шасси в полете. Для этого нужно удлинить крыло вдоль фюзеляжа, и оно получалось весьма причудливой формы в плане. Для такого крыла не было в справочниках типового распределения циркуляции, чтобы по ней рас­читать подъемную силу крыла и аэродинамическое сопротивление всего самолета. В этих случаях самому нужно было расчитывать распределение циркуляции. Но не по той теоретической формуле, которую когда-то выводил Борисенко. Для таких расчетов в руководстве для конструкторов приводилось семь линейных уравнений с семью неизвестными, которые нужно было решать совместно матричным способом. Это очень трудоемкие и длительные расчеты. Никто из их курса подобных расче­тов и не собирался делать. Все его отговаривали от этой безумной идеи. И опять Неман поддержал Виктора. Он уже заинтересованно наблюдал за работой Виктора, несмотря на то, что официальным руководителем дипломного проектирования у не­го был Арсон.

Не только эти расчеты занимали у Виктора первую половину шестимесячного времени на дипломное проектирование. Первое состояло в необходимости органи­зации и оформления группового выпускного альбома для всего факультета, пос­кольку он считался признанным институтским художником. Второе состояло в том, что он все-таки встретил девушку, которая, кажется, вскружила ему голову.

Фотоальбом получился неплохим, и все остались довольны. Виктор построил его по принципу расположения на каждом  листе одного руководителя дипломного проектирования и вокруг него фото его дипломников. Все это располагалось на фоне одного из самолетов, проектируемых данными дипломниками, и все  в кра­сочном художественном оформлении. Кроме рисования этих листов, которые потом перефотографировались в фотоателье, нужно было загнать всех студентов и преподавателей сфотографироваться. Работы было много и художественной, и орга­низационной. На это уходили все дни, а вечера на девушку. Расчетами заниматься было некогда.

Как-то вечером, возвращаясь домой из института, Виктор пошел не по своему традиционному маршруту через сквер Шевченко и далее мимо Госпрома вниз к себе на Павловку. На этот раз он решил заглянуть в оперный театр, где проходил городской студенческий вечер, и посмотреть, что там делается. Концерт окон­чился, и шли танцы. Войдя в зал, он остановился возле небольшой группы ребят, среди которых была только одна девушка.

Но какая! Это была писаная красавица строгих классических линий, с пробором темных волос на  голове, стройная, с разлетом черных стрел бровей на белом лице, небольшим прямым носиком и красивым ова­лом лица. У Виктора аж дух перехватило, и что-то оборвалось внутри. В это время их взгляды встретились. Ее взгляд несколько дольше задержался на Викторе, чем обычный мимолетный взгляд. Заиграла музыка очередного танца.  Виктор, не раз­думывая, растолкал удивленных ребят и пригласил девушку на танец. Она немного подождала в своем решении, а потом молча подала руку и они пошли танцевать.

Виктор ощутил в руках воздушное тело, изящно отстранившееся от не­го. Чувствовалось, что она танцует не так легко, как, например, его былая Ирочка. Но это его не остановило, и он продолжал любоваться женской красотой. Девушка, как он почувствовал из разговора с ней в танце, оказалась весьма скромной.

Виктор узнал, что ее зовут Аня и учится она в стоматологическим институте, а  были с ней ребята из их инс­титутской группы. Затем он пригласил ее еще раз и предложил  проводить домой, на что она, не раздумывая и не жеманничая, согласилась. После этого ее пригла­шали танцевать другие ребята и не только из ее группы. На Виктора она не об­ращала никакого внимания, изредка только поглядывая. Виктор, видя ее популяр­ность, решил, что ему здесь не светит, и пошел домой. Выйдя на улицу и прой­дя некоторое расстояние под дождем со снегом, он все же решил вернуться. У не­го взыграла совесть — ведь он обещал девушке проводить ее и она согласилась, а он постыдно  ушел. Нехорошо!

Только он вошел одетым в вестибюль, как увидел спускающуюся по лестнице Аню  в окружении тех же ребят. Она надела пальто и направилась к ошалевшему Виктору.  Она, очевидно, подумала, что он ее ждет. Ребята спокойно по­прощались с ней и пошли своей дорогой, полагая, что Виктор проводит Аню. Он тут же про себя подумал — как хорошо, что он вернулся. Хорош бы он был затем в глазах этой девушки, если бы не вернулся. Это возвращение определило его судь­бу на всю оставшуюся жизнь.

Аня жила на улице Свердлова недалеко от театра на квартире одинокой женщи­ны, знакомой ее родителей, живших в Ахтырке под Сумами. Ее родители жили на пенсию отца, инвалида еще первой империалистической войны. Он подрабатывал в артели инвалидов, а также приторговывал краской для кож.

Виктор и Аня шли не торопясь, благо дождь кончился, расспрашивая  друг о дру­ге. Она говорила немногословно, не очень распространяясь, без рисовки и кокет­ства. Видно было, что это довольно простая по поведению и характеру девушка, которая здраво рассуждала и вела себя очень скромно. Виктор впервые встретил такие качества у красивой девушки. Как правило, они были избалованы вниманием к ним, и это накладывало весьма нехороший отпечаток на их поведение. В Ане он не увидел ничего подобного. Очевидно, простота ее родителей отразилась и на воспитании этой девушки, подумал Виктор и проникся к ней еще большим уважени­ем. Она вела буквально деловой разговор, и Виктор принял тон разговора, который ему больше импонировал, чем пустая болтовня ни о чем.

В этот вечер он проводил Аню до двери дома, где она жила, и стал прощаться без всяких сантиментов, задержав ее руку в своей и смотря в ее потупившиеся гла­за. Видно, что она еще чего-то ждала от Виктора. Подержав ее руку, он спросил:

— Встретимся еще?

В ответ услышал:

— А  ты хочешь?

Чувствовалось, что у обоих за­стучали сердца. Они понравились друг другу и не хотели просто так расстаться, чтобы никогда больше не встретиться. Они условились о следующей встрече и за­тем встречались почти каждый вечер. Только через месяц он обнял Аню и робко поцеловал и то под давлением обстоятельств.

В ее доме входная дверь была двойной и между этими дверями расстояние было ровно такое, что они вдвоем, только-только, могли разместиться. В тот вечер, пря­мо у двери, их застал холодный ледяной дождь, и Аня, прячась от дождя, затащи­ла Виктора в это междверное пространство, не открывая вторую дверь. Это тесное пространство заставило их прижаться друг к другу. Через мгновение Виктор по­чувствовал, что все — это его судьба и с силой прижал ее к себе. Она не сопроти­влялась, и их губы встретились в долгом поцелуе.

После это междверное теплое пространство стало их любимым местом, где они, в это зимнее слякотное время, выдавшееся в Харькове, подолгу стояли, тесно при­жавшись, осыпая жаркими поцелуями друг друга.

В этих романтических встречах прошло два месяца из шести, отведенных на на­писание диплома, а Виктор даже не начал рассчитывать циркуляцию, не то чтобы начать проектировать свой задуманный самолетик. Увидев, что дела с Аней уже «на мази», он, объяснив ей причину, стал с ней реже встречаться и занялся рас­четом.

Нужно было на арифмометре, а вычислительных машин тогда не было, решать десятки предварительно составляемых таблиц, при решении которых определялись необходимые семь неизвестных. За месяц он управился с этой работой. Многие похихикивали над ним, но ему некуда было отступать.  Тему диплома уже не изменишь.

Для Виктора наступал последний 1951 студенческий Новый год. Его приятель Ко­ля Нестеровский заговорил о свадьбе со своей Люсей. С Николаем у Виктора сло­жились дружеские отношения после ухода из института Бориса и Саши. Поэтому Ви­ктор и пригласил его в свою группу по проектированию «Старта» и вызвал его с каникул для подготовки материалов для разработки технического проекта. До этого Николай был активным участником «пивных турниров» и выпивал что-то до 10—12 бутылок пива. Виктор увещевал его бросить это занятие, но и без его уго­воров Николай прекратил эти занятия после того, как увлекся проектированием.

Свадьбу Николай сыграл первым в их группе, не считая Бориса и Сашы, которых уже не было в их группе. Свадьба была студенческая у какой-то родственницы, поскольку Николай и Люся, так же как и Виктор с Аней, были из других городов. Гуляли всю ночь и разошлись под утро. Было очень холодно, и, идя домой, Аня бе­жала почти бегом. Когда пришли к ней домой, она не могла снять модные, только появившиеся тоненькие капроновые чулки. Волоски ног вмерзли в этот капрон, пока они добежали домой. При этом Аня в пути молчала, а Виктор не понимал причину ее спешки. Дома Аня со слезами оттаивала злосчастный капрон и постепенно стаскивала чулки. Немного успокоившись, они посмотрели друг на друга и у каждого появился немой вопрос после этой свадьбы — а что теперь будут делать они? Вслух они не задали его друг другу, но начали думать об этом каждый про себя.

За оставшиеся три месяца Виктор спокойно сделал диплом и блестяще защитил его в мае. Он все-таки смог упрятать шасси не в крыло, как обычно это дела­лось, а в фюзеляж перед летчиком, чего не было в практике ни на одном самоле­те. Для этого пришлось удлинить стойки шасси и от этого самолет выглядел, как стрекоза на длинных ножках. Рецензент определил это как органический недоста­ток самолета, а весь проект из-за этого оценил как неудовлетворительный.

Спро­ектированный самолет выглядел таким, как Виктор его себе и представлял. Весил он всего 800 килограммов и был как игрушечный. Пилот занимал одну треть фюзеляжа по его длине, а остальное было занято мотором и шасси. Кабина заканчивалась буква­льно в хвосте, и от нее начинались уже киль и стабилизатор. Многим понравился этот карликовый по размерам, но красивый по обводам самолетик, и студенты уже не смеялись над Виктором. Также его оценил и Неман.

На защите разгорелся спор по этому проекту. Основу своего возражения Виктор построил на выдвинутом им тезисе о том, что неоптимальное решение для отдель­ного агрегата может быть иногда принято в силу того, что оно может привести к оптимальному решению для всего изделия. Неман горячо поддержал этот тезис и в свою очередь привел аналогичные примеры из своей практики. В итоге комис­сия единогласно поставила Виктору пятерку. В своей практике затем Виктор не раз использовал этот подход, который всегда приводил к успеху.

До защиты диплома у Виктора и Ани произошло решающее событие в их жизни. Они расписались, решив связать свои судьбы. Тянуть не имело смысла, и они сыгра­ли свадьбу на 1 Мая. Их отговаривали это делать на майские праздники, иначе всю жизнь будете маяться, но они не посчитались с этим суеверием. На носу бы­ла защита диплома и выпускные госэкзамены у Ани, а времени было в обрез. К то­му же нужно было оформить брак, чтобы Аня могла получить свободный ди­плом без обязательного направления на работу в предписанное место, как это практиковалось после окончания института.

Жениться Виктор решил по двум при­чинам. Первое то, что он никогда не найдет лучшей девушки, а второе и главное — он придет на работу семейным человеком и сможет полностью посвятить ей всего себя. Это не было выражением высокопатриотических чувств человека, решившего посвятить себя одному из важнейших дел в государ­стве, связанному с обеспечением обороноспособности. Это как бы подразу­мевалось само собой. Основное заключалось в желании решать сложные инженерные задачи на высоком техническом уровне. Интересовал сам процесс творчества. Не задумывался Виктор и о своей карьере, в качестве кого он будет решать эти за­дачи, так же как и о том, что он лично получит от их решения. Это стало правилом его жизни, несмотря на то, что всяких неприятностей он претерпел немало.

У родителей они совета не спрашивали, только написали о своем решении, пос­лав им фотографии и сообщив, что свадьба будет студенческая 1-го Мая. Приг­лашение на свадьбу они родителям не посылали.

Накануне праздника Виктор получил от родителей телеграмму с просьбой вый­ти с ребятами к прибывающему поезду из Мариуполя и получить у проводника в почтовом вагоне передачу с продуктами на свадьбу. Он недоумевал, зачем с ребята­ми. Потом он не пожалел, что взял их с собой. Весь угол вагона на полу был заставлен кастрюльками, баночками, мисочками, которые были упакованы и увязаны в отдельные места. В них были приготовлены всевозможные яства для свадьбы, которые мать готовила не один день. Чего там только не было! Начиная от закусок и выпечек до всяких колбас и маринованных бычков.

Это была «царская» студенческая свадьба, и ребята долго ее вспоминали, особенно марино­ванные бычки. Это  были далеко не кильки в томате из консервных банок. Свадьбу сыграли в квартире Сашиных родителей. На ней были и те Анины ре­бята, от которых он ее увел тогда в оперном театре, и увел, как оказалось, на­всегда. Свидетелями в ЗАГСе были Саша с Маиной.

К свадьбе они пошили в ателье на заказ Ане красивое удлиненное платье темно-вишневого цвета, плотно облегавшее ее стройную фигуру, а Виктору не менее элегантный коричневый костюм. Деньги у Виктора были, он уже загодя копил к свадьбе. Когда они вдвоем, одетые в нарядные одежды, проходили по улице, на них многие прохожие обращали внимание. Они представляли собой очень эффектно выглядящую красивую пару, прекрасно подходившую друг к другу.

После свадьбы Виктор перешел жить к Ане, не порывая со своей хозяйкой Алек­сандрой Павловной. С ней у него сложились довольно натянутые отношения. Она категорически не хотела, чтобы Виктор женился на Ане, считая, что она будет не­ряхой и плохой хозяйкой. Причиной тому послужил случай, произошедший в ее теа­тре. Виктор и Аня пришли на спектакль в театр и одежду с обувью оставили у нее в каптерке. Вечером, когда Виктор пришел домой, хозяйка язвительно начала отчитывать его — где это он нашел такую красавицу без подошв. Она, осматривая туфли Ани, увидела, что на них протерлись подошвы. Это ее до крайности возмути­ло. Как могла молодая, такая красивая девушка не позаботиться о ремонте своих туфель и ходить с протертыми подошвами. Это был страшный криминал в ее глазах, резко оттолкнувший от нее Анну. Вот такой упрямой оказалась эта женщина.

На день Победы, сразу же после свадьбы, к молодоженам приехали отец и мать Виктора. Им не терпелось увидеть и познакомиться с невесткой, которая на фотографиях выглядела весьма привлекательно. Познакомившись, они не разочаро­вались в невестке, а более того, были очарованы ее внешностью и кротостью характера. Аня честно призналась матери, что со­всем не умеет готовить. Мать ее успокоила, мягко сказав, что успеет еще всему научиться, совместная их жизнь только начинается и все впереди. Отец и мать пожили два дня у Александры Павловны, но и они не смогли сломить ее упрямст­ва. Она по-прежнему крайне отрицательно относилась к женитьбе Виктора на Анне. Родители не имели ничего против, а она так рьяно восставала против этой свадьбы. В итоге Виктор окончательно с ней порвал и больше с ней не встречался.

Защитив дипломы, выпускники ХАИ ждали затянувшееся распределение назначений на работу. На распределение приехал начальник управления кадров министерства. Хо­дили слухи, что распределение будет необычным. Потом стало известно, что по­лучено 15 мест во вновь создаваемое опытно-конструкторское бюро в Москве какого-то Мясищева, о котором никто ничего не слышал ранее.

Выяснилось, что в Москву действительно дали места впервые за всю историю института. В этом состояла необычность распределения, и оно же явилось источни­ком разразившегося скандала, который, в свою очередь, также явился первым в ис­тории института скандалом подобного рода. Институт собирался вскоре отметить свое 25-летие, и этот скандал был крайне некстати.

Все, естественно, стремились попасть в Москву, и вокруг этого разгорелся сыр-бор. В Москву направили всех, кто занимался конкурсным проектированием са­молета «Старт» — ХАИ-12 и несколько других, достаточно сильных студентов и ни одного еврея, а они были наиболее сильными. Всех остальных направили в     различные «Тмутаракани», наиболее близкой из которых был Омск. Правда, все они, не ожидая трех лет, необходимых для отработки как молодые специалисты, вернулись оттуда в родные края. Только тогда Виктор узнал, то все его институтские друзья оказались евреями. За годы совместной учебы у него не возникало даже мыс­ли — кто они по национальности, а вот на тебе — все они оказались евреями, на ко­торых почему-то началось скрытое гонение. Это была явно антисемистская кампа­ния, развязанная свыше. Несправедливость к евреям была второй скрытой причиной коллективного протеста студентов по поводу распределения.

Получая на комиссии назначение в Москву, Виктор стал от него отказываться и проситься в Омск. Ему хотелось вновь вернуться в этот город, оставивший у него много при­ятных воспоминаний военной поры. Неман, услышав такое от Виктора, возмутился и заявил ему в резкой форме, что Виктор не соображает, что говорит. Разве он не понимает, что он должен работать в конструкторском бюро, а не на серийном заводе, который имеется в Омске. Тогда Виктор начал объяснять мотивы своего отказа. Виктор за­явил, что он женат и ему в Москве не получить жилья, а в Омске с этим будет легче. Это совсем вывело из себя Немана, который просто грубо ему заявил:

 — Сни­мешь комнату в пригороде и будешь ездить на электричке на работу, иди отсюда, если ничего не понимаешь в жизни!

Такого оборота никто не ожидал в комиссии, и в комнате установилась напряженная тишина. Неман опять грубо ее прервал, глядя на Виктора:

— Ну, чего стоишь — в Москву поедешь, все! Иди, я тебе сказал!

Виктор с растерянным видом вышел. За дверью все, увидев  состояние Виктора, опешили, решив, что его не направили в Москву, и стали расспрашивать. Но потом, узнав о случившемся, рассмеялись.

После того, как состоялось распределение, Неман, видя его несправедливость, направил частным порядком троих к Королеву. Это были наиболее одаренные ре­бята из числа евреев, засланных кто куда. Оного из них, фронтовика Лешу Коле­сникова, все же оставили в институте на кафедре, учитывая его военное прошлое, которое послужило для него смягчающим обстоятельством.

Неман, посылая этих ребят, просил Королева изыскать возможность принять их к себе на работу. Неман знал, чем он занимается, и понимал значение тех работ, которые вел Королев. О них они немало говорили и обсуждали по вечерам, сидя вместе в одной ша­рашке. Королев очень любезно принял этих ребят, обстоятельно поговорил с ними, но взять их к себе не смог, не имея от них официального направления на рабо­ту. В 1951 году, о котором идет речь, он еще не имел той силы, которую приобрел после запуска в 1957 году своего первого искусственного спутника Земли, и ре­бята возвратились не солоно хлебавши. Королев им сказал, что если их направ­ляет Иосиф Григорьевич, то он, конечно, их бы принял, но без направления сде­лать этого не может.

Леша впоследствии защитил докторскую диссертацию и стал заведовать кафед­рой в институте. Второй посылавшийся, Женя Янтовский, очень скоро вернулся в Харьков, поступил на электромеханический завод и произвел революцию в теории воздушного охлаждения электродвигателей, разработав на основе аэродинамики теорию и метод расчета охлаждения двигателей. Затем он создал на заводе свою лабораторию магнитогидродинамических электрогенераторов и добился весьма су­щественных результатов, далеко обогнав в этом деле московскую школу МГД-гене­раторщиков, как их называли. Эту школу возглавлял заместитель предсовмина СССР академик Кирилин. Чтобы привлечь способного специалиста и одновременно подор­вать корни харьковской школы, он дал Янтовскому трехкомнатную квартиру в Москве и перевел, как доктора наук, работать Женю к себе.

После того,  как Женя оказался в Москве, он возобновил контакты с набравшим силу Королевым и вместе с его фирмой стал разрабатывать МГД-гене­раторы для космической техники. Издал фундаментальную монографию по этой теме и стал известным специалистом в этой области. Ему даже из США присылали проекты космических МГД-генераторов на рецензию. Еще в советское время он ездил в США и читал там лекции по этим вопросам. Но это направление в получе­нии электроэнергии в космосе так и не получило широкого практического выхода.

Забегая далеко вперед, следует сказать, что Янтовский ездил читать лекции по Европе и когда наступило рыночное время. Он переправил свою дочь на постоянное жительство в Голландию, а сам одно время жил в Германии, читая лек­ции, а потом там и  осел. Так пореформенная Россия лишилась знающего челове­ка и не одного его. Но об этом поговорим значительно позже и более широко. Третий, Боря Кантор, также стал доктором наук и длительное время возглавлял Харьковский филиал вычислительного центра Украинской академии наук.

Примечательная судьба этих трех людей в который раз поднимает вопрос о та­лантливости еврейской нации. В какой бы области ни трудились  представите­ли этой нации, будь то в области интеллектуального труда или среди рабочих профессий, что, кстати сказать, очень редко бывает, везде эти люди, как правило, выделяются своими способностями и это вызывает у многих озлобление и зави­сть, которые являются питательной средой для антисемитизма. Многие задаются вопросом: «Почему так выделяется эта нация?» Высказываются различные точки зрения. Одна из, очевидно, наиболее объективных, как считал Виктор, состоит в исторических услови­ях формирования этой нации.

В тяжелых климатических условиях на Ближнем Во­стоке, где зарождалось формирование этой нации, талантливые люди, борясь за вы­живание, своими успехами вызывали значительное раздражение у многих людей. Зависть и притязания большинства людей к таким людям развили у них клано­вость и корпоративность, которые и привели к формированию всей нации. Людские пороки в борьбе за выживание привели к генетическому естественному отбору этой группы людей, рас­селившихся затем по всем странам, где нередки еще случаи неприязненного отношения к ним.

Корпоративность евреев, носящая во многом интернациональный характер, сохранилась и развилась у них, как ни у одной нации, и это в значительной мере вызывает недовольство в нынешнее время. Она сохраняется, очевидно, у них в силу векового притязания и гонения на эту нацию, и корпоративность стала способом коллективной защиты в отстаивания своих интересов, которые не имеют ничего противочеловеческого. Эта нация страдает из-за своего ума. Так было всегда, но в нынешнее время ситуация резко изменилась.

Длящийся многовековой процесс противостояния арабов и евреев на Ближнем Востоке имеет в своих корнях крайнюю многовековую нетерпимость арабов, проявлявшуюся в течение многих веков. После того, как по решению  ООН после окончания  войны было образовано еврейское государство Израиль, в силу каче­ств нации Израиль быстро набрал силу и военное могущество. Этому в большой степени способствовала международная клановая помощь Израилю, осуществляв­шаяся по причине корпоративности этой нации. Она поступала, в основном, из США, где еврейская община является наиболее сильной заняла лидирующее положение во многих сферах жизни этой страны. Это постановление ООН предусматривало одновременное образование еврейского государства и арабского. Еврейское государство Израиль вскоре  было образовано, а образованию арабского государства Израиль стал сильнейшим образом  противиться, захватив часть земель, выделенных для арабов. Этому способствовала активнейшая поддержка западных государств во главе с  США. Палестинское государство не образовано до сих пор в течение вот уже более полувека и никто не может заставить Израиль пойти на его образование.

Приобретя могущество, это государство поддалось чувствам далеко не обще­человеческим и интересы его вышли за рамки совместимости с арабами. Курс Изра­иля во многом стал резко агрессивным по отношению к арабам, особенно после неудачной для арабов развязанной ими войны против Израиля. Эту войну арабы развязали под воздействием все той же вековой нетерпимости к евреям. Но, оказа­вшись значительно слабее, арабы потерпели сокрушительное поражение, а Израиль значительно усилил агрессию по отношению к арабам и перешел на путь активного притеснения арабов.

Ныне арабы, не имея силы и находясь в плену вековой неприязни к евреям, поддались отчаянию, развязав войну индиви-дуального террора, не имеющего никакой перспективы. Закончится это противостояние не скоро и не военным путем, а мир­ным путем, когда общественная мораль у этих двух народов станет иной по отно­шению друг к другу. Но общественная мораль медленно меняется в течение веков.

Между тем древняя легенда о Христе дает нам свидетельства почти мгновенно­го изменения общественного сознания, когда народ в восторге принял Христа, а через три дня распял его на кресте. История нашего времени знает, по крайней мере, два примера, когда обществен­ное сознание и мораль общества менялись очень быстро в течение десятилетий. Имеется в виду построение социализма в СССР и навязывание национал-социали­ализма фашистами в Германии. Но при этом следует отметить, что навязывание, если этот термин вообще допустим по отношение к СССР, происходило в этих, уже исчезнувших государствах на принципиально разных идеологических основах.

В СССР оно происходило на высоких общечеловеческих принципах, покоящихся на позициях коммунистической морали, в то время как в Германии происходило действительно навязывание на основе утверждения превосходства одной нации над другой, покоящееся на принципах бесчеловечной морали националистической идеологии. Очень быстро эти сознание и мораль меня­лись под воздействием гибели этих государств, но гибели по разным причинам. В Германии они изменились в лучшую сторону, а в бывшем СССР все стало наоборот. Но в том и другом случае эти изменения происходили под целенаправленным и активным воздействием государства на общественное сознание их обществ.

По­этому  арабам и евреям нужно резко и целенаправленно менять сознание своих на­родов, как это было сделано в Германии и СССР, когда в них решались общеполитические задачи по преобразованию их обществ. Что такой метод изменения общественного сознания за исторически кратчайшие сроки вполне реален, свидетельствует история этих государств. Только именно такой государственный  подход сможет обеспечить мирное сосуществование арабов и евреев на одной земле. Но для этого нужно в первую очередь изменить сознание и понимание необходимости такого пути у самих руководителей и общественной элиты этих народов, что также нелегко сделать, но с них нужно начинать. Для этого необходима соответствующая общегосударственная политика, которую эти государства должны активно прово­дить и не отдавать формирование морали и сознания нации на самотек протека­ния вековых  изменений в сознании народов.

Вернемся к нашему повествованию после столь длительного отступления, которое будет случаться еще не раз и по различным поводам, давая читателям возмож­ность отвлечься от основного повествования и поразмышлять на другие темы. 

Мы остановились на том, что произошло несправедливое распределение назна­чений на работу после защиты дипломов. Это поссорило выпускников с руковод­ством института, которое выполняло, конечно, указание свыше по поводу распреде­ления выпускников-евреев. Ребята считали, что это происки местного начальства, и вылили свой гнев на руководство института. Следует отметить, что эта не­справедливость нисколько не перессорила ребят между собой. Поэтому бывшие сту­денты все-таки отметили окончание института, но сами, без преподавателей в различных ресторанах и кафе. Собирались и отмечали партиями и группами, как они сложились за многие годы совместной учебы.

Учебная группа Виктора была наиболее сплоченной и дружной и сохранила свои дружественные отношения между ребятами, несмотря на то, что из ее соста­ва в Москву было направлено четыре человека. Все согласились с предложением Виктора пригласить на их вечер руководителя проектирования «Старта» Арсона. Они собрались в ресторане стадиона «Динамо», располагавшемся по пути в Померки, где находился их институт. На стадионе «Динамо» многие из их группы бывали и раньше в зимнее время. Виктор многих уговорил посещать ка­ток на стадионе, и они нередко заходили в тот ресторан. Там были весьма умерен­ные цены, и это был по сути молодежный полуресторан-полустоловая. Прощальный вечер прошел в ресторане весело, хотя и с немалой грустинкой. А закончился он забавным происшествием.

В то время входил в моду танец «летка-енка». В этом танце все встают друг за другом, беря впереди стоящего за талию, и начинают двигаться по кругу, подпрыгивая при этом поочередно на одной ноге, а вторую высоко выбрасывая вперед и вверх. Все это делается с гиком, визгом и криками, а главное, одновременно и синхронно в такт под музыку. Происходит одновременное повторяющееся воздейст­вие большой массы людей на пол, создавая резонансное воздействие на него. Рес­торанчик был старенький, деревянный, довоенной постройки, и балки пола, очевид­но, сильно подгнили. В середине танца, когда толпа разгоряченных молодых танцу­ющих  людей вышла в очередной раз на середину зала, раздался страшный треск, пол начал проваливаться, и вся танцующая толпа с еще большим визгом на­чала падать друг на друга. Пол только подломился посередине, во что-то уперся, и никто не провалился, так же как и не было серьезных ушибов.

После мгновенного оцепенения в зале установилась напряженная тишина, и, когда увидели, что серьез­ных последствий не произошло, мгновенно разразился гомерический хохот, шутки, подтрунивание друг над другом В зал вбежал директор ресторана. Он вначале несколько рас­терялся, но потом начал бранить студентов и требовать, чтобы они за свой счет отремонтировали пол. Один из студентов быстро нашелся и отпарировал, заявив директору, что это они предъявят иск ресторану за то, что в ресторане не обеспечивается безопасность посетителей, поскольку его администрация не сле­дит за техническим состоянием пола в зале, где собирается большое количество посетителей. Директор быстро сообразил, что дело может обернуться для него не­малыми неприятностями, быстро утихомирился и ребята стали расходиться.

Вечер был тихий, теплый, из рядом находящегося яблоневого сада доносился аромат цветущих деревьев. Все это, в дополнение к выпитому в ресторане, настра­ивало на лирический лад. Виктор и Аня пошли и уселись на зрительских трибунах стадиона. Перед ними таяли в темноте уходившие вдаль громады трибун, создавая впечатление какого-то бесконечного нагромождения. Внизу расстилался газон футбольного поля, залитый лунным сиянием. Они сидели, завороженные открывшейся им ночной картиной неопределенной дали, словно перед ними распростерлось поле их жизни, по которому им предстоит пройти. Какой она будет и какой путь их ждет впереди! Долго они сидели молча, обнявшись, тесно прижавшись друг к другу, пог­руженные каждый в свои мысли.

После получения назначения на работу Виктора вызвали в военкомат и заяви­ли, что он призывается в армию как офицер запаса, отобрав у него все документы, в том числе и направление на работу. И это одного его из всего института заби­рали в армию! В то время шла корейская война, и в армию призывали молодых офи­церов, не воевавших в Отечественную войну.

Во время распределения назначений на работу несколько человек направили в  авиаремонтный НИИ ВВС в город Люберцы под Москвой, и они стали военными на­учными сотрудниками. А Виктора ни за что ни про что отпра­вляют в простую строевую часть. Может ли быть большая несправедливость по отно­шению к одаренному человеку, чем этот призыв в армию его одного из всего института? Долгих шесть лет он готовился стать авиационным конструктором, проявил опреде­ленные способности и уже показал, что может быть неплохим конструктором, и вдруг — на тебе! Забирают в армию простым младшим лейтенантом после шести лет напряженнейшей учебы. Где же справедливость?

В очередной раз судьба начала свои коварные игры. У Виктора  в жизни были не одни темные полосы. Были и счастливые полосы, и их бы­ло немало. Бывают люди, у которых судьба сплошь из черных полос, а бывают и те, у которых одни светлые. Но у большинства нормальных людей судьбоносные полосы распределены равномерно между светлыми и черными. Многим кажется, что их судьба обделила светлыми, а так бывает у тех людей, у которых непомерно и необосно­ванно завышенные требования к судьбе. Если судьбу не тормошить, не требовать от нее больше, чем заслуживаешь, то она очень бережно будет вести та­кого по жизни. Так было и с Виктором. У него, как и у всякого одаренного челове­ка, черных полос было, пожалуй, больше, чем светлых, и длились они подольше. У та­ких людей вырабатывается твердость в характере и большая жизнестойкость. В итоге они либо мужественно переносят черные полосы судьбы, либо ломаются под ее ударами. Виктор не сломался, несмотря на то, что ему было нелегко подчас. Он многого добился  для себя и для семьи.

Такая несправедливость шокировала не только Виктора, но и Анну. Намного позже она рассказала Виктору, что одновременно с Виктором за ней ухаживал один ка­питан из местного авиационного училища и немалую роль в выборе сыграло ее нежелание стать офицерской женой и скитаться по неустроенным военным город­кам. Но тот был хотя бы  капитаном, а теперь она окажется женой какого-то младшего лейтенанта. Можно было понять ее разочарование. Но тогда она ничего об этом не говорила.

У нее был печальный пример ее старшей сестры, у которой муж был  команди­ром Красной Армии, и она насмотрелась на их довоенную походную жизнь и не хотела такой для себя. Печальной была его судьба и на войне. Он застрелился, чтобы не попасть в плен при отступлении, когда их часть под огнем вышла к реке, а он не умел плавать.

После случившегося с Виктором в военкомате он доложил об этом начальнику первого отдела института. Первый отдел ведал секретными делами, как и во всех других учреждениях, причастных к военным и оборонным делам. Начальником этого отдела был полковник, Герой Советского Союза, бурного и невоздержанного харак­тера. Он тут же при Викторе покрыл военкома трехэтажным матом и по­чти бегом направился в военкомат. Виктор за ним с трудом поспевал.

Никого ни о чем не спрашивая, он ворвался в кабинет к военкому, истошным криком поста­вил его по стойке «смирно» и так начал его отчитывать, что Виктор готов был провалиться сквозь землю. Буквально вырвав из рук военкома документы Виктора, он гневно прокричал ему:

— Забирай документы и езжай на работу туда, куда ты на­правлен на основании постановления Совета Министров, а не этого... — И тут он про­кричал «полное наименование военкома», воспроизвести которое невозможно.

Если бы этот горячий полковник поговорил с военкомом по-людски, то, возможно, все бы и закончилось  по-людски. А так военком, затаив злобу на этого полковника, решил отыграться на Викторе, и это очень дорого потом стоило Виктору.

Получив документы, Виктор купил бутылку шампанского, с радостью прибежал к Ане, и они устроили пир по случаю освобождения от армии. Аня впервые на свадь­бе Николая попробовала шампанское, и оно ей очень понравилось. Поэтому Виктор при каждом удобном случае покупал для Ани шампанское. Но этот пир был прежде­временный. Козни военкома все-таки сработали, и Виктор попал в армию, но уже позже, когда приехал в Москву и стал работать.

После защиты диплома Виктор еще месяц жил у Ани, ожидая,  пока она сдаст госэкзамены. Он сидел дома, вел домашнее хозяйство, в основном готовил еду и кормил Аню. У него уже был саратовский опыт по этой части. Она с удовольствием ела все приготовленное им и радовалась. Но в душе с ужасом смотрела, как она потом говорила, на все то, что Виктор готовил. Он варил украинский борщ и различные супы, готовил всякие мясные блюда и даже вареники с сыром. Их люби­мым блюдом стала селедка совместно с варениками с картошкой, облитые жареным луком. Анна все это ела и думала, чем и как будет  кормить Виктора, когда станут жить самостоятельно. Ведь она, кроме яичницы, не умела ничего готовить. Даже котлеты ей передавала мать с оказией из Ахтырки. Но потом и очень скоро она стала искусной кулинаркой, пе­реняв все от матери Виктора, которая славилась умением готовить, а Виктор за всю их совместную жизнь почти никогда не занимался готовкой на кухне. Эту за­боту Анна взяла полностью на себя, а Виктор иногда покупал кое-какие продук­ты и то только тогда, когда просила Аня.

У Виктора было свободное время, и он решил нарисовать шишкинских медведей в подарок на память своему любимому преподавателю Арсо­ну. Закончить он ее не успел и дорисовал в первые годы жизни в Москве. После этого он на многие годы оставил рисование и возобновил их, достигнув пенсионного возраста, после того как похоронил Аню и остался один. Навыки, к удивлению, у него сохранились и картины получались вполне приличными.

К концу того месячного вынужденного отпуска Виктора Саша, так же как и Аня, сдал свои госэкзамены и также собирался в Москву, но только за тем, чтобы по­лучить направление на работу. Всем, кто окончил факультет строения вещества, направление на работу выдавали в Москве в какой-то «лавочке» без названия. Учреждение находилось в невзрачном помещении на Цветном бульваре в доме № 12. С ним пое­хали еще два выпускника этого факультета, которые перешли на него вместе с Са­шей из его института.   Забегая вперед, следует сказать, что Саша получил назначе­ние, по которому он затем и отправился в неизвестном направлении и пропал из вида почти на 30 лет. Второго выпускника, ко­торый был евреем, направили преподавателем физики в школу в Западную Украину и он также пропал из вида. В том году евреев притесняли при распределениях во всех высших учебных заведениях. Третьего направили в один из подмосковных НИИ. Он вскоре вернулся в Харьков и впоследствии стал ученым и возглавил свой родной университет.

Время прибытия в Москву Саши и Виктора совпадало, поскольку после окончания вуза предоставлялось два месяца отпуска, после чего необходимо было явиться на работу по направлению. Задержка в прибытии строго наказывалась, а неявка на работу по направлению каралась уже как уголовное деяние. Они договорились, что встретятся в Москве у Бориса. Он с нетерпением ждал встречи с ними. Ведь прошло почти три года, как они расстались и не виделись все это время. Те­перь все трое с волнением ожидали этой долгожданной встречи.

После сдачи Аней госэкзаменов с первым визитом они отправились к ее родителям, где их, конечно, ждали. Ее мать Анна Алексеевна накрыла богатый стол, и они организовали практически вторую свадьбу, пригласив большое количество родстве­нников и знакомых. Ведь вышла замуж их любимая младшая доченька и привезла вместе с дипломом об окончании института еще  и мужа, такого интересного, обходительного и умного, если его направили на работу в саму Москву. Все были в восторге от молодой пары и радовались, что с самого начала у них так счастливо складывается совместная жизнь.

В Ахтырке они прекрасно провели время. Купались в Ворскле, катались на лод­ке в Буймеровке, гуляли в прекрасном сосновом бору, начинавшимся прямо от их дома. В Буймеровке у реки произошел один примечательный случай. Остановившись и сойдя на берег, они нежились и обнимались в пахнущей цветами траве. В это вре­мя Виктор заметил, как к голове Ани стала подползать небольшая серая змея. Чтобы не испугать Аню и тем самым не подтолкнуть змею к каким-либо активным действиям, Виктор стал наблюдать за змеей и ее действиями. Змея, полежав непод­вижно, отвернулась и уползла прочь. Только после этого Виктор сказал Ане о змее и рассказал близкий по случаю анекдот.

Во Франции машинист мчащегося поезда увидел кого-то копошащегося впереди на рельсах. Никакими сигналами не удавалось убрать их с дороги. После экстренной остановки поезда подбегающий машинист увидел лежащую женщину и поднимающегося мужчину, застегивающего брюки и обратившегося к машинисту со словами:

— Мсье, я знал, что кто-то из нас должен был остановиться, но вы понимаете, что я уже не мог!

Виктор получил добродушного тумака от Ани за рассказанный анекдот, и они со смехом продолжили катание на лодке.

Мать Ани, тихая, добродушная Анна Алексеевна, умная и очень скромная женщина, не могла надыша­ться на них, боясь потревожить их по утрам, чтобы молодые не испытывали ни в чем неудобств. Она  очень заботилась о своем новом молодом зяте и с горечью вспоминала своего первого, такого же пригожего, зятя своей старшей дочери, кото­рая так и жила теперь одна с малолетним сыном, не познав полного семейного счастья. Она в мыслях и на словах очень хотела, чтобы у Ани все сложилось хо­рошо. Она не могла тогда знать, какая тяжелая участь постигнет Аню через многие десяти­летия. Но это будет у Ани потом, на склоне лет, когда жизнь уже почти будет прожита. А ныне перед ними открыва­лись прекрасные и безмятежные дали предстоящей жизни.

Для Виктора в Ахтырке все было бы хорошо, если бы не ежедневные мучения за обедом. На время их приезда отец Ани, Андрей Алексеевич, взял отпуск и все время был с семьей дома. Каждый день за обедом он выпивал полстакана самогона и на­стойчиво предлагал выпить и Виктору вместе с ним, который никак не мог отка­заться и тем самым проявить неуважение к тестю. Но пить каждый день ему было в тягость, да еще этот противный самогон. Теща заметила, что Виктору  эти обе­денные выпивки крайне тягостны, и очень тактично избавила его от них, заметив мужу, чтобы он не насиловал зятя своими привычками. Провожали молодых после такого же обильного застолья, как и встречали.

Из Ахтырки молодые направились к родителям Виктора. И там все повторилось. И там было не меньше радости, и такая же была организована встреча с гостями, по су­ти явившаяся уже третьей по счету свадьбой. И там, конечно, были подарки, добрые пожелания и напутствия. Один подарок мариупольской давней подруги матери Вик­тора остался в семье Ани и Виктора на всю жизнь. Эта женщина привезла бисквит­ный торт «Полено» с орехами, оказавшийся потрясающе вкусным. Никто ничего подобного не ел, и этот торт стал «гвоздем» вечера. Аня тогда же тщательно записала подробный состав и технологию его приготовления и очень быстро затем его освоила. Поэто­му этот торт и остался в их семье как самое дорогое фирменное блюдо и затем перешел в семью их сына, когда тот женился.

На этом вечере произошел крайне неприятный для Виктора эпизод, когда он не­заслуженно, из-за своей невыдержанности, обидел мать, и горький осадок об этом его не покидал никогда. Несмотря на то, что ему доставалось от нее в раннем детстве, он нежно любил свою мать, так же как и отца.

За столом, когда все хорошо выпили и поели, начались песни. В  это время мать почему-то вспомнила своего старшего сына Сергея, залилась слезами и посетовала, что он не дожил до своей свадьбы. В этом Виктор на мгновение почувствовал некую обиду за себя, что на его свадьбе мать не к месту расплакалась из-за ги­бели Сергея. Виктор заметил раздраженно, что она никак не могла не омрачить его свадьбу своими слезами за Сергея, резко бросил салфетку на стол и вышел. Никто не обратил внимания на этот инцидент, поскольку были увлечены пением. Но Виктор быстро опомнился, вернулся и мягко извинился перед матерью. Ни в тот день, ни позже она никогда не вспоминала об этом случае, а он никогда не забывал о нем.

За время пребывания у родителей Виктор не мог не свозить несколько раз Аню к морю в Мариуполь. До этого она никогда не была на море и не видела его. Оно произвело на нее неизгладимое впечатление.  Плавать она умела, ведь вы­росла на реке, и в море чувствовала себя совсем свободно. Однажды один мужчина, увидев ее выходящую из воды, громко провозгласил: 

— Явление Афродиты из морской купели, — да так громко, что рядом находившиеся на пляже с интересом посмотрели на Аню, проводив ее, стройную и изящную, продолжительными взглядами. Виктор при этом испытал даже некоторое чувство гордости за свою красавицу жену.

Виктор поводил Аню по своим излюбленным местам в городе. Побывали они во дворе того дома, где они раньше жили. Но Виктор никогда не заходил в их дом, где жили теперь другие люди. Ему было больно видеть и находиться в квартире, в которой прошло его детство, такое милое и горькое от перенесенных болезней. Он показал Ане то место, где он упал с велосипеда и приложился головой. Там Аня несколько задержалась, посмотрев на поросшую травой горку, с которой Виктор спускался на велосипеде, и укоризненно пожурила его.

Как-то с ними поехал в Мариуполь отец, направляясь по делам службы. Вечером они ожидали у моря обратного поезда. Электричек тогда еще не было. Сидя у моря недалеко от вокзала, отец случайно из разговора узнал, что Аня обожает шампан­ское, и этого было достаточно для него. Он тут же их поднял и повел в вокзаль­ный ресторан, где заказал бутылку шампанского. К удивлению всех, принесли бутыл­ку шампанского, которая оказалась четвертушкой по форме настоящего шампанского. Ни до этого, ни после этого Виктор не видел больше таких изящных бутылочек. Отец тут же заказал гору этих бутылочек и в жару так накачал Аню холодным шампанским, что она с трудом выбралась из-за стола. Приличия она, ко­нечно, не теряла, но Виктор видел, что она хорошо набралась.  Больше он никогда не видел ее такой.

Подходило время отправляться в Москву. Местная знакомая по просьбе матери предложила, чтобы Виктор с Аней пожили первое время у ее сына, пока они не устроятся. Он военный, полковник,  что-то строит в Москве, и дала его адрес с записочкой к нему. Это уже было «нечто» на первый случай в большом чужом городе. Главное, родители Виктора успокоились, зная, что детям будет, где остановиться на первое время.

ПРИЕЗД ВИКТОРА В МОСКВУ

 И РАССТАВАНИЕ ДРУЗЕЙ

Виктор и Аня приехали на Павелецкий вокзал,  взволнованные  и полные  надежд. Что их ждет в этой громадной Москве, кишащей людьми, как муравьями? Где и как они устроятся на первое время? Тяготы и волнения от приезда в чужой город скрашивались тем, что у них есть адрес для первого поселения и их должны были встречать либо Борис, либо Саша. Виктор им написал о своем приезде. Саша еще раньше приехал в Москву, а вместе с ним и Маина.

Саша с Маиной жили в ведомственном общежитии. Им дали небольшую комнат­ку, и они ожидали назначения на работу Саши. Обещали подобрать какую-либо работу и Маине, близкую к ее специальности. У нее, так же как и у Ани, был свободный диплом. Они заполнили громадные анкеты в несколько листов с подробнейшей биографией. В анкете и биографии пришлось вносить данные о себе, родителях  и о родственниках вплоть «до четвертого колена». Они пони­мали, что идут в атомную промышленность, и не удивлялись такой строгости. Вот только проверка анкетных данных шла довольно долго. От результатов провер­ки будет зависеть их прием на работу в атомную промышленность. После сдачи анкет им выдали кругленькую сумму денег в качестве аванса их будущей зар­платы. Ее величина весьма удивила молодых людей и крайне обрадовала. Если у них будет соизмеримая зарплата, то это может скрасить все возможные тяготы по работе, которых они боялись и часто о них беседовали между собой.

Еще из окна вагона Виктор и Аня увидели, что их пришли встречать все чет­веро — Борис и Саша с женами. Аня видела Бориса и Ольгу впервые, и они ей сразу же понравились своей обстоятельностью. Виктор с интересом рассматри­вал Олю, которая была известна ему только по рассказам Бориса. Оба они выгля­дели весьма представительно, будучи старше их всех. Виктору стало как-то не­ловко, что их пришло встречать столько уважаемых и солидных людей, несмотря на то, что они были его друзьями.

Встреча была бурной и радостной, с цветами, объятиями и поцелуями. Толпа пассажиров обходила эту взволнованную группу, оборачиваясь на них с улыбками. Несколько успокоившись, все удивились небольшому количестве вещей у приехав­ших. Они не знали, куда они едут и что их ждет, поэтому и не набирали много вещей — два небольших чемоданчика с личными вещами и все.

Борис сообщил, что все едут к ним, где их ждет накрытый стол. Виктор стал возражать:

— Нам вначале нужно устроиться, а потом уже ходить по гостям.

Никакие возражения не возымели действия, и все направились в метро, которое произвело на Виктора и на Аню такое же воздействие, как и на всех провинциалов, впервые приезжающих в Москву. Они спустились по эскалатору в метро и услышали невероятный грохот при подходе поезда. Этот грохот и толчея были скрашены спасительной прохладой, окутавшей их, как только они спустились по эскалатору. Виктор и Аня не ожидали этого в такую нестерпимую жару, стоявшую на улице. Это было очень приятно, и прохлада неско­лько успокоила их.

Родители Оли жили в двухкомнатной квартире на Кутузовском проспекте, там, где трамвайная линия на Фили пересекала прос-пект возле еврейского кладби­ща. Сейчас здесь располагается станция метро «Кутузовский проспект». На мес­те еврейского кладбища вырос громадный жилой дом с гастрономом на углу. Трамваи заменены на троллейбусы, идущие от центра города до Филей, которые получили прекрасные транспортные выходы в город на метро и троллейбусе.

Обед прошел шумно и весело. Все трое друзей и их жены стояли на пороге новой жизни. Что их ждет? Каждый из них готовился посвятить себя новому делу. Они понимали, что будут работать на оборону страны, но еще не знали, что каждый из них будет делать конкретно, чем заниматься и во что вы­льется их труд. Это волновало и представляло возбуждающий интерес. Они начи­нали учебу вместе в институте, а теперь их пути причудливо разошлись. Их бу­дет теперь объединять только забота об обороне страны, которой они от­дадут труд всей своей жизни. Они строили планы, горячо обсуждали будущее и надеялись не терять из вида друг друга.

Один Борис не принимал активного участия в общем обсуждении, изредка бро­сая отдельные фразы.  Он был немного грустен и, казалось, был чем-то огорчен. Борис им не говорил, что скоро он покинет их на многие годы, и неизве­стно, увидит ли их вообще. У него после встречи с друзьями возникло даже чувство некоторого сожаления, что он тогда оставил институт, увлекшись выгодой военной службы. Теперь ему предстоит расплата за то благополучие, которое он приобрел за эти два года. Нужно будет покинуть страну на многие годы и стать совсем другим человеком с новым именем в чужой стране и занимать­ся крайне опасным делом разведчика. Все это он знал и готовился к этому. А вот при виде старых друзей немного раскис. Родные предполагали, что Борис вскоре покинет их, но они не знали, когда. Оля увидела состояние Бориса и все поняла. У нее защемило сердце от сознания неотвратимой скорой разлуки. Друзья видели состояние Бориса и Оли, но вопросов не задавали ни о его учебе, ни о предстоящей работе. Они еще в институте поняли, куда ушел Борис. В разго­ворах он только отметил, что хорошо освоил два языка, а на английском говорит без акцента.

Все попросили Бориса надеть мундир со всеми орденами и медалями. Они знали о его боевых заслугах, но никогда не видели его орденов, а тем более его са­мого в военной форме при всех регалиях. Он долго сопротивлялся, но все же сда­лся и через некоторое время вышел в кителе при всех орденах. Раздался общий возглас:

— О-о-о!

Все немного помолчали, рассматривая нового для них Бориса. Какой он был статный, представительный и мужественный — достойный защитник Отечества. Все заметили, что у Оли навернулись слезы, и Борис шутливо тут же предложил кому-нибудь из ребят примерить его китель, но все отказались под давлением Саши, поскольку он заявил, что это дурная примета для хозяина ки­теля. Виктор в дальнейшем убедился в этом поверье. Все пожелали Борису удвоить количество наград, на что он тут же четко отве­тил: «Служу отечеству — и друзьям — не за награды». Раздались общие аплодисмен­ты и возгласы одобрения.

После этого разговор переключился на Виктора с Аней. Из писем Виктора было известно, что он направлен в какое-то самолетное конструкторское бюро. Виктор назвал номер почтового ящика, но он ничего никому не говорил. Когда Ви­ктор сказал, что ему говорили, что оно где-то в районе Филей, это вызвало ожи­вление у Бориса с Олей. Они почти одновременно воскликнули:

 — Так это же наши родные края!

Вот тогда Борис оживился и рассказал о своем пребывании в Филях во время войны и как они с Олей многократно гуляли в Филевском парке. Затем Борис сообщил Виктору, что на Филях располагается мощнейший авиационный за­вод. Вот там, очевидно, и следует ему искать свое конструкторское бюро. После того как у Бориса выровнялось настроение, все начали наперебой объяснять, как туда проехать. Затем начали рекомендовать, что и когда  нужно смотреть и посетить в Москве. Они слушали и улыбались. У них уже был составлен свой план.

Подходило время прощаться. Виктору с Аней нужно было искать их полковника, к которому у них было рекомендательное письмо. Борис, ознакомившись с адресом, удивился:

— Так это не что иное, как ипподром на Беговой улице. Но он недавно сгоре­л, там был сильный пожар. Однако там ведут­ся строительные работы. Очевидно, этот полковник и руководит этими работами.

Получив наставление, как проехать, Виктор и Аня отправились на Бегов­ую, оставив чемоданы у Бориса. На Беговой они увидели полностью выгоревшее здание с пустыми глазницами окон и расстроились. Где же здесь можно было устроиться? Их встре­тил старшина и, узнав цель прихода, повел Виктора с Аней по длинному кори­дору здания на первом этаже. В конце коридора в один из дверных проемов бы­ла вставлена фанерная дверь. Старшина, постучав, открыл дверь и пропустил ре­бят. Им открылась оборудованная под жилье комната с обгоревшими стенами. Из такой же боковой двери вышла седовласая женщина, мило улыбаясь, приветливо их встретила, заявив:

— А мы вас ждали с утра. Вот здесь мы и живем с полков­ником. К вечеру солдаты принесут постельное белье, — и, не прекращая говорить, рукой пригласила их в смежную комнату.

Им открылась не то чтобы страшная, но весьма неприглядная картина — в углу стояла голая солдатская кровать с расчищенным подходом к ней. Противоположная сторона комнаты была завалена строительным хламом, оставшимся от пожара. Хозяйка, нисколько не смутившись, по­просила не расстраиваться от увиденного. Это обычные походные условия жизни армейских строителей.  Ей не привыкать, а они, молодые, хотя бы такую крышу будете иметь над головой. Тем более у них будет своя отдельная комната, и, вновь зау­лыбавшись, продолжила:

 — Ведь это не надолго, вам обязательно на работе предос­тавят жилье, — и обняла немного смутившихся ребят.

Такой теплый прием, оказан­ный в первой же день в Москве незнакомой, но такой приятной и милой жен­щиной, воодушевил их и настроил на оптимистический лад даже при виде такого неказистого жилья. Молодожены были из числа неизбалованных людей, воспитыва­лись в простых семьях и такая ситуация их нисколько не огорчила. К вечеру они перевезли свои чемоданы от Бориса, который был доволен за ребят, что у них будет хотя бы такая крыша над головой

На следующий день Виктор разыскал на Филях авиационный завод, на котором    действительно создавалось опытное конструкторское бюро во главе с главным конструктором Владимиром Михайловичем Мясищевым, о котором в институте ник­то ничего не знал. Виктора это несколько озадачивало. Он не понимал, зачем со­здают новое конструкторское бюро, да к тому же с никому не известным  главным  конструктором,  в  то  время  как  в  Москве есть уже старые сложившиеся конструкторские бюро. Одно ОКБ Туполева чего стоило. А что может сделать вновь создаваемая организация, не имеющая ни опыта, ни традиций? Но особенно это Виктора не ого­рчало. Важно другое — он в Москве и будет заниматься конструкторской работой, а это главное. Какой выход будет от этой работы, будет видно. Важно устроиться и начать работать.

Создаваемое ОКБ не имело ни площадей, ни отдела кадров, поэтому оформ­ление всех прибывающих производил отдел кадров завода. Там толпилось много та­ких же молодых людей, окончивших различные институты и техникумы, из многих городов страны. Это озадачивало — значит, затевается какое-то серьезное дело, раз нагнали столько молодых специалистов одновременно. Все заполняли анкеты, по объему не меньше, чем рассказывал Саша. Виктору пришлось телеграфом запра­шивать некоторые сведения о бабках и дедах. Это задержало на некоторое время составление анкет, а  следовательно, и оформление Виктора на работу. В отделе кадров пообещали через неделю решить квартирный вопрос. Аванса здесь никако­го не выдавали, но пока Виктора это не огорчало. Деньги у них с Аней были — ро­дители позаботились

Окончив дела в отделе кадров, Виктор и Аня, которая ждала его, отправились в центр на Красную площадь и в Мавзолей Ленина, от­стояв большую очередь, выходившую из Александровского сада. Они ходили по це­нтру как по музею, узнавая то или иное здание, виденное ими на многочисленных снимках в газетах и журналах. Конечно, зашли и в ЦУМ, и в Пассаж на Петровке, где поглазели на обилие разнообразных товаров, которого не было в Харькове. Столица всегда снабжалась по высшему разряду, и все ехали в Москву не только посмотреть на ее достопримечательности, но и привезти кое-что из продуктов и непродовольственных товаров.

Образовавшееся свободное время они посвятили реализации своего плана зна­комства с Москвой. Вначале они посетили продуктовые магазины и гастрономы. Им было интересно, как снабжается продуктами столица,  что им предстоит в этом плане и как они будут здесь питаться. Вид магазинов, заполненных продуктами, их поразил, особенно Елисеевский гастроном на улице Горького. Прилавки ломились от разнообразия продуктов даже по сравнению с Харьковом, не говоря уж об Ахтырке и Волновахе. Там в магазинах были только крупы и некоторая простейшая мясная гастрономия. В Харькове, конечно, в магазинах было большее разнообразие, но мяса почти не было. Все жили с рынка. Здесь же, в Москве, в магазинах была мясная и рыбная гастрономия. Москва как столица снабжалась очень хорошо. Аня с Виктором свободно накупили разнообразной гастрономии, включая красную и черную икру. Крабы лежали, поскольку их мало кто  покупал. Народ еще жил довольно скромно, и такие деликатесы были еще не в моде. Все, что они накупили, не очень  отяготило их бюджет. Цены были весьма сносные. То, что они слышали до приезда в Москву об отличном снабжении Москвы и что вызывало у них тихую радость, полностью подтвердилось.

Первым мероприятием в списке культурной программы у них значилось внесенное под громадным давлением Виктора посещение футбольного матча любой команды первой группы. Он никогда не видел, как играют мастера. Он слышал только репортажи по радио, блестяще передававшиеся Вадимом  Синявским,  признан­ным корифеем спортивных передач. Эта задача была реализована на следующий же день их приезда потому, что стадион «Динамо» оказался рядом. Играло московское «Динамо». Аня сидела, скучала, а Виктор внимательно следил за игрой. За «Динамо» болело полстраны после их триумфального выступления в Англии сразу же после войны. Виктор остался доволен увиденной игрой мастеров, хотя и ожидал большего. Потом, начав работать, он почти не ходил на стадион. Было не до фут­бола. Только однажды его затащил Нестеровский, которого также направили в Моск­ву, на хоккей зимой. Тогда хоккей только появился у нас в стране, и ледяных дворцов не было. Хоккей проходил на футбольном поле на рас­чищенной и залитой огороженной площадке, а зрители находились на трибунах стоя. Без поллитровки на хоккей идти было нельзя,  окоченеешь на ветру. Им то­гда бутылки на троих не хватило. Больше Виктор и на хоккей не ходил. Он еще не захватил его, как и многих в стране.

Вторым значился, естественно под давлением Анны, Большой театр. Виктору сле­довало на этот раз уступить, чтобы соблюсти баланс интересов в семье, посколь­ку он хотел пойти в Третьяковскую галерею. Благодаря тому, что Аня непременно хотела смотреть только «Лебединое озеро», Большой театр сам собой отодвинулся и на его место встала Третьяковка, от которой Виктор оша­лел. Ему накануне даже сон приснился, как он пришел в Третьяковку, а она ока­залась закрытой.

Со многими картинами Виктор был знаком по репродукциям и кни­гам, но то, что увидел, превзошло все ожидания. Вначале они пробежали все залы, чтобы понять, где что находится. Потом начали осматривать каждый зал, задерживаясь у интересовавших картин. Аня устала и подолгу сидела, смотрела, как Виктор бегал от картины к картине. Он разглядывал не только общий вид ка­ртины, но и технику письма, сравнивал ее у одного и того же мастера, а также технику различных мастеров. Он пытался увидеть, как нужно писать то или иное состояние природы или лица. Он уже кое-что понимал в техни­ке письма, но, не имея какой-либо специальной подготовки, с жадностью вгляды­вался в каждое полотно.

Выйдя на работу, он надолго забудет о рисовании, а из Третьяковки он вышел в тот день без задних ног, полностью измочаленный. Он не помнил, когда он так уставал, разве что в Омске, когда готовились отъезжать в освобожденный Донбасс и копали картошку. Свою культурную программу они осуществляли сами, без Саши и Бориса, у которых были свои заботы и им трудно было согласо­вать свои встречи с Виктором и Аней. Так, жизненные условия в большом городе ослабляют даже дружеские связи.

Затем были поочередно оперетта, цирк, театр Вахтангова и многое другое. Все было прекрасно и ново для них, как и для всех провинциалов, впервые попадающих в Москву. Столица для них всегда представляла вожделенную мечту, и ее посещение оставалось главным событием в жизни.  Оно долго обсуждалось и воскрешалось в памяти.

Из загородных поездок осталось в памяти Виктора посещение Ленинских Горок. Его удивила простота обстановки, в которой жил вождь. Там же он увидел, как время и условия меняют отношение даже великих людей к своему быту и услови­ям жизни.

Впервые приехав в Горки, Ленин и Крупская не решились поселиться в барском доме, считая это неприличным для их статуса и положения в пролетарском государстве. Они поселились во флигеле прислуги и пользовались примитивной посудой и постелью, которая была у прислуги. Но вско­ре они все же перешли в барский дом, признав, что руководитель государства не должен жить на положении быта прислуги, даже если оно будет и пролетар­ским. Как потом, много лет спустя, руководители всех рангов даже и не думали о возможности жить  в условиях простого быта, а не то что прислуги. Но это будет через многие десятилетия, а тогда до войны руководители жили именно по этим моральным принципам и не допускали большого разрыва в своих бытовых условиях по сравнению с простой трудовой интеллигенцией.

Еще удивил Виктора тогда вид небольшой комнаты с телефоном. Под громадным деревян­ным телефоном, висевшим на стене, стоял обычный небольшой столик, на котором лежало стекло, и оно было расколото по всей длине. Под стеклом, в уголочке, была записка, написанная рукой Ленина. Виктор был крайне удивлен ее содержанием. Вот оно:

«Наркому главпочтелю товарищу Красину! Прошу Вас взять дело строительства радиостанции «Коминтерн» в свои руки, ибо российс­кие обломовы погубят все и вся. Ульянов — Ленин».

Прочтя о русских обло­мовых, Виктора немного удивило, что Ленин русских назвал обломо­выми, так же как Сталин потом назвал народ «винтиками». Но потом он увидел при­нципиальную разницу в этих двух определениях. Ленин отнес к обломовым только часть русских, которые «способны погубить», а Сталин отнес весь народ к «винти­кам». Это принципиальная разница, которую Виктор вначале не уловил. Спустя много лет, когда Виктор вновь посетил Горки, не было ни стекла, ни столика, ни,  ко­нечно, той памятной записки. Все было выхолощено, вычищено  и приведено в «над­лежащий вид» в здании.

Походили они и по Филевскому парку. Это был, собственно, не парк, а ухоженный лесопарк, раскинувшийся вдоль Москва-реки на крутом берегу, поросшем веко­выми липами. По всей длине от входа в парк до обрыва к реке протянулась асфальтированная «зеленая дорожка». С одной стороны стоял летний кинотеатр, а с другой — эстрадная площадка. Весь парк был изрезан пешеходными грунтовыми до­рожками, по которым,  сделав несколько шагов, можно оказаться в настоящем лесу из громадных лип и елей, поросших молодняком. Здесь действительно прекрасно мож­но было отдыхать.

Внизу у берега находилась большая лодочная станция с хорошо оборудованным причалом, от которого отходил по расписанию небольшой катер, пе­ревозивший жителей и гуляющих на тот берег в Мневники. Виктор взял на прокат лодочку,  кстати, финдерфлит, как и в Мариуполе, и они с удовольствием поплавали по реке, вспомнив и море, и Ворсклу в Ахтырке. Проплывая у кунцевской части парка, им открылась спускающаяся с крутого скло­на берега анфилада почти полностью разрушенных лестниц с остатками мраморных фигур. Этот умерший ансамбль замыкал наверху барский дом Нарышкиных, многократно перестраивавшийся и ныне запущенный, в котором находи­лось какое-то  захудалое учреждение. Вид представшего был удручающий и лишний раз напоминал, что все бренно на земле, к тому же если оно никому не нужно.

Фили были вотчиной Нарышкиных и от их времени осталась не только эта разру­шенная временем и людьми усадьба на берегу Москвы-реки, но и прекрасная цер­ковь Покрова, стоявшая на другом конце этого лесного массива у другого бе­рега излучины реки, где ныне расположился Западный порт столицы. Эта церковь явилась по своей архитектуре жемчужиной церковных ансамблей и внесена ныне ООН в список мировых архитектурных ценностей. С этой церковью произошел один примечательный эпизод в семидесятых годах, когда в ней проводили реставрационные работы.

К тому времени было известно, что на Руси, помимо Рублева, был еще и другой  за­мечательный мастер, но имени его не знали. Были известны несколько его работ, находившихся в различных музеях, но без подписи автора. В филевской церкви имеется прекрасный иконостас, украшенный богатой резьбой. Когда расчистили его, то прочли надпись: «Писал и резал Петр Золотарев». Реставратором и историком, которые вели работы в церкви, были две женщины. Считая себя первооткрывателями имени Золотарева, каждая из них независимо от другой написала кандидатскую диссертацию на эту тему. Вместо того, чтобы объединиться и разделить тему на две самостоятельные работы, которые, безусло­вно, заслуживали этого, они вцепились друг в друга, не отдавая пальму первенст­ва в открытии имени Золотарева. В итоге ни одна из них не защитилась тогда, а большую часть икон передали в филиал музея Рублева. Вот что значило женское стремление иметь все, которое, как правило, приводит к потере всего. Это прекра­сно показал еще Пушкин, рассказав о старухе, оказавшейся в итоге с разбитым ко­рытом.

Всего через три года вдоль Филевского парка, параллельно «зеленой дорожке», выросли корпуса вновь созданного ОКБ Мясищева, которое стало на всю жизнь родной обителью для Виктора. А тогда, конечно, не через неделю, как обещали, мо­лодым специалистам все-таки дали направление на получение жилья. В городе Жуковском на станции Отдых по Казанской железной дороге были закончены два пятиэтаж­ных дома, и оба их отдали Мясищеву для размещения вновь поступивших сотрудников. Это было далеко за городом на противоположном конце Москвы, но и такое месторасположение не умаляло радости от возможности получить свое жилье.

Город Жуковский раньше назывался поселок Стахановский и был заложен как база развернувшегося там строительства Центрального авиа-гидро­динамического института, всемирно известного ныне ЦАГИ. Это место для строи­тельства выбрал Туполев из-за находившегося рядом громадного поля, на кото­ром расположился летно-испытательный институт. Ныне это наукоград авиацион­ной науки и техники.

Кадровым сотрудникам, прибывшим из Казани и не имевшим своего жилья,  давали отдельные комнаты в коммунальных квартирах. Для моло­дых специалистов организовали общежитие, а семейным молодым специалистам да­вали одну комнату на две семьи, как это бывало во время войны. Виктор и Нико­лай Нестеровский поселились в одной комнате. Люся уже ждала ребенка.

До выхо­да на работу они переехали в Отдых, купили по мягкому ватному матрацу, и каж­дая семья заняла свой отдельный угол, расположившись на полу со своим матра­цем. Кушали прямо на полу, сидя на матрацах, а чемоданы использовали как столы. Это напоминало Виктору военное время, когда они жили в Омске, но все равно бы­ло весело. Начиналась самостоятельная жизнь, и ее не омрачали даже такие условия. Именно в таких условиях Аня и Люся не поладили между собой из-за избы­точного желания Ани обучить Люсю в приготовлении какого-то блюда. К тому вре­мени Аня считала се­бя уже достаточно осведомленной в этом деле.

Совместное проживание двух семей длилось недолго. Кто-то написал жалобу в ЦК партии о творящихся безобразиях с поселением двух семей в одной комна­те. Приехала комиссия, и Виктору дали комнату в двухкомнатной квартире в этом же доме. У Виктора с Аней была девятиметровая комната, а у одинокого кадро­вого сотрудника — шестнадцатиметровая, куда он приводил по ночам женщин, меняя их периодически.

Получив отдельную комнату, Виктор и Аня продолжали спать на матраце на по­лу и обедать на чемодане. О радости получения своего отдельного жилья они написали, конечно, родителям. Вскоре от родителей Виктора пришел телег­рафный перевод на крупную сумму для приобретения мебели. На эти деньги они купили в магазине на Дангауэровском рынке, находившемся у платформы Новая, четыре венских стула, круглый стол, шифоньер, стол на кухню и пружинный матрац, к которому Виктор приделал ножки и он многие годы служил и постелью, и тах­той. Эта мебель сохранилась у Виктора и находится у него на даче. Потом к ним приехала мать Ани и купила им большой персидский ковер, половина которого накрывала тахту - матрац, а вторая уходила на стену. Вот так они с по­мощью родителей обставили мебелью свое жилье. Она служила им многие годы, пока не получили отдельную квартиру.

Занимаясь обустройством жилья, Виктор немного позабыл  о своих дру­зьях. Выйдя на работу, он позвонил Оле и узнал, что Бо­рис уехал в многолетнюю командировку. Она также вскоре уедет в один из под­московных городов на длительную учебу. Куда Борис уехал, Виктор в общем пред­ставил себе, а вот чему будет учиться Оля, он не мог себе и представить. Она ничего не говорила, а он и расспрашивать не стал, понимая, что у этой семьи луч­ше поменьше расспрашивать. Кроме того, Оля сообщила, что и Саша отбыл по назна­чению. Он улетел с Быковского аэродрома на специальном самолете, и она с Маи­ной его проводили. Куда он летел, и сам не знал. Сказали, что к месту работы, и все. Маине сказали, что со временем, когда там утрясутся штаты, ее также при­мут, а куда, также молчат. Сейчас Маина уехала к себе и будет ждать вы­зова. Вот так Виктор, увлекшись своим благоустройством, и расстался с друзьями на долгие почти тридцать лет, даже не попрощавшись. Внача­ле он долго корил себя за такую оплошность, но потом работа и жизнь так за­крутили его, что это отошло на задний план, а потом и вообще забылось.

С работой Ани устроилось как нельзя лучше. Она вначале переживала — сможет ли найти работу стоматолога в Москве. Ей говорили, что врачам в Москве устроиться трудно. Но все это оказалось не так. При первом же посещении горздрава ей пре­дложили место врача-стоматолога в поликлинике железнодорожного института, где она и проработала всю жизнь, не меняя место работы, так же как и Виктор.

Чтобы повествование было более цельным, следует остановиться на общеполитической обстановке, в которой жила страна в то время, и о том, кто же такой был Мясищев. Заканчивался пятый год после знаменитой фултонской речи Черчилля, положившей начало открытому противостоянию США и СССР и развязыванию холодной войны между ними, а затем и всего сложившегося социалистического лагеря с капиталистическим Западом. Мир раскололся на два противостоящих лагеря, и каждый из них готовился к войне между собой. Собственно, война эта началась с устрашения СССР двумя атомными взрывами американцев в Японии в конце 1945 года. В СССР не сидели сложа руки и также лихорадочно создавали сою атомную бомбу, которую и взорвали демонстративно в ответ в 1949 году.

Еще до взрыва пе­рвой нашей атомной бомбы правительство позаботилось о создании средств ее доставки до территории США. К тому времени авиация оценивалась как единствен­ное реально осуществимое средство в кратчайшие сроки, которые диктовались об­становкой. Ракетная техника также не исключалась из рассмотрения. Успехи нем­цев в конце войны в создании ракет ФАУ не позволяли проходить мимо это­го направления в технике доставки атомных зарядов. Тогда на ракеты было мало на­дежд в силу новизны и чрезвычайной сложности технических проблем, сто­ящих при их создании. Но и нужных самолетов у нас тогда не было. Нужен был бо­мбардировщик с дальностью порядка 11 тысяч километров, чтобы доле­теть до США и вернуться назад. Было немало летчиков, готовых тогда лететь и в один конец. Поэтому правительство приняло решение идти по двум направлениям в создании средств доставки атомных зарядов.

Основным считался самолетный, и в 1946 году было принято решение о создании самолета, аналогичного знаменитой американской «Летающей крепости».  Одновременно было принято решение широко развернуть работы по ракетной технике. Тогда было образовано ОКБ Королева и еще шесть других ОКБ и НИИ по разработке ракетных двигателей, систем управления и других необходимых систем и агрегатов для ракетной техники, а также полиго­нов для ее испытаний. Этим самым были заложены основы ракетной отрасли в стране, которая встала на ноги только после успехов Королева  к концу 50-х годов.

Создание аналога «Летающей крепости» В-29 поручили Туполеву. Он предложил свою конструкцию, но она была отклонена, после чего решили воссоздать точную копию этого самолета. Эти самолеты наводили ужас на немцев в их тылу. Они раз­рушили не один немецкий город, подчас без всякой военной необходимости. Эти самолеты были верхом технического совершенства в авиации и являлись весьма секретными. И вместе с тем американцы пошли на челночные полеты при бомбежках Германии. С этой целью на нашей территории были созданы опорные базы америка­нцев для посадки и обслуживания этих самолетов. В частности, такая база была создана в Полтаве.

Отбомбившись в Германии, В-29 садились на нашей базе, заправлялись и вновь шли на бомбежку Германии, совершая тем самым челночные полеты. Этот самолет в техническом отношении был очень сложный, начиненный большим числом различ­ного оборудования и вооружения. Поэтому на борту каждого самолета находился целый ящик описаний и инструкций по эксплуатации всех систем самолета. Об этом узнали наши служащие на американской базе в Полтаве, и один старшина умудрился стащить этот ящик с документацией. За это он был награжден орде­ном Красной Звезды. Об этом рассказал Виктору один офицер, когда Виктор сам попал в армию и ожидал назначения в часть для прохождения службы.

 Затем, уже в японскую войну, три В-29 сделали вынужденную посадку на Дальнем Востоке на нашей территории и были интернированы. Никакие политические демар­ши со стороны американцев не смогли им вернуть эти самолеты. Не с этих ли эпизодов начали ухудшаться наши отношения с Западом, приведшие вскоре к фул­тонской речи Черчилля и началу развязывания холодной войны против нашей стра­ны? Очень может быть, что это были последние капли в принятии решения амери­канской стороной. А холодная война все равно была бы развязана против нас, поскольку ее неизбежность предопределилась всем ходом исторического процес­са в мировом развитии второй половины ХХ века, в которой противостояние ка­питализма и социализма вступило в решающую стадию. Стоял вопрос: кто кого? К большому нашему сожалению, наша несокрушимая КПСС  и премудрые ее руководи­тели потерпели к концу ХХ века сокрушительное поражение в этой холодной вой­не, и СССР перестал существовать, а наши люди теперь терпят громадные лишения.

Туполев, после ознакомления с интернированными самолетами, сделал заключе­ние, что с современным уровнем промышленности у нас такой самолет создать нельзя. Несмотря на то, что наша экономика, созданная буквально за десять пред­военных лет, обеспечила выигрыш жесточайшей войны моторов во вторую мировую войну, обеспечить создание такого самолета она не сможет. В нем воплощены новей­шие достижения в области материаловедения, приборного и двигательного маши­ностроения, специальной металлургии и других видов техники. Ничего похожего у нас не было.

И тогда правительство принимает беспрецедентное решение — создать все не­обходимые виды производств для обеспечения изготовления копии этого самолета. Это в то время, когда немецкие специалисты и их промышленность не смогли ре­шить аналогичную задачу по воссозданию у себя нашего танка Т-34! Не стоит забывать, что в это же время создавалась ракетная техника и в стране затрачи­вались огромные средства на строительство новых заводов, создание новых НИИ, ОКБ и грандиозных испытательных полигонов для испытаний ракет. Создание атом­ного оружия и средств его доставки требовало громадных ресурсов, отрывавшихся от тех средств, которые были необходимы для восстановления страны после разрушительной войны. Такова была цена развязанной холодной войны.

Один самолет В-29 разобрали до мельчайших деталей, и конструкторы, обмеряя каждую деталь, выпустили рабочие чертежи на самолет, выдавая задания мате­риаловедам, технологам, металлургам и другим специалистам на разработку новых материалов, техпроцессов и производств. Происходила настоящая научно-техниче­ская революция в отечественном самолетостроении. Иногда доходило до курьезов, как рассказывали Виктору конструкторы, принимавшие участие в этих работах и затем работавшие у Мясищева вместе с Виктором. Постановлением правительства запрещалось вносить в конструкцию самолета какие-либо изменения и улучшения. И вот попадалась явно ремонтная накладка, но ее скрупулезно приходилось по­вторять в конструкции нашего самолета.

Эта грандиозная работа была завершена в кратчайшие сроки, и уже в 1949 го­ду Виктор проходил студенческую практику на серийном заводе, вовсю изготав­ливавшем эти самолеты, получившие шифр Ту-4, в производство которых внес и свою маленькую лепту Виктор. Быстро прогрессирующий темп развития самолето­строения сделал очень непродолжительной жизнь этих самолетов. Возникали но­вые задачи в создании более эффективных самолетов — носителей ядерных зарядов. Если сам самолет Ту-4 оказался не долгоживущим, то созданная благодаря ему промышленность заложила прочную базу для дальнейшего развития  нашего само­летостроения.

 

КОНСТРУКТОРСКОЕ БЮРО

МЯСИЩЕВА

К началу 50-х годов в авиацию твердо вошли реактивные двигатели, су­щественно изменившие ее облик по всем параметрам. В истребительной авиации успешно эксплуатировались самолеты с такими двигателями. У нас появился пре­восходный истребитель МИГ-15, в который также и Виктор кое-что внес. Бомбар­дировочная авиация имела пока только фронтовые самолеты Ил-28 с реактивными дви­гателями. Этот самолет был еще ненадежен, и на нем происходили часто аварии. На одном из таких самолетов погиб после войны брат Саши Владилен, отвоевав  в  авиации во время войны.

В США начали проектировать стратегический бомбардировщик с реактивными двигателями В-52 с необходимой дальностью. Сталин потребовал создания у нас аналогичного самолета. Туполев заявил, что с реактивными двигателями нельзя создать самолет с требуемой дальностью,  поскольку эти двигатели имеют боль­шой расход топлива, и начал проектировать свой самолет Ту-95 на турбовенти­ляторных двигателях, имеющих пониженный расход топлива. Такое техническое ре­шение не устраивало Сталина, и об этом знал тогдашний министр авиационной промышленности Хруничев.

Он вышел с предложением создать стратегический бомбардировщик на реа­ктивных двигателях, проект которого  разработал Мясищев. Некоторые отговаривали его выходить с таким предложением, но он все-таки вышел и Сталин его поддер­жал. И не только поддержал, но и потребовал, чтобы Мясищеву создали все условия для выполнения этого важного правительственного задания и выделили мощный завод для его изготов­ления. В марте 1951 года вышло постановление правительства, согласно которому создавалось опытное конструкторское бюро — ОК-23 во главе с Мясищевым и выделялся завод № 23 в Филях для размещения на его территории вновь создаваемого ОКБ, а также  для  изготовления разрабатываемых  этим ОКБ самолетов.

Так кто же был Мясищев, к которому так благоволил Сталин и которому поручил создание столь нужного и столь непростого по своему техническому решению стратегического бомбардировщика? Что он сделал такого, что удостоился столь важного поруче­ния?

Владимир Михайлович Мясищев родился 28 сентября 1902 года в среднерусском провинциальном городе Ефремове, стоящем на берегу реки с поэтическим названи­ем Красивая Меча. Город, воспетый Тургеневым, Чеховым, Паустовским, действитель­но красив своим природным расположением и заслуживает пера этих великих пи­сателей.

Дед Владимира держал гастрономический магазин в центре города и был дос­таточно зажиточным, но из простой семьи. Его сын Михаил женился на польке Янине Дудкевич — дочери местного аптекаря. Женитьба состоялась против воли обоих родителей и сопровождалась семейным скандалом. От этого брака у них ро­дились сыновья Володя, Юрий и Евгений.

Мать Володи, будучи необычайно красивой женщиной, увлеклась видным чиновником Толпыго, оставила семью и вышла за него замуж. Толпыго уговорил Юру и Евгения жить вместе с ним. Владимир наотрез отказался и никогда не мог простить мате­ри, что она разбила их семью. Вместе с тем он до конца питал нежные чувства к матери, тосковал без нее, но не мог поступиться своими правилами и общемораль­ными нормами. В этом проявилась еще в раннем детстве его принципиальность и твердое следование своим принципам и убеждениям. В 20-х годах семья Тол­пыго выехала в Польшу, где Юрий умер от туберкулеза. Свою мать Владимир увидит только спустя многие десятилетия.

В 1913 году Володя поступил в Ефремовское реальное училище, которое окончил в 1918 году, не особенно выделяясь по отметкам среди других выпускников. Он много читал и из литературы знал о появлении авиации, которая для него представляла определенный интерес, но не более.

Первые революционные годы оказались тяжелыми для Володи. Растерявшийся отец не мог содержать семью, и Владимиру пришлось начать работать вначале счетоводом, потом делопроизводителем Ефремовского райвоенкомата. Ему было не лучше и не хуже других. В его характере начали формироваться не по годам сильная во­ля и самодисциплина. Уже тогда у него начала определяться жизненная система поведения, и не зря его стали называть в зрелые годы «человеком системы». Это редкое качество наблюдается далеко не у многих, даже видных людей. Как ни тя­жела была жизнь в то время, но молодость брала свое и она не минула Владими­ра. Он увлекся театром и стал регулярно играть в труппе Ефремовского народно­го театра. Справку о работе в театре он сохранил, очевидно, она ему о многом напоминала.

В 1919 году Володя решает продолжить образование и в стоптанных башмаках, в пиджаке, подпоясанном веревкой, отправляется в Москву. Удивленных вузовских чиновников Высшего технического училища он поразил недюжинными знаниями, и его зачисляют в это высшее учебное заведение. До 1922 года в училище сущест­вовала свободная форма обучения, при которой было не обязательное посещение лекций и допускалась периодичность в сдаче экзаменов. С 1922 года эта вольница кончилась и началось ре­гулярное обучение.

В то время в училище читали лекции такие видные ученые, как Жуковский, Юрьев, Стечкин, Ветчинкин, Туполев. Владимир с интересом посещал их лекции. Сокурсники определили в студенческие годы его как твердого, целеустремленного человека воле­вой натуры, скромного, чисто и аккуратно одетого. Он отличался выдержкой, спо­койствием и серьезностью во всех делах. Эти прекрасные человеческие качест­ва,  формировавшиеся в студенческие годы, он сохранил на все время.

На третьем курсе Владимир определился в своем профессиональном будущем. Он вошел   в АКНЕМАЖ — академический кружок имени Николая Егоровича Жуковского  — прообраз нынешних студенческих научно-технических обществ. В этом круж­ке больше занимались строительством различных летательных аппаратов, чем на­учными изысканиями, несмотря на то, что тот  носил титул академического. В этом кружке будущий генеральный конструктор приобретал первые навыки кон­структорской и организаторской деятельности, которые ярчайшим образом раскры­лись в его практической деятельности в самолетостроении и ракетостроении.

В период обучения материальное положение Володи было далеко не блестящим. Отец мало чем мог помочь ему во время учебы, и Володе пришлось подрабатывать, но не разгрузкой мешков на станции. Он избрал более интеллектуальный вид заработка, более полезный для общества и для него. Володя устроил­ся педагогом детского дома. Ближе к диплому он оставляет эту работу и посту­пает на научно-опытный аэродром Военно-Воздушных Сил (НОА ВВС) в качестве чертежника, затем конструктора и инженера. Некоторые сотрудники носили воен­ную форму, и она очень шла рослому красивому парню, каким выглядел Володя. Пройдут годы, и Владимир Михайлович оденет форму не сотрудника НОА, а форму генерал-майора. Звание ему присвоят во время войны одновременно с ведущими авиационными конструкторами страны, так же, как и вручение из рук Калинина только учрежденного ордена Суворова.

Темой дипломного проекта Владимир Михайлович избрал «Цельнометаллический истребитель». Руководителем диплома у него был Андрей Николаевич Туполев. Это был его первый научный и практический руководитель. Он в то время активно внедрял идеи отечественного металлического самолетостроения из нашего кольчугалюминия, который был создан при активном участии Туполева. В ди­пломных проектах Андрей Николаевич широко использовал проработки своих идей для практического использования в конструкторской работе. Эту практику затем будет использовать и Владимир Михайлович, когда ему по воле судьбы и начальства придется заняться преподавательской деятельностью в МАИ. С самим Туполевым, спустя три десятилетия, Владимиру Михайловичу придется войти в жесткое противостояние при создании стратегических бомбардировщиков.

После защиты дипломного проекта Туполев пригласил Владимира Михайловича к себе на работу в конструкторское бюро АГОС (авиации, гидроавиации и опыт­ного строительства). С сентября 1925 года началась трудовая деятельность Вла­димира Михайловича, принесшая ему не только радость и удовлетворение, но и не­мало огорчений и обид. Даже больше огорчений, чем бывает у других людей, зани­мающихся творческими и созидаельными делами.

Туполев рано разглядел во Владимире Михайловиче талантливого и одаренного конструктора и организатора, проявляя к нему нескрываемое уважение. Многие го­ды Владимир Михайлович работал под его руководством, считал своим учи­телем и всегда питал к нему добрые чувства.  Даже когда судьба развела их по разные стороны и Туполев стал несколько нехорошо относиться к Владимиру Ми­хайловичу и, более того, стал писать в ЦК КПСС письма с необоснованной крити­кой его деятельности, Владимир Михайлович ничего подобного не допускал по от­ношению к Туполеву. Он всегда сохранял уважительное отношение к Туполеву. В этом прояви­лось высокое благородство и культура Мясищева.

В КБ Туполева Владимир Михайлович попал в бригаду крыла, возглавляемую впоследствии выдающимся конструктором Владимиром Михайловичем Петляковым, ко­торый явился вторым учителем, полным тезкой Мясищева. Петляков вначале давал вычерчивать Володе незначительные простенькие детали, но вскоре увидел неор­динарность молодого специалиста и стал поручать ему  более ответственные разработки в крыле создававшегося дублера самолета АНТ-4, первенца советской бомбардировочной авиации, получившего в серии индекс ТБ-1.

Летом 1927 года Мясищев получает первый отпуск и отправляется на юг в Судак, где устраивается на постой на многолюдной даче известного композито­ра, классика армянской музыки Александра Афанасьевича Спендиарова. Это была удивительная семья и дача. Она была всегда полна постояльцами из друзей и друзей друзей хозяев. Они меняли друг друга бесконечной чередой, и трудно бы­ло установить, кто и сколько их обитает в данный момент на даче. Володю с тру­дом приняли в этот шумный цыганский табор, как незнакомого человека этому об­ществу. Только импозантная внешность, независимый и интеллигентный вид возымели свое действие, особенно на взрослых дочерей композитора, который в это вре­мя находился в Тбилиси.

К концу отпуска Владимир Михайлович расписался с одной из дочерей — Лялей, преподававшей английский язык. Это неординарное событие, так молниеносно свершившееся, при котором невеста узнала фамилию мужа только в загсе, не вызвало ни осуждения, ни противодействия со стороны родителей невесты. На свадьбу приехал композитор, и летний отпуск Володи закончился пышной свадьбой.  Ве­селилась вся честная многолюдная компания, обитавшая в то время на даче Спендиаровых. Из отпуска Владимир Михайлович привез жену в свою комнатенку. Любовь с первого взгляда оказалась любовью на всю жизнь, и брак оказался счастливым, от которого появилась дочь Маша, потом и  внучка Варя.

В бригаде Петлякова Владимир Михайлович быстро вошел в группу ведущих кон­структоров и принимал участие в разработке шестимоторного самолета АНТ-16, у которого поражал размах крыла (41 метр), и который мог принимать бомбовую наг­рузку до 10 тонн. В этом самолете Мясищев предложил и реализовал свою разра­ботку по усилению силовыми шпангоутами выреза в фюзеляже под бомболюк.

В 1934 году в АГОС образовывается шесть специализированных бригад, каждая из которых должна разрабатывать полностью весь самолет. Руководителями бри­гад назначаются В. М. Петляков, П. О. Сухой, С. Некрасов, А. А. Архангельский и В. М. Мясищев.

Все они работали под руководством Туполева и составили центр само­летостроения в Москве наряду с существовавшим на Украине в Харькове во гла­ве с К. А. Калининым и И. Г. Неманом. В Петрограде до революции существовала школа Сикорского, создавшего гордость отечественной дореволюционной России самолет «Илья Муромец». С отъездом Сикорского в США после революции эта школа распалась и прекратила свое существование. Уже с того времени Мясищев вошел в когорту видных авиационных конструкторов.

В бригаде № 6 Мясищева разрабатывались экспериментальные самолеты. До прихода в нее Мясищева в ней разрабатывались планеры бесхвостой схемы под руководством А. А. Сенькова. После его ухода Мясищев продолжил работы по бесхвостым схемам самолетов. Проводились работы по модификации самолета Р-6, который, как предпола­галось, должен был выполнять функции истребителя, бомбардировщика и многие другие. Основное его использование было в поплавковом варианте на воде, а ос­тальные сами собой отпали.

Первой самостоятельной работой Мясищева явилась разработка самолета АНТ-41 торпедоносца, начатая в 1934 году. Он нес две торпеды или 1000 килограммов бомб. На этом самолете была впервые применена в туполевском коллективе гладкая обшивка самолета вместо гофрированной, для чего Мясищеву потребовалось провести соответствующие исследования по применению гладкой металлической обшивки.

Впервые в отечественной авиации гладкую обшивку применил Неман  в 1932 году на своем знаменитом пассажирском самолете ХАИ-1, который тогда летал быстрее истребителей. Мясищев был первым, кто применил гладкую металлическую обшивку на самолете. При летных испытаниях АНТ-41 в 1936 году на максималь­ную скорость первые столкнулись с флаттером крыла. Самолет разбился, а лет­чики спаслись. Это было первое грозное проявление флаттера крыла, еще не познанного нового аэродинамического явления в авиации, не нашедшего быстрого решения. При определенной скорости полета  крыло начинало самопроизвольно вибрировать, и самолет разрушался. Это явление исследовал будущий академик Келдыш и выработал практические рекомендации по его устранению. Это явилось классической иллюстрацией блестящего использования теории в прак­тических делах. Это произошло позже, а тогда на самолете АНТ-41 не нашли решения и он в серию не пошел.

В 1936 году Мясищев в составе делегации посещает США с целью ознакомления с состоянием американского самолетостроения. Мясищев в числе немногих общался без переводчика. Кроме английского, он прекрасно владел польским и французским, что выгодно отличало его от многих конструкторов того времени. В США Туполев обратил внимание на отличный пассажирский самолет ДС-3, будущий наш Ли-2.

Больше всего прельщала в нем технология изготовления, осуществлявшаяся на основе плазово-шаблон­ного метода, чего не было в отечественном смолетостроении. По его предложению была закуплена лицензия на изготовление этого самолета у нас по американской технологии. При плазово-шаблонном методе самолет вычерчивается в натураль­ную величину на специальных столах-плазах со всеми деталями. С этих пла­зов снимаются шаблоны на все детали самолета, с помощью которых изготавлива­ются эти детали. Из них собираются вначале агрегаты самолета, а затем весь самолет. Это несколько увеличивает трудоемкость подготовки производства са­молета, но зато значительно упрощает его сборку и, главное, обеспечивает его высокое качество и соответствие чертежам. Кроме того, такой способ производства обеспечивает максимальную заменяемость деталей и агрегатов самолета.

Для освоения лицензионного самолета в апреле 1937 года бригада № 6 Мяси­щева преобразовывается в специальное конструкторское бюро с размещением на заводе, который был выделен для его изготовления. Главным инженером на этом заводе был Б. П. Лисунов. Большая ответственность легла на Мясище­ва по переработке чертежей и конструкторского обеспечения внедрения плазо­во-шаблонного метода. Стало известно, что фирмы «Фоккер» и «Мицубиси», также закупи­вшие лицензию на ДС-3, не смогли освоить плазово-шаблонный метод и собирали самолеты из агрегатов, изготовленных в США.

Летом 1937 года на советском за­воде был полностью изготовлен и собран самолет по плазово-шаблонному методу под руководством Мясищева и Лисунова, получивший индекс ПС-84. В раз­гар работ по освоению ПС-84 Мясищева арестовывают, а самолету присваивают индекс Ли-2 по имени Лисунова.

В то же время арестовывают Туполева, Петлякова, Немана, Стечкина, Королева и многих других работников авиацион­ной промышленности. Всех их размещают на верхнем этаже конструкторского бюро Туполева, где оно находится и сейчас. Живут они под охраной на этом этаже, а днем спускаются в КБ и работают вместе со всеми цивильными сотрудниками. Эту организацию стали называть особым конструкторским бюро. В нем Пет­ляков разрабатывает самолет 100, который он задумывал как двухмоторный высотный истребитель, но потом срочно переделывает его в ставший знаменитым пикирующий бомбардировщик Пе-2. Мясищев вновь стал у него начальником бригады крыла, а поступивший к ним позже Королев разрабатывал ло­нжерон крыла этого самолета. Совместная работа Мясищева и Королева была не­продолжительной, но и за это время Королев проникся к Мясищеву большим ува­жением и многое у него перенял. Поэтому он в своих воспоминаниях назвал Мяси­щева своим учителем. От Мясищева Королева перевели к Стечкину в Казань. Тупо­лев в этой «шарашке», как потом стали ее называть, проектировал свой Ту-2.

Разрабатывая крыло для Пе-2, Мясищев  тайком прорабатывал свою идею со­здания дальнего бомбардировщика с двумя герметичными кабинами, трехколесным шасси, заливаемой топливом конструкцией крыла вместо топливных баков, дистан­ционным управлением пушечными бортовыми установками и многими другими новин­ками. Руководство высоко оценило этот проект, и было решено организовать Мяси­щеву специальное КБ в этой же «шарашке» для разработки этого самолета, полу­чившего индекс ДБ-102. Его изготовление началось в 1940 году, когда Мясищева летом этого года освободили из заключения.

В начале войны Мясищева с его коллективом эвакуируют в Омск на местный авиационный завод, где продолжилось изготовление самолета ДБ-102 с климовскими двигателями, которые еще не во всем отвечали требованиям этого самолета. В 1942 году этот самолет начал летать под управлением В. М. Жданова. Затем лет­ные испытания продолжил летчик Ф. Ф. Опадчий, ставший впоследствии шеф-пилотом у Мясищева. За создание этого самолета КБ Мясищева и он лично полу­чили благодарность Сталина и большую денежную премию, которую они передали в фонд обороны, как тогда было принято в период войны. В серию самолет не пошел по ряду причин. Кстати, на нем также впервые проявилась вибрация перед­ней стойки шасси,  получившая наименование «шимми», с которой Мясищеву удалось быстро справиться самому в отличие от флаттера на АНТ-41.

На первый взгляд может показаться, что Мясищев как главный конструктор был неудачливым, поскольку у него первого на самолетах проявились и флаттер, и ши­мми. Но это далеко не так. Мясищев был конструктором-новатором и смело шел на новые конструктивные решения, которые, как известно, свя­заны с неизвестным.  Этим решениям сопутствует нелегкая судьба в их реализации. Туполев в отличие от Мясищева шел на новые решения с большой оглядкой и совершенствовал свои машины путем посте­пенного внедрения новинок.

В 1942 году трагически погиб Петляков в собственном самолете. Его срочно вызвали в Москву из Казани, где он был в эвакуации.  Там  со своим коллективом он вел отработку Пе-2 на местном авиазаводе. Пассажирского самолета не оказалось, и он полетел в бомболюке своего самолета, который потерпел катаст­рофу.

Мясищева назначают главным конструкто­ром вместо Петлякова. В 1943 году Мясищев со своим коллективом переезжает в Казань, где находилось конструкторское бюро Петлякова. Там он объединяет оба кол­лектива в один. Объединенный коллектив очень быстро показал высокую работоспособность. Это объединение было проведено Мясищевым с большим тактом и не вызвало каких-ли­бо трений и недоразумений среди сотрудников.

С первых же шагов сложилось натянутое отношение с руководством завода. Владимиру Михайловичу с трудом удалось улучшить условия работы и быта кон­структоров, а также  добиться себе, как главному конструктору, отдельного кабинета. Все это было сделано так деликатно со стороны Мясищева, что отношения после этого даже улучшились, и это способствовало еще более успешной совместной работе ОКБ и завода.

К тому времени на серийных машинах Пе-2 на фронте снизились боевые харак­теристики, и они стали уступать в воздушных боях. Основное состояло в значи­тельной потере скорости. Вышло грозное постановление правительства, кото­рым предписывалось Мясищеву в кратчайшие сроки восстановить на самолетах их проектные характеристики. Мясищев развернул работы по улучшению неко­торых элементов конструкции самолета, а главное, поднятию производственной и технологической дисциплины на заводе.

Очень быстро «пешки» стали сходить с конвейера такими, какими и были созданы. Работая над восстановлением характеристик Пе-2, у Мясищева сформиро­вался облик более существенной модификации этого самолета. Для этого ему ну­жно было иметь свое опытное производство. Через министерство он добился вы­деления на заводе двух пролетов в цехе, где были развернуты эксперименталь­ные работы по модификации Пе-2. Необходимость глубокой модификации родилась у Мясищева под воздействием успехов английского фронтового бомбардировщика «Москито». Он имел скорость до 600 км/ч. Его не могли догнать немецкие истребители, он глубоко проникал в немецкие тылы и наводил ужас на немцев. Высочайшая эффективность этих самолетов проявилась в том, что на тысячу са­молетовылетов было потеряно всего одиннадцать машин.

Сохранив большинство деталей Пе-2, была создана практически новая машина, ставшая среднепланом, с новым, более мощным двигателем, с дистанционно управляе­мой, как на ДБ-102, пушечной установкой и многими другими нововведениями. В мае 1944 года на государственных испытаниях машина показала скорость 656 км/ч, которую не имели даже воевавшие истребители того времени. Создав новую машину, Мясищев сохранил ее индекс Пе-2И с инициалами своего учителя. В этом проявилось в очередной раз благородство этого человека.

В это время Мясищева занимали не только работы по этой машине. В ОКБ велись работы по разработке модификаций Пе-2 для решения различных задач, как, напри­мер, фоторазведчик и др. Появились модификации Пе-2Б, Пе-Р, Пе-ЗМ, Пе-2Д, Пе-2 «Параван». Одни из этих машин шли в серию, другие оставались опытными. Параллельно с этим Мясищев вел и разработку новых машин.

Летом 1944 года мясищевцы построили высотный дальний бомбардировщик ДВБ-108, у которого скорость была 700 км/ч. Был построен макет бомбардировщи­ка ВБ-109 со скоростью 720 км/ч. Ведущим конструктором этого самолета был Михаил Кузьмич Янгель, будущий разработчик ракетной техники. Самолет ДВБ-108 прошел заводские испытания, но дальнейших испытаний не проходил. У американ­цев весьма эффективно воевал бомбардировщик В-29, который по своим показате­лям был близок к мясищевскому самолету ДБ-102 и взлетел на полгода позже, но уже воевавший, а ДБ-102 из-за недопонимания его значения военными так и не пошел в серию.

Понимая значение дальней авиации, Мясищев развернул проектиро­вание таких самолетов на опыте ДБ-102 и ДВБ-108. Велось проектирование четырехмоторных самолетов ДБ-2 и ДВБ-302, у которых бомбовая загрузка доходила до 16 тонн. Де­ло шло к концу войны, и Мясищев знал, что разрабатываемые им самолеты не уви­дят свет сейчас, но уже тогда, будучи дальновидным человеком, начал работать на задел. Строился макет первого бомбардировщика Б-17 с четырьмя реактивны­ми двигателями. Совместно с Королевым на самолетах Пе-2РД отрабатывались ракетные ускорители. Все делалось для будущего.

За достигнутые успехи Мясищеву присваивают звание генерал-майор инженер­ной службы, награждают орденом Ленина и только что учрежденным орденом Суворова II степени. Большая группа сотрудников ОКБ также награждается ор­денами и медалями. Люди и ОКБ на подъеме, их работа признана и достойно отме­чена. Создан хороший задел для дальнейшей работы, казалось, что перспектива обеспечена. Но перед окончанием войны ОКБ Мясищева из Казани переводят в Подмосковье на один из заводов без предоставления какой-либо экспериментально-производственной базы. Можно без сомнения утверждать, то это было сделано умышленно недругами Мясищева в качестве подготовительных мероприятий для устранения талантливого конструктора и организатора, который стал опасен для утвердившихся авторитетов в области самолетостроения.

После окончания войны промышленность стала переходить на мирные рельсы. Военное производство переходило на гражданскую продукцию. Ликвидировались многие организации, занимавшиеся разработкой и производством военной техники. В фев­рале 1946 года было расформировано и ОКБ Мясищева. Пе-2И был снят с производ­ства, а новые разработки самолетов дальней авиации, проведенные Мясищевым, ру­ководство не интересовали, поскольку Туполев монополизировал разработку та­ких самолетов. Самого Мясищева увольняют из промышленности и направляют на преподавательскую работу в МАИ. Сотрудников ОКБ распределили по другим ОКБ.

Мясищева назначают деканом самолетостроительного факультета и заведующим кафедрой конструкции самолетов, с исполнением обязанности профессора. Профес­сорско-преподавательский состав встречает нового коллегу с прохладцей, если не сказать больше. С трудом, при сопротивлении определенного круга коллег, Мя­сищеву удается получить ученое звание профессора, но его последовательно ос­вобождают от должности декана факультета,  затем и заведующего кафедрой. Тре­бовательность, производственная четкость организации учебного процесса и при­нципиальность, при довольно своеобразной манере общения, восстановили против Мясищева администрацию института и определенную часть преподавателей. Эти лю­ди, академические ученые, ничего значимого в своей практической ра­боте не сделали по сравнению с Мясищевым. Но этот талантливый человек в силу своих способностей, вызывавших зависть у своих коллег в практической деяте­льности, волею обстоятельств попал в распоряжение других завистливых людей, обладавших административной властью. Они творили то же, что делали с Мясище­вым его завистники в промышленности. Это вывело его из равновесия не надол­го. Он сосредоточился на работе со студентами.

К концу войны Мясищев понял, что нужно готовиться к созданию дальней авиа­ции на принципиально новой технической базе, поэтому и начал заниматься разработкой дальних бомбардировщиков с реактивными двигателями.

Лишившись своего ОКБ, Мясищев продолжил проработку этой идеи со своими сту­дентами в их курсовых и дипломных проектах. В каждом из них он прорабатывал определенный элемент технического решения той или иной части такого самоле­та. Он с горечью наблюдал, что в США фирма Боинг уже начала создавать подоб­ный самолет, а у него подрезаны крылья и связаны руки. Он уже был практичес­ки готов к созданию подобного самолета, поэтому и вышел с таким предложением к тогдашнему министру Хруничеву. Благо этот видный деятель в области авиации оказался дальновидным и принципиальным, поэтому и поддержал Мясищева, обратив­шись к Сталину, который умел ценить людей, обладавших способностями в техни­ческих областях.

 Мясищева Сталин запомнил, во-первых, по тому, как он быстро восста­вил качество «пешек», во-вторых, по созданию Пе-2И, летавшего быстрее истреби­телей, ну и, конечно, по созданию суперпередового на то время ДБ-102. Поэтому он  дал возможность Мясищеву реализовать свою идею и не в последнюю очередь, чтобы ликвидировать монополию Туполева в этой области.

 Привлечение Мясищева к активной работе было по сути ответом Сталина Туполеву на его отказ проекти­ровать самолет на реактивных двигателях, в то время как американцы создавали подобный самолет на таких двигателях. Сталин был широко эрудирован­ным человеком не только в политике, но и в технике. Он тонко чувствовал новинки в различных технических областях,  умел быстро в них разобраться и поддер­жать те из них, которые  того заслуживали. В хозяйственных и технических вопросах он представлял собой почти идеального руководителя высшего ранга.

Создавая по указанию Сталина свое пятое по счету ОКБ в Филях, Мясищев со­брал своих старых коллег по объединенному петляковскому ОКБ и принял порядка трехсот молодых специалистов, выпускников различных институтов и те­хникумов. Они составили около 30% общего состава конст­рукторов. В числе вновь прибывших молодых специалистов оказался и Виктор.

Эти молодые специалисты, как показала дальнейшая жизнь, составили мощную опору в работе ОКБ и показали высокую эффективность сплава молодости и опыта. В этом проявилась в который раз дальновидность и мудрость Мясищева. Этому также спо­собствовало его глубокое знакомство со студентами, когда он вынужденно столк­нулся с их средой и увидел их высокую подготовленность к практическим делам на основе глубокой теоретической подготовки, которую они получали в институ­тах.

Мясищев не только собрал блестящий коллектив, но и создал первоклассную производственную и экспериментальную базу. На территории авиационного завода в Филях, ближе к Москве-реке, вырос комплекс хорошо оборудованных корпусов, где разместились конструкторы, производственники и экспериментаторы. Создание мощной экспериментальной базы было важным отличием созданного коллектива от всех существующих ОКБ в авиации. В этом огромная заслуга Мясищева, так же, как и во внедрении пер­вым в авиационных ОКБ вычислительной техники, которую приезжал смотреть и перенимать опыт сам Туполев.

ПЕРВЫЕ ШАГИ НА ПРОИЗВОДСТВЕ

Оформление допуска Виктору на работу длилось почти три недели, которые он использовал на благоустройство своего семейного быта во впервые полученном собственном жилье. После получения допуска он расписался об обяза­тельстве сохранения и неразглашения сведений, содержащих государственную тайну, и был допущен к работе в качестве простого инженера-конструктора без какой-либо категории. Получив пропуск и войдя на территорию предприятия, первым, с кем он столкну­лся, был лось. Он стоял на углу центрального производственного корпуса на же­лезнодорожных путях, гордо вскинув голову и высоко подняв роскошные рога. В лучах еще низкого солнца шерсть искрилась золотым блеском, словно отлитая из благородного металла. Лось спокойно смотрел на редких служащих, идущих по тротуару напротив него. Никто не останавливался, чтобы не спугнуть его. Лось еще немного постоял, потом, опустив голову, медленно двинулся в сторону лесочка на краю территории завода, на ме­сте которого вскоре развернулось строительство корпусов для вновь создавае­мого ОКБ Мясищева. На первых порах конструкторов разместили в бытовках сборочного цеха, пред­варительно выселив из них значительное количество служащих, что вызвало, есте­ственно, недовольство у них. Стране крайне необходим был стратегический бом­бардировщик, который смог бы доставить к территории США атомную бомбу. Ведь советская атомная бомба была уже создана, и для нее нужны были носители. Еще при заполнении анкеты Виктор записался в каркасники, которые разраба­тывают планер самолета. Каркасников возглавлял Ефим Иосифович Бару, старый сподвижник Мясищева, сидевший вместе с ним. Мясищев всех своих собрал, и ни­кто не мог задержать кого-либо из тех, кого требовал Мясищев, даже всесильный тогда генерал-полковник, конструктор Яковлев в то время, когда Мясищев был всего генерал-майор. Яковлев только попросил об одном сотруднике, обратившись к Мясищеву с тем,  что генерал-майор найдет возможность выполнить просьбу ге­нерал-полковника — так «вежливо» всесильный Яковлев продемонстрировал свою лю­безность. Мясищев, конечно, не стал настаивать о передаче этого сотрудника, ко­торый вскоре сам вернулся к Мясищеву. Такое жесткое предписание о передаче Мясищеву всех специалистов по его спискам было записано в постановлении пра­вительства, и никто не мог не выполнить требование Мясищева по этому вопросу, подписанное Сталиным.

Бару был занят, и Виктору пришлось подождать в приемной. После затянувшего­ся ожидания он вышел походить в коридор и там ознакомился с доской объявле­ний. В одном из приказов Бару объявлял предупреждение начальнику бригады хвостового оперения Барышеву Владимиру Михайловичу за задержку передачи ка­ких-то материалов. Про себя Виктор подумал — ничего себе бригада, если только еще при создании ОКБ и начале работ они уже что-то срывают.

В это время его пригласили в кабинет. Рядом с Бару сидел крепкого телосложения мужчина сред­них лет. Бару расспросил о теме диплома, о Немане, как он там поживает, сообщив, что они с ним давние знакомые. Затем он поинтересовался, где бы Виктор хотел работать. Он, не задумываясь, заявил, что хотел бы работать в бригаде крыла и участвовать в разработке  наиболее сложной и важной части самолета. Рядом сидящий муж­чина предложил пойти в бригаду хвостового оперения, на что Виктор сразу же выпалил свое мнение об этой бригаде, составленное на основании прочтения вывешенного приказа. Они посмотрели друг на друга, заулыбались, и Бару решил — в крыло так в крыло. Желаю успеха, молодой человек, и, полагаю, что вы не под­ведете школу Иосифа Григорьевича Немана. Мужчина рядом с Бару, как оказалось потом, как раз и был начальником бригады хвостового опе­рения. Несмотря на этот казус, произошедший с Виктором с первого же его шага в ОКБ,  их первая встреча никак не повлияла на добрые от­ношения,  которые у них сложились затем. А с Бару со временем  у Виктора завяза­лись хорошие отношения, и они стали друзьями на многие годы,  несмотря на суще­ственную разницу в возрасте. Ефим Иосифович был прекрасной души человеком, и Виктор многое от него взял. Как потом узнал Виктор, он работал ранее с Неманом, хорошо его знал, причисляя и себя к его школе.

Появление Виктора в бригаде осталось почти незамеченным. До него в брига­ду пришли несколько молодых специалистов из Московского и Казанского авиа­ционных институтов. Среди них был грузин Отар Давлианидзе, ставший в силу сво­его темперамента своим человеком в бригаде. Чувствовалось, он был в дружес­ких отношениях с главным балагуром бригады из старых сотрудников, Колей Бегу­товым, который к месту и к не месту пел одну и ту же песню «О море в Гаграх».

Виктору выделили рабочий стол и поручили разрабатывать несиловые рядовые нервюры, составлявшие поперечный силовой набор крыла. На них ложилась на­ружная обшивка и тем самым образовывался контур крыла.  Продольными элемента­ми являлись лонжероны, на которые крепились нервюры. По ходу дела Виктор ви­дел, что сейчас эти нервюры для дальнейших разработок еще не были нужны и потребуются попозже. Опыт работы над самолетом ХАИ-12 позволял ему оцени­вать ход работ в целом.  Его никто не беспокоил, и он спокойно работал почти це­лый месяц. Руководитель разработки продольного набора Прошкин Александр Ива­нович был занят другими разработками, к нему не подходил и не интересовался его работой. Когда дело дошло и до нервюр,   Прошкин был крайне удивлен объе­мом и глубиной проработки конструкции этой нервюры.

Виктор не расстраивался, что к нему никто не подходит и не интересуется его работой.  Ему было даже лучше, что его не дергают.  Несмотря на то, что нервюра была рядовой, вопросов, оказалось, надо было решить немало. Через все нер­вюры проходили расходные и дренажные магистрали топливной системы.  Все их нужно было увязать с высоченными стойками нервюры,  высота которой достигала более метра, а длина доходила до трех метров. Таково было крылышко размахом  53 метра у этого гиганта. Это размах в полстадиона. Виктор привык работать и решать вопросы самостоятельно. Он сам все это проделал, связываясь с топливниками и не обращаясь к своему начальству. Приученный Неманом, он разработал три варианта конструкции нервюры, провел их весовую, прочност­ную и технологическую оценку, выбрал один из них для себя и сделал это весь­ма ко времени.

Прошкин собрал консилиум специалистов вокруг этой нервюры, и все приняли предложенный Виктором вариант конструкции. После этого к нему была подключе­на группа молодых специалистов, и они под руководством Виктора выпустили ра­бочие чертежи на все рядовые нервюры. В бригаде разрабатывалась эксперимен­тальная натурная сборка центральной части фюзеляжа и крыла для прочностной отработки конструкции, которую назвали «крест».  После сдачи чертежей на крест начали разрабатывать конструкцию и на первую летную машину, которая получила индекс М4.

В то время чертежи, вычерченные на пергамине, затем копи­ровались тушью на кальку. Это кропотливая работа, и она требует определенных навы­ков. В бригаде было несколько молодых девушек-копировщиц во главе с опытной копировщицей Славой Иосифовной Вескер, давней сотрудницей Мясищева. Она пришла в Фили по спискам, составленным Мясищевым. Так что он забирал не только опыт­ных старых конструкторов, но и таких, как Слава Вескер. Она работала с Мясищевым еще когда он был в заключении и стала сви­детельницей всей жизни этих заключенных в шарашке. Слава все время потом рабо­тала с Виктором, и они стали добрыми друзьями. Она во многом помогала Виктору.

В один из воскресных дней, когда сдали чертежи на экспериментальную сбор­ку, Коля Бегутов предложил поехать всем за город и сделать шашлычки. Он сбе­гал в цех, у него везде были друзья, нарубил проволок для шампуров, и все гу­рьбой пешком отправились на станцию Фили. По пути на Филевском рынке, распо­лагавшемся непосредственно за домом № 19 по Большой Филевской, они купили мясо и ведро и прямо на рынке замариновали шашлыки. Этот дом был единственным до­мом в ближайшей округе, окруженным бараками. Через несколько лет возле него появятся другие дома для сотрудников ОКБ Мясищева, а бараки снесут.

Пошли они через деревню Фили по огородам вниз к речке Фильке, которую пе­решли по камешкам и вышли к Покровским баням у станции. Со временем эту му­тную и грязную Фильку возьмут в трубу, а над ней и вдоль нее проляжет Филев­ская линия метро, а ее пологие берега с огородами превратят в скверы с кино­театром «Украина». Электричкой ехали недолго,  Бегутов знал эти места и выса­дил всех на станции Перхушково с лесочком  недалеко от станции. Не знал тог­да Виктор, что Перхушково и этот лесок станут для него родными, там он проведет немало радостных и горестных минут. Но это будет еще не скоро.

В Перхушково они докупили продуктов с «горючим» и отправились вдоль путей в близлежащий лесок. Пока они ехали и жгли костер, шашлыки хорошо замариновались, и лесной пир на природе удался на славу. Там-то уж все вдоволь попели с Колей — «О мо­ре в Гаграх и лес в Перхушково»! Виктор до этого ни разу не участво­вал в приготовлении шашлыков, если не считать «шашлыки» до войны из птичек. Когда он рассказал Ане об их пикнике и о необычайно вкусных шашлыках, она, не скрывая, позавидовала и упрекнула, что без нее. После этого Виктор ус­троил Ане шашлыки в Отдыхе, и они стали непременным атрибутом при загородных вылазках. Позже они купили для дома электрошашлычницу, когда вылазки стали редкими, особенно зимой, и шашлыки стали их домашней пищей.

Постановлением правительства устанавливался срок сдачи заводу рабочих чер­тежей на летную машину в конце марта 1952 года,  а приступили конструкторы к этой работе только к концу октября. Работа несколько облегчалась тем, что на «кресте» была отработана конструкция основных элементов центроплана крыла, но оставалось еще много не проработанных мест, особенно размещение и крепле­ния всех четырех двигателей в хвостовой части центроплана. Подобное располо­жение двух двигателей было только на самолете Ту-16, который до этого разра­ботал Туполев, используя созданную производственную базу при разработке им своего Ту-4. Это был средний бомбардировщик, поэтому Туполев и пошел на при­менение в нем реактивных двигателей, отказавшись использовать их для страте­гического бомбардировщика.

Заводчане с пристрастием следили за разработкой самолета и выпуском на не­го чертежей. Это был один из сильнейших авиационных заводов страны. Указание Сталина о выделении мощного завода было неукоснительно выполнено.

Этот завод № 23, стоявший у истоков зарождения у нас металлического самоле­тостроения, широко известен как завод имени М. В. Хруничева. Примечательна его история. В 1916 году российская фирма «Руссо-Балт» купила огромный участок земли вдоль Москвы-реки в Филях и начала закладку громадного завода для массовой постройки легковых автомобилей. Революция помешала широко развер­нуть строительство,  которое завершилось только после ее окончания. В 1922—1924 годах на этом заводе был построен первый советский легковой автомобиль. К этому вре­мени остро встал вопрос о необходимости развертывания у нас самолетострое­ния на базе цельнометаллических конструкций из алюминия. Было принято реше­ние о переключении филевского завода на авиастроение, а автостроение сосредо­точить на заводе АМО, ныне завод имени Лихачева.

С целью ускорения освоения металлического самолетостроения, филевский завод сдается в 1922 году на концессию фирме «Юнкерс». Но перенять опыт у них стало весьма про­блематично, потому что они тщательно скрывали существо основных технологиче­ских операций. За четыре года немцы построили 100  цельнометаллических одномоторных  самолетов Ю-20 и Ю-21. Но они не организовали производство алюминия, моторов, не создали конструкторского бюро, что было предусмотрено в контракте. Сами самолеты оказались непригодными для боевого использования. Все доработки самолетов проводил уже другой Государственный завод — ГАЗ № 1. Поэтому, в 1927 году  консцессия с ни­ми была расторгнута. К этому времени встал вопрос о необходимости начала серийного производства туполевского цельнометаллического самолета Р-3 из отечественного кольчугалюминия. Именно с этого самолета начинается серийное производство самолетов в Филях. Сюда перевели часть цехов Государственного авиационного завода № 7, который осваивал приозводство самолета Р-3. Вскоре завод получил номер 22, а затем и наименование «Х-летия Октября». Специалисты завода, видя нечистоплотность немецких концессионеров, еще в 1925 году начали знакомиться у Туполева с новым создававшимся им цельнометаллическим двухмоторным самолетом ТБ-1, являвшимся в то время самым передовым в своем классе.  В 1927—1928 годах завод выпустил свой первый самолет АНТ-3, ставший разведчиком Р-3, а в 1929 году начал производство самолетов ТБ-1. С тех пор этот завод находился в числе флагманов отечественного самолетостроения вплоть до 1960 года, когда он был переключен на ракетную тематику в результате погро­ма авиации, учиненного Хрущевым.

Первым директором завода стал Федор Малахов, который принял завод численностью 400 человек от концессионеров и начал практически возрождение завода, поскольку при немцах он пришел в упадок.В это время на завод переводят из Ленинграда опытный третий отдел ЦКБ Авиатреста во главе с Григоровичем, занимавшимся  морским самолетостроением. В 1928 году  летающие лодки РОМ-1 и РОМ-2 начали летные испытания, но Григоровича совестно с рядом других специалистов арестовывают как «врага народа». После него отдел возглавил Роберт Бартини. Дело осложнилось не только в связи с арестом Григоровича, но и в связи с возникшей конкуренцией с французским авиконструктором Пьером Ришаром, которого пригласило Советское правительство. Его группу вскоре перевели на завод №22 и слили с остатками группы Григоровича-Бартини. Так в Филях появилось МОС – ОКБ морского самолетостроения.

Главным расчетчиком у Ришара был Семен Лавочкин. Там же работали ставшие затем всемирно известными вертолетчик Камов, самолетчик Гуревич, авиагидроконструктор Бериев, историограф авиации Шавров. Чертежником там же подрабатывал студент МВТУ будущий ракетчик Сергей Королев. Долго француз не заседелся в Москве и контракт с ним был расторгнут, а гидросамолетостроение ушло с Филей, также как и перечисленные видные в будущем специалисты. Но Фили для них были местом начала их творческой деятельности. Наиболее длительное время здесь проработал будущий сподвижник Королева и будущий академик Черток. Он начал в 1930 году работу в Филях в качестве электромонтера. Григорович во внутренней тюрьме «Бутырки» встретился с Поликарповым, где для них организовали при заводе № 39 ЦКБ-39 ОГПУ. Там они  разработали истребитель И-5. Как «исправившиеся и загладившие свою вину» они были освобождены в 1931 году, затем их пути разошлись. Так что уже в начале 30-х годов ОГПУ приобрело опыт «посадки» специалистов и организации в заключении  тех «шарашек», которые затем были использованы в процессе более массовых арестов специалистов.

За период с 1924 по 1960 годы завод № 22, а затем  № 23 ос­воил и серийно выпустил 19 типов самолетов различных главных конструкторов. Это значит, что в течение каждых полутора лет осваивался новый самолет. Такими темпами производственной деятельности вряд ли может похвастаться какой-либо из отечественных самолетостроительных заводов. Может, из-за этого темпа и некогда было подумать его руководителям всех поколений об ис­торичности его деятельности. У завода так и не появилось сколько-нибудь значащего музея, какими богаты соизмеримые по важности наши заводы, не гово­ря уже о зарубежных фирмах подобного профиля.

А выставить в музее было бы что. Вот основной послужной список завода только по авиационной тематике, закончившейся для него в 1961 году. После того, как расторгли контракт с «Юнкерсом», завод лихорадило, и первый самолет, как упоминалось, был выпущен только в 1928 году. Это был самолет-разведчик Туполева Р-3 (АНТ-3). В течение последующих десяти лет завод работал только с этим главным конструктором и выпускал его самолеты.

Вот, что было выпущено за эти годы: 1927—1930 — истребитель И-4 (АНТ-5), 1929—1932 — бомбардировщик ТБ-1 (АНТ-4), 1932—1934 — самолет-разведчик Р-6 (АНТ-7), пассажирский самолет АНТ-9, 1931—1935 — бомбардировщик ТБ-3 (АНТ-6), 1935—1936 — пассажирский самолет НТ-35.

      В 1937 году завод изготовил самолет Н-9 конструкции Болховитинова. На этом самолете Леваневский предпринял полет через Северный полюс в Америку после триумфальных перелетов Чкалова и Громова. Они летали  на одномоторных самолетах. После их перелетов было принято решение опробовать этот маршрут на многомоторных самолетах для организации пассажирских перевозок через Северный полюс в Америку. Самолет Н-209 имел четыре мотора, и на нем отправили Леваневского в экспериментальный  полет. Над Северным полюсом самолет попал в обледенение и из строя вышел один двигатель. Несмотря на то, что самолет мог лететь и на двух двигателях, связь с ним прекратилась. Самолет и экипаж с полета не вернулись, исчезнув в ледяных просторах Арктики. Усиленные поиски самолетов разных стран не смогли обнаружить во льдах пропавший самолет.

После этого самолета на заводе изготавливались самолеты различных конструкторов:  1936—1940 — скоростной бомбардировщик СБ главного конструктора А. А. Архангельского, 1940—1941 — пикирующий бомбардировщик Пе-2 главного конструктора В. М. Петлякова, 1941—1945 — дальний бомбардировщик Ил-4 главного конструктора С. В. Ильюшина, 1942—1949 — скоростной бомбардировщик Ту-2.

Далее завод вновь сосредоточился на выпуске самолетов Туполева. Это были: 1947—1949 — турбореактивные бомбардировщики  Ту-14, Ту-12, 1949 — дальний бомбардировщик Ту-4. С 1951 по 1960 годы завод выпускал самолеты М4, 3М, М50 главного конструктора В. М. Мясищева. В 1960—1962  годах завод изготавливал газотурбинный вертолет Ми-6 и далее был переключен вначале на ракетную, а затем и на космическую технику.

       Завод в Филях был первенцем отечественного  крупносерийного самолетостроения. Отличительной чертой завода было то, что в процессе серийного производства создавались и отрабатывались новые техпроцессы и оборудование. Завод, например, пережил и освоил в процессе серийного производства на заре своего становления такие техпроцессы, как  переход от ручной клепки молотком к пневматической клепке, от ручной выколотки листовых деталей к штамповке  на падающих молотах, а затем и штамповку с одновременной вытяжкой и много других, новых для того времени техпроцессов. Все они ныне составляют основу современного технологического оснащения отечественного самолетостроения. Этот завод первым из серийных заводов освоил плазово-шаблонный метод изготовления самолетов, круто изменивший облик всего самолетостроения. Все это позволило заводу с минимальной задержкой по времени перейти на ракетную тематику и кардинально перестроить свое производство.

      Наряду с серийным производством на заводе активно велось опытное производство вновь разрабатывавшихся самолетов различных главных конструкторов. Накопленный производственный потенциал и опыт специалистов позволяли изготавливать заводу не только самолеты, но и различные изделия для народного хозяйства. Так, например, на заводе впервые в отечественной практике были изготовлены из алюминиевых сплавов оконные рамы и подвесные потолки для Дворца Съездов в Кремле.

Заводу был установлен жесткий срок на изготовление мясищевского самолета, поэтому его специалисты подключились к разработке конструкции уже с разра­ботки «креста». Они находились и денно, и нощно рядом с конструкторами, если и не заглядывая им в рот, то по крайней мере никакое конструкти­вное решение не принималось без их участия. Заводские специалисты были обес­покоены тем,  чтобы то, что рисовалось на досках, можно было бы изготовить на станках и оборудовании, которым располагал завод. Как правило, это не устраива­ло конструкторов, поскольку новизна стоящих задач не позволяла их решить с по­мощью старого оборудования. Не трудно себе представить, в каком темпе и тоне шли обсуждения в подобных случаях при остром дефиците времени у одних разра­ботать конструкцию и выпустить рабочие чертежи, а у других подготовить про­изводство для выпуска самолета. К чести заводчан, они многое приняли у конст­рукторов такого, что им пришлось существенно переоснастить производст­во, закупив немало нового оборудования, и привлечь много сторонних организа­ций для оснащения производства и изготовления самолета.

Как уже говорилось, летную машину начали проектировать в октябре, а сдать рабочие чертежи нужно было в марте. Таким образом, на проектирование громадного самолета отпускалось всего шесть месяцев, как студенту на диплом­ный проект. Обстановка холодной войны требовала такого напряже­ния. К тому времени США окружили СССР авиационными базами первого удара, а СССР нечем было ответить и в случае необходимости нанести ответный удар по территории США.

Конструкторы и производственники работали, не зная усталости, понимая всю важность стоящей перед ними задачи без каких-либо мобилизующих собраний и лозунгов. Они воспринимали свою работу как долг не только пе­ред страной, но и чисто профессиональный. Все знали, что у Туполева разрабаты­вается самолет аналогичного назначения  на турбореактивных двигателях, и поэ­тому считали своим долгом создать самолет лучшего качества, чем тупо­левский. Шло настоящее творческое соревнование. В курилках по этому поводу каламбурили — туполевцы разрабатывают свой АНТ, а мы разрабатываем свой УНТ — «утрем нос туполевцам», тем более что большинство конструкторов пришли из тупо­левского ОКБ, куда они были направлены после последнего разгрома Мясищева.

На летную машину Виктор также выпустил со своими коллегами рядовые нервю­ры. Еще на «кресте» он разработал силовую нервюру в кессоне, на которой крепи­лось одновременно два двигателя.  Поэтому ему дали разработать силовую схему крепления внешнего двигателя в хвостовой части крыла, которая не разрабатыва­лась на «кресте». Это была достаточно сложная конструктивная задача, как никак, а все-таки двигатель. Виктор затратил много времени и сил на ее разработку.

Еще когда Виктор разрабатывал силовую нервюру в кессоне под два двигателя, Мясищев приходил за доску смо­треть, как она разрабатывается и какие принимаются по ней конструктивные решения. Тогда Виктор впервые познакомился с Мясищевым, оценив его и как спе­циалиста, и как человека. Он задавал вопросы, которые Виктор выслушивал с удивлением, отмечая знания такого большого человека в проработке деталей таких местных узлов. Поэтому Виктор скрупулезно сделал доклад о задаче раз­работки, трудностях, которые приходится решать, и как он их решает. Только после док­лада, который Мясищев слушал, не перебивая, они начали обсуждение и закончили одобрением Мясищевым принятого направления работ совместно с руководством бригады. Уходя, Мясищев одобрительно похлопал Виктора по плечу и пожелал успеха. Виктор да и все, кто находился рядом, воспри­няли этот жест и одобрение главного конструктора как добрый знак. Мясищев приходил за доски не только к Виктору. Он непосредственно рассматривал ход разработки наиболее ответственных мест и узлов самолета.

Когда Виктор приступил к разработке силовой схемы подвески внешнего дви­гателя, Мясищев дважды приходил рассматривать эти разработки у Виктора, и они встречались уже как старые знакомые. Может, тогда и проникся Мясищев уважени­ем к Виктору, потому что он вскоре принял активнейшее участие в определении судьбы и дальнейшего жизненного пути Виктора.

По мере приближения срока сдачи чертежей сорвать который ни у кого и в мыслях не было, напряжение работ нарастало. С самого начала работ раньше 7—8 часов вечера никто никогда не уходил. Это была нормальная продолжительность рабо­чего дня. В эти дни конструкторы после окончания работы еще заходили иногда в «шалманчики» перекинуть по сто грамм, закусить и расслабиться. «Шалманчики» — ­это наспех сколоченные из горбылей хибарки размером два на три метра, где «тети Мани» вели свое  хозяйство, торгуя всевозможной закуской с выпивкой. Там всегда можно было выпить, закусить, а то и нормально покушать. Эти «шалманы», до десятка, располагались полукругом вокруг трамвайного кольца, которое стало ныне троллейбусным кругом. Каждая бригада знала свою «тетю Маню», они становились добрыми друзьями.

Когда темп работ стал нарастать, начали уходить с работы в 8—10 часов вечера. И это притом, что те, кто жил в Жуковском, тратили в дороге на работу и обратно по пять часов ежедневно. Нередко бывали случаи, когда кто-либо просыпал станцию Отдых на последней электричке и уезжал в Раменское. Там досыпал в вокзале и в первой же электричке следовал обратно мимо Отдыха, направляясь дальше на ра­боту в Фили. Затем многие начали оставаться ночевать прямо в бригаде на сто­лах и на стульях. В первых числах марта в бригадах появились раскладушки, и люди практически до конца марта не уходили вообще домой.

К марту Виктор разработал силовую схему крепления внешнего двигателя и вместе с помощниками выпустил рабочие чертежи на все сложнейшие механичес­кие детали. На сборочный чертеж уже не оставалось времени. Тогда первый заместитель Мясищева, Назаров Георгий Николаевич, предложил выпустить упрощенный чертеж, чтобы не срывать установленный срок, а потом его доработать. Главное, что все необходимые детали выпущены и их можно изготавливать. Потом Виктор три месяца дорабатывал этот сборочный чертеж. Подобные уловки с выпуском чертежей, да и не только они, служили основанием для не совсем нормальных от­ношений, складывавшихся между руководством ОКБ и завода.

Заводу установили сроки изготовления самолета не менее напряженные, чем на его разработку, при громадном объеме работ по подготовке производства, который мало учитывался. Поэтому у завода возникли определенные сложности, и директор завода вышел в министерство с заявлением о некачественно сданной докумен­тации на самолет в составе 52 тысяч чертежей и идущих непрерывно их изме­нениях. Такое заявление, конечно, не способствовало улучшению отношений руково­дителей. А изменений было не избежать по ходу проектирования такого сложного самолета в  короткие сроки. Все это понимали. И тем не менее заводчане готовили себе почву для отступного. Следует отметить, что задержались они с изготовлением не намного и их никто за это не корил.

Насколько тяжело складывалась ситуация с изготовлением самолета, видно на примере одного случая,  произошедшего с Виктором. На самолете было применено большое количество крупногабаритных деталей, изготавливаемых механическим путем. Были они и в агрегатах, разработанных Виктором, в том числе фитинги с тремя образующими их плоскостями с углами, отличными от девяноста градусов, называемыми малками. Сложность их изготовления состояла в том, что неизвестно было, как и какую из этих плоскостей брать за исходную базу. Эти малки  в фитингах появились из-за стреловидности крыльев.

Механические детали распре­деляли по любым цехам, имевшим то или иное механическое оборудование, незави­симо от того, имелся ли опыт изготовления подобных деталей в этом цехе. Эти фитинги попали в инструментальный цех и там не смогли разобраться, как можно изготовить эти детали. Начальник цеха поднял шум, что конструкторы выпустили детали, которые невозможно изготовить. Начальник бригады Виктора не стал разбираться, нашумел на Виктора и с заявлением: «Сам выдумал какую-то муть, вот теперь иди в цех и сам делай свои фитинги» — отправил его в цех. Нача­льник бригады не очень влезал в технику и занимался только сроками и зарпла­той. Удрученный Виктор отправился в цех, не зная, что ему делать. Ведь у него не было ни знания, ни опыта в изготовлении подобных сложных дета­лей. Он шел и думал, искал выход, который все-таки нашел.

От конструкторов во время разработки конструкции «не вылазил» опытнейший специалист завода Михаил Павлович Парфенов. Он очень внимательно относился к конструкторам — молодым специалистам, доброжелательно опекал их и во мно­гом помогал им. Виктор пришел к нему, изложил проблему и попросил помочь ее решить. Это был настоящий производственный учитель Виктора. Он поломал голо­ву и придумал нехитрое приспособление, которое помогло закрепить заготовку в нужном положении для ее координации. Виктор с радостью отнес эскиз этого приспособления в цех, и фитинги были изготовлены. Это лишь маленький эпизод. А сколько их было и значительно покрупнее. Все они были решены, самолет был изготовлен, успешно прошел летные испытания и пошел в серию.

После сдачи чертежей в ОКБ администрация провела общее собрание молодых специалистов, подавляющее большинство которых, так же как и Виктор, ра­зрабатывали другие, не менее важные узлы и детали самолета в других бригадах, в том числе и в бригаде Виктора. К этому собранию Виктор подготовил статисти­ку, в которой показал, что молодые специалисты, по численности составлявшие 30% от общего состава конструкторов, разработали конструкцию и выпустили 60% от общего числа сданных чертежей на самолет. На это Назаров, который вел собрание, заявил Виктору:

— Может, и я не разрабатывал конструкцию?

На что Виктор тут же ответил:

— В расчет не брались такие руководители в бригадах, как Прошкин и Матузный, которых все знают и которые руководили разработками как молодых специалистов, так и кадровых конструкторов.

Если Мясищев рассматривал только основные узлы самолета в процессе их разработки, то Назаров в бригадах смотрел разработку практически всех узлов. И с ним Виктору пришлось столкнуться, когда он разрабатывал установку внешнего двигателя, еще до прихода Мясищева.

Вдоль заднего лонжерона проходила трансмиссия выпуска щитков и закрылков, и она перерезала самый силовой элемент подвески двигателя. Нужно было делать несколько редукторов, чтобы обойти это место. Виктор предложил в этом силовом узле сделать отверстие и пропустить через него трансмиссию. Вокруг этого узла не раз собирались высшие руководители и ломали голову. Заместитель Мясищева по двигательным установкам Фельснер считал предложение Виктора несерьезным, а вот Назаров принял это решение к реализации, и Мясищев затем утвердил его, когда сам смотрел этот узел.

После проведенного совещания 12 молодым специалистам из 300 без аттестации была присвоена 3-я категория, которая являлась первой квалификационной категорией. Всем им были повышены оклады, в том числе и Виктору. Это было первое производственное поощрение Виктора, после которого ему, совершенно неожиданно, пришлось отправиться служить в армию. А эта инициатива со статистикой Виктору все же аукнулась, но несколько позже. Тогда же в своем выступлении Виктор ничего не просил, а считал, что этот факт должен быть как­-то отмечен администрацией, что она и сделала.

Ранее упоминалось, что после распределения в институте Виктора хотели заб­рать в армию, но по настоянию начальника первого отдела института Виктора от­пустили. Но сделано это было им в весьма оскорбительной форме по отношению к начальнику военкомата в Харькове. Получив повестку из военкомата, Виктор по­думал раздраженно, что и здесь его не оставляют в покое в местном военкомате. Когда он пришел в военкомат, там с удивлением ему сообщили, что они и сами не понимают, что произошло. Их военкомат никаких представлений на призыв Виктора не делал, а вот пришел уже приказ военного министра о том, что Виктор зачислен в кадры Советской армии и ему необходимо явиться в штаб          43-й воздушной ар­мии дальней авиации для прохождения дальнейшей службы. Они посоветовали Вик­тору, чтобы его руковод-ство через свое авиационное министерство выяснило, что произошло.

Виктор доложил заместителю Мясищева по кадрам Левицкому о произошедшем. Тот забрал повестку и отправился в министерство. Там выяснили через день, что представление на зачисление в кадры сделано Харьковским горвоенкоматом с со­гласия призываемого. Подписанный приказ министра обороны о зачислении Виктора в кадры Советской армии направили в Харьков на исполнение. Они не знали, ку­да отбыл Виктор, и подали на него в розыск. Через три месяца нашли Виктора и по месту проживания вручили повестку в армию. Левицкий после этого доложил Мясищеву о ситуации с Виктором, на что Мясищев ответил:

— Завтра у меня будет военный министр маршал Василевский, и если представится возможность, то я поговорю о Викторе.

Возможности, конечно, ему не представилось, и он сооб­щил Левицкому, чтобы Виктор отправлялся в армию, поскольку подписан приказ военного министра, а ему, Левицкому, необходимо обязательно вернуть этого парня назад в ОКБ. За него стоит побороться,  так  заявил  Мясищев. Виктору стал ясен трагизм ситуации — если бы тот незадачливый полковник обошелся с военкомом по-человечески,  то Виктор не попал бы в эту жуткую ситуацию. А так военком отыгрался, соврав в представлении, что Виктор согласился на при­зыв, поскольку тогда существовало положение, что в мирное время призвать офи­цера в армию без его согласия нельзя. Виктор этого тогда не знал и поэ­тому обратился к этому полковнику. Вот теперь предстоит расплачиваться Виктору за хамство того полковника.

Можно представить трагедию Анны, когда она узнала, что Виктор уходит служить в армию. Виктору, глядя на переживания Анны, самому хотелось волком выть. Он попал на любимую работу, да еще в такое сильное конструкторском бюро. Наметились первые успехи. Теперь все это нужно было оставить и отправляться в не­известность куда-то служить и бог знает, что делать.

ВИКТОР В АРМИИ

В Винницу, где находился штаб 43-й армии, Виктор прибыл утренним поездом и без труда нашел его по адресу, полученному у военного коменданта на вокза­ле. В штабе толпилось множество гражданских людей. Оказалось, что это все офи­церы, призванные, так же как и Виктор, в кадры армии. Среди них было немало и тех, кто отвоевался. В разговорах с ними Виктор узнал историю о том, как старшина утащил бортовые инструкции в Полтаве с американского В-29, о чем уже упомина­лось. От другого офицера Виктор узнал о трагической судьбе бригады, в которой воевал Сергей. Эта отдельная добровольческая бригада сибиряков-омичей имени товарища Сталина попала в окружение под Ржевом и полностью была уничтожена. Но это уже было после гибели Сергея, потому что его документы  после гибели командир полка успел переслать отцу.

Прибывшие офицеры получали назначение в части. После немалого ожидания каж­дого вызывал начальник управления кадров армии, разбирался с документами при­бывшего, определял, где служить этому офицеру, после чего офицер еще раз ждал, пока оформят документы с назначением. Волокита, в общем, порядочная. К начальнику управления кадров Виктора вызвали только после обеда как технический состав. Вначале разбирались с летным составом. Зайдя в комнату, он доложил по-военному о прибытии для прохождения дальнейшей службы. Полковник, не поздоровавшись, молча смотрел личное дело Виктора. Затем, не смотря на Виктора, изрек:

— Окончил авиационный институт, — помолчав: — Значит так, в полк, в Полтаву, летать будешь борт­инженером.

Виктор только успел пролепетать:

— Я не проходил летное обучение.

Его тут же прервал полковник.

— Можешь идти, там научишься.

Виктор, изумленный, вышел и стал ожидать документы. Его вызвали в числе последних. По коридору сновали офицеры с озабоченным видом, не обращая на него никакого внимания. Часам к четырем к нему вышел майор и спросил:

— Вы Кузьмин? — и, получив утвердительный ответ, продолжил:

— Сидите и ждите, с вами будет разговаривать ге­нерал.

Вскоре Виктора вызвали к генералу. Предложив сесть, генерал, оказавшийся главным инженером армии Павлом Владимировичем Носковичем,  продолжил:

— Мне принесли на утверждение ва­ше назначение бортинженером. Когда я ознакомился с вашим личным делом, моему удивлению не было предела. О каком бортинженере может идти речь для авиационного конструктора! Расскажите, что произошло и как вы к нам попали.

После краткого рассказа Виктора о своих приключениях генерал сокру­шенно покачал головой и начал успокаивать Виктора:

— Понимаете, дорогой, — так мягко начал генерал,  оказавшийся добрым и мягким на вид человеком, — в армии, как и везде, служат разные люди, и ничто человеческое им не чуждо, в том числе и пороки, и карьеризм. Я  могу только посочувствовать вам и постараюсь максимально помочь, чтобы переход от гражданской к военной жизни был бы максимально безболезненным, насколько это возможно в создавшейся ситуации.

На вопрос, где бы он хотел служить, Виктор с горечью посетовал,  что он хотел бы не пе­реучиваться вновь, а использовать те знания, которые он уже имеет. Генерал ос­тался доволен ответом и начал что-то искать в бумагах на столе.

— Понимаете, — обратился генерал к Виктору, — у нас в армии в Белой Церкви имеется армейс­кий ремонтный завод с производственной структурой. Там в техническом отделе работают наши «академики». Это мы называем так тех, кто окончил военные акаде­мии. Среди них вам будет легче привыкать к армейской службе, а работа там бу­дет технической, по вашей специальности.  Кстати,  а сколько вы получали у Мяси­щева? — неожиданно прервался он.

Виктор сообщил сумму 1890 рублей, о чем у него имеется справка. Тогда им платили очень хорошо. У Виктора был оклад 900 рублей как у молодого специалиста, а получал он практически по два оклада. Кадровые конструкторы получали до трех-четырех окладов, и молодые им по-тихому завидовали, но не поднимали шума по этому поводу, понимая свое место среди этих зубров.

Генерал, услышав эту сумму, сокрушенно сообщил, что они не смогут обеспечить такое денежное довольствие младшему лейтенанту. Но потом, найдя нужную бумагу, он с удовлетворением сообщил Виктору:

— А вот у меня новое штатное расписание этого ремонтного завода. Давайте посмотрим, что там у них в техническом отде­ле. Вот и должность старшего технолога с окладом 1400 рублей, да еще за звание 400 рублей, да еще хлебные — вот мы и наберем ваши 1800 рублей. Давайте я утвер­жу заводу новое штатное расписание, а вас назначим туда старшим технологом.

Так Виктор помог большому коллективу, который долго ждал нового штатного расписания. Ему же, по прибытии в часть, выплатили за звание за те три месяца, в течение которых его разыскивали по стране после подписа­ния приказа о зачислении в кадры армии.

В это время зашла секретарша генерала и попросилась домой, если она не нужна. Генерал попросил вызвать машину и отпустил ее, осведомившись у Виктора, где он оста­новился. Виктор сообщил, что просидел в штабе весь день и еще не успел нигде остановиться. Генерал покачал головой:

— Это, дорогой мой, армия, у нее свои нравы, так что извините за бездушие наших офицеров. Давайте я вас отвезу в гостиницу, и там вас примут.

Подъехав к гостинице, генерал сам провел его к администратору и там его, естественно, приняли по-генеральски. Утром он выехал в Белую Церковь, обод­ренный таким теплым и просто человеческим приемом, оказанным ему генералом. Мир не без добрых людей, и судьба начала отыгрывать Виктору назад, организо­вав ему такое приятное начало армейской службы.

В Белой Церкви его принял довольно любезно начальник завода полковник Корецкий и, вызвав начальника технического отдела майора Халиво Эдуарда Алек­сандровича, представил ему Виктора. Они только удивились, что его назначили на должность, которая значится в штатном расписании, а оно еще не утверждено. Сообщение Виктора о том, что генерал его утвердил при нем, вызвало у них легкое недоумение, и они многозначительно переглянулись между собой. Наверняка у них возникла мысль, что этот младший лейтенант человек генерала и с ним нужно быть поосторожней. Если такая мысль и была у них, то она потом могла находить неоднократное подтверждение, хотя и не имела под собой никакого основания. Просто Виктору повезло, что на его пути попался такой хороший человек, каких еще будет попадаться немало. Но и нехорошие люди будут вставать на его пути. Несмотря на то, что их будет немного, они, как правило, причиняют немало бед добрым людям.

Корецкий, выяснив у Виктора, что он еще не нашел жилья, объяснил, что офицеры его части живут по частным квартирам, а здесь, в гарнизоне, располагающемся за городом, жилья очень мало, и предложил Виктору поискать частную квартиру в го­роде. Виктор попросил на время устроить его где-нибудь на заводе, пока он най­дет что-нибудь в городе. Корецкий задумался, но Халиво предложил поместить его в продуктовом складе за кухней. Он недавно там был, дежуря по части, и видел, что там есть место. «Вот вы его и устройте», — подытожил разговор,  попро­щавшись, полковник.

Вход в склад, представлявший собой две комнаты, находился с обратной стороны солдатской столовой и зарос высоченной, почти в рост человека, густой травой, в которой была только слегка протоптанная тропинка к двери. Продуктов было немного. Раздвинув коробки и мешки, ему установили кровать с постелью, и Вик­тор приобрел свое, пока хотя бы временное, жилье.

Тягостной была первая ночь Виктора в армии. Он ворочался с боку на бок и долго не мог заснуть. Перебирал в памяти события последних дней,  стреми­тельно пронесшихся и занесших его в этот продуктовый склад.  Как все неле­по выглядело для него, и он никак еще не мог свыкнуться с мыслью о том, что теперь он будет прозябать в этом продуктовом склепе. С этими мыслями он зад­ремал и был разбужен тихим писком. По нему как будто что-то ползало. Он с ужа­сом увидел, что по нему поверх одеяла ползали две громадные крысы. Он с отвра­щением их сбросил, и его мрачные мысли, с которыми он засыпал, нашли такое мерзкое продолжение наяву. К горлу подкатил комок слез от жалости к себе от той жуткой ситуации, в которую он угодил ни за что ни про что, и теперь вынуж­ден спать среди крыс. Под утро он заснул тревожным сном, боясь опять появле­ния крыс. Первый свой армейский день он посвятил знакомству с заводом.

Армейский ремонтный завод представлял собой довольно приличное предприя­тие с промышленной формой организации, где работали в основном гражданские люди. Технический персонал был из военных. Технический отдел, куда попал Вик­тор, был небольшой по своему составу, в котором из военных был капитан и один старший лейтенант, а также  пара гражданских лиц. Производство было ориентирова­но в основном на ремонт поршневых авиадвигателей. Технологически оно было организовано дос­таточно высоко, и на нем был поставлен на поток капитальный ремонт двигателей с полной их переборкой. Самолеторемонтное производство было слабеньким, с до­потопным оборудованием.

В качестве первого самостоятельного задания Виктору поручили установить дополнительную экспериментальную радиостанцию в пассажирском салоне Ли-2. Для него это не составило никакого труда. Заэскизировав элементы мест ее ус­тановки, он разработал необходимые детали для установки блоков радиостанции. Все это он сделал за один день, и это произвело фурор в их маленьком отделе.

Смотреть чертежи, представленные им Халиво, сбежался весь отдел, и все удивленно смотрели на чертежи Виктора. Посмотрев чертежи, они мол­ча разошлись, смерив Виктора продолжительным взглядом. Халиво только спросил:

— А эти детали можно у нас изготовить?

Виктор уже ознакомился с составом станков в производстве и сказал, что такие простенькие детали можно изготовить даже на коленке, да и оборудование такое есть. Виктор в свою очередь удивился такой немой и многозначительной реакции сотрудников отдела. Спустя время, ког­да Виктор подружился со своим тезкой — техником в отделе из гражданских, Вик­тор все-таки расспросил о причине тогдашнего интереса всех. Тезка сообщил, что такую работу в отделе делали бы минимум полмесяца. Это всех и поразило. После этого случая к Виктору стали относиться с уважением. Еще больше  оно  воз­росло  после приезда Носковича в их гарнизон.

В этом гарнизоне стояло несколько полков, и командование армии во главе  с командующим армией прибыли сюда самолетом на какое-то совещание. К приез­ду генералов, в числе которых был и Носкович, на базе тщательно готовились. Вечером, придя с работы, Виктор не узнал подхода к своему складу. Вся близле­жащая площадка была выкошена, спланирована и посыпана песочком, на окнах двух комнат висели шторы. Виктор ничего не понимал и с грустью подумал, что его уже выселили из его склада.

Войдя в комнату, Виктор увидел ее полностью прибранной, без следов каких-ли­бо продуктов, его кровать была переставлена под окно. Напротив нее стояла дру­гая кровать, на которой восседал молодой майор. Поздоровавшись и представив­шись, он сообщил, что прилетел с Носковичем, который будет жить с ними в сосед­ней комнате, и со смаком доел консервы в томате прямо из банки. Пустую банку он поставил на подоконник над кроватью Виктора.

Вскоре пришел генерал и тепло поздоровался с Виктором, как со старым знакомым, поинтересовался, как устроился, как работа, как сослуживцы. Майор с интересом наблюдал за их беседой. Уходя к себе в комнату и увидев пустую банку на окне, генерал поин­тересовался:

— Вкусными ли были консервы?

На это Виктор ответил, что он не знает — их кушал майор. Генерал не стал спрашивать у майора о вкусе консервов, только задержал на нем взгляд и ушел к себе, сказав Виктору:

— Вот теперь поживем вмес­те некоторое время.

Майор тут же вскочил как ужаленный и быстро вынес пустую банку. Вот так вежливо генерал указал на невежливость молодому майору, и тот сразу же понял свою оплошность.

В разговоре Виктор поинтересовался, по простоте душевной, почему генерал не остановился в прекрасной гарнизонной гостинице, на что тот ответил, что не любит бывать в неслужебной обстановке среди таких же генералов. Поэтому он попросил Корецкого организовать ему пристанище на его заводе. Он предложил поселить его вместе с Виктором, от общества которого он не стал отказываться. Это потом отразилось на его судьбе, а Корецкого еще раз убедило, очевидно, что Виктор действительно человек генерала, если тот не отказался поселиться вместе  с ним.

В разговоре генерал с самого начала, увидев Виктора в гражданской одежде, возмущенно спросил:

— А почему не в форме?

Виктор сослался на отсут­ствие таковой на складе, а пошить свою он еще не успел. О форме больше не гово­рили, но на следующий день ему сказали, что Корецкий послал самолет в Полтаву и оттуда ему привезут форму. Действительно, к вечеру форму привезли, и Виктор встретил поздно пришедшего генерала в форме, чтобы показать ее генералу. Увидев Виктора, он заулыбался и доброду­шно отметил:

— Вот это другое дело, а то ходите по части как посторонний чело­век. А вам идет форма, так что не жалейте, что попали в армию.

 Виктор не столько хотел покрасоваться в форме перед генералом, сколько выручить Корецкого и тем самым продемонстрировать его рвение перед генералом.

Вторая крупная работа Виктора была связана с аварийной ситуацией. На базу прилетело звено истребителей ЛА-11 из Белоруссии для какого-то текущего ре­монта во главе с заместителем командира полка по летной работе. В тот день был сильный боковой ветер, и дежурный по полетам запретил посадку, на что тот урезонил дежурного, что запрет не для него, замкомполка по полетам, и пошел на посадку. Естественно, при таком ветре его занесло, и он сломал при посадке одну стойку шасси, полностью вывернув и изогнув шкворень крепления стойки к лонжерону. Это было армейское ЧП, в результате которого, как считалось, самолет полностью выведен из строя. Виктор, осмотрев характер полом­ки и узнав, что на складе имеется запасной новенький шкворень, сказал Корецко­му, что ничего страшного, можно починить. После того как Виктор объяснил ему, как это сделать, тот доложил Носковичу о том, что Виктор берется восстановить само­лет и просит разрешение на проведение этих работ, на что получил тут же сог­ласие генерала.

Истребители ЛА-11 в войне не участвовали. Это был последний винтомоторный самолет ОКБ Лавочкина, и на него не было никакой документации на проведение армейского ремонта самолета, какая обычно выпускается ОКБ разработчиком само­лета в виде ремонтных карт. Виктор сам разработал и рассчитал на прочность за­мену шкворня и выпустил чертежи. Из штаба армии прилетел инспектор по ремонту, какой-то горячий подполковник, и  обнаружил, что в чертеже Виктора не хватает одной заклепки по сравнению с аналогичным ремонтом на ЛА-5, приведенным в ре­монтной карте на этот самолет. Виктор эту карту не видел, но не расстроился, поскольку запас прочности он принял с избытком. Инспектор поднял невообра­зимый шум и запретил проведение ремонта, поскольку документация на ремонт ра­зработана без обеспечения нужной прочности. Корецкий несколько опешил и, отоз­вав Виктора, обеспокоенно спросил:

—- Что, действительно так?

Виктор его успокоил, и Корецкий тут же доложил Носковичу о сложившейся ситуации. Генерал попросил передать трубку Виктору, и он все объяснил генералу, на что тот дал указание подполковнику не мешать работать и отбыть в штаб. Ремонт провели, и незадачливый замкомполка по полетам спокойно вернулся на нем к себе в часть. Автори­тет Виктора после этого случая вырос, конечно, до необычайной высоты. Этому способствовало следующее очередное задание, последовавшее непосредственно от генерала.

Носкович на этот раз начал беседу, минуя Корецкого. Генерал сообщил, что их армии поручается переделать ЛА-11 в учебную спарку, установив вторую кабину. Его интересует, сможет ли он это сделать. Виктор тут же ответил, что для этого ему нужен расчет на прочность фюзеляжа и весовая сводка самолета с тем, чтобы отцентровать спарку. Генерал засмеялся в трубку и уточнил, что Виктор не так его понял. Армию просят не разрабатывать проект переоборудования самоле­та, а выполнить производственное переоборудование по имеющимся чертежам. Им будут присланы эти чертежи, и по ним он просит сделать обоснованное заключе­ние о возможности или невозможности выполнения данной работы. Затем спросил:

 — Ско­лько вам нужно для этого времени?

Виктор выпалил:

— Два дня.

На это генерал еще громче рассмеялся. Он разъяснил Виктору, что такое серьезное дело не делает­ся за два дня, даже если его и можно выполнить за такой короткий срок. Во-первых, такому скоропалительному заключению никто не поверит, а во-вторых, в армии существует правило: не торопись выполнять указание начальства, ибо оно может быть отменено.

Потом добавил:  — Только не принимайте это правило всерьез,  — и попрощался.

Виктор стоял, залившись краской от нравоучений генерала, а стоявшие рядом не могли понять, о чем был разговор. Они думали, что Виктору генерал сообщил неприятную новость, раз сам стал говорить с ним. Ког­да Виктор доложил о существе разговора с изложением нюанса, от которого он покраснел,  все заулыбались.

Самолет, конечно, переоборудовать в условиях их за­вода не представлялось возможным из-за отсутствия необходимого оборудования. Виктор все это описал, указав, какое необходимо оборудование, и Корецкий уже лично доложил, за что  получил благодарность от генера­ла за хорошо аргументированное обоснование невозможности выполнения этой работы, которое было принято без возражений в высших инстанциях. Поэтому никто не удивился, когда из штаба армии пришло указание направить Виктора в штаб Дальней авиации в Москву для утверждения его в качестве ведущего техно­лога по освоению капитального ремонта первого в армии самолета Ту-4, выработавшего свой летный ресурс. Об этом странном младшем лейтенанте, по присланному к ним этому обоснованию, узнали и в штабе Дальней авиации и, очевидно, с подачи Носковича, решили прив­лечь Виктора к такой сложной работе.

Может ли кто-нибудь представить ту радость, которая обуяла Виктора при по­лучении этого указания? Не прошло еще и двух месяцев, как он вновь попадет до­мой в Москву, увидит свою Анну, посетит, конечно, свое ОКБ и что-либо узнает о том, как обстоят дела с его «вызволением» из армии. Но радость его была сильно омрачена, когда он выяснил перед отъездом, что доблестное туполевское КБ не удосужилось раз­работать и выпустить хотя бы какую-нибудь документацию на какой-либо вид ре­монта этого самолета. Виктор не на шутку заволновался, как он подступится к такому сложному самолету, который он уже знал по своей студенческой практике.

Не дав даже телеграмму Анне, он, как на крыльях, помчался в Москву. Появление Виктора ошеломило Аню. Она бросилась к нему и долго не отпускала, плача и спра­шивая неоднократно:

 — Насовсем? Насовсем?

Виктор от волнения не мог ответить и только спустя некоторое время смог ей рассказать все о своей одиссее. Наутро он поехал, конеч­но, не в штаб, а в ОКБ в Фили. Там также он свалился как снег на голову.  В ОКБ у Левицкого, не заходя в бригаду, он с радостью  узнал, что вышло указание штаба Московского военного округа о возвращении Виктора на прежнее место работы, и узнал его номер. Виктор даже опешил от быстрого решения его вопроса. Он еще не знал, что указание Московского округа не имеет никакого значения для Дальней авиации, и поехал в свою часть в пол­ной уверенности, что скоро его мытарства окончатся, но рассудительно решил ни­кому в армии не говорить о ведущейся работе по его возвращению назад в ОКБ.

Штаб Дальней авиации располагался в Петровском дворце по Ленинградскому проспекту, и там его с интересом приняли, как технического вундеркинда для ар­мии. Он им сообщил, что в их части нет никакой документации на ремонт самолета и это крайне осложняет дело. Там заявили, что вот вам и предстоит ее разрабо­тать. Они посоветовали обратиться на авиазавод в Филях, где делался этот само­лет, может, они чем-либо помогут. Собственно, за этим они и вызвали Виктора в Москву. На этом и закончилось его утверждение на эту неблагодарную работу.

На Филях ему заказали пропуск, и он явился в свою бригаду в форме, чем выз­вал фурор среди женщин. Не зря генерал говорил, что ему к лицу была армейская форма. К высокому начальству он не ходил, да его и не приглашали. Когда он шел на свою фирму по лесу, он думал, что ему делать с самолетом. Вот только тогда у него родилась идея идти  все к тому же Михаил Павловичу. Если он раз уже помог ему в производственном вопросе, можно еще раз просить.

После бурных рас­спросов, разговоров и обсуждений, в течение которых в бригаде никто не работал, Виктор направился к Парфенову. Для него эта задача также оказалась непростой. Но и в ней он нашел прекрасный выход. Михалыч, как его называли конструкторы между собой, предложил взять на заводе полный комплект технических условий и инструкций на сборку и регулировку всех систем самолета, а разбирать в обратном порядке, как собирали самолет. Это был прекрасный выход. Он посове­товал вернуться в часть и доложить начальству об этом предложении, не забыв упомянуть, что за документацию нужно будет заплатить, иначе ее с завода не выпустят.

На заводе у себя Корецкий пришел в восторг от этой идеи и сразу же спросил:

— Ско­лько платить?

А Виктор даже не подумал об этом узнать на заводе в Москве. Подобный финансовый вопрос стал препятствием. Халиво предложил дать Виктору на руки расчетную книжку с подписанными бланками, а в Москве он оплатит, пос­тавив в бланки нужную сумму. Это был выход, и Корецкий, согласовав с армией та­кое решение, вновь отправил Виктора в Москву.

В Белой Церкви у Виктора сложились хорошие отношения с майором Александро­вым, работавшим главным контролером. Он жил с женой и двумя дочерьми в комна­те в коммунальной квартире в одном из домов жилого поселка летного гарнизо­на, располагавшегося за известным Тростянецким дедропарком. Этот майор отвое­вался и жил в стесненных условиях в своей комнатке. Виктор частенько бывал у них в гостях, где радушная хозяйка частенько баловала Виктора домашним вкус­ным обедом. В одном из разговоров за таким обедом со стопкой Виктор расска­зал майору о том, что он вернется домой. Вот тогда Александров и сказал ему, что это указание Московского округа никакой силы не имеет. Он удивлен, за­чем его выпускали и кто его подписал. Офицера уволить из армии могут только на основании приказа министра обороны, а не на основании какого-то указания. Виктор опешил от услышанного, но не пал духом. Он едет опять в Москву и раз­берется с этим.

Приехав в Москву, он опять начал свои дела с возвращением. Виктор со­общил Левицкому о том, что ему поведал майор, и о том, что необходим приказ военного министра о его увольнении из армии. Левицкий почему-то безропотно согла­сился с этим:

 — Приказ так приказ, будем, значит, его оформлять.

 Виктор удивился быстрому согласию Левицкого на такое, далеко не простое, мероприятие. Виктор не знал, что Левицкий, помимо этого указания, еще организовал выход указа­ния Генерального штаба о его возвращении, которое имело такой же результат по эффективности, как и прежнее. Поэтому Левицкий, очевидно, и сам пришел к выводу о необходимости выпуска приказа министра.

Спустя несколько лет, когда Виктор все-таки вернулся в свое ОКБ, ему пове­дал начальник первого отдела ОКБ Баздырев о подоплеке такого отношения тог­да Левицкого к этому делу. Баздырев был доверенным лицом Мясищева, и через не­го велась вся закрытая переписка по делу Виктора.

В течение ряда лет Виктор и Баздырев были председателями участковых изби­рательных комиссий по различного рода выборам и их избирательные участки на­ходились в одной школе на разных этажах. Они даже устраивали соревнование — кто раньше сдаст в исполком документы о результатах выборов. Виктору только одна­жды удалось выиграть, но при этом пришлось тайком вскрыть урны до 22 часов и провести формальный, ничего не значащий, так называемый подсчет голосов. Глав­ное состояло в надлежащей упаковке бюллетеней. На основе этого соревнования у них установились дружеские отношения.

В тогдашних выборах имел большое значение не сам процесс голосования и его результат, который все равно был предопределен. Против практически никто не голосовал, а было только несколько испорченных бюллетеней. Имел большое зна­чение сам период подготовки к выборам среди населения. Задача состояла в обеспе­чении стопроцентной явки избирателей на голосование. Это обеспечивала большая группа агитаторов, создававшаяся парторганизацией предприятий. Они ходили по квартирам и выясняли наличие избирателей и их желание идти на выборы. Как правило, люди, у которых складывались какие-либо бытовые или иные проблемы и они не могли их решить в тех или иных инстанциях,  заявляли, что они, в качестве протеста, не пойдут голосовать. Это была «страшная кара» властям, и агитатор должен был разобраться в существе проблемы избирателя, чтобы  принять меры через свою парторганизацию по решению данного вопроса. Этим многие поль­зовались как весьма эффективным способом решения своих вопросов, который во многом помогал им. Это была самая трудоемкая работа агитколлективов.

В день выборов агитаторы ходили по квартирам и выталкивали голосовать тех, кто за­держивался, или оформляли справки в домоуправлении, если кто-либо выехал, не открепившись на избирательном участке. А сами выборы были уже как бы празд­ником, знаменовавшим завершение длительной и напряженной работы. На избирательные участки для комиссий привозили питание в виде сухих пайков. В них входил набор первоклассной гастрономии вплоть до красной и черной икры. К приезду председателя комиссии из райисполкома на участке был уже накрыт стол, и комиссия в полном составе гуляла до утра, отмечая завершение своей работы.

Баздырев рассказал тогда Виктору, что, оказывается, Мясищев был заместителем председателя технического комитета жюри конкурса, где Виктор участвовал со своим «Стартом». Председателем комитета был патриарх авиационной техники Пы­шнов. Вот тогда Мясищев и узнал фамилию Виктора, когда вскрыли конверт «Стар­та» после присуждения ему первого места.  Все были крайне удивлены, что им оказа­лся студент. Поэтому Мясищев знал, кто этот Кузьмин, познакомившись с ним лично у доски, когда пришел смотреть силовую нервюру крепления двух двигателей, ра­з-рабатывавшуюся Виктором, который, конечно, всего этого тогда не знал.

 Когда Левицкий доложил Мясищеву о том, что Кузьмина забирают в армию, тогда Мясищев и принял деятельное участие в судьбе Виктора. О подлинных причинах знал толь­ко Баздырев, но никому ничего не говорил. Вот поэтому Левицкий и страдал в де­ле Виктора, сам не зная почему. Он не мог простить Виктору свои муки. Так же как и Виктор не знал, что студенческий проект конкурсного самолета стал решающим в определении его профессиональной и жизненной судьбы. После этого у Виктора  сложились не совсем хорошие отношения с Левицким, когда он вернулся.

На заводе Парфенов к приезду Виктора составил перечень необходимых сбороч­ных чертежей, технических условий и инструкций на заводские испытания систем самолета. По этому перечню на заводе отсинили всю документацию, и Виктор отгрузил ее в часть в семи громадных ящиках. Под руководством Виктора по ней начали писать технологию разборки самолета, который уже стоял в ангаре. С него начали снимать различные капоты, обтекатели и прочие навесные элементы, не трогая пока основные системы машины. В процессе этих подготовительных работ выявили одно казусное явление, выразившееся во влиянии верблюдов на конструк­цию самолета. Да, самых настоящих верблюдов.

На самолете Ту-4 было три герметичных кабины в носу, посредине и в хвосте. Носовая и средняя кабины соединялись между собой трубой-лазом, по которой экипаж мог перемещаться из кабины в кабину при необходимости. Этот лаз сна­ружи был обшит утеплительными матами. Когда сняли эти утеплительные маты, об­наружили, что вся алюминиевая труба превратилась в труху и держалась только на этих матах. Срочно труху и маты отправили во Всесоюзный институт авиационных материалов — ВИАМ на анализ. Оттуда пришел ответ.

 Металл разъела  коррозионно активная теплоизоляция в матах, изготовленная из верблюжьей шерсти. Верблюдов, оказывается, обрабатывают определенным раствором, чтобы отпугивать оводов. В снятой верблюжьей шерсти, пошедшей на изготовление теплоизоляции, не удалили этот химреактив, который и явился источником активнейшей коррозии на металле трубы-лаза. Вот так верблюды «съели полсамолета».

Через некоторое время Виктора вызвали в Москву, где собрали технологов, ко­торые будут осваивать ремонт этих самолетов в других частях, и ему, как ведуще­му технологу, надлежало поделиться опытом в этих работах. Виктор опять начал не с ремонта, а со своего освобождения. Левицкий сообщил, что приказ о его уво­льнении находится на оформлении. Виктор скептически отнесся к этому сообще­нию и с тягостным настроением  вел занятия в штабе Дальней авиации со слу­шателями. Странно было видеть, как младший лейтенант поучал капитанов и майо­ров. Но они были военные люди и воспринимали это вполне нормально. Такое вы­сокое положение, которое он приобрел в армии, прослужив всего несколько меся­цев, конечно, тешило его самолюбие, и он начал уже успокаиваться от потери прежней работы конструктора. Он всерьез стал подумывать о том, чтобы остаться в армии. Он не верил, что будет организован приказ о его увольнении, и начал уговаривать Анну на переезд в Белую Церковь.

Неожиданно Виктор получил телеграмму от Корецкого о том, что ему выделена двухкомнатная квартира в гарнизонном городке и он может перевозить семью, для чего ему на неделю продлевается командировка. Это было для него как гром среди ясного не­ба. Было весьма лестно и приятно, что ему, такому молодому, прослужившему в армии без года неделю, оказали такую честь и внимание. Но, главное, выделение ква­ртиры оказалось весьма вовремя в связи с принятым им решением о переезде в Белую Церковь. В сложившейся ситуации Анна уже не сопротивлялась. Виктор по­шел к Левицкому и показал ему телеграмму, которая его весьма удивила. Виктор поблагодарил его за проделанную работу по его возвращению из армии, но в сло­жившейся ситуации он решил остаться в армии и перевезти семью.

 Левицкий кате­горически не советовал этого делать, потому что приказ будет вскоре подписан, и просил Виктора  еще раз зайти к нему, но Виктор все же заказал контейнер на железной дороге для перевозки вещей. За день до прихода контейнера Виктор для очистки совести все же зашел к Левицкому, ни на что не надеясь, и, к великому изумлению, тот сообщил Виктору номер приказа об увольнении его из армии.

 Теперь Виктор не знал, радоваться ему или огорчаться. Он уже свыкся с мыслью, что остается в армии, и вдруг такой поворот. Все-таки чувство радос­ти возобладало. В хорошем бы он ока­зался положении в своей двухкомнатной квартире в Белой Церкви и лишившись комнаты в Жуковском. Повторно получить ее в Москве было бы далеко не просто.

Виктор вернулся в часть, не перевозя Анну, и объяснил эту задержку болезнью жены, ничего не говоря никому о вышедшем приказе о его увольнении. По прибытии на Виктора обрушилась лавина упреков и сплетен по поводу получения им этой квартиры. Отвоевавшиеся офицеры не могли получить жилья, а вот этому сосунку сразу же дают такие хоромы. Особенно усердствовал в этом замполит Корецкого, да и сам Корецкий весьма прохладно отнесся к этому факту. Явно было видно, что это было сделано под давлением генерала, который считал, что не фронто­вые заслуги могут обеспечить ремонт самолета. Здесь нужны были знания, и Виктор наглядно их демонстрировал. Но для людей такие рассуждения не имели никакого значения. Они действуют исходя из своих нужд, и им плевать на высокую материю.

Видя накалившуюся обстановку вокруг этой квартиры и зная, что он все равно вскоре ее оставит, он, посоветовавшись с Александровым, решил обменяться с ним квартирами: ему отдать двухкомнатную, а себе взять его комнатку в коммуналке. Такое решение свалилось на его семью как снег на голову, и жена никак не мог­ла поверить в случившееся. Это решение было воспринято всеми как очень хоро­ший поступок со стороны Виктора, и даже Корецкий несколько подобрел к нему.

Прошло около месяца, а никакого приказа в часть по нему не приходило. К это­му времени к нему в гости приехала Анна,  чтобы сообщить ему лично о том, что она ждет ребенка. Это событие они радостно отметили на матраце на полу, так же как они это делали в первые дни в их комнате в Отдыхе. Это было для них не ново. Виктор ничего не покупал в комнату, ожи­дая со дня на день приказа о его увольнении.

Вскоре после отъезда жены его вызвал Корецкий и весело сообщил, что пришел приказ о присвоении ему очередного воинского звания лейтенанта. Услышав фразу о приказе, у Виктора ек­нуло сердце, а когда дослушал до конца, в сердцах брякнул:

— Я не такого при­каза ожидаю, — вместо того, чтобы ответить:  «Служу Советскому Союзу».

Корецкий удивленно спросил:

— А  какой  же  ты  ждешь  приказ?

И Виктор  все  ему выложил.

 Что тут начало твориться с Корецким, трудно описать. Главное в его негодовании состояло в том, что Виктор, негодный человек, вместо того, чтобы решать слу­жебные дела в Москве, решал свои неблаговидные дела. Закончил он свой крик тем, что если и придет приказ, то он, Корецкий, ни за что не будет его выполнять и опротестует. Это Виктора не расстроило. Время шло, а приказа все не было. Тогда Александров посоветовал Виктору написать рапорт члену военного совета армии с изложением угрозы Корецкого. Очень быстро пришел ответ о том, что при полу­чении приказа в армии он будет неукоснительно выполнен.

После этого на Викто­ра началось давление в части. До этого его не привлекали к дежурству по час­ти, а теперь вышел приказ начальника штаба о назначении его дежурным по части безо всякого предварительного разговора с ним. На это Виктор ответил своим рапортом на имя начальника штаба, в котором заявил, что, вступая в дежурство по части, докладываю, что присяги не принимал, зачета по строевому и гарнизон­ному уставам и по обращению с огнестрельным оружием не сдавал.  Немедленно по­следовал приказ об отмене дежурства и о принятии им присяги и сдачи заче­тов. Приняв присягу и сдав зачеты, Виктор все же заступил в свое первое дежурство, при ко­тором у него произошло ЧП.

Под утро Виктор совместно с разводящим пошел проверять посты. Дело было уже зимой. Стоял крепкий мороз и дул пронзительный ветер. У каждого поста их останавливал традиционный окрик часового: «Стой! Кто идет?» — и так далее. На под­ходе к часовому на погрузочной рампе такого окрика не последовало. Они обошли всю рампу и часового не нашли. Пропал часовой! Разводящий не очень заволно­вался в отличие от Виктора и предложил пройти к следующему часовому, а потом вернуться вновь на рампу.

Буквально накануне было вооруженное нападение на часового у склада авиабомб и тому пришлось отстреливаться. Еще действовали на Украине банды власовцев и местных националистов. Вышел грозный приказ по это­му случаю, и вот  теперь вообще пропал часовой! Видя спокойствие разводя­щего, Виктор сообразил, что часовой, очевидно, где-то устроился поспать, и начал громко кричать, ругаясь, что если они  вернутся и часового не будет, то он поднимает караул в ружье, доложит дежурному по гарнизону и потребует за­мены караула со всякими тяжкими последствиями для караульного состава.

Возвращаясь, еще задолго до подхода к рампе,  услышали неистовый крик часового:

— Стой! Кто идет?

Караульный натянуто улыбнулся, а Виктор тихо спросил:

— Что будем делать?

Разводящий был опытный человек и просительным то­ном ответил:

— Давайте молчать, часовые устают в эту холодную зиму. Если вы не доложите, то я обещаю, что с нашей стороны тоже будет молчок.

Виктор после не­которого колебания все же промолчал, и этот эпизод остался не отмеченным в части. Это добавило уважения к Виктору среди рядовых, но не среди начальства. Корецкий дал команду готовить на Виктора представление для перевода его на службу в Восточную Германию. Он не мог простить коварства Виктора и хотел сплавить его с глаз долой, благо составление технологии разборки само­лета подходило к концу. Вскоре пришел приказ о его увольнении из армии, и отдел тепло его проводил домой. Корецкий даже не стал прощаться с ним, такова была обида.

У Виктора оста­лся горький осадок при отъезде оттого, что он не мог попрощаться с генера­лом, перед которым чувствовал некоторое угрызение совести в связи со своим возвращением, после всего того, что он для него сделал.

После возвращения в ОКБ к Виктору несколько раз приезжал Халиво с просьбой помочь получить на заводе всякую мелочь для ремонта самолета, и Ви­ктор им активно помогал в получении запасных частей на своем заводе. В один из приездов Халиво рассказал о жуткой трагедии, разыграв­шейся в их 43-й армии.

Куда-то вылетало все командование армии, а генерал Носко­вич, главный инженер армии, опоздал на этот самолет. В полете самолет потерпел катастрофу, и все командование армии погибло, а главный инженер, отвечающий за техническое состояние самолетов, в том числе и за разбившийся, уклонился от этого полета. Халиво говорил, что генерал не мог себе простить, что опоздал на него, и лучше бы он погиб вместе со всеми, чем он пережил все то, что за этим последовало. Что бы ни последовало, а судьба все же сохранила добро­го человека. Следствие показало его полную невиновность, и его не осудили.

СУДЬБОНОСНЫЙ 1953 ГОД

Возвращаясь из армии, Виктор заехал к родителям в Волноваху. Им было при­ятно увидеть своего сына в военной форме, такого статного и возмужавшего. Еще более приятно было для них, что Виктор ушел из армии и возвращается домой в Москву на свою прежнюю работу. Они считали, что престиж такой работы, как у него, является более высоким, чем служба в армии, даже при столь благоприятных обстоятельствах, которые случайно сложились у Виктора. У родителей он пробыл недолго, и  мать при отъезде снабдила его корзиной, полной варенья в стеклянных банках.

В Москве на вокзале его встретила радостная Анна и удивилась его корзине. Виктор не хотел ее брать, считая, что офицеру не пристало тащить при себе кор­зину, но мать настояла, объяснив ему, что Ане, в ее положении, нужны витамины. При таком аргументе он отказаться уже не мог.

Они пошли домой не через лесок у станции, а вокруг по дороге. Был сумрачный зимний вечер, и они осторожно шли по не совсем очищенному тротуару. Виктор нес на плече корзину, а второй рукой поддерживал Анну. В это время он поскользнулся и, падая навзничь, подбил и ее, и они дальше начали падать вместе на спину. За эти мгновения Виктор успел поймать корзину, поставить ее себе на грудь, подложить освободившуюся руку под спину Ани и бережно положить ее на тротуар. Ни одна банка в корзине не разбилась, а Аня, даже не успев испугать­ся, не получила никакого повреждения. Они лежа рассмеялись и затем медленно стали подниматься. Аня была поражена реакции Виктора и заметила, что вратарс­кие качества у него не пропали, на что он сокрушенно ответил, что они теперь ему не нужны,  разве что для того, чтобы поддержать падающую жену.  На это Аня отметила:

 — Хорошо, что падающую, а не падшую, — и они вновь рассмеялись.

Незадолго перед приездом Виктора из армии осуществила вылет их первая машина М4, в разработке которой он принял активное участие. Ее поднял в воздух шеф-пилот фирмы опытный летчик Федор Опадчий.  Это был триумф всего коллектива, и можно было представить себе радость его главного конструктора Владимира Михайловича Мясищева. Этот полет развеял все сомнения и посрамил критиков и маловеров на всех уровнях, которые  считали, что самолет с такой необычной аэродинамической компоновкой не полетит. Такие сомневающиеся были и среди некоторых руководителей мясищевского ОКБ, но открыто эти сомнения они не высказывали, делясь ими только в узком кругу. Будучи порядочными людьми, они честно и самоотверженно трудились на своих местах по разработке этого самолета, все же сомневаясь в успехе общего дела. Такая позиция была достойной, поскольку сомневаться может любой.

Более неприглядной была позиция у тех, кто писал о подобных сомнениях в высшие инстанции, не получив еще летных подтверждений таким заявлениям, опре­деляя создание такого самолета, как авантюру, затеянную Мясищевым. К сожалению, первым в таких хулителях стоял бывший учитель Мясищева, патриарх советских авиаконструкторов Туполев, что никак не делает ему чести. Ведь он проектиро­вал самолет подобного назначения и при этом охаивал своего ученика, что в таких состязательных условиях крайне непорядочно. Этот известный избитый прием своего возвышения путем очернения других широко использовался ранее и про­должает использоваться и поныне весьма нетребовательными, так мягко скажем, к себе людьми.

Виктор не видел этот первый вылет их первенца  в Отдыхе, где была соз­дана испытательная летная база ОКБ. Вскоре он увидел его в воздухе непосред­ственно после взлета, когда он еще не набрал высоту. От вида такой громадины в воздухе у него аж дух перехватило. Ничего подобного он ранее не видел. Первое, что пришло в голову:  как может держаться в воздухе такая махина?

Самолет медленно плыл над строениями ЦАГИ и жилых построек города, казалось, чуть не задевая крыши домов выпущенными и свисавшими своими громадными колесами из фюзеляжа, а не под крыльями, как у всех самолетов. На этом самолете было  впервые у нас приме­нено велосипедное шасси, которое убиралось в фюзеляж и остав­ляло чистым от надстроек крыло, отчего его аэродинамическое качество сущест­венно повышалось. Увеличенная площадь центральной части крыла у фюзеляжа для размещения в нем четырех двигателей создавала впечатление большого, громад­ного существа, распластавшегося на полнеба, из которого далеко по сторонам выхо­дили узкие стреловидные крылья. Можно ли себе представить, что над тобой рас­пласталось полстадиона? Размах крыльев у него был 53 метра, длина фюзеляжа 47 метров при его диаметре 3,5 метра и взлетный вес 200 тонн. И эта машина полетела. Вот это успех! К сожалению, тогда, при первом вылете, Виктор не мог участвовать в общем восторге и радовался теперь один, с восхищением наблюдая за полетом их красавца.

Как упоминалось, этот самолет был изготовлен в Филях. Возникла проблема, как его переправить в Отдых на летную базу. Решили перевозить его в разобранном виде по Москве-реке. Взлетать с заводского аэродрома такому громадному само­лету в черте Москвы было никак нельзя, да к тому же некоторые сом­невались в возможности вообще летать. Заводской аэродром имел взлетную полосу длиной 1700 метров, и этого по расчетам с большим трудом хватило бы взлететь полностью пустому самолету при минимальном количестве топлива.

Для обеспечения водной транспортировки разобранного самолета была спроекти­рована и построена специальная баржа большой грузоподъемности. Погрузка агрегатов самолета на баржу должна была производиться со специально строящегося заводского причала в Филевской пойме, оборудованного специальны­ми погрузочными средствами. Ко времени перебазирования первого самолета М4 причал не был готов. Тогда остался единственный путь перевозки разобранного самолета на автотранс­порте через всю Москву. Кольцевой автодороги тогда и в помине не было. Прора­ботка этого варианта показала, что во многих местах нужно было снимать мно­жество троллейбусных проводов и останавливать движение транспорта в полови­не города. Как бы это ни было страшно, технически все это можно было осуществить.

Вставала другая непреодолимая преграда — Поклонная гора. Выезжая с Филей, трейлер не мог здесь развернуться, чтобы выехать на Кутузовский проспект. Ни­какие предпринимаемые меры не могли ускорить технологический цикл строитель­ства причала. Подходил срок начала летных испытаний, установленный постанов­лением правительства, и никто не мог его перенести. За ходом строительства са­молета следил сам Сталин. На заводе за это время побывали все руководители страны, кроме самого Сталина. Все ездили к ним, и это было высочайшим поощрением и вниманием вождя. При Хрущеве руководители страны начали разъезжать по всей стране, что само по себе неплохо, если бы вокруг этих поездок не начали строиться пропагандистские и популистские шоу.

Вот тогда, под давлением сроков, принимается беспрецедентное решение — срыть половину Поклонной горы. Следует отметить, что окончательно срыли почти полно­стью Поклонную гору спустя 25 лет, когда начали строить на ее остатках парк Победы и Центральный музей Великой Отечественной войны. Последующие самолеты с Филей перевозились водным путем, но недолго.

Заводской летчик Галицкий все-таки на­стоял на взлете самолетов с заводского аэродрома, после того как проектанты тщательно обсчитали условия взлета по результатам летных испытаний первого самолета. Директор завода Осипов упрекал летчика в том, что он не понимает опасности такого взлета в черте Москвы и не представляет той ответственнос­ти,  которую нужно будет нести в случае неудачи. На это Галицкий спокойно заме­тил:

— Почему не представляю — я буду на том свете, а ты в тюрьме, вот мы и отве­тим.

Заявляя так, он был полностью уверен в успехе, поскольку уже произвел тре­нировочные взлеты на мерной длине в Отдыхе на летной базе. Так что успех был обеспечен, и последующие самолеты стали взлетать с заводского аэродрома, чуть-чуть не задевая колесами крыши домов в Мазилово, производя при этом ужасный рев на всю округу. Это было грандиозное зрелище, наблюдали его с противоположно­го берега реки вдоль Филевской поймы, на просторах которой нынче вырос боль­шой жилой массив, а бетонная взлетная полоса заводского аэродрома превраще­на в проезжую часть дороги в этом жилом массиве. Так время и люди меняют все то, что нас окружает.

По приезде из армии Виктор включился в работу своей бригады, как будто и не уезжал на долгие девять месяцев. Бригада знала о ведущейся работе по его возвращению, и все были рады, когда эта эпопея окончилась благополучно. При его возвращении ему уже не дарили подарков. Когда его провожали в армию, то думали, что прощаю­тся с ним навсегда, и подарили ему на память чайный металлический набор на подносе и фарфоровую фигурку медведей, поедающих мед у лесной пчелиной коло­ды. Тогда его проводили на вокзал Отар Давлианидзе с Аликом Кошелевым, сокур­сником Виктора по ХАИ, с которым они работали в одной бригаде. Возвращение Ви­ктора бурно отметила мужская часть бригады в своем «шалмане». С этого возвращения продолжи­лась трудовая деятельность Виктора в родном ОКБ уже без каких-либо перерывов.

В бригаде заканчивался выпуск рабочих чертежей на самолет 3М, который явился глубокой модификацией самолета М4 и предназначался для большой серии. Он значительно превосходил самолет М4 по эффективности и по  своим  харак­теристикам. На нем модифицировали профиль крыла и увеличили его площадь для увеличения подъемной силы и снижения сопротивления, улучшили обводы фюзеляжа, поставили более эконо­мичные двигатели ВД-7 конструкции Добрынина вместо двигателей АМ-3 конструк­ции Микулина, поставили новое аэронавигационное оборудование и вооружение. Сократили количество членов экипажа с девяти до семи человек. По сути это был новый самолет, но той же, уже проверенной и облетанной схемы. Самолет снабдили впервые  разработанной системой заправки в воздухе.

На самолет 3М Виктору поручили разработать пилон подвески крылатой ракеты, которыми снабжался этот самолет и тем самым превращался в ракетоносец. Это был новый вид вооружения для Дальней авиации, который затем стал основным. Этот пилон устанавливался на той нервюре, которую разработал ранее Виктор для подвески двух двигателей. Пилоны такой конструкции на отечественных само­летах еще не разрабатывались и не устанавливались, поэтому  Виктору было над чем по­ломать голову.

Вскоре после приезда Виктора в стране произошло эпохальное событие — умер Сталин. Виктор не выходил в город в те дни и видел только потом в кино и по записям на телевидении, что творилось вокруг Колонного зала, где лежало тело Сталина во время  его похорон. В те дни на улицах Москвы творилось что-то невообразимое. Сотни тысяч людей пытались попасть в Колонный зал Дома Советов, чтобы увидеть умершего Сталина. В давках на улицах погибло немало людей. Но народ был в искреннем горе и трауре.  Все  с тревогой думали о будущей жизни без Сталина. Все были уверены, что его заменить будет некому, и никто не представлял, как теперь можно будет жить без него.

Обстановка в бригаде в те дни была тяжелая. Все были ошеломлены и царила даже растерянность — что же теперь будет с нами и со страной. Никто не представлял, как можно жить без вождя, в личность и дела которого вся страна верила беспредельно и безо всяких сомнений. Первое время в бригаде не слышно было шуток и даже громких разговоров, а Бегутов прекра­тил напевать свои «Гагры».

Со временем это оцепенение прошло, и люди зажили прежней  жизнью, поглощенные своими повседневными делами. Политическая обстановка в стране определилась после распределения обязанностей между ли­дерами в партии. Как тогда сообщили, Хрущев сосредоточил свою деятельность в ЦК КПСС, Маленков — в Совете Министров, Молотов — в министерстве иностранных дел, а Берия — в области безопасности и КГБ. Это воспринималось логичным и нео­бходимым. Никто еще не видел, какая начала вариться свара в этой среде за единоличное верховенство во власти. Вскоре последуют чрезвычайные события, по значению превосходящие смерть Сталина, которые станут поворотным началом глубочайших изменений в стране,  которые и приведут в итоге ее к гибели.

Хрущев, занимая пост Генерального секретаря партии, считался вторым человеком в государстве, а первым считался Маленков, будучи Председателем Совета Министров. Но Хрущев быстро набирал силу. Он был опытным политиком и вошел в нее еще при жизни жены Сталина. Хрущев и Аллилуева вместе учились в Пром-академии, где Хрущев был секретарем  партбюро. У Хрущева сложились хорошие отношение с Аллилуевой, и через нее он стал вхож в семью Сталина. Будучи преданным делу партии, весьма активным и напористым, он приобрел доверие у Сталина и вскоре стал секретарем городской московской организации. С того времени он и вошел в большую политику.

После смерти Сталина Маленков назначил его своим заместителем и поручил ему вести сельское хозяйство. На нем Хрущев и свалил всю старую сталинскую гвардию вместе с самим Маленковым. Это была очень важная для Хрущева победа в борьбе за власть, но весьма сомнительная в своей пользе для страны.

Через три месяца после возвращения Виктора из армии, буквально накануне Дня Победы, Аня родила сына, Игоря, и Виктор стал отцом. Появление сына во мно­гом изменило его взгляды на жизнь и на самого себя, но вместе с тем по ночам он все же не вставал к плачущему ребенку, а делала это Аня. К моменту выхода Ани из роддома к ним приехали родители Виктора. Его мать хотела сама принять невестку с внуком и помочь ей на первых порах обращаться с новорожденным, за что Аня была ей безмерно благодарна. После окончания отпуска отца они при­слали мать отца, бабушку Виктора, ухаживать за Игорем, пока не нашли няню. Моло­дая девушка приехала из села искать счастье в городе и начала с устройства в няни. Она прожила в семье Виктора два года и удачно вышла замуж, а Игорь пошел в детский сад.

Встречать родителей Виктор поехал в Москву из Жуковского на новеньком «Москвиче» Юры Яременко. Он окончил моторный факультет ХАИ и приехал в Москву в составе выпускников института, направленных в ОКБ Мясищева, так же как и Виктор. В институте они были знакомы, но дружеских отношений между ними тогда не было. Юра также приехал с женой Галей, и ему дали комнату в Отдыхе в соседнем доме. В поездках на электричке на работу они подружились. Отношения у Виктора с Не­стеровским стали разлаживаться под воздействием неприязни их жен, и эта рву­щаяся дружба компенсировалась вновь появившимся товарищем. Этому способство­вала умная и тактичная Галя, жена Юры, которая была несколько старше их всех и поддер­живала хороший климат в их  дружбе семьями.

Машина у Юры появилась в связи с приездом его отца, который был начальником Ма­гаданского НКВД. Он там жил с женой и младшим сыном. Юра в это время жил в Харь­кове на Холодной горе в их собственном доме с бабушкой. Младший сын в Магадане случайно застрелился, неосторожно обращаясь с пистолетом отца. После этого отец запил, будучи пенсионного возраста. Учитывая все это, его, очевидно, и за­менили. По пути домой в Харьков он остановился на некоторое время у Юры по­гостить. Живя в Отдыхе у Юры, ему не понравилось ездить на электричке, и он ку­пил «Москвич», оформив его на Юру, который, нежданно-негаданно, стал обладателем автомашины. У его отца было много друзей в Москве, и они организовали ему поставку коньяка по символической цене, источником которой затем пользовался и Юра не­которое время после отъезда отца. Виктор и Юра семьями частенько развлекались этим коньяком, так же как и совместным катанием на «Москвиче» по Подмосковью. Юра научил и Виктора управлять машиной, который получил также права без всякой перспективы иметь собственную машину.

Когда приехал отец Виктора забирать внука из роддома и проехал в Отдых на машине Юры и узнал, что Виктор имеет права на управление машиной, то прямо в ма­шине заявил, что и им нужно купить машину. Он послал Виктора узнать, где и как можно записаться на покупку машины. Тогда продажа личных автомашин производи­лась по спискам, которые составлял общественный комитет и вел учет отпуска машин и продвижение очереди. Раз в квартал отмечались в очереди и получали но­вый порядковый номер. Очередь двигалась очень четко, и таким образом  под­держивался порядок в продаже дефицитных автомашин. У людей уже деньги стали появляться после войны, когда жизнь наладилась, и люди смогли откладывать де­ньги на солидные покупки. Это были в первую очередь ученые, врачи, учителя, инже­неры, высококвалифицированные рабочие. В общем, это были люди труда. Немало было и тех людей, которые были связаны с торговлей и с материальными ценностями. Воровство и жульничество существовало всегда.

Узнав, что очередь будет двигаться год-полтора, отец решил записаться сразу на «Победу», что Виктор и сделал. За год он соберет деньги из зарплаты. К тому времени он вновь стал получать двойной оклад. Мать потом говорила, что отец отказался от обеденной чарки, похудел, осунулся, но к нужному сроку собрал 16 тысяч рублей. Когда подошла очередь платить деньги, подняли цену на «Побе­ду» до 20 тысяч рублей. Резервов у отца больше не было, и Виктор решил, что во­жделенной мечте купить свою «Победу» не суждено осуществиться. Тогда Аня на­писала своим родителям, они выслали нужные 4 тысячи рублей и Виктор смог внести деньги. Машину выдавали через месяц-полтора после внесения денег. Автомагазин на Бакунинской принимал деньги по очередности, которую вел общественный комитет. Дирекция магазина признавала эту очередь, и вне ее не продава­лась ни одна машина.  Никаких скандалов почти не было, а тем более судебных дел по этому вопросу.

Получив открытку с приглашением получить машину и придя в магазин, он уви­дел, что в торговом салоне стоят три машины переходного типа от старой машины к новой, двадцатитысячной. У них внутренняя отделка была от новой, а наружная обли­цовка от старой. Но цена была старая. Две машины были уже проданы,  а третью не продавали из-за ее неукомплектованности, как было сказано Виктору, кото­рый выяснил, что неукомплектованность заключается в отсутствии прикуривателя. Очевидно, в магазине увидели, что такую солидную машину пришел покупать какой-то юнец, и решили попридержать для кого-то другого.

Виктор, зайдя к директору магазина и показав приглашение на получение машины, заявил:

— Сейчас моя очередь полу­чать машину, в салоне стоит неукомплектованная машина, и я ее беру  неукомплектованной.

На это Виктор получил от директора категорический отказ, в связи с тем, что магазин неукомплектованными машинами  не торгует. На это Виктор тут же нашелся:

— Хорошо, я буду ждать, пока ее укомплектуют, но если она исчезнет из магазина, то вы будете иметь дело с прокуратурой СССР, — повернулся и вышел.

Ему не дали выйти из магазина и предложили забрать эту машину «неукомплектованной». Очевидно, директор подумал, что этот юнец является сынком какого-то влиятельного папаши, если оформляет сам на свое имя такую машину. Лучше с ним не связываться и отдать ему, от греха подальше, эту «неукомплектованную» машину. Виктор выехал за угол магазина, вернулся, дал сторожу три рубля на бу­тылку водки, которая стоила 2 рубля 87 копеек, и он вынес тут же прикуриватель от этой же машины. Виктору вернули четыре тысячи рублей, и он радостный пока­тил в Отдых. На эти деньги они купили Виктору хороший темный костюм и теле­визор «Север», один из первых наших телевизоров с экраном без увели­чительной большой линзы, которые приставлялись к телевизорам КВН, имевшим маленькие экраны.

Когда Виктор оформлял документы на машину, в магазине он увидел глав­ного инженера и заместителя главного конструктора с их фирмы, которые, как ока­залось, оформляли документы на те две машины. Они его не знали, но Виктор их знал и промолчал, что они с одного предприятия.

В то время машины были бо­льшой редкостью и далеко не многие могли их покупать, поэтому Виктор не стал «высвечиваться» перед ними. Он всегда вел себя избыточно скромно, что немало ему вредило. На работе в бригаде Виктора к покупке им машины отнеслись спо­койно, несмотря на то, что это была одна из первых машин на предприятии, купле­нной рядовым конструктором. В бригаде все знали, на чьи деньги куплена машина, и никакой зависти ни у кого не было, по крайней мере явно никто этого не проявлял. Более того, многие считали эту машину коллективной и часто испо­льзовали ее совместно с Виктором для своих хозяйственных нужд.  Никто в бригаде не счи­тал покладистость Виктора в этом вопросе как что-то выдающееся.

К этому времени молодые специалисты в ОКБ зарекомендовали себя как актив­ная производственная сила, и некоторых из них начали принимать в партию. Все были комсомольцами, и рекомендацию для поступления в партию выдавала комсомо­льская организация в соответствии с количеством мест для поступления, который выдавал партком. В партию мог поступить далеко не всякий. Проводился жесткий контроль и подбор социального состава партии. На одного инженера при­нимали одного служащего и двух-трех рабочих. Комсомольцы могли поступать только по рекомендации своей организации, где была установлена очередность на получение рекомендации. Виктор прождал своей очереди более года. Тем, кто состоял в списках на поступление в партию, выдавались общественные поручения. Виктору поручили организовать и возглавить бригаду дружинников предприятия, которые тогда только начали создаваться в помощь милиции и действовали под их контролем. Для штаба дружины соорудили домик в Филевском парке, возле Летнего кинотеатра, оборудовали его, и дружинники исправно несли дежурство в парке. За пару лет, что он занимался этим делом, у них в парке не было ни одного случая крупного хулиганства. Все это были мелкие проказы детворы и подростков.

Когда Виктора приняли в партию, ему поручили организовать и возглавить са­тирическую стенную газету, которую они назвали «Дятел». Он должен был на своих страницах «выдалбливать всякую нечисть» на предприятии. Виктор привлек в сос­тав редакции художников и подобрал активных сатириков. Газета имела успех, смело критиковала недостатки и особенно продергивала руководителей всех ран­гов. В итоге Виктор приобрел себе врага на всю жизнь в лице главного механи­ка предприятия Львова.

Перед партсобраниями рисовались плакаты, заготовленные по теме доклада на собрании, которую редакция прорабатывала предвари­тельно. На плакатах в стихотворной форме с соответствующими карикатурами при­водились персонажи и события, критиковавшиеся в докладе. После доклада, по хо­ду прений, редакция успевала карикатурно осветить выступления участников со­брания и вывесить все это к перерыву. Подобное наглядное сопровождение собра­ния имело большой успех, и Виктор стал популярен на фирме как сатирик и обли­читель всего негодного. За эту деятельность на фирме никто Виктора не пресле­довал, кроме упоминавшегося Львова. Он потом немало попортил крови Виктору.

К этому времени относится и история, произошедшая у каркасников в связи с освоением целины.

Хрущев, разгромив так называемую «антипартийную группу» Молотова, Маленкова, Кагановича и «примкнувшему к ним Шепилова» — оборот, ставший нарицательным после этого, — развернул широчайшим фронтом освоение целины. В це­линные районы из городов направляли на постоянную работу коммунистов  из пре­дприятий по решениям местных партийных организаций. Их решение для коммуниста было обязательным — или ехать, бросать работу,  менять образ жизни и работы для себя и всей семьи, или класть партбилет на стол, а это было хуже, чем физическая смерть. На каждую организацию выдавалась разнаряд­ка. На ОКБ, так же как и всем, выдали соответствующую разнарядку. Кандидатуры для отправки на целину выдвигались вначале партийными бюро первичных организаций.

У каркасников секретарем партбюро был некто Железняков, крайне ограниченный человек и совсем некудышный конструктор, несмотря на свой солидный стаж. Люди такого типа были во всех организациях, включая и научные. Они оставались на плаву в силу царившего в стране законодательства о труде, по которому уволить человека как профессионально непригодного было практически невозможно. Их мо­жно было уволить только тогда, когда они совершат уголовно наказуемое деяние или им объявят несколько выговоров за производственные упущение. И даже в этих случаях  суды, как правило, восстанавливали их на работе в силу недостаточной доказанности их профнепригодности. А какому начальнику хочется тратить массу времени и нервов на борьбу с такими людьми? Лучше было пристроить их на какую-либо общественную работу. Вот таких недалеких и послушных людей и вы­бирали секретарями партбюро под воздействием администрации, чтобы они слуша­лись и не мешали ей работать.

Этот Железняков провел на партбюро, несмотря на сопротивление местной администрации, список на отправку на целину, состоящий только из числа уже бывших молодых спе­циалистов.  К тому времени все они стали основной конструкторской силой в брига­дах. Администрация понимала, что эти молодые стояли костью в горле у таких специалистов, как Железняков, и боролась за тех, кто тянет основную работу. Ког­да этот список попал в партком, то отправили самого Железнякова и еще ряд ра­ботников такого же уровня. Цена их и на целине была соответствующая. Все они там долго не задержались, но и в ОКБ их назад не взяли, счастливо от них отде­лавшись. Это были далеко не те парттысячники, которые посылались в деревню в 30-х годах на колхозное строительство, поэтому и результаты были иными.

Помимо дел на производстве у Виктора достаточно много времени занимала  машина. Рядом с домом он купил у соседа дощатый гараж из горбыля, и машина находилась в хо­рошем состоянии. Тогда еще можно было в Жуковском иметь гараж рядом с домом в центре города. Сам город представлял собой ЦАГИ, раскинувшийся на громадной территории, и летно-исследовательский институт с большим аэродромом, по периметру которого расположились летно-доводочные базы различных главных конструкторов, в том числе и Мясищева.

Вдоль ЦАГИ и железной дороги удобно раскинулись садовые участки с опрятными остекленными беседками. Эти участки стоят и поныне, оказа­вшись почти в центре города. Но их не сносят и правильно делают. Вдоль единст­венной улицы Чкалова развернулось тогда строительство жилых домов, начиная от рын­ка, в одном из которых поселился и Виктор. Ныне Жуковский — это громадный город, выросший за прошедшие 50 лет.

Виктор часто ездил на работу на машине, особенно когда Аня работала с утра, меняя смены, как и все врачи. Когда сын подрос, оказалось, что в Жуковском поместить его в детсад было невозможно. В детсад из другого учреждения не брали. Мест катастрофически не хватало. С большим трудом Ане дали место в детсаду ее института, располагавшемся рядом с ним. Тогда Виктору пришлось каждый день возить на машине сына в детсад и забирать обратно и зимой и летом. Благодаря систематическому уходу за машиной Виктор сохранил ее в отличном состоянии на многие годы.

Наступил знаменательный день для всего ОКБ. Самолет М4 успешно проходил летные испытания и вышло постановление Правительства о запуске его в серию, не ожидая завершения работ по самолету 3М. Этим же постановлением ОКБ награжда­лось орденом Ленина, а большая группа сотрудников награждалась орденами и ме­далями. Для молодых специалистов выделили одну медаль и ни одного ордена. Так «высоко» был отмечен вклад молодых специалистов. Награды получили только кад­ровые старые работники. Этим самым они были отмечены Мясищевым за те многие годы, в течение которых они скитались по разным организациям после каждого очередного расформирования его конструкторских организаций. Это были послед­ние их награды, а у молодых было все впереди: достижения и провалы, награды и разочарования.

Виктор втайне надеялся, что он может получить какую-нибудь наг­раду, но выделенную медаль дали Николаю Нестеровскому как наиболее покладис­тому, не ершистому, который сможет промолчать, когда надо. Виктору было «зачте­но» его выступление на том памятном собрании молодых специалистов. Об этом ему поведал спустя много лет первый заместитель Мясищева Назаров, который то­гда на собрании отпарировал Виктору. Рассказал ему об этом Назаров, когда они встретились на похоронах бывшего молодого специалиста, ставшего заместителем генерального конструктора академика Челомея, Дьяченко Юры, прекрасного челове­ка и специалиста. Тогда Назаров, подавая руку, вместо приветствия бросил Викто­ру:

— Ну что, ты по-прежнему продолжаешь бузить? Тогда ты лишился награды, а те­перь можешь потерять голову.

До него, очевидно, дошли слухи о громком противос­тоянии Виктора против мнения высоких людей по техническим вопросам, в которое он вынужден был войти из-за своей принципиальности. Это было громкое дело, которое отразилось на всей его последующей карьере, и о нем позже.

Мясищеву было присвоено звание Героя Социалистического Труда, а большая гру­ппа руководителей удостоилась лауреатов Ленинской и Государственной премии. В клубе Горбунова прошел торжественный вечер, на котором Ворошилов вручил ор­ганизации орден Ленина. После вечера был банкет, на котором Ворошилов с трудом получил возможность произнести речь от души, по-человечески.

До этого Ворошилов произнес официальную речь, повторившись с речью на собрании. А вот потом, после выпитого, решил поговорить по душам. К тому времени были произнесены все тосты, которые должны были быть произнесены со всех сторон, и присутствующие в зале изрядно шумели.  Общий стол распался на отдельные группы, которые начали свои между­собойчики. Вот в это время Ворошилов и обратился повторно к присутствующим, но его уже никто не слушал. Неоднократные его попытки ни к чему не привели. Тогда он встал на стул и что было мочи закричал в зал:

— Вы можете послушать Пред­седателя Верховного Совета и маршала Советского Союза!

Это заставило обратить внимание подгулявшей публики на стоящего над столами Ворошилова. У него несколько испортилось настроение, но потом он в разговоре разошелся.

Он подробно рассказал, как нелегко складываются отношения с США и как нашему правительству было тяжело в них без вашего самолета. Его пролет над Красной площадью дал нам такие козыри в руки, от чего американцы теперь ста­ли значительно сговорчивее. Международное положение стало значительно меня­ться в лучшую сторону для тех, кто противостоит американскому диктату  и борет­ся за мир во всем мире. Эта речь была выслушана с большим вниманием и в пол­ной тишине, а потом встречена бурными аплодисментами. На том вечере Виктор познакомил Назарова и других начальников с Аней, которая произвела на них благоприятное впечатление, а Назаров, который был без жены, даже пригласил ее на танец. Это был первый большой торжественный прием, который они посетили.

В том же постановлении предписывалось выделить предприятию садовые и дач­ные участки в районе станции Перхушково по Белорусской железной дороге, а Мя­сищеву выделялся участок под дачу на привилегированной Николиной Горе, где находились дачи научной элиты. Мясищеву Правительство выделило 400 тысяч руб­лей на ее строительство. На дачных участках нужно было в течение года постро­ить нормальную отапливаемую дачу и завести домовую книгу с пропиской прожи­вающих на ней лиц. На садовых участках предписывалось в первый же год освоения высадить определенное количество деревьев, кустарников и усов земляники, а также допускалось строительство летнего садового домика размером не более двадцати квадратных метров без мансарды и двускатной крыши, то бишь сарай.

Под садовые участки выделили участок земли между Николиной Горой и станци­ей Перхушково, километров за десять от нее. Мясищев, когда приехал осматривать участок под сады, возмутился, что дали так далеко от станции и людям трудно будет добираться до них от электрички. Он присмотрел участок подле леска не­посредственно у станции Перхушково и далее уходящий к станции Пионерская, на котором росла рожь. Он согласился оплатить стоимость ржи за счет садоводов и добился выделения именно этой земли под 600 садовых участков. На этих участках уже выросло второе поколение детей сотрудников этой организации.

Как-то, сидя в «шалмане» после работы, обсуждали это выделение участков. После очередной стопки решили взять садовые участки. Дачные участки решили не брать, поско­льку ни у кого не было денег для строительства полновесной дачи. На следующий день Виктор решил не брать этот участок. Он считал, что у них с Анной есть че­тыре колеса и перед ними открывается вся страна, а он будет вместо этого ко­паться в земле на этом участке. Против этого активно возразила Аня, считая, что нужно выполнить посадочную норму и на время забыть об этом участке. Потом по­смотрим, что с ним делать. Виктор согласился со столь мудрым решением, и они наняли праздно шатающихся солдат. Они выполнили эту посадочную норму, поста­вили забор, построили остекленную беседку по типу садов в Жуковском и, конеч­но, туалет. На это у Виктора были свои, заработанные деньги, так же как и на эк­сплуатацию машины. На этом они закончили «освоение» участка на ряд лет и рас­катывали на машине. 

На участке буйно росли сорняки, и это вызывало недовольст­во соседей, поскольку семена сорняков засоряли их участки. Рядом был участок Отара Давлианидзе. Он в конце концов все-таки продал участок. Тогда же Виктор попытался еще раз избавиться от участка, но с тем же результатом. Спустя нес­колько лет он был рад, что этого не сделал.

За год или два до награждения организации Мясищева приняли в партию. Ему по­ручили такую важную работу даже при том, что он не был членом партии. Затем мес­тные партийные руководители решили исправить это казавшееся им несоответствие между порученным делом и тем, что его руководитель не член партии. Им нужно бы­ло взять Мясищева под свой местный контроль. И это вскоре проявилось.

У всех есть недоброжелатели и завистники, которые были и у Мясищева из числа местных крохоборов. Эти люди не могли смириться, что ему государство строит та­кую грандиозную собственную дачу за государственный счет. Они пронюхали, что в проекте были заложены гранитные подоконники, а по настоянию жены они были сде­ланы из мрамора за ту же стоимость, что не было предусмотрено в смете и она фактически превышена по сравнению с утвержденной. Такие люди ищут любую зацеп­ку, чтобы позлорадствовать и поглумиться над хорошими людьми.

В партком было направлено заявление с изложением этого факта, на что он немедленно отреагиро­вал и устроил разнос Мясищеву на этом заседании партбюро. Мясищев был крайне растерян и заявил, что он всего этого не знал и завтра же погасит недостаю­щую разницу. На этом был исчерпан конфликт на партбюро, но своей цели эти злые люди добились. Это стало широким достоянием в организации, вызвавшим всевозмож­ные пересуды. Многих ошеломила цифра в 400 тысяч рублей. Это была сумма за пре­делами возможного в понимании простых людей, и шли  разговоры не только о мраморных подоконниках.

В первый же год получения машины Виктор и Аня отправились на ней к родите­лям Ани в Ахтырку, а потом в Волноваху к родителям Виктора. Родители были рады и гордились своими детьми. Там же и Игорь впервые увидел машину, поскольку родители отдавали его на лето то к одним, то к другим ро­дителям. Пробыв лето у них, Игорь полностью забывал русский язык и бодро лепе­тал по-украински, поскольку на улице ребята говорили  на украинском языке. Местные соседи у родителей воспринимали Виктора с Аней за небожителей из Мо­сквы, прикативших на своей собственной «Победе». Это было диво для них.

В Ахтырке у Ани осталось мало друзей, и там было скучновато. В Волновахе у Виктора было много друзей, и там было весело. Они хорошо проводили там время, раскатывая на машине. В  первую очередь Виктор попросил съездить в знаменитый степной заповедник Аскания Нова, который располагался недалеко.

Перед ними пред­стала чудная, дикая степь вся в белоснежном бархатистом ковыле. Тут и там по ней были разбросаны небольшие холмы выветренного и вымытого до­ждем песчаника, на одном из которых гордо восседал степной орел. Немало было одиноких скифских баб, стоявших со скрещенными следами рук на животе. От вида нетронутой волнующейся степи под ярко-голубым небом веяло бесконечным прос­тором и беспредельной вечностью. Впечатление от этой степи у Виктора было не меньшее, чем от впервые увиденного могучего леса в Сибири.

Как-то после этого, хорошо выпив, их компания решила поздно вечером поехать на ночное купание в лесном озере, располагавшемся глубоко в докучаевском лесу. Сказано — сделано! Все погрузились в машину, с трудом втиснувшись в нее. В городишке в то время не было никакой автоинспекции и раз­долье было полным. На подъезде к лесу из-под капота повалил густой дым. Остано­вившись, Виктор открыл капот, и из-под него полыхнуло пламя. Это загорелась тря­пка, оставленная Виктором днем на двигателе после его протирки. Пламя быстро погасили, и хмель у многих поубавился.

Купание в ночном озере, окаймленном низкорослым лесом, под голубым лунным сиянием осталось надолго в памяти. На об­ратном пути они чуть не попали под поезд на нерегулируемом переезде. Благодаря отменной реакции Виктора они остановились буквально перед носом промчавшегося поезда. После этого хмель Виктора окончательно покинул, а он дал себе зарок не брать хмельного в рот при поездке на машине. Через несколько лет он только од­нажды нарушил этот обет в Ленинграде.

Отар как-то предложил поехать на Первое мая к родственникам его жены Ии в Ленинград. В город они приехали накануне праздника, и их там ждали. Хозяйка при­готовила отменную солянку с разными закусками, и все набрались до чертиков. Виктор, уставший после поездки, ушел спать, а все пошли смотреть развод мостов. Аня осталась рядом с ним. Виктор не слышал, как все уходили. Когда узнал, что все ушли смотреть развод мостов без них, он возмутился и, схватив Аню за руки так, что она не могла ничего сделать, бросился к машине, стоявшей во дворе. Втолкнув Аню в машину, он, чуть не сбив толпу гуляющих и веселящихся людей, входивших во двор, помчался догонять свою компанию. Их хозяева жили на Васильевском острове, и он выскочил на набе-режную Шмидта. Не найдя их там, он проскочил к Дворцовому мостумомосту. Там их также не оказалось, и Виктор поехал домой  на Васильевский.

Подъезжая к дому, он увидел, что весь дом освещен и на улице тол­па людей, среди которых беснуется Отар. Когда Виктор вышел из машины, он чуть было Виктора не избил. Оказалось, те, кого Виктор, выезжая, чуть не сбил, были их ком­панией во главе с Отаром, которых он не разглядел. Отар, увидев выскочившую ма­шину на большой скорости, поднял крик:

— Угнали машину, — и поднял весь дом.

Его начали успокаивать:

— Может, это Виктор уехал.

На это Отар возмущенно заявил, что Ви­ктор никогда выпивши за руль не садится. Вот поэтому он чуть и не избил Викто­ра, увидев его въехавшим во двор.

В ту первую поездку к родителям на машине были и другие запомнившиеся слу­чаи. Друзья предложили поехать в степь наловить раков. Было странным — в степь ловить раков. Стоило поинтересоваться на деле. Степь на юге Украины изрезана балками, которыми называют овраги, на дне которых, как правило, протекает не­большой грязный ручей. В эти овраги ливневые стоки сносят с полей органичес­кие удобрения, и они служат отличным кормом для раков, скрывающихся в глубоких норах вдоль берегов. Нужно было залезать рукой в эту нору и вытаскивать из нее рака, уцепившегося клешнями в руку, если не успеешь увернуться. Виктор никак не хотел играть с раками в прятки в потемках в этих норах, и этим стала смело за­ниматься Аня с ребятами. Они выбрасывали раков на берег, а Виктор ходил и со­бирал их в мешок. Очень быстро они набрали более половины мешка. Ни до того, ни после того Виктор не ел столько раков.

В другой раз Виктору предложили поехать в ближайший колхоз поздним вечером половить карпов в пруду. Приехали, когда стемнело. Виктора попросили не шуметь, особенно двигателем, и не зажигать фары — ведь ловить собирались в колхозном пруду. Надев брюки и теплые рубашки, два человека пошли вдоль пруда по разные стороны, перегородив сеткой весь пруд,  третий подбирал сетку, идя посреди пру­да. Вдруг тот, который шел посередине пруда, начал истошно кричать и барахтать­ся. Виктору крикнули:

— Дай дальний свет!

В свете фар также ничего нельзя было разобрать. Тогда этот человек, прижимая руки к своему паху, начал выходить из воды. Выйдя на берег, он уже не кричал, а, отпустив руки, вытряхнул из штанины ог­ромного карпа. Он попал незадачливому рыбаку в штанину и по ней рванул вверх, в причинное место рыбака, который ничего не понял вначале, ощутил сильный удар и от страха заорал. Потом он понял, что это карп, и плотно прижал его к ноге, выходя с ним на берег. Много и долго потом глумились над этим парнем, что на его причинное место хорошо ловятся карпы. Это только небольшая толика всего того, что случалось у Виктора, как и у любого автолюбителя, за 40 лет езды за рулем своей машины.

СТАЛИНИЗМ И СОЦИАЛИЗМ

В середине 50-х годов в стране происходили весьма значительные события, повли­явшие существенным образом на все дальнейшее развитие страны. Основным из них явилась смерть Сталина. Она повлекла за собой, с приходом к власти Хрущева, цепь событий, которые теперь, спус­тя 50 лет, можно оценить как трагические.

Как бы мы не оценивали сейчас Сталина, следует сказать, что это был великий человек, несмотря на многие его преступления. Его влияние на развитие нашей страны и всего мира было огромным. Он сумел обеспечить создание великого советского госуда­рства и отстоять его в жесточайших условиях ХХ века. В принципе каждый век человечества является жестоким, что обуславливается борьбой одних людей  за власть, а других, и их основная масса, за человеческие условия жизни. Каждый век характеризуется своим набором войн, народных восстаний и жестокостей влас­тей. Одна инквизиция чего стоит, растянувшаяся почти на полтора столетия.

К началу ХIХ века в развитых странах, среди передовых умов, созрело научное воззрение о несправедливости существующего человеческого общества, базирую­щегося на оправдании и утверждении разделения его на бедных и богатых, на уг­нетателей и угнетаемых. Уже тогда сформировались основные идеи справедливого общества, составившие научную основу социалистической теории, как была тогда определена эта система взглядов.

В начале ХIХ века наиболее активные предста­вители передовой интеллигенции начали предпринимать попытки создания такого общества. В то время шла жесткая дискуссия о насильственном и ненасильственном пути построения такого общества, поделившая активно действующих и думающих лю­дей, а затем и партии, на революционеров и реформаторов. Наиболее решительные люди принимали участие во многих народных революциях в разных странах. Неко­торые встали на путь личного террора, но ХIХ век не принес успеха этому пути преобразования общества в силу жестокости и организованности правящих вер­хов, подавивших эти выступления. Революционеры того века оказались разобщен­ными, недостаточно организованными и слабо вооруженными.

Наиболее активный из реформаторов того времени, Роберт Оуэн, был прогрес­сивным капиталистом. Он предпринял попытки осуществления такого общества путем прове­дения реформ на собственной фабрике в Ленарке в Англии. Вначале он до­бился значительных успехов в социальном равенстве всех на фабрике и равной, справедливо распределенной обеспеченности работающих на фабрике. Но через три года производительность на фабрике упала, доходы снизились до предельно недо­пустимого уровня, и эксперимент провалился.

Оуэн посчитал, что работающие на фабрике были недостаточно сознательными, и переехал в Соединенные Штаты, счи­тавшиеся тогда наиболее революционным обществом. Там он организовал общину Новая Гармония, построенную на тех же коммунистических принципах, на которых функционировала фабрика в Ленарке. Через несколько лет результат оказался тем же, и Оуэн вернулся в Европу, где он в течение нескольких десятилетий про­пагандировал необходимость построения справедливого общества на коммунисти­ческих принципах.

Революционеры середины ХIХ века, увидев бесплодность попыток Оуэна постро­ить новое общество в отдельно взятой общине в капиталистическом окружении, определили его и всех, стоящих на его пути, социалистами-утопистами. Во Франции, Англии и Германии прокатилась волна народных революций. Но  они были жестоко подавлены властями.

 В середине ХIХ века Маркс и Энгельс создали на­учно обоснованную теорию революционного преобразования общества, получившую определение марксизма. Это учение к началу ХХ века стало необычайно попу­лярным, и во многих странах появились коммунистические партии, принявшие на вооружение это учение. Следует отметить, что первый перевод Марксового «Капитала» был сделан в России в 1892 году, где передовая прогрессивная часть интеллигенции обсуждала деспотизм царской власти в стране и иска­ла пути вывода страны на путь передовых прогрессивных преобразований.

В начале ХХ века на Западе революционное движение пошло на спад и перемес­тилось в Россию, где, в силу тупости и ограниченности царской власти, сложилась крайне революционная ситуация, в которой произошли три революции. Революцию в 1905 году царизму удалось подавить, а в феврале 1917 года революция сама смела царизм и привела к власти буржуазию. В Октябре 1917 года власть в стране взя­ли в свои руки большевики во главе с Лениным и повели страну по пути социа­листического развития, положив марксизм в основу своих практических действий.

Таким образом, социалистическое государство, как его стали называть, появи­лось в России не в результате козней большевиков и Ленина, а явилось логическим следствием многовековой борьбы народов за свое лучшее будущее, которое реализовалось в России в связи со сложившимися историческими условиями.

Революции на Западе и в России являлись следствием бескомпромиссной клас­совой борьбы угнетенных со своими угнетателями, и не могли не протекать с ве­личайшей жестокостью, с большими человеческими и материальными потерями. В этом проявлялась человеческая сущность озлобленности при ведении борьбы меж­ду врагами, а не тем, что одна из борющихся сторон является «плохой», а вторая «хорошей».

После завершения победой большевиков гражданской войны в России, развязанной объединенной западной буржуазией в Антанту, страна оказалась раз­рушенной и стояла на краю гибели. Смерть Ленина не позволила ему повести воз­рождение страны по социалистическому пути, о практических шагах которого ни­чего не было сказано ни в теории вообще, ни в марксизме в частности. Все дела­лось путем проб и ошибок.

Ленин, придя к власти, встал во главе правительства, на плечи которого легла вся тяжесть практического преобразования в стране. Партии большевиков отводилась роль целеуказателя и морального контроля за действиями правительства, а также воспитания масс в духе социалистического строитель­ства при проведении преобразований на местах. Во главе партии стоял не вождь, каким считался Ленин, а партийный секретарь, возглавлявший работу ее ЦК. Вначале им был Молотов, а затем его сменил Сталин.

Уже при Ленине сложилась единоличная власть высшего руководителя страны, каким был Ленин, но дейст­вовавшим под строгим общественным контролем партии в лице ее Центрального комитета. Ленин отмечал, что ни одно сколько-нибудь крупное политическое мероприятие в стране не осуществлялось без решения партии по этому вопросу. Он не уставал повторять, что такое единоначалие под общественным контролем является единственно возможным и необходимым в чрезвычайных обстоятельствах, в которых на­ходилась страна в условиях непрекращающихся враждебных действий Запада про­тив новой России.

Ленин сумел организовать не только вооруженный захват власти в октябре 1917 года, но и борьбу и победу большевиков в годы гражданской войны. После смерти Ленина в стране и в высшем руководстве  наступи­ла большая растерянность. Начались распри между высшими руководителями в бо­рьбе за власть на основе разного видения дальнейшего развития страны.

Незадолго перед болезнью Ленина учредили пост генерального секретаря ЦК партии и избрали на него Сталина. Он являлся представителем старой дореволюционной гвардии подпольных революционеров. Одно время, до революции, Молотов  занимал пост главного редактора подпольной  газеты  «Правда».

Когда много лет спустя Хрущев свергал антипартийную группу, он поставил в вину Молотову то, что, будучи главным редактором, он задержал публикацию статьи Ленина, к тому же подвергнув ее редакции, и тем самым вызвал недовольство Ленина. Даже это мелкое обычное событие  в деловой практике Хрущев использовал как политический довод к обвинению своего коллеги, насколько мелочно это было. Свергая эту группу, Хрущев обвинял их в том, что они являлись одними из главных сторонников и создателей культа личности Сталина, и в этом был недалек от истины. Но когда сам набрал силу, то создал себе не меньший культ, который и привел его самого к падению.

После окончания гражданской войны в стране сложилась тяжелая обстановка, вызванная полной разрухой хозяйства и нехваткой продуктов питания, приведшей в ряде мест к голоду. С введением по инициативе Ленина новой экономической политики (нэп), несмотря на наступившее оживление в хозяйственной деятельности, в политической области наступил полнейший хаос.

Ортодоксальные большевики видели в нем отход от революционных завоеваний, а более умеренные искали пути выхода из него и перехода к социалистическим путям развития. Все понима­ли, что товарные отношения не являются столбовой дорогой социализма, ведущей к коммунизму, который основывался в распределительных отношениях не на купле-про­даже, а на принципах удовлетворения потребностей. Но деньги и торговлю, существующие тысячелетия в человеческом обществе, отменить нельзя, и этот способ нужно было согласовать с социалистическими принципами, о чем  ни в марксизме, ни в теории вообще ничего  не говорилось.

Этот зло­бодневнейший вопрос для мирного строительства совершенно не был разработан в революционной теории, занимавшейся в основном вопросом завоевания власти про­летариатом. Поэтому в первые годы после Ленина развернулась большая дискус­сия по вопросу принципиальной возможности использования товарных отношений при социализме и о допустимых формах такого использования.

Форма использования товарно-денежных отношений при социализме может, на первый взгляд, показаться чисто теоретическим вопросом. Но на самом деле она  имеет глобальное значение для прак­тики государственного строительства с далеко идущими последствиями вплоть до наших дней. Не менее остро, а может, даже более остро стоял вопрос о формах и методах планирования, которые нужно использовать при социалистическом строительстве. Принятые решения тогда по этим двум вопро­сам явились определяющими в развитии  нашего советского государства. Они же во многом явились немаловажным фактором, приведшим нашу страну к гибели спустя 70 лет после блистательных побед в создании нашего государства. Это отдельная большая и принципиальная тема, на которой остановимся в даль­нейшем нашем повествовании.

Эти дискуссии были осложнены тем, что Ленин в своем завещании рекомен­довал убрать Сталина с поста генсека в силу его нетерпимого характера. Это подлило масла в межгрупповую борьбу за власть. Съезд партии, рассмотрев этот вопрос, оставил Сталина на посту генсека, тем самым выбрав меньшее зло по сра­внению с бурно проявлявшим себя Троцким в этой борьбе. Для партии и страны коммунисты видели больше опасности в Троцком, чем в Сталине даже с его харак­тером. На то время они, конечно, были правы, чего не скажешь о последующем време­ни, когда Сталин набрал силу и устранил своих политических противников.

Троцкий, возглавляя вооруженные силы революционной России в период граждан­ской войны, проявил чрезмерную жестокость в своем руководстве военными дейст­виями. Во многом она являлась ответом на аналогичную жестокость со стороны белого командования и их войск, а также как возмездие казачеству за его верную службу царям и зверское, подчас, подавление народных  выступлений. Кстати, о верности казачества царю и жестокости его при подавлении народных выступлений. Теперь, когда подавлялись народные выступления у нас в 90-х годах, при свержении советской власти,  и была проявлена не меньшая жесткость, чем казаками тогда, сейчас можно понять  и казаков того времени. 

Это мы увидели при расстреле Белого дома в Москве в 1993 году. Тогда армия стреляла в людей так же, как и казаки при царе, если не хуже. А ведь эта армия состояла из людей, выросших и воспитывавшихся про советской власти и, казалось бы, у них должны были еще сохраниться моральные устои, сформированные этой властью. Но, тем не менее, они стреляли. Очевидно, в этих случаях, как с армией 1993  года, так и с казачеством  при царях, в основе их действий лежали не моральные принципы, а верность воинскому долгу и обязательность в выполнении боевых приказов. В противном случае это будет уже не армия, а сброд. Армию воспитывают в духе беспрекословного выполнения приказов.

В революционные годы действия казаков воспринимались чисто с классовых позиций и те, кто выступал против народа, был его врагом, и моральные принципы в этой борьбе не действовали. Поэтому и сложилось тогда такое отношение к казачеству. Жестокостью отличались многие деятели того времени, диктовавшегося бескомпромиссной борьбой не на жизнь, а на смерть. Обвиняют теперь и Ленина в чрезвычайной жестокости.

По отношению к Ленину это является желанием очернить вождя революции, каким был Ленин.  До начала гражданской войны он был лояльно настроен по отношению к военным руководителям белых. Вскоре после октября Краснов организовал поход на Петроград из Красного Села воин­ских частей,  оставшихся верными Временному правительству.

Рабочие отряды без труда разбили это выступление, а самого Краснова взяли в плен. Ленин под чест­ное слово его отпустил, а он, нарушив обещание, отправился на юг и принял акти­вное участие в организации белого движения. То был первый урок для высоколиберального интеллигента, каким он был.

Ленин быстро постиг правила ведения во­оруженной смертельной схватки, в которую пришлось вступить молодой республи­ке. Его подчас весьма резкие выражения, допускавшиеся им в различных письмен­ных документах, ни в коей мере не говорят о его кровожадности. Они объясняются больше его чрезмерной эмоциональностью, развившейся у него в беспрерывных спорах, которые ему приходилось вести с самого молодого возраста, и к тому же не все они выполнялись на практике. Недаром он писал, что он очень устал от беспрерывных споров с Троцким. Сталин в отличие от Троцкого всегда был на стороне Ленина. Большевики того времени поэтому и опасались больше Троцкого из-за его вечных споров с Лениным и чре­змерной жестокости и больше доверяли Сталину, который тоже был не мед, но ка­зался тогда менее горьким.

Затем Сталин многое взял из рекомендаций Троцкого, которые официально партией отвергались, а те правильные лозунги, которые он выдвигал, Сталин использовал без упоминания их авторства. К ним можно отнести лозунги, обращенные к моло­дежи: «Учиться, учиться и учиться», к профсоюзам: «Профсоюзы — школа коммуниз­ма» и другие верные мысли, которых у Троцкого  было немало. Но его преданность ми­ровой пролетарской революции, которой он остался верен до конца своих дней, а также крайняя левацкая революционность оттолкнули от него партию.

Сталин был преданнейшим и убежденнейшим революционером. Одно то, что начиная с 1911 года его в течение семи лет ежегодно арестовывали, отправляли в ссыл­ку и он каждый раз убегал из ссылки, говорит об этом. Затем все повторялось сначала. Только Февраль­ская революция окончательно освободила его из ссылки. Такая твердость и реши­тельность может что-то сказать нынешним хулителям всего советского, которые начали утверждать, что Сталин был тайным осведомителем царской охранки. Может ли вышесказанное развенчать чушь, утверждаемую ими? Возможно, что и нет. Им все равно, что бы и кто бы им не говорил. Они выполняют определенный заказ, утверждая лукаво, что они вне идеологии и политики. Они могут доболтаться в своем цинизме и до того, что это охранка каждый раз обеспечивала Сталину побег из ссылки! Ну раз, ну два можно убегать, но не семь же раз! Для чего это было бы нужно охранке?

При Ленине Сталин был в хороших отношениях со всеми его соратниками, кото­рые были его товарищами и друзьями, как, например, Орджоникидзе, с которым он не один пуд соли съел в революционное прошлое. И это подтверждает случай, кото­рый произошел во время болезни Ленина в 1922 году во время образования СССР.

Орджоникидзе с пистолетом в  руках загонял в СССР грузинских меньшевиков, которые в то время были у власти в Грузии. Они отчаянно сопротивлялись и не хотели входить в объединенную страну. Это стало известно Ленину, крайне возмутившемуся его поступком. Он потребовал сро­чно расследовать это дело и строго наказать Орджоникидзе, несмотря на то, что он считает его своим другом, с которым они имели одно пальто на двоих в эмиг­рации. Расследовать это дело он поручил Сталину и Дзержинскому. Они по-дружески это дело «спустили на тормозах», объявив ему, конечно, выговор, и не придали ему политическую окраску, чего оно заслуживало в то время.

Получив власть в партии, Сталин мало влиял на хозяйственное строительство. От года к году он видел, что хаос нарастает, и не мог ничего сделать. За это время, вплоть до 1927 года, когда был выслан из страны Троцкий, Сталин трижды подавал заявление в Политбюро об освобождении его от поста генсека партии, поскольку он все видел и ничего не мог сделать. Каждый раз Политбюро не сог­лашалось с ним и оставляло на прежнем месте. Такой же позиции тогда придерживался Дзержинский, и он также трижды подавал заявление об освобождении с занимаемой должности с тем же результатом.

Накануне свой смерти Дзержинский в отчаянии обратился к Куйбышеву, занимавшему пост председателя комитета партийного ко­нтроля:

— Валериан, в стране хаос и грядет время, когда придет диктатор,  в ка­кие бы красные перья он ни рядился.

И это  говорит не кто иной, как Дзержинский, о гряду­щей опасности диктатуры в стране! Он просил Куйбышева, говоря, что на него по­следняя надежда, чтобы предотвратить ее приход. Как далеко видел Дзержинский, которого неокритики сейчас обвиняют в диктаторстве, сбросив с постамента его памятник.

Дзержинский, говоря о возможном диктаторе, имел в виду Троцкого, но он ошибался в личности, но не ошибся в ее приходе, что и подтвердилось со време­нем, но уже со Сталиным, когда он утвердил свою власть с высылкой Троцкого. Свою высылку Троцкий сам предопределил, написав работу «Уроки Октября», приуроченную к его десятилетию. В ней он дал свое видение Октября и выставил дело так, что вовсе не Ленин, а он был первым лицом в революции.

Это еще больше напугало старых большевиков, и от него постарались избавиться. До этого на съезде партии Сталин поставил вопрос о своей отставке в соответствии с рекомендацией Ленина, данной в его завещании. В нем он рекомендовал сместить Сталина с поста Генерального секретаря партии в силу его грубости, чванливости и капризности, которые он проявляет по отношению к своим коллегам. Не менее «лестные» оценки Ленин дал и другим деятелям партии, но сместить рекомендовал одного Сталина. Съезд отклонил просьбу Сталина об отставке. Съезд,  может, и правильно тогда сделал, но это впоследствии уже не удалось сделать на XVII съезде в 1934 году, когда увидели, что собой представляет на самом деле Сталин. Было уже поздно. Сталин набрал силу и сколотил свою группу преданных ему людей в высшей власти.

Выслав Троцкого из страны и отдав ему все его архивы, о чем Сталин впослед­ствии очень сожалел, Сталин сосредоточил в своих руках абсолютную власть. Ор­ганизационно она была оформлена выходом сборника подобострастных статей лидеров партии о Сталине в 1929 году, посвященного его 50-летнему юбилею. По сути дела этим сборником был оформлен «культ Сталина», как потом стали оп­ределять отношение к сталинизму при Хрущеве.

Этот сборник примечателен во многих отношениях. Во-первых, самый красноречивый факт — те, кто не написал статей и не вошел в сборник. Это Киров, Зиновьев, Рыков, Бухарин, Томский, Постышев, Косиор, из военных Блюхер, Якир, Тухачевский и другие видные деятели того вре­мени, которые все затем были уничтожены. Во-вторых, Горький и Молотов статьи не написали, а прислали поздравление в числе тысяч других, но текст их телеграмм был помещен полностью, как бы в виде статьи. Киров вообще даже приветствие не написал. Ну и в-третьих, кто же написал статьи и стал, таким образом, в ряд «про­возглашателей», юридически закрепивших так называемый культ личности Сталина?  Это Калинин, Куйбышев, Каганович, Ворошилов, Мануильский, Куусинен, Круминш, Адорат­ский, Попов, Орджоникидзе, Ярославский, Микоян, Бубнов, Савельев, Енукидзе, Демьян Бедный.

Эти политические деятели стали затем ближайшими соратниками Сталина, кроме Орджоникид­зе, который в итоге застрелился, не выдержав недобропорядочности Сталина по отношению к себе, когда в квартире у него был произведен обыск. На это Сталин ци­нично заявил:

— А что здесь такого, и у меня могут произвести обыск, на то они и органы!

Вопрос только в том, чьи это были органы? Сталина или государства? Но это было в приснопамятном 1937 году, когда Сталин расправлялся со своими быв­шими соратниками, которые могли стать в будущем потенциальными судьями для него.

Можно предположить, что тогда, при сложной внутриполитической ситуации, Сталин пошел на сосредоточение власти в своих руках, чтобы сохранить единоначалие в управлении в тяжелейших условиях, в которых находилась страна в то время. На первых порах, сохраняя власть в своих руках, он осторож­но ею пользовался и не переходил рамки дозволенного для руководителя такого ранга. Но это продолжалось недолго.

В 1929  году решался вопрос о путях и темпах индустриализации. Он выступал ранее за медленные, неспешные темпы индустриализации в противовес Троцкому, который справедливо считал, что в условиях устрашающего противостояния капитализма необходима ускоренная инду­стриализация страны. К этому году он признал справедливость Троцкого и, во­преки проведенному им же до этого решению съезда о необходимости медленных темпов, принимает решение об ускоренной индустриализации.

Верное по своей сути реше­ние он воспринял диктаторски вопреки своему прежнему убеждению. К слову сказать, хорошо, что он это сделал, ошибаться может каждый, а вот как это было сделано, это уже другой вопрос, характеризующий Сталина не как политика, а как человека. Любой человек характеризуется чертами в нескольких важнейших областях, таких, как морально-нравст-венная, деловая и личностная, определяемая его характером. Чтобы хотя бы несколько систематично посмотреть на такую великую фигуру, как Сталин, давайте попробуем посмотреть на него, исходя из этих трех основных по­зиций, начиная с его характера.

Известно, что Сталин обладал далеко не лучшим характером, определявшимся вспыльчивостью, грубостью, избыточной переоценкой своей личности и прочими не­достатками. Собственно,   из-за них Ленин и предлагал переместить Сталина с пос­та генсека, а его жена Аллилуева покончила с собой. Ленин считал, что такие чер­ты характера могут быть допустимыми в отношениях между товарищами, но никак не для человека, занимающего такой высокий пост. Как прав был Ленин в этом утвер­ждении, и как мы потом дорого заплатили за это!

Именно для политика в первую очередь никак недопустимо иметь характер с такими личностными характеристи­ками. Человек, существенно влияющий на жизнь миллионов людей, должен быть кристально чистым в своем поведении. Недаром в народе бытовала во все времена мудрая пословица: «Каков поп, таков и приход». Именно на таких личностных качествах он и сформировал состав своих ближайших политических сподвижников, верно служивших ему все годы. Деловой состав, выполнявший практическую рабо­ту, он подбирал из числа высококвалифицированных людей.

Наряду с такими отрицательными чертами Сталин обладал многи­ми положительными личными качествами, резко отличавшими его от многих из его окруже­ния. Он был крайне непритязателен в быту и обладал высочайшей трудоспособ­ностью, памятью и системностью в своих всевозможных занятиях. Кроме деловых устремлений у него не было никаких иных увлечений и занятий. Он полностью и всецело отдавал себя своей работе. Как он это делал — это относится к его деловым качествам, которые находились на высочайшем уров­не. Сталин обладал и немалой долей юмора, но он у него был своеобразный.

После завершения перелета Расковой, Гризодубовой и Осипенко в Кремле был дан прием аналогичный тому, который был дан и после перелета Чкалова. На этом приеме Утесова,  конечно,  не было, и там Сталин был совсем иным. Он был общительным, веселым и рассказал одну притчу о матриархате и патриархате. Ее финал состоял в том, что женщины теперь мстят мужчинам за утерянную ими власть, которую они имели при матриархате, но мужчины не должны им отвечать тем же. На это одна из героинь приема тихонько прошептала подруге:

— Ну почему он не бывает всегда таким.

Это был пример более менее доброго юмора. Но у него достаточно было и черного юмора. Многие  приводят пример о том, что он, встречая в коридоре Кремля одного видного деятеля, удивленно спрашивал на ходу:

 — Ты еще не сидишь?

Потом, спустя несколько лет, выступая на одном из съездов, он обронил, что мы умеем и шутить, а  затем обратился к тому человеку, помня тот свой давний,  с позволения сказать, юмор:

— Не правда ли?

Сталин не имел систематического образования, кроме духовной семинарии, из которой его выставили за активную общественную внесеминарскую деятельность. И тем не менее он являлся одним из образованнейших людей среди революционных деятелей. Он много читал, глубоко вникая в прочитанное, делая многочисленные пометки о том, что читал, и на том, что читал. У него была обширнейшая личная библиотека. Это сделало его широко осведомленным человеком во многих областях человеческой деятельности как в политике, так и в технике.

Широчайшей эрудиции Сталина удив­лялись многие специалисты различных областей техники. Причем он вел беседы с такими лю­дьми крайне тактично, вежливо и не позволял себе проявлять с ними те негатив­ные черты своего характера, о которых была речь выше. Все это проявлялось у него со своими близкими и ближайшими сподвижниками, с которыми он считал до­пустимым не контролировать себя при общении с ними.

Он не торопился прини­мать решение или высказывать свое мнение, не выслушав предварительно своего собеседника. Он был руководителем высочайших деловых качеств, которыми вряд ли кто-либо  обладал из его окружения. И если бы не его морально-этические нормы, кото­рые он положил в основу всех своих практических действий, то это был бы ве­личайший человек всех времен и народов, даже при наличии тех отрицательных личностных характеристик.

Очень много прочитав литературы по философским вопросам, он выделил для се­бя, как наиболее приемлемого по морально-этическим воззрениям, немецкого фи­лософа Ницше. Главное в его философии состояло в том, что он считал и обосно­вывал тезис о том, что для достижения цели все средства хороши, если це­ли будут благородными. Именно это положение легло в основу многих его практи­ческих шагов и в первую очередь в развязывании массовых репрессией и расстрелов.    Уже к концу жизни он, понимая негодность своей методологии и многого из того, что делал, говорил, что он знает, что с его смертью на его могилу наметут много гнилых листьев. Но он не покаялся, а остался верен себе, заявив, что история его оправдает. Нет! Не оправдала не только его, но и погубила все то, что он сделал. А нужно признать, что сделал он хорошего немало. Это признал даже Черчилль, заявив, что Сталин принял Россию в лаптях, а оставил с атомной бомбой. Это образное выражение, но тем не менее при Сталине СССР стал великой державой. Но даже праведные цели нельзя достигать неправедными путями. История этого не прощает, о чем так трагично говорит история не одного периода нашей страны.

Эти методы он использовал и тогда, когда ему необходимо было достигать результата в подковерной политической борьбе со своими оппонентами. Когда он убрал противников и утвердил свою абсолютную власть, у него стала проявляться недобропорядочность в отношении к тем, кто проявил какую-либо независимость и самостоятельность даже при достижении ими положительных результатов в своей деятельности. Все должно было исходить от него и делаться с его благослове­ния. Такие действия ему нужны были для еще большего утверждения своей власти.

Власть действует на человека разлагающе и засасывает его постепенно. Сильный человек, стоящий на высоких принципах добропорядочности, может выдержать испы­тание властью, а Сталин со своими личностными качествами не выдержал этого ис­пытания и пришел к абсолютизму, принесшему нам впоследствии столько зла, горя и страданий.

Следует отметить, что длительное пребывание у власти и утвердившаяся невозможность замены высшего руководителя обязательно приводят к авторитарности его правления независимо от его личных качеств. Только гарантированная сменность высшего руководителя страны и периодическая его сменяемость могут гарантированно исключить авторитаризм в стране. Об этом свидетельствуют немалые исторические примеры как в ту, так и в другую стороны.

Ленин также быстро стал привыкать к своей власти.  Одним из примеров может служить его первый приезд в Горки и первоначальное поселение в доме прислуги. Потом он вскоре  переехал в барские покои,  о чем уже говорилось ранее. Он стал понимать положение власть имущего. Поэтому, очевидно, и появилась у него некоторая развязанность в написании различного рода резолюций, которые затем стали выдавать за его кровожадность и жестокость.

В качестве примера недобропорядочости, проявленной Сталиным по отношению к Утесову, уже рассказывалось. Вот еще  несколько таких примеров. О траге­дии окружения за Киевом наших войск говорилось. Оказавшись виновником гибели нашей шестисоттысячной армии в этом окружении,  если он и не пустил себе пу­лю в лоб, как это сделал Кирпонос, так хотя бы публично повинился перед памя­тью погибших. Но эта общенациональная катастрофа 41-го года, превзошедшая в два раза катастрофу немцев под Сталинградом, была сокрыта от народа в те дни и потом всячески замалчивалась. Потому что за ней стоял Сталин. 

Другой пример из военной поры. После массового ввода в боевое соприкоснове­ние танков Т-34 выявилась слабая бронестойкость сварных башен этих танков. Потребовалось для них срочно разработать цельнолитую башню. Вышло постановле­ние Правительства, и к этой проблеме привлекли ряд институтов и заводов.

Нача­льник Главспецстали Емельянов, из плеяды молодых талантливых руководителей, привлеченных Сталиным перед войной для руководства основными отраслями про­мышленности, поехал на Горьковский автозавод, выпускавший эти танки, и вместе с главным инженером завода разработал и изготовил такую башню за несколько недель, о чем доложили Сталину. Ему доложили, что башня разработана не по тому постановлению, а в инициативном порядке Емельяновым. Сталин собрал совещание и очень квалифицированно его провел, полностью разобравшись в существе дела.

Он поинтересовался, производилась ли оценка изменения центровки танка с новой башней и изменения за счет этого перераспределения давления на ведущие оси танки, и, услышав, что эти изменения незначительные, все же  не дал добро на ее запуск в производство и переоборудование танков. Никто не удивился такому квалифицированному вопросу Сталина, поскольку все знали его высокую осведомленность в различных областях техники. Но все удивились, когда  на следующий день, уже без  всякого совещания, он дает все же указание на запуск башни в производство и на переоснащение танков. Что это, как не пример высочайшей недобропорядочности? Но этого мало.

Все ждали после этого поощрения Емельянова, и оно последовало. Ему предложили отбыть в санаторий в Сочи отдохнуть. Хорошо, что еще не на Колыму. В санатории по радио он узнает, что он освобожден от должности начальника Главспецстали, от которой зависела судьба выпуска всей брони в стране, и назначается заместителем наркома по стан­дартизации. И это летом 42-го года! Должность как будто выше, а по сути издевате­льская. Какая может быть стандартизация во время войны! Специалиста высшего класса, умевшего за короткое время решить такую сложную задачу, по сути дела отстраняют от важной работы и заставляют заниматься никчемной работой.

Оста­вшись без дела, Емельянов попросил соответствующий мандат у Микояна и, зная за­воды и их директоров, изъял у них сотни тысяч тонн металла, припрятанного им на заводах на черный день. Ну, скажите, кто еще после этого проявит инициативу?! Такие действия и им подобные со стороны Сталина выработали в руководящих сферах всех уровней тройную мораль — говорили одно, писали другое, а делали третье. Это самое страшное, что произвел сталинизм и оставил нам в наследст­во. Именно тройная мораль способствовала перерождению партийной верхушки и немалой части хозяйственных руководителей, которые и уничтожили СССР. В его окружении с большой оглядкой решались докладывать ему что-либо в необ­ходимом объеме. Недобропорядочность стала нормой их поведения. Таких примеров не счесть. Вот еще один из них.

Заполночь в Большом театре собралось Политбюро прослушать оконча­тельное заключительное исполнение нового Гимна СССР вместо Интернациона­ла. Приближалось время выхода наших войск в Европу, и облик нашей армии, а также  си­мвол государства делались подобающей формы, приближающейся к современной Ев­ропе без демонстрации классовой борьбы. В армии ввели погоны и создали новый гимн. После его исполнения Краснознаменным хором под руководством Александро­ва они направились в фойе, где был накрыт стол. После принятия немалого количества спиртного у автора слов Михалкова притупилась бдительность, и он позволил себе о чем-то сказать  то,  что  думал.  Сталин  остано­вил  его  с предупреждением:

— Товарищ Михалков, а ведь мы можем и ударить.

Мо­лотов тут же добавил:

— Притом очень больно ударить!

С автора гимна, следует полагать, хмель слетел мгновенно. Правда, и последствий нежелательных не было после этого. Но что это, как не проявление уже вседозволенности и вальяжности в об­ращении, бытующих в среде, которая чувствует полную свою власть и безнаказан­ность.

К недобропорядочности Сталина следует отнести и бесконечные ночные попойки у себя на ближней даче, которые он организовывал со своими соратниками после окончания работы в Кремле. Там он пил мало, но усиленно спаивал своих посидельцев. Он при этом твердо следовал  правилу «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке» и пользовался этим. Эти пьяные посиделки очень красноречиво характеризуют интеллектуальный уровень сталинского окружения в отличие от такового у ленинского окружения. Те были выходцы из интеллигентской среды и вели совсем иной образ жизни и, конечно, без таких частых коллективных выпивок.

Ленин, определяя качества, которыми должен обладать советский руководитель, называл  их в такой последовательности: добропорядочность, профессионализм и  преданность партии. При Сталине политические борзописцы, то бишь академики обществоведческих наук, эти требования стали излагать в такой последователь­ности: преданность партии, то бишь Сталину, профессионализм и ответственность за порученное дело, то есть знай, что над тобой висит дубинка неотвратимого нака­зания. Из требований пропала даже простая порядочность, а не то что добропоря­чность. Наказание  для  руководителей от Сталина очень часто исходило не публично и не за поступки, известные многим, а исподтишка, по-иезуитски.

Он ввел для руково­дителей так называемые пакеты, которые выдавались в дополнение к зарплате. В этих пакетах находилась сумма, устанавливаемая им самим, различная для соответствующих уровней руководителей, работавших непосредственно с ним. Нередко они получали в тот или иной месяц пакет с уменьшенной суммой без объяснения причин ее уменьшения. В этом случае получивший такой пакет лихорадочно начинал сообра­жать, где, когда, при каких обстоятельствах он что-то сделал не так при Ста­лине или среди его окружения, о чем немедленно становилось известно ему. Можно себе представить, в каких адских условиях приходилось работать таким людям. Подобные пакеты устанавливались вплоть до директоров заводов. Спрашивается, что могла породить такая система работы с руководящими кадрами страны?  Имен­но то, что мы и получили.

Во многих американских фирмах официально устанавливается длинный перечень требований, которые фирма предъявляет к деловым и личностным качествам своих сотрудников. По содержанию и объему они мало, чем отличаются от былого со­ветского кодекса строителя коммунизма, да и от религиозных воззрений на чело­веческое поведение также. Заканчивается этот кодекс  заявлением — если вы являетесь Эйнштейном или Эдисоном, то все эти требования вас не каса­ются, но что фирма требует даже от эдиссонов — так это добропорядочности. Это не значит,  что они все живут по этой морали. У них хватает всего. Но они хотя бы публично признают первейшим в необходимости быть и вести дела  — добропорядоч­ность. В советской пропаганде об этом забыли даже говорить.

Первый звонок для Сталина прозвучал на ХVII съезде партии, о котором стали писать значительно позже и весьма противоречивые сведения. У Виктора  его коллега по работе некто Бейлин был племянником  вернувшегося из ссылки одного из делегатов этого съезда. С его слов Бейлин рассказал Виктору, что происходило на этом съезде. На  этом съезде Сталин подвергся всесто­ронней критике. После голосования по выбору состава ЦК партии три дня не объявляли их результатов и выкручивали руки съезду, чтобы увеличить со­став ЦК на три человека. Съезд никак не хотел этого делать после состоявшего­ся голосования. Председателю счетной комиссии Кагановичу пришлось немало при­ложить усилий, чтобы сломить сопротивление съезда. Когда все-таки проголосова­ли за увеличение списка, то оказалось, что по числу набранных голосов на пер­вом месте был Киров, а Сталин оказался последним в числе этих троих. Сталин не простил это делегатам ХVII съезда и почти поголовно всех отправил в ссылку на Колыму. Съезд проходил в январе 34-го года, а в декабре убили Кирова.

Прямых улик против Сталина нет, но в юриспруденции существует правило, состоящее в том, что вначале выясняется, кому это выгодно. В данном случае после этого убийства все, кто хоть как-то был причастен к этому делу, погибли. Разве это не прямая улика, ради чего и кто организовал это убийство? Да, прямых улик нет. Но после уничтожения  всех своих друзей и соратников в 1937 году, можно утверждать, что убийство Сталиным Кирова было первым его шагом в кровавой поступи, с которой он расправлялся затем с теми, кто хоть как-то мог составить опасность для его единовластия. Все те, кто не написал статьи в юбилейный сборник Сталина, после убийства Кирова тут же написали коллективное письмо в ЦК КПСС, лично товарищу Сталину. Они писали, что отныне они беспредельно будут преданы партии и прекратят какие-либо выступления против ее линии. Но было уже поздно. Всех их в 1937 году не стало.

Если бы страну тогда возглавил  Киров, то он бы сделал то же самое по ее строительству, что сделал потом и Сталин, но без репрессий и удушающей атмосферы недобропорядочности в партии и государстве и, главное, в руководящих слоях не сформировалась бы тройная мораль. Говорят, что в истории нет сослагательных наклонений, но ведь это все так ясно, как бо­жий день. У нас в период сталинизма сложилось твердое убеждение, навязанное пропагандой, что все то героическое, что было сделано в стране, было сделано благодаря ему. Это гнусная историческая ложь!

В стране было все сделано под героическим руководством рядовых руководителей партии, хозяйственников и гро­мадной массы идейно убежденных коммунистов и беспартийных на местах и дела­лось на местах это во многом вопреки методологии управления Сталина, навязанной им стране. Говорят, что он навел порядок. Его можно и нужно было наводить, но без удушающей атмосферы страха, царившего в среде руководителей и элитной интеллигенции.

О развязанных им репрессиях в погоне за мнимыми и действительными врагами народа уже говорилось здесь ранее. Этому прощения не может быть, но и продол­жать теребить эту кровоточащую рану нашего общества спустя более полувека также кощунственно, как и само свершение этих злодеяний. Ведь потом таких мас­совых репрессий у нас в стране не было. После войны Сталин вернулся к ним, но это были единичные случаи и они не носили такого массового характера. А после Сталина их вообще не было, но это была уже другая эпоха и другие песни о ней.

О Сталине ныне задают вопрос: «Кто же он был — злодей или гений?» Исполь­зуя эту гиперболизирующую фразеологию, можно сказать, что он был вначале ге­ний, а потом стал злодеем и в итоге его можно определить как «гениальный зло­дей», если это вообще допустимо по отношению к таким большим личностям.

ПЕРВАЯ ЛЕТНАЯ МАШИНА 3М-201

МЯСИЩЕВА

Накануне печально знаменитого ХХ съезда партии, на котором Хрущев так непродуманно  и бездарно, с позволения сказать, развенчал «культ Сталина», о чем бу­дет сказано несколько позже, у Виктора на работе и в семье произошли значите­льные события. На серийном заводе полным ходом шло изготовление малой серии самолетов М4. В месяц изготавливалось по два самолета. Изготовление в месяц двух таких гигантов доставляло немало трудностей, и завод работал с напряже­нием, сравнимым с днями военного времени. В это же время были сданы на завод чертежи на самолет 3М, который считался тем, который будет соответствовать всем требованиям, записанным в постановлении на создание такого самоле­та, для чего и организовывалось ОКБ Мясищева. Завод разрывался между этими дву­мя самолетами, несмотря на то, что у них было много общих деталей. Ведущим кон­структором самолета 3М назначили Матузного Виктора Герасимовича, забрав его из бригады Виктора. Работа Матузного была отмечена руководством, и поэтому его сняли с конструкторской работы и поставили на новую работу.

Сдав чертежи на самолет 3М, Мясищев занялся перспективными разработками. На пороге стояла сверхзвуковая авиация. Самолеты приобрели стреловидные крылья, но и с ними они еще не могли преодолеть сверхзвуковой барьер. Истребители уже приблизились к этому порогу, и на очереди стояла тяжелая авиация, ярким пред­ставителем среди ее разработчиков являлся именно Мясищев. У него вызревали идеи создания сверхзвуковых тяжелых машин.

Уже тогда, когда самолет 3М начинал только строиться, он видел, что в том виде, в каком он был задуман, он вскоре не сможет выполнять свою главную задачу — доставить ядерный заряд до территории США. Ракетная техника уже заняла твердые позиции в противовоздушной обороне, и Лавочкин переключился с истребителей на создание зенитных управляемых комплексов, которыми такие самолеты, как 3М, еще на подходе к территории противника будут сбиты. Такие комплексы еще не поступили на вооружение, а Мясищев уже вы­дал задание на разработку подвесной ракеты на самолет 3М, пилон подвески для которой разработал Виктор. Мясищев задумал превратить дозвуковой самолет 3М в ракетоносец, который, не входя в зону обороны противника, выпустит ракеты и им будет легче преодолеть эту оборону и достигнуть цели. На очереди в разработке у него стоял уже сверхзвуковой стратегический ракетоносец, пре­вышающий скорость звука в 1,5—1,8 раза, а также беспилотная крылатая страте­гическая ракета со скоростью в 5—6 раз больше скорости звука, способная са­мостоятельно долететь до США. Как видно, Мясищев шел широким фронтом в деле решения задачи по доставке ядерных зарядов до территории потенциального противника.

Проектные работы расширялись, и Мясищев дал указание подобрать несколько сильных конструкторов и перевести в проектный отдел. Из каркасников перевели троих, а Виктора не сочли необходимым включить в эту группу по неизвестным для него причинам. Он все же надеялся, что его также переведут. Но он этого не удос­тоился и сильно переживал, не показывая вида.

В это время у каркасников  работа состояла в  сопровождении изготовления каркаса самолета в производстве. Эта работа как бы не престижная,  но занимает все же время, и участие конст­рукторов в устранении возникающих «утыков» в производстве  способствует быстрому, а главное, правильному их развязыванию. Как бы она ни была важна, но всего рабочего времени она не занимала, и у конструкторов образовалось свобо­дное время, поскольку проектанты еще не передали проект нового самолета в конструкторскую разработку.

Коля Бегутов организовал в бригаде турнир доминошников, которые играли в обеденный перерыв, прихватывая немало и рабочего времени. Виктор не стал пос­тоянным его участником, а больше времени проводил в библиотеке. Его интересо­вал уровень и направление в разработке корпусов из новых материалов. Борьба за вес самолетных конструкций никогда не потеряет своего значения.

Чтобы ознакомиться с возможно большим числом публикаций, он, в дополнение к  перелис­тыванию  журналов по авиационной технике,  начал знакоми­ться с журналами ВИНИТИ — Всесоюзного института технической информации. В них помещалась краткая информация о всех новинках у нас и за рубежом. Это очень эффективный метод широкого ознакомления с состоянием дел по мно­гим направлениям в этой области. Он стал эти публикации выписывать, а Слава Вескер печатала их на машинке. В итоге собрался значительный объем разнообра­знейшей информации. Виктор начал ее систематизировать и в итоге выявилась ин­тересная вещь.

О новых материалах писалось не только применительно к конструкции самоле­тов, но также и для ракет. В нашей литературе были очень скудные сведения из-за секретности, а в зарубежной литературе был ворох разнообразнейших сведений. Виктор выделил несколько областей, таких, как, например, прочность мате­риалов и конструкций, технология материалов и прочие. Распределив просмотре­нные несколько сот статей по этим направлениям, он по процентному относите­льному их количеству в каждом направлении смог их ранжировать. Этим самым выявилась предпочтительность направления, о котором больше всего пишут. Но эти литературные упражнения были прерваны и отложены на несколько лет из-за его вызова к начальству.

Руководством работами по дозвуковым самолетам М4 и 3М начал заниматься вновь назначенный заместитель Мясищева, которым стал бывший начальник брига­ды хвостового оперения Бырышев Владимир Николаевич, с которым у Виктора прои­зошел казус при направлении Виктора на работу в кабинете Бару, который стал теперь руководителем отдела ведущих конструкторов по этим машинам. Руководить работой каркасников вместо Бару стал Яков Борисович Нодельман в ранге заместителя Мяси­щева, до этого работавший начальником бригады концевой части крыла.

В процессе разработки и создания каждой машины назначается ведущий конструктор этой машины. Ведущий конструктор на предприятии представляет собой значительную фигуру. В его обя­занности входит координация работ на предприятии всех его подразделений по данной машине. Он разрабатывает графики работ на предприятии по своей машине, контролирует ход его выполнения и решает все вопросы, возникающие на стыке этих подразделений.

За всю тему 3М отвечал и вел ее Бару, а Матузный был веду­щим конструктором первой летной машины 3М, которая имела номер 201. В произ­водство было запущено одновременно три машины — две машины для летных испыта­ний и одна для статических испытаний. Первая летная машина находилась в ста­дии завершения в производстве, после чего она должна была быть передана на летные испытания в летную базу ОКБ в Жуковском. К этому времени у Матузного подходило дипломное проектирование в вечернем институте. Он был хотя и опыт­ный конструктор с многолетним стажем, но ему война не дала возможности окон­чить институт и он, как и многие из опытных конструкторов, заканчивал учебу после войны.

Виктора вызвал Барышев и сообщил, что главный конструктор принял решение освободить Матузного по его просьбе от должности ведущего конструктора пер­вой летной машины 3М и назначить его ведущим конструктором второй летной машины. Ему нужно писать диплом, и он не может ехать с 201-й машиной в Отдых, куда она вот-вот будет отправлена. Он сделал перерыв и лукаво посмотрел на Виктора, а он подумал про себя,  зачем он все это рассказывает мне. Барышев продолжал:

— Главный конструктор предложил, — здесь он вновь сделал паузу и, улы­баясь, продолжил: — назначить на место Матузного... как ты думаешь, кого?

У Виктора зароились мысли: «Неужели меня, если он ведет такой разго­вор», — и у него учащенно забилось сердце в ожидании продолжения разговора. Когда Бырышев сообщил, что назначают все-таки его, у него на мгновение перехватило дыхание. Проглотив комок в горле, Виктор только спросил:

—  Справлюсь ли?

Ба­рышев успокоительно закончил:

— Справишься, помогать будем, иди и принимай дела у Матузного, — и тепло поздравил с назначением.

Виктор ушел с благодарностью в душе Мясищеву, который, оказывается, не забыл его и сам выдвинул на такой высо­кий пост.

Назначение Виктора ведущим конструктором первой летной машины 3М, которая является главным детищем фирмы, произвело фурор на фирме. Молодого специалиста всего через четыре года после окончания института, конструктора III категории, назначить сразу ведущим конструктором всего самолета, минуя четыре должност­ные ступени, — это был нонсенс! Такого никто не мог даже предположить. Но Мяси­щев смело выдвигал молодежь, и Виктор был только первым в этой его практике.

Поразмыслив о произошедшем крутом повороте в его служебной деятельности, Вик­тор стал опасаться, что с ним, молодым и неопытным, мало станут считаться мате­рые зубры среди руководителей подразделений предприятия и ему ох как будет нелегко. До этого возникли трудности с установлением ему оклада. У него был оклад 1250 рублей, а у ведущего конструктора 2500 рублей. Увеличение оклада в два раза не смог пережить его начальник бригады, несмотря на то, что Виктор уходил из его бригады. Он боялся того, что другие молодые специалисты станут также требовать повышения оклада. Это была уловка для внешнего пользования, на самом деле у него взыграла неприязнь к молодому выскочке.  Он добился, что Виктору установили оклад всего 1600 рублей — это оклад следующей II кате­гории инженера-конструктора, и тем самым по отношению к нему с первых же шагов его самостоятельной работы была про­явлена несправедливость. Работу поручили ответственную, перескочившую по значе­нию через четыре должностные ступени, а платить стали как за очередную конструкторскую ступень. Это огорчило Виктора, но не на долго. Главная забота у него была о деле, и он думал о том, чтобы эта неприятность была первой и последней в его нелегкой предстоящей работе.

На заводе готовили машину для выкатки ее на аэродром в Жуковский. Она очень мешала заводу в изготовлении серии машин М4. Заводу была поставлена задача к Первомаю 1957 года изготовить не менее двух десятков таких машин. Они должны будут пролететь в тот день строем на параде над Красной площадью и пока­зать всему миру, и в первую очередь американцам, что у нас имеется не одна такая машина, пролетевшая над Красной площадью в 1954 году, а уже целая армада. Это была громадного значения политическая задача, и за этим строго следили все органы.

Следует сказать, забегая вперед, что парад таки сос­тоялся. То было грандиозное зрелище. Пролетевший на малой высоте флагманский самолет с далеко отброшенными стреловидными крыльями закрывал собой полне­ба. За ним шла бесконечная череда громадных самолетов, казавшаяся каким-то сказочным неземным чудовищем, медленно проплывавшим над головами. Присутствовавшие, а затем и весь мир были ошеломлены увиденной мощью нашей страны. Американцы воочию убеди­лись, что они теперь перестали быть недосягаемыми, и международные отношения потекли в ином русле. Так Фили второй раз после «совета в Филях» в 1812 году оказали существенное влияние на кардинальные судьбы нашей Родины.

После дебатов между заводом и ОКБ машину решили взять с завода с большим объемом незавершенных производственных работ на ней. Виктор и Матузный с го­ловой ушли в работу по составлению перечня незавершенных работ. Виктор вни­кал не только в перечень, но и в содержание этих работ, поскольку ему предстояло в Отдыхе руководить их проведением. Эти работы были далеко не каркасные и касались различных систем самолета, с которыми Виктору пришлось быстро по хо­ду разбираться. Они составили перечень, в который вошли 980 всевозможных работ.

С самолетом и этим перечнем доработок Виктор укатил в свой Жуковский. Когда приступил к работе в летной базе по доработке самолета, выяснилось, что конст­рукторы вносят большое количество своих дополнительных конструкторских уточнений. Виктор на­чал ограничивать их количество, поскольку они нарушали технологический поря­док проведения заводских доработок. Началась кутерьма с этими работа­ми. Дело осложнялось тем, что все конструкторские доработки нужно было опера­тивно учитывать и передавать Матузному на завод, чтобы он их внес во вторую летную машину. С этой целью Виктор завел журнал конструкторских доработок са­молета, в который конструкторы вносили свои работы, и после их подписи Викто­ром они запускались в производство.

В производстве ему помогал помощник по производству Яковлев Виктор Иванович, прекрасный человек с громадным прои­з-водственным опытом. Вот они вдвоем и остались на этой машине в отрыве от всего КБ. Их никто не дергал и не беспокоил. Все были поглощены серией самоле­та М4. Как-то все пошло своим ходом, никто из начальников подразделений ему не ставил палки в колеса, чего он так боялся.

У топливников не ладился дренаж, и при сливе воды из баков при их отработке баки дважды складывались и их при­ходилось менять каждый раз. Резиновые баки делал завод, и это вызывало у них острую реакцию. Завод не принимал никакого участия в доработке самолета. Этим занималось производство ОКБ, которое уже набрало силу во вновь построенных корпусах. Следует отдать должное заводу в том, что он, не участвуя в доработке самолета, все же перевел в КБ трех мастеров,  профессионалов высшего класса, ко­торые и вели доработку.

С немалыми трудностями и мучениями доработки были завершены, и самолет подготовили к своему первому вылету. Виктор по своей инициативе составил акт готовности к первому вылету. Внизу акт подписали все конструкторские и произ­водственные отделы, и он представил его на утверждение Мясищеву. Он долго мол­ча думал над этим актом, не спрашивая, зачем и для чего Виктор его составил. Поразмышляв, Мясищев не стал его утверждать, заявив, что Виктор его готовил, вот пусть он сам же его и утверждает. С великим удивлением Виктор утвердил этот злосчастный акт. А самолет на первом же вылете чудом чуть не разбился. Спасло ситуацию мужество, хладнокровие и высокое мастерство заслуженного лет­чика-испытателя Героя Советского Союза Марка Лазаревича Галлая и второго летчика молодого Коли Горяинова.

Первое, что пришло в голову Виктору после того, как Мясищев отказался утвер­ждать акт, состояло в том, что не нужно проявлять инициативу, когда тебя не просят.  Утверждение Виктором акта явилось ему «наказанием» за неуместно прояв­ленную инициативу. Но почему этот акт ему был не нужен, если он его не стал утверждать и почему он так долго думал над ним? Вначале возникла мысль, что главный конструктор уходит от ответственности. Но в это с трудом верилось, по­скольку Мясищев был человеком высокого долга. Тогда Виктор пришел к единст­венно верной мысли.

Этот акт нигде не значился в перечне необходимых документов для первого вылета. При утверждении его главным конструктором он становился официальным документом и при аварии все, кто его подписал, были бы первыми кандидатами для «поселения в не столь отдаленные места». А он уже там побывал и не хотел зря подводить людей. Утвержденный Виктором акт он мог при необходимости вообще никому не показывать и тем самым спасти немало людей. Разбирательство все равно бы выявило истинных виновников неудачи, что и произошло на самом деле, а неудача не стала трагедией.

Приключения с 201 и его ведущим не ограничились на этом акте еще до выле­та. Только Виктор утвердил этот акт и сидел, осмысливая произошедшее, как ти­хонечко входит скромняга Саша Щелоков — первоклассный механик по двигателям. Еле слышно заявляет, что он уронил болт в двигатель в турбокомпрессорный от­сек. А на завтра назначен вылет! Других двигателей для замены нет. Можно себе представить, что произошло с Виктором после услышанного.

На самолете 3М были установлены два из четырех вновь разработанных для этого самолета двигателя ВД-7 конструктора Добрынина. Они были еще недостаточно отработаны и очень часто помпировали. Это когда выхлоп газов происходит не в выхлопное сопло, а вперед во всасывающий канал. Выхлоп во всасывающий канал происходит с ударом большой силы. После каждого помпажа при работе двигателей на земле Виктор сам осматривал каждую заклепку в канале и выявлял ослабившиеся зак­лепки для их замены с тем, чтобы эти заклепки при последующей работе не попа­ли в двигатель. Даже заклепка представляла опасность, а тут целый болт.

Саша перед завтрашним вылетом решил еще раз осмотреть лопатки турбины дви­гателей, вскрыл люк на двигателе и при этом уронил болт в двигатель. Виктор, узнав от него, что он никому об этом еще не говорил, отправил его попытаться выудить этот болт с помощью магнита на шнуре. Посидев немного и отойдя от пе­рвого шока, Виктор отправился на машину, и они всю ночь пытались выудить этот болт.

Часов в пять утра они бросили эту безрезультатную затею. Виктор в ужасе вернулся к себе и стал ожидать прихода руководителей и летного состава на первый вылет. Он понимал, что суда ему теперь не избежать. Первый вылет такой машины был делом государственной важности, и Виктор видел себя уже в тюрьме.

Вдруг в комнату врывается Саша с радостным криком:

— Я его достал! — и пока­зывает болт.

Они побежали на машину, и Виктор увидел, что Саша показывает болт с полукруглой головкой, а на люке все остальные болты с шестигранной голов­кой. Саша опешил. Виктор обозлился и резко ему заявил, что он не понимает, с чем шутит, но тот клятвенно заверял, что именно этот болт он достал из двигателя. Надо же было так случиться, чтобы единственный отличающийся болт угодил в двигатель. Виктор велел Саше закрывать люк, а сам погрузился в длительные раз­думья, что делать? Сообщать руководству о случившемся или нет? Сообщишь — беды не оберешься, не сообщишь — все придется брать на себя. Еще раз убедившись,  что Саша никому об этом случае не говорил, Виктор также решил молчать. У него уже был армейский опыт, когда можно было довериться людям, и это его не подвело тогда. Не подведет и на этот раз, подумал он.

Все наблюдавшие вылет разместились на краю бетонки, а Виктора отправили в радиорубку. Рядом в соседней с ним  комнате расположились ведущие специалисты по всем системам самолета с тем, чтобы дать в случае необходимости какую-либо консультацию пилотам в воздухе. Мясищев один нервно прохаживался внизу вдоль летного ангара.

Самолет разогнался и легко оторвался от земли напротив ангара. В это время Виктор увидел из радиорубки, что один двигатель спомпировал, и руководитель полета из летного института нервно закричал:

— У вас пожар на левой плоскос­ти!

На что Галлай спокойно ответил:

— Это спомпировал двигатель, все нормаль­но, продолжаю полет.

Самолет продолжал полет на трех двигателях. Стало видно, что самолет начал резко кабрировать — задирать нос вверх. Рев двигателей как-то сник и самолет, медленно набирая высоту, ушел за пределы аэродрома, но видно было, что кабрирование прекратилось.

Задание на первый вылет состояло в том, чтобы сделать круг над аэродромом, не убирая шасси, и затем приземлиться. С воздуха доносился спокойный голос Галлая:

— Все нормально, продолжаю полет.

Вскоре самолет приземлился, и все на­чали качать, подбрасывая в воздух, экипаж. После этого Галлай и Мясищев отделились от толпы и направились к испытательному корпусу. Виктор, полагая, что все двинулись за ними, пристроился к Галлаю с Мясищевым, и дальше они по­шли втроем.  Галлай, довольно возбужденный, начал рассказывать.

После взлета и помпажа двигателей началось резкое кабрирование. Полная от­дача руля высоты от себя на взлете не повлияла. Кабрирование продолжалось. Тогда на взлете пришлось убрать тягу двигателей, поскольку он знал, что тяга двигателей, будучи приложенной не по центру масс самолета, создает кабриру­ющий момент. И это помогло. Кабрирование прекратилось, а тяги двигателей хва­тило для продолжения полета. Затем Горяинов стал ногами держать отклоненный штурвал, поскольку усилий рук не хватало, а Галлай одними элеронами без рулей высоты продолжал управлять самолетом и так его посадил. Вот такое от­личное знание самолета, высочайший пилотажный класс и мужество летчиков спа­сло самолет и их самих.

Услышав сказанное, Виктор тут же спросил Галлая:

— А почему вы в полете ничего не говорили об этом, а если бы, не дай бог, случи­лось бы худшее ?

Галлай, посмотрев на Виктора с высоты своего роста,  уже спокой­но ответил:

— Молодой человек, все, что нужно, записано!

И вот здесь Виктор оглянулся и похолодел.

Все, включая  замов министра, военные, замы Мясищева, остались в толпе у са­молета, давая возможность летчику и главному конструктору поговорить о поле­те, о чем другим слушать не следовало бы, а Виктор шел с ними, да еще принял так неудачно участие в разговоре, задав этот глупый вопрос. Они оба были на­столько высокоинтеллигентными людьми, что ни один из них не дал понять Вик­тору, что ему здесь не место. Как Виктор слинял от них, он уже не помнил, но уг­рызение совести еще долго мучило его за допущенную им бестактность. Правда, не только угрызение совести осталось у Виктора после первого вылета 201-го. К тому времени он уже потерял изрядное количество волос на голове, а после того дня стал седеть. Болт проложил первую белесую борозду на его голове.

Галлай в своих опубликованных воспоминаниях описывает этот случай, как од­но из рядовых его летных происшествий, и не приводит такого его подроб­ного описания. Может, в этом он и прав. У него ведь был богатейший опыт до этого полета. Ведь недаром он потом стал шеф-пилотом у космонавтов. А вот в том, что последующие доработки 201-го были несущественными, как он пишет, уважае­мый Марк Лазаревич глубоко не прав.

Очень быстро установили, что ЦАГИ дал ошибочную рекомендацию по установоч­ному углу стабилизатора. Нужно было установить стабилизатор на угол плюс 30 минут, а институт выдал установочный угол стабилизатора минус 30 минут. Ста­билизатор крепился к фюзеляжу на болтах диаметром 30 миллиметров. Конструк­торы предусмотрели возможность перестановки стабилизатора и фланцы его креп­ления сделали с запасом, расположив в нем два запасных отверстия под стыково­чный болт. Сложность изменения положения стабилизатора состояла в том, что на нем находилась нижняя точка крепления руля поворота.  При изменении устано­вочного угла стабилизатора эту точку крепления нужно было существенно пере­делывать, чтобы сохранить ось вращения руля поворота неизменной. Мясищев дал Виктору всего три дня на  эти доработки.

Возвращаясь к ошибке ЦАГИ, следует отметить, что это была не техническая ошибка, а орфографическая и состояла она в неточности написания рекомендательного документа. В нем стояло: «установочный угол стабилизатора — 30 минут», а нужно было ли­бо не ставить тире, либо, если это был действительно минус, то его нужно было брать в скобки. В ОКБ Мясищева приняли тире за знак минус. Вот какие могут быть последствия от неточности в написании документа. Это буквально созву­чно с известным афоризмом без запятой: «казнить нельзя помиловать».

За три дня нужно было спроектировать новые детали для крепления руля по­ворота в нижней точке, рассчитать и выпустить доработочные чертежи, подгото­вить нужные детали, провести все демонтажные работы, а затем провести монтаж­ные работы и все восстановить. На все это, конечно, не хватило бы трех дней. Поэтому Виктор сам произвел все нужные обмеры тех мест, где нужно было прово­дить доработки, как он считал, заэскизировал их на одном листочке и отвез его главному проч­нисту Балабуху Льву Ивановичу, одному из корифеев теории прочности самолет­ных конструкций.

Нужно было отрезать часть стыковочного узла крепления стаби­лизатора. Его нервюры и лонжерон необходимо было значительно подрезать, чтобы они не препятствовали повороту стабилизатора вокруг его задней точки крепления. Все это прочнисты за ночь обсчитали и дали добро на эти подрезы. Констру­кторы по управлению за эту же ночь вычертили детали новой опоры руля пово­рота, и они были за два дня изготовлены. Безо всяких чертежей Виктор прямо на самолете указывал, что и где резать. Большой мастер Саша Гурьянов начал кромсать хвост самолета по Викторовой разметке. Саша вручную пилил это на самолете, так что искры сыпались в разные стороны. За три дня все работы были завершены.

Галлай все это время подолгу молча стоял у самолета и наблюдал за художествами Виктора, ничего не спрашивая. Виктора очень удивляла такая его позиция. Ведь ему завтра надо будет лететь на этом самолете, а он даже доработочным чертежом не интересуется. Виктор больше всего боялся, как бы он не попросил его посмотреть, а его и в помине не было. Никто и из руковод­ства не интересовался, что Виктор выделывает на самолете. Виктор был предо­ставлен полностью себе, и это его крайне удивляло. Он не понимал, что это —­ безграничное доверие руководства молодому ведущему конструктору или оно нас­только загружено было другими делами, что до этого самолета у него не доходи­ли руки. Ответа он так и не нашел.

Второй вылет прошел нормально, и Мясищев дал задание Виктору разработать график работ на предприятии по проведению всех заводских летных испытаний самолета всего за десять вылетов. Так торопились с передачей самолета на во­оружение. Серию запустили уже по этим двум вылетам. Виктор составил такой график, немало повоевав почти во всех подразделениях, которые считали невоз­можным за десять вылетов определить все необходимые параметры самолета для передачи его на государственные испытания. С помощью Барышева и Бару эти со­противления были преодолены, и график был составлен.

Вечером на летную базу приехал заместитель министра авиационной промышленности Кобзарев, и Мясищев попросил представить график, а  Виктор не успел его подписать внизу в подразделениях и он был без подписей. Когда Виктор развернул график, Мясищев поднял брови, но ничего не сказал. После доклада Виктора о существе работ, предусмотренных графиком, Мясищев удивленно спросил:

— Почему же график никем не подписан?

После ответа Виктора, что он согласован со все­ми подразделениями, а подписать его просто не успел, Мясищев закончил:

— То­гда давайте мы с вами подпишем график внизу, а Александр Александрович его нам и утвердит.

Виктор впервые столкнулся с руководителем такого высокого ра­нга как заместитель министра. Но Кобзарев оказался таким покладистым и прос­тым человеком, что у Виктора быстро прошло волнение, и он довольно спокойно прошел это первое в его жизни совещание со столь высоким начальством.

График был выполнен в срок без существенных замечаний по конструк­ции самолета, кроме отмеченного случая со стабилизатором. По этому дефекту были проведены существенные исследования в ЦАГИ и соответствующие конструк­торские проработки в ОКБ. В результате на этом самолете был установлен спе­циально разработанный переставляемый в полете стабилизатор, чтобы в полете можно было менять его установочный угол. Это был существенный резуль­тат заводских летных испытаний и значительная доработка конструкции самоле­та, оцененная уважаемым Марком Лазаревичем как несущественная. Но этого он мог уже и не знать, когда писал свои воспоминания.

После этого вылета все серийные самолеты 3М были с управляемым стабилизатором, кроме 201-го, который так и остался с переставленным Виктором стабилизатором, и он, конечно, не мог переставляться в полете. В литературе в конце 90-х годов проскочила информация, что самолет 3М201 перелетел в Монино и остался там в музее на вечной стоянке. Виктор поехал в Монино и увидел, что там стоит  самолет 3МД. Это была небольшая серия самолетов, в основном для дозаправки в воздухе и еще для ряда других задач. У этих самолетов заправочная штанга вынесена в самый нос фюзеляжа. Виктор тщательно осмотрел зализы стабилизатора и не увидел, чтобы стабилизатор мог переставляться в полете. На всех серийных машинах 3М у носика стабилизатора стоят на фюзеляже отметки о трех положениях стабилизатора, которые он может занимать в полете. На монинском самолете 3МД таких отметок нет, да и по зазору между стабилизатором и фюзеляжем Виктор отлично видел, что это не переставляемый в полете стабилизатор.  Поэтому у Виктора сложилось мнение, что это переделанная 201-я машина в 3МД. Но на одной из конференций, посвященной 100-летию Мясищева, ему назвали серийный номер этой машины, который соответствует серии 3МД. Вот и остается для истории загадка — куда делась машина 3М201, первая летная машина, на которой поставлено более полутора десятка мировых рекордов, и  что за машина стоит в Монино.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

В КОНСТРУКТОРСКОЕ БЮРО

После сдачи машины 201 на государственные летные испытания перед Викто­ром встал вопрос — что делать дальше, по какому пути идти в своей профес­сиональной деятельности. Руководство осталось довольным его работой  в ка­честве ведущего конструктора самолета на летной базе. Барышев предлагал ос­таться в этой должности и в этом качестве на постоянной работе в Жуковском и вести все последующие машины, которые будут поступать на летные испытания. Виктора это никак не устраивало. Заниматься одними доводками самолета, а не его разработкой никак не входило в его творческие планы. Он считал себя конструктором и хотел продолжать заниматься разработкой конструкций. А это можно было делать только в КБ в Филях. К тому же все из конструкторов, кто жил в Жуковском, уже переехали в Москву. Им дали по комнате в коммуна­льных квартирах. Виктор один остался в Жуковском и подал заявление об осво­бождении его от должности ведущего конструктора с переводом на прежнее место работы. Барышев никак не хотел это воспринимать и даже предлагал в Жуковс­ком Виктору отдельную квартиру. Но он продолжал стоять на своем. Время шло, а вопрос не решался.

В Филях к тому времени развернулись работы по разработке крылатой ракеты со скоростью, почти в три раза превышающей скорость звука и способной доста­вить атомную бомбу до США. Это была интереснейшая инженерная задача, окончательно убедившая Виктора в необходимости его перехода. Работами по крыла­той ракете руководил Назаров, с которым у Виктора сложились хорошие деловые отношения. Виктор обратился к нему с просьбой помочь вернуться на конструк­торскую работу. Назаров поддержал это решение Виктора и, более того, сказал, что он ему поручит очень большой кусок весьма ответственной работы в этой ракете и погово­рит с Мясищевым. Вскоре Бырышев достал из кармана брюк измятое заявление Виктора с положительной резолюцией Мясищева. Барышев незлобно, но и без ра­дости, конечно, пожелал Виктору новых успехов на прежнем месте.

В бригаде его возвращение обыграли, как возвращение блудного сына, и осво­бодили его прежний стол, организовав чай с принесенным Виктором тортом. По­сле работы мужская часть бригады отметила в «шалмане» появление нового из числа старых членов бригады. Виктора предупредили, что они его вот уже вто­рой раз провожают и встречают. В третий раз не будут и чтобы на этот раз обустраивался поосновательнее. Посидели они хорошо в тот вечер даже и без песен. В «шалманах» не пели. Это считалось дурным тоном и походило на пьян­ку дворовых бездельников, а они были все деловые люди и им не пристало ска­тываться до открытой пьянки, несмотря на то, что нередко кого-либо выво­дили под руки и доставляли тепленьким домой. Но честь блюли.

Виктор получил комнату в трехкомнатной квартире в доме по Большой Филевской, возле клуба Горбунова, и переехал с семьей под зиму. Вскоре рядом на стадионе залили каток, укра­сили его гирляндами из разноцветных лампочек. Вечером, идя домой, он был очарован открывшейся картиной. Гирлянды полыхали мириадами мерцающих лампочек, в воздухе разносилась прекрасная легкая музыка, а все это великолепие посыпал мягкий пушистый снежок, оставаясь толстым покры­валом на мохнатых елях, окаймлявших стадион. Зайдя в раздевалку, он увидел опрятный буфет, где можно было выпить чашечку теплого глинтвейна. Эта чудес­ная картина решила дело, и на следующий день они с Аней купили ботинки с коньками и стали завсегдатаями этого катка.

Первый выход на лед им запомнился надолго. Они надели костюмы с коньками и, перейдя дорогу, попали на каток. Накатавшись до упаду, они с трудом перековыляли через дорогу. Войдя в дом, тут же плюхнулись на пол в коридоре, не в силах стоять на ногах. Так, сидя, они и раздева­лись под добродушное подсмеивание соседей по квартире. Сидя, Виктор, в по­рыве нахлынувшего умиления, вслух начал сочинять стихи, посвященные этому чудесному вечеру. Каждый, хоть раз, когда-то сочинил хотя бы один стих. Так и Виктор, не сочинивший до этого ни одного стиха, не сочинял их  и после этого катания, а эти стихи так и не сохранились у него. В тот вечер Виктор рассказал Ане вспомнившийся ему первый выход на лед на настоящих коньках.

До поступления в школу он катался на самодельных деревянных коньках. Он прибивал к  этим деревяшкам снизу проволоку, привязывал их к валенкам и получал неслыханное удовольствие от катания на таких конь­ках вдоль берега на замерзшем море. Родители никак не могли собраться ку­пить ему настоящие коньки.      Как-то посреди ночи его разбудил гвалт гулявших у родителей друзей. У кровати стоял отец, держа в руках настоящие металлические коньки «снегурочки» с закругленным носком. У Виктора сон как рукой сняло. Он тут же вскочил с постели и хотел было с коньками опять за­браться в постель досыпать, но был остановлен веселой компанией отца.

Все дружно решили идти учить Виктора кататься на коньках посреди но­чи. Возражения матери не возымели действия. Тут же они быстренько прикрепи­ли коньки к ботинкам, купленным вместе с коньками, и под веселое гиканье хмельная компания вывела Виктора на замерзшую дворовую лужу. На деревянных коньках Виктор стоял устойчиво, а вот на тонких металлических лезвиях на­стоящих коньков ему устоять было далеко не просто. Ноги постоянно разъез­жались в разные стороны, и он неуклюже ковылял, кривя ступнями под общий смех,  многочисленные советы и рекомендации, как ему держаться. В общем веселая компания отца получала удовольствие. Виктор, промучавшись некоторое время, все же смог ухватить в тот вечер необходимое положение ног и к концу того катания мог самостоятельно устойчиво стоять на коньках и кататься, отталкиваясь од­ной ногой.  Это стало его любимым зимним развлечением на многие годы.

В конструкторском бюро Мясищев вел широким фронтом работы по созданию средств гарантированной доставки ядерных зарядов до территории потенциаль­ного противника. Он уже понимал, что простое самолетное решение не обеспе­вает решение задачи, поскольку средства ракетной зенитной обороны необычай­но выросли. Поэтому он пытался решить эту задачу, начав работать в двух направлениях. Первое направление состояло в создании са­молетов-ракетоносцев. Об установке ракет на самолете 3М писалось. Кроме этого дозвукового ракетоносца, уже полным ходом шло изготовление разрабо­танного впервые сверхзвукового ракетоносца М50. Второе направление шло по пути создания беспилотной крылатой сверхзвуковой стратегической ракеты в надежде на то, что противосамолетным средствам будет тяжелее уничтожить ракету, летя­щую на большой скорости. Этому направлению было придано большое значение, и аналогичного назначения такую же ракету поручили проектировать конструк­торскому бюро Лавочкина. У них эта ракета получила название «Буря», а у Мясищева «Буран». В разработке она шла как проект «48».

Для этой ракеты Виктору поручили, как и обещал Назаров, разработать кры­ло. Разработка этого крыла, как и всего корпуса ракеты, была необычайно сложной задачей. При полете температура наружной поверхности корпуса дос­тигала 280 градусов и более в некоторых местах. Применение традиционных алюминиевых сплавов было исключено, поскольку они теряли свою прочность при этих температурах. Самолетостроение впервые столкнулось с задачей соз­дания термонапряженной конструкции.

В то время для  выполнения стоящей задачи могла применяться только нержавеющая сталь. Опыт создания самолетов из нержавею­щей стали был утрачен. До войны иммигрировавший в СССР из Италии коммунист Бартини спроектировал и построил два самолета из тонкой листовой нержаве­ющей стали «Сталь-1» и «Сталь-2». Каких-либо данных по технологии их из­готовления не сохранилось, несмотря на то, что их технические характеристики были на уровне лучших самолетов того времени. Поэтому Назаров где-то раз­добыл подробные отчеты с фотографиями о создании знаменитой скульптуры Му­хиной «Рабочий и колхозница», которая была выполнена из нержавеющей стали. Ее опыт мало чем помог мясищевцам, поскольку эта композиция выполнялась из мягкой нержавейки, а в крылатой ракете необходимо было применять высоко­прочную нержавейку. Конструкторам нужно было искать свои собственные пути создания теплонапряженной конструкции.

В то время в институтах еще не читали курс лекций о проектировании и рас­чете теплонапряженных конструкций. Поэтому главный прочнист фирмы Балабух сам написал такой курс и прочитал его тем, кто принимал участие в разработ­ке и расчетах конструкций этой ракеты. Виктор с интересом прослушал и за­конспектировал по студенческой привычке весь прослушанный курс. Это была первая область специальных знаний, которую пришлось ему осваивать, и хорошо, что это началось с прослушивания систематизированного курса. Все последую­щие области знаний, которые ему требовалось осваивать для практической  работы, он осваивал уже самостоятельно.

Поломав достаточно голову и проработав несколько вариантов, Виктор разра­ботал проект конструкции крыла из нержавеющей стали. По нему в бригаде вы­пустили чертежи для опытного производства. Его кардинально пришлось пере­строить, поскольку вместо клепки появилась сварка различными методами и с использованием различных сварочных машин. Производство все это освоило и изготовило стальное крыло и такой же корпус. На статических испытаниях они пока­зали требуемые прочностные свойства.

К тому времени в промышленности было освоено производство листового титана. Виктор разработал крыло и из тита­на, которое также было изготовлено. Оно оказалось существенно легче сталь­ного. Все испытания на прочность были проведены при нормальных температу­рах. Установки для теплопрочностных испытаний только проектировались, и они получались весьма сложными и энергоемкими. Виктор предложил провести тепло­прочностные испытания вначале на небольшой панели крыла. Для этого панель обернули в стеклотканевый пакет, внутри которого вложили спирали. Это были первые теплопрочностные испытания в организации. Они показали удовлетвори­тельные результаты по прочности панели и при повышенной температуре.

Проведенные испытания образца натурной конструкции послужили для Виктора прекрасным способом в последующих разработках выявлять необходимые свойства вначале на небольших образцах, а потом уже переходить к испытаниям натуры, когда основные ее параметры про­верены на элементарных образцах. Его потом стали называть мастером модель­ных испытаний элементов конструкций, и этот подход помог ему решить не одну техническую проблему в своей области.

Ход работ по этой теме был настолько успешным, что у ее руководителя Назарова возникло желание выделиться с этой тематикой в отдельное конструк­торское бюро, разделив фирму Мясищева. Он, естественно, воспротивился этому, выплеснув вместе с водой и ребенка. Он отказался от продолжения раз­работки этой ракеты, а Назарову после этого пришлось уйти из организации.

Как уже упоминалось, аналогичную ракету создавал Лавочкин, который шел с некоторым опережением и у него ракета начала уже летать, а у Мясищева была еще только на стадии агрегатной наземной отработки. Все отмечали, что проект Мясищева являлся более перспективным, но ему удалось убедить высшее руководство, что продолжать разрабатывать два аналогичных проекта экономи­чески нецелесообразно и нужно оставить на дальнейшую разработку только проект Лавочкина.

Виктор и вся организация стали свидетелями первой увиденной на фирме про­изводственной драмы, основанной на личностных отношениях руководителей, в результате чего друзья становятся недругами на честолюбивой почве. Потом, к сожалению, это стало нормой на этой фирме, принесшей немало бед всему коллективу и тому делу, которым он занимался. Производственные конфликты в мемуарной литературе освещаются очень мало. Считается, что об этом писать не этично, поскольку эти коллизии касаются личностных отношений. Но это мнение весьма сомнительно.

Производственные конфликты в коллективах встречаются сплошь и рядом, как между руководителями различных рангов, так и между ря­довыми сотрудниками. Это нормальное явление, хотя и мало желательное и крайне малоприятное. Оно стало изучаться теорией конфликтных ситуаций, и наи­более передовые организации имеют в составе своих штатов не только юристов, но и психологов, системщиков и социологов. Но об этом у нас пока мало пи­шут. Именно ход и развитие конфликтов, особенно между высшими руководите­лями, во многом влияют на людей и определяют моральный климат в коллективе, а если брать по большому счету, то и в стране. История знает немало конфли­ктов на технической и политической почве между большими историческими лич­ностями и известно, к каким трагическим результатам они приводили.

Поэтому стоит сожалеть, что в технических вузах еще недостаточно распро­странено чтение лекций по теории конфликтных ситуаций и теории управления в социальных коллективах. В этих дисциплинах широко  используются достижения других различных дисциплин, таких, как пси­хология, этика, логика, риторика и других, с тем, чтобы будущим руководите­лям и техническим специалистам дать основы навыков по управле­нию коллективами и формированию надлежащей коллективистской морали и норм общественного поведения.

Такой набор дисциплин стали читать для специально­стей по управлению, выделив их в самостоятельную дисциплину, оторвав ее от технической стороны дела, протекающей в коллективе и на фоне которой происхо­дят все управленческие действия и распри в этих коллективах. Поэтому техническим специалистам необходимо также читать набор этих дисциплин, поскольку все технические специалисты становятся в итоге руководителями и им крайне необ­ходим, пусть самый небольшой, набор знаний по упоминавшимся дисциплинам. На некоторых конфликтах в этой фирме, возникав­ших после описываемого события, еще остановимся в последующем нашем повествовании.

Уход Назарова никак не повлиял на творческую деятельность Мясищева. А на самого Назарова повлиял значительно. Уже тогда, когда уход Назарова был предрешен, Виктор как-то зашел в кабинет одного из руководителей и уви­дел в кресле Назарова. Он небрежно, наполовину развалившись, сидел в кресле и был слегка выпивши. Тогда в «генеральской» столовой для узкого круга лиц  всег­да были в широком выборе различные напитки, хотя он сам лично ими на работе не пользовался.

 Увидев Виктора, Назаров, явно с сарказмом по отношению к се­бе, обратился к Виктору: «Ну что, юное дарование, какова у тебя цель в жи­зни?» Было видно, что этот вопрос он сформулировал больше для себя и, не став ожидать ответа от Виктора, отвернулся к окну. Виктор понял, что тво­рится у него в душе, и быстренько молча вышел из кабинета. Он уже тогда ни­чего хорошего не видел для себя. Его назначили главным конструктором — на­чальником конструкторского бюро по стандартизации в авиационной промышлен­ности. Он был творческим человеком с большими идеями и, работая в области стандартов, так и не смог реализоваться в должной мере. Уже перейдя туда, он пригласил к себе Виктора и предложил перейти к нему работать в это КБ стандартизации. Но Виктор с большим сожалением отказался, нес­мотря на хорошие деловые отношения, сложившиеся у него с Назаровым. Стан­дартизация также имела в себе немало творческого начала, но она менее пре­льщала Виктора по сравнению с созданием нового, которого еще не могла ох­ватить необходимость стандартизации. Он был больше новатор, чем системщик, который необходим для обобщения в области выработки единых, стандартных техничес­ких решений.

Дела у Виктора на фирме шли успешно, работа была интересной, но не только ­она занимала его в то время. Перед началом работ по крылатой ракете в стра­не начали происходить бурные политические изменения.

Хрущев к тому времени укрепился во власти и начал бурную реформаторскую деятельность. Натерпев­шись жестокости и недобропорядочности от Сталина при его обращении с окружавшими его деятелями, Хрущев решил развенчать и осудить его. В этом он встре­тил сильное сопротивление со стороны сталинской когорты, которую он затем в ито­ге удалил из политической деятельности, определив ее как антипартийную группу. В нее попали Молотов, Маленков, Каганович, Булганин, Ворошилов, Первухин, Сабуров и, как упоминалось, «примкнувший к ним Шепилов». Но Хрущев уда­лил их всех бескровным методом, исключив из партии и отправив кого на пен­сию, кого на малозначащую работу в регионах. Слава богу, что хоть в этом он отошел от сталинских методов избавления от политических противников.

Маленкова направили начальником небольшой    электростанции куда-то в Сибирь, и местные работники были им очень довольны и как директором, и как человеком. Кагановича часто видели играющим в домино со стариками во дворе жилого дома, где он жил в районе Новодевичьего монастыря. Молотова часто видели едущим в метро из района Молодежной. Он ехал свободно и мало кто на него обращал внимание, его просто не узнавали. Как-то его встретил в метро Юрьев и, поздоровавшись с ним, назвав его по имени-отчеству, поинтересовался, куда он едет. Молотов ответил, что регулярно занимается в библиотеке имени Ленина и пишет книгу. Но что-то не слышно было о какой-либо его книге. Каганович и Молотов прожили более 90 лет и были, очевидно, свидетелями гибели СССР. Трудно даже представить, что они могли пережить, видя гибель того, созданию чего они посвятили всю свою жизнь. Не дай бог доживать до такой поры кому-либо.

Поворотным историческим деянием явилось развенчание Сталина, сделанное Хрущевым на ХХ съезде партии в феврале 1956 года. Эту дату и это деяние следует признать как начало заката социалистического пути развития нашей страны, несмотря на все последовавшие за этим риторические славословия и утвер­ждения советской пропаганды в обратном. Об этом деянии идут споры и поныне. Одни считают, что этого делать было вообще нельзя, а другие считают, что делать нужно было, но не так резко. Но никто не поднимает вопрос о том, что нужно было развенчивать не «культ Сталина», как это определил Хрущев, а сталинизм как метод управления страной, сформированный им и приведший, в конце концов, к поражению социализма у нас в стране и ликвидации СССР.

Хрущев построил обвинения Сталина в основном на развязанных им репрес­сиях и расстрелах, приведя явно завышенные цифры по этому поводу, что потом с успехом использовали разрушители страны. Он не увидел системного кризиса в методологии управления страной, которые явились главным тормозом в разви­тии страны и которые составили основу сталинизма. Как ни важны последствия репрессий для страны и для тех, кто от них пострадал, не они были главным в сталинизме, насажденном в стране. Расстрелы он почти прекратил после вой­ны.

После войны он расстрелял из крупных деятелей  Кузнецова, второго секретаря Ленинградского обкома партии, и Вознесенского, бывшего во время войны предсе­дателем Госплана, а также несколько генералов, бывших в близости с Жуковым, которого после войны он упрятал на Урал в должности командующего округом. Кузнецов был уничтожен потому, что набрал силу и авторитет в партии, который, как посчитал Сталин, может подорвать его собственный. Вознесенский поплатился жизнью за написание очень толковой книги «Экономика СССР в период Великой Отечественной войны», которой зачитывались многие. Но она была написана и издана без повеления Сталина, а главное, в ней автор посмел делать обобщения и выводы, которые позволительно было делать только ему одному. Такая жестокая расправа за свободомыслие у него ушла затем, а его методология управления осталась и о ней нужно было говорить. Но этого не произошло.

В своем секретном докладе на съезде Хрущев все свел только к репрессиям. Секретная форма доклада, не доведенная широко до населения ст­раны, породила всевозможные слухи и кривотолки, что будто Сталин сам являлся врагом народа, с которыми он якобы боролся. Вместе с тем на Западе буквально на следующий день был опубликован полный текст доклада со всякими коммента­риями, ничего не имеющими с действительными фактами. Западная пропаганда взяла этот доклад за основу в очернении социализма, связав личность Стали­на с самой сущностью социализма. А коль сама личность явилась преступной, то и социализм также является преступным перед человечеством, поскольку его построение принесло такие невиданные жертвы. Этот лейтмотив остается и поныне основным у современных разрушителей социализма у нас в стране. Они слышать не хотят, что гражданская война, унесшая значительно больше жизней, чем репрессии, была раз­вязана Антантой, вооружившей белые армии, а сопровождавшие ее жестокости, с той и другой стороны, приписывают только красному террору, не отмечая, что он появился в ответ на развязанный жесточайший белый террор.

Развенчивать, конечно, Сталина нужно было, но отделив его личные качест­ва и его преступления от всего того, что он сделал хорошего  в практических делах, и показать гнилость насажденных им методов управления. И  делать это нужно было не в секретном порядке, а открыто перед всей страной. Народ не любит, когда у него свергают идолов, а тем более так, как это было сде­лано.

 За годы сталинского правления у народа было привито чувство почитания вождя и приписывания ему всех наших достижений, которых было не­мало. Ведь во время войны в бой шли с возгласами  «За Родину, за Сталина». Это была не пустая фраза и с этим чувством, нашедшим глубокий отклик у народа под воздействием массированной и умной пропаганды, нужно было считаться. Этот доклад и такое развенчание культа вызвали еще большее смятение и разо­чарование среди зарубежных компартий. В комдвижении произошел раскол, и возникли зна­чительные осложнения в работе зарубежных компартий. Развернувшаяся грязная кампания критиканства на Западе привела к значительному ослаблению роли коммунистов в этих странах, и с того времени популярность коммунистов начала существенно снижаться. На Западе шло оживленное обсуждение этого развенчания, а у нас в стране как в рот воды набрали. На следующем съезде партии об этом деянии во­обще не упоминалось. Шло пустое славословие решений ХХ съезда партии.

Только на ХХII съезде Хрущев вынужден был высказаться. Он признал, что развенчание культа Сталина может привести к «...чувству горечи и разочаро­вания и даже недовольства у некоторых... создадут временные трудности для КПСС и бра­тских марксистско-ленинских партий. Но партия смело пошла навстречу труд­ностям». Что можно было еще ожидать от такой фразеологии и неприкрытой не­правды, сказанной только через пять лет после содеянного. Опять партия — это генсек. И ни о каких трудностях и разочарованиях, которые могли последовать по­сле совершенного такого развенчания, тогда и не думали те, кто так необдуманно развенчивал, с позволения сказать, культ.   Вообще, Хрущев наделал немало «делов».  Одна целина чего стоит, о целесообразности освоения которой до сих пор спорят. Как бы там ни было, а в результате освоения целинных земель к жизни был вызван и заселен обширнейший район и теперь он является хорошо обустроенным и вполне жизнеспособным, не­смотря на то, что основная масса этих земель отошла к Казахстану.

В те годы на освоение целины направлялись громадные средства, техника и люди. Туда выезжали целыми коллективами на постоянное жилье и на временную работу. Получило большое распространение направление туда студенческих от­рядов. В первое же лето Аня уехала на целину со своим студенческим отрядом в качестве врача отряда. Потом она еще раз ездила на целину и была награж­дена медалью «За освоение целины».

 В тот первый выезд на целину их сын был в загородном летнем лагере от своего детского сада, который он продолжал по­сещать. Виктор взял отпуск и решил на своей машине один махнуть на юг. Перед отъездом он решил проведать сына, и ему сообщили, что сына вечером положили в изолятор с подозрением на дизентерию. Они предла­гают забрать его домой, чтобы он не попал в больницу, где условия далеко не лучшие по сравнению с домашними. Врачи лагеря будут ежедневно приезжать к нему домой. Виктору ничего не оставалось делать, как  забрать сына, понимая, что они решают свою задачу, чтобы этот случай не привел к карантину всего лагеря.

У сына была высокая температура, и он иногда бредил. Виктору пришлось вс­помнить свое кулинарное умение, и он тщательно готовил диетическую пищу сы­ну. В то  время стояла нестерпимая жара, и продукты быстро портились. В про­даже только появились холодильники «ЗИЛ» и их можно было свободно купить. Люди еще не привыкли к великолепным бытовым удобствам, создаваемым этими замечательными приборами. Очень скоро их размели в магазинах, и они стали большим дефицитом.

Через некоторое время ни с того ни с сего у Виктора к вечеру подско­чила температура без всяких болей и насморка. У него уже один раз бывало такое. Как-то он поехал по путевке в автобусную экскурсию по Военно-грузинской дороге. На остановке в Казбеги, в день перед подъемом на Казбек, у него также подскочила температура. Он наглотался таблеток, на следующий день был ватный, как рыба, на Казбек, естественно, не пошел, а к вечеру температура прошла, как ни в чем не бывало. На этот раз Виктор также нагло­тался таблеток, но температура не прошла. Тогда он позвонил на работу, и оттуда направили ему домой Славу Вескер. Она взяла на себя заботу о двоих лежащих с температурой мужиках. На работе ей оформили местную командировку. Вскоре оба больных пришли в норму, а с сыном Виктор просидел дома до воз­ращения Анны, которая страшно ругалась за то, что Виктор не вызвал ее с це­лины. Но все обошлось. А вот с родителями Виктора не так все хорошо обош­лось.

От родителей пришло письмо, в котором они сообщали, что мать Виктора за­болела и врачи никак не могут установить диагноз. У нее постоянные боли в груди, которые периодически то затухают, то усиливаются. Аня тут же написа­ла им, чтобы мать немедленно выезжала к ним в Москву. Приехавшую мать она поместила в Центральную железнодорожную больницу, но и там ничего не смогли выяснить и перевели ее в онкологический институт имени Герцена на Беговой улице. В то время, что мать была в Москве, отец взял отпуск и почти ежед­невно был у матери. Он очень сильно переживал за нее, из-за того, что врачи никак не могут начать эффективное лечение, как вдруг получает телег­рамму, что его мать, бабушка Виктора, тяжело заболела. Отец немедленно вые­хал домой. Буквально через день после его приезда бабушка скончалась. Похо­ронив мать, отец вернулся в Москву. У него появилось слезовыделение в  пра­вом глазу. Виктор начал настаивать, чтобы отец немедленно обратился к врачу со своим слезовыделением. Но он отнекивался и все повторял:

— Вот поднимем мать, а потом и собой займусь.

Это было роковое промедление.

В онкологическом институте на Беговой также не смогли разобраться с этой непонятной болезнью у матери и выписали ее с диагнозом хронический воспалительный про­цесс легких. Отец увез мать домой и там ее вылечил травками мариупольский фельдшер, который лечил и Виктора до войны после его падения с велосипеда. После этого только отец занялся собой. Он поехал в Донецк, показался врачам, и они немедленно его отправили в Харьков к профессору Натанзону, который его оперировал де­сять лет назад по поводу рака носовой полости. Из Харькова пришла те­леграмма с сообщением о том, что у отца удален правый глаз и он лежит в кли­нике профессора Натанзона. Для Виктора это был страшный удар. Он все понял  — у отца рак и в той же лицевой полости.

Виктор опрометью на своей машине помчался в Харьков. Как он не разбился в пути, он сам с трудом представлял. В Харькове Натанзон, с печалью в голосе, сооб­щил Виктору, что ничего сделать уже было нельзя. Если бы отец приехал к нему раньше, как он приехал в прошлый раз, то, может быть, и можно было бы что-то сделать, а так — все безнадежно. Метастазы ушли глубоко, и он не смог их все удалить вместе с глазом. Вот и говорят — от чего бывает рак? Первый раз у него появилась злокачественная опухоль из обычной опухоли, об­разовавшейся после удаления полипов в носу. А на этот раз, очевидно, нерв­ное перенапряжение в стрессовой ситуации, в которой он оказался, также при­вело к раковому образованию в этой же зоне лицевой области, которая у него оказалась наиболее подверженной к раковому перерождению клеток.

Виктор увез отца на машине домой, а сам в тяжелейшем состоянии вернулся домой ожидать трагической развязки. Отцу уже никто ничем не мог помочь. Он теперь был предоставлен ожиданию своего мучительнейшего конца. Но отец держался стойко и не хныкал, что он обречен. А положение его было тяжелейшее.

Откры­тая рана постоянно гноилась, и в комнате стоял невыносимый запах. Как мать все это переносила, никто не мог себе представить. Отец сам ухаживал за своей раной, а мать только выносила перевязочные материалы от него. Ближе к зиме мать прислала письмо с просьбой приехать к отцу. Виктор понял, что отец хочет проститься. При Викторе он вел себя также мужественно и стойко, как и всегда. Отец являл собой высочайший образец человеческого мужества, терпения и старания поменьше причинять беспокойства близким. Мать уже с трудом могла смотреть на его муки, протекавшие почти в полном его молчании и безо всяких причитаний и стенаний. Виктор пробыл у них два дня и накануне выхода к поезду отец предложил сыграть партию в шахматы. Он их любил и  играл, как будто бы был совсем здоровым и его тяжелейшее состояние никак не сказалось на его мыслительной деятельности. Он играл, как и прежде. Окончив партию, они крепко обнялись, Виктор поцеловал отца и с тяжелым сердцем вышел. Мать пошла провожать. Виктор попросил мать вернуться и посмотреть, что де­лает отец. Она вернулась в слезах и сообщила, что отец сидит в постели и плачет своим единственным глазом. У Виктора тоже навернулись слезы, и он как в тумане добрел до вокзала. Вскоре мать прислала письмо и рассказала, что было далее.

После отъезда Виктора к дому отца подогнали санитарный вагон, сослужив­цы на руках вынесли отца в вагон и отвезли его в больницу в Донецк. Отца увезли из дома, потому что все увидели, что если этого не сделать, то в доме будет два трупа. В больнице отец затем и скончался.

Телеграмму о кончине отца принесли вечером. Виктор в это время стоял на кухне у окна. На кухню вошла Аня с телеграммой в руках и жестом попросила соседей выйти. Они поняли, что это была за телеграмма, которую со страхом все ждали со дня на день. Виктор увидел телеграмму и только вопросительно сказал:

— Ко­нец? — и у него потекли слезы.

 Он молча смотрел в окно на открывавшийся вни­зу Филевский рынок, и тут же возник образ отца, стоящего с ним возле ларька, где они  иногда выпивали по кружечке пива.

Аня узнала по телефону,  что самолет в Донецк выле­тает утром с Быковского аэродрома. На самолете Ил-14 они вылетели ранним ут­ром. Самолет летел на небольшой высоте, и его страшно болтало. Через некото­рое время Аня стала чувствовать себя нехорошо. Подкатывала тошнота, но рво­ты не было, затем она стала бледной, как мел, и начала терять сознание. Стюар­десса не знала, что делать. Она только прикладывала мокрую салфетку к го­лове и груди Ани. Это несколько ей помогало. Вышел пилот и сообщил, что в Харькове будет незапланированная посадка. К самолету они уже вызвали «ско­рую помощь», и попросил Аню еще немного продержаться.

В Харькове пилот помог Виктору вынести Аню из самолета, и ее  уло­жили для осмотра в местном санитарном пункте. Немного придя в себя, Аня предложила дальше лететь на этом же самолете. Врачи запротестовали, и их поддержал летчик. Виктор колебался и не знал, что делать. Тогда Аня решила остаться и настояла, чтобы Виктор этим же самолетом полетел в Донецк. Приехав в больницу, отца он не застал. Его увезли уже в Волноваху таким же санитарным вагоном.

В Донецке Виктор нашел Таню, свою двоюродную сестру. У нее уже находился ее брат Михаил, приехавший на своем «ЗИМе» и ожидавший Виктора, что­бы отправиться на похороны отца. Михаил был в расстроенном состоянии и не смог вести машину. За руль сел Виктор, будучи помоложе, и он почувствовал, ка­кая большая разница в энерговооруженности этой машины по сравнению с «Победой». «ЗИМ» ле­тел, как на крыльях, и Виктор не на шутку опасался, как бы  чего не случи­лось в пути. Ведь у него не было опыта вождения такой мощной машины.

Они не смогли в Волновахе подъехать к дому по раскисшей дороге и оставили машину на краю бли­жайшей мощеной дороги. Мать встретила их плача, с горькими причитаниями. На следующий день состоялись похороны, как раз перед приездом Ани. Она все же улетела на следующем самолете и вовремя успела к похоронам.

Тело отца выставили в отделении до­роги, где он проработал не один десяток лет и откуда он отправился в свой последний путь. На похоронах было очень много народа. Его хорошо знали многие в городке, а тем более такая трагическая его участь у многих вызвала искреннее сочувствие. На поминки в дом заходили в несколько очередей, дол­го не засиживаясь. Многие пришли помянуть отца добрым словом. Все время Виктор держался. В конце поминок он вышел затемно за летний сарай и там, спрятавшись от людей, дал волю чувствам и тяжело навзрыд расплакался. Аня нашла его за сараем, обняла сзади, и они уже тихо вместе проплакали, стоя за сараем.

НАЧАЛО КОСМИЧЕСКОЙ ЭРЫ

В 1957 году, как известно, запустили спутник, и Слава Вескер доверитель­но, под большим секретом, сообщила Виктору о том, что это сделал Сережа Ко­ролев. Для нее он по-прежнему оставался Сережей, а для Виктора он был совершенно не известен и о нем никто ничего не знал. Ранее говорилось, что до войны Слава, работая в шарашке, была у Королева копировщицей, когда он в заключении работал у также сидящего Петлякова и разрабатывал ему лонже­рон крыла для знаменитого Пе-2. Слава многое рассказала Виктору о Королеве и Немане, зная, что Виктор учился у Немана. До запуска спутника она молча­ла, и Виктор не знал даже, что Слава была хорошо знакома с Неманом.

Королев и Неман дружили в заточении, а у Славы была подружка Ася, тоже копировщица. Вот они и подружились парами, работая вместе. Слава была ближе к Королеву, и у них остались хорошие дружеские отношения. А между Асей и Неманом возникла нешуточная любовь. Они уже не стали скрывать своих отноше­ний, и это стало известно жене Немана. Это было во время войны, когда их шарашку перевели в Омск.

Жена Немана с дочерью и сыном также переехала в Омск. Условия сидения были такими, что на воле знали все и  обо всех и что с кем происходит в шарашке. Так что отношения Аси и Немана не стали тайной для тех, кто находился на свободе. Жена настойчиво требовала, чтобы Неман прекратил свои отношения с Асей. Неман, будучи порядочнейшим че­ловеком и, очевидно, достаточно натерпевшийся от жены, твердо ей заявил, что он остается с Асей, а с ней жить не будет. Тогда она взяла детей и с ними броси­лась в реку. Она и дочь утонули, а сын выплыл.

Это произвело в шарашке эффект разорвавшейся бомбы, а в городе никто этого и не заметил. Виктор в это время тоже жил в Омске, но об этом, далеко не ординарном случае, никто в городе не говорил. Вскоре арестантов освободили. Неман расписался с Асей и вместе с сыном уехал с Мясищевым в Казань, куда он был направлен после ги­бели Петлякова руководить его конструкторским бюро.

В Казане сын Немана поехал без отца купаться на загородное озеро и там утонул. Это добило Немана, он на­долго слег и больше к активной производственной работе вернуться не смог. Когда освободили Харьков в августе 1943 года, Неман с новой семьей уехал в Харьков возрождать свой авиационный институт, заняв должность заведующего кафедрой конструкции самолетов.

Никто в институте, когда Виктор в нем учил­ся, ничего не знал об этой чудовищно драматической истории их любимого пре­подавателя. Виктор, прослушав все это, несколько дней ходил сам не свой. Как все-таки несправедлива судьба. Почему самым одаренным людям она вы­ставляет такие тернии, что мало кто их преодолевает. И Неман был не одинок в своем житейском трагизме. Через десять лет Немана не стало.  Он так и не смог реализоваться в полную силу своего таланта, вначале из-за сталинс­кой отсидки, а потом из-за своей, очевидно, психически больной жены, ибо психически уравновешенная женщина никогда не могла бы пойти на убийство своих детей из-за того, что ее оставил муж.

Из рассказов Славы Виктору стал известен Королев и его окружение по от­сидке в шарашке. Для страны имя Королева было по-прежнему не известно. Его безымянно величали как Главный конструктор. По  отношению к советско­му народу руководство страны считало, что ему в этом большом деле не нужно знать все и  обо всем.

Подобное происходило, с одной стороны, на основе игры в секреты полишинеля, а с другой стороны, действовала прежняя сталинская по­литика ограничения информированности людей, переходившая все разумные пре­делы. Вместе с тем за рубежом прекрасно знали, кто такой Королев, чем он за­нимается, какие у него достижения и что он готовит, и они лихорадочно готовили запуск своего спутника, стараясь изо всех сил опередить Королева. Но ракетная техника дело сложное, а тем более в тот начальный период ее становления. Американцам со своим спутником страшно не везло, и они терпели одну неудачу за другой. У Королева дела шли более успешно, и только благодаря тому, что в 1946 го­ду вышло постановление правительства, поддержанное Сталиным, об образовании практически ракетной отрасли в стране.

К решению  задачи по созданию ракетной техники у нас было подклю­чено большое количество научных и производственных вновь образованных кол­лективов. Их успешная совместная работа и привела к тому успеху со спутни­ком, который олицетворил Королев. Одними из главных достижений в ракетной технике явились успехи разработчиков управления во главе с Пилюгиным и ракетных двигателистов во главе с Глушко. Без их успехов никакой ракетной техники у нас не было бы. Роль Королева состояла в умении правильно найти наиболее успешное их сочетание, на знаменитой его «семерке», чего уже не бы­ло в его последующих разработках в силу разыгравшейся у него амбициозности на почве звездной болезни, которая его, очевидно, все-таки поразила.

Чтобы проиллюстрировать это, представьте, как трудно удержать равновесие карандаша, держа его заточенным концом на кончике ножа. Вот так и ракета в полете. Она поддерживается тягой двигателей, расположенных в самой нижней ее точке, и нужно все время обеспечивать прохождение вектора тяги двига­телей через ее центр тяжести. При малейшем отклонении ракета перекувырк­нется. Вот для того, чтобы этого не случилось, и нужна согласованная совме­стная работа управления и двигателей. Это и было обеспечено на «семерке», что привело к такому большому успеху, громко обыгранному нашими политиками.

Когда запустили спутник, в стране развернулась громадной силы пропаган­дистская деятельность, возвеличившая наши успехи во всех областях. Приме­нительно к ракетной технике наряду с этим началось отражение ее успехов в монументальном искусстве. Первым решили поставить памятник Циолковскому в Калуге. Авторы включили в его композицию ракету, стоящую рядом с фигурой. В силу царившей секретомании, дававшей работу бесчисленным службам в КГБ, ее проектирование поручили не фирме Королева, а фирме Мясищева. В орга­низации дали проектировать ее Виктору.

Авторы памятника требовали, чтобы ракета была выполнена из нержавеющей стали и была отполирована до блеска. Виктор возражал, как мог, против  та­кой ее полировки, полагая, что в ее зеркальной поверхности будет отражать­ся окружающая обстановка и она будет терять свою форму. Но ничего не помо­гло. Они стояли на своем. Виктору пришлось запроектировать ее из литых тю­бингов из нержавейки, чтобы ее можно было отполировать механическим путем.

Применение листовой нержавейки, как это было сделано в  скульптуре Мухиной, было невозможно по той же причине. Когда Виктор спроектировал ракету из тон­костенных тюбингов из нержавейки, оказалось, что в стране никогда их не ли­ли и никто этого делать не умеет. Тогда последовало поручение из ЦК КПСС Невскому машиностроительному заводу в Ленинграде освоить это литье.

Поруче­ние, исходившее из ЦК по любому поводу, всегда воспринималось как особо важное и выполнялось неукоснительно. Наличие такого обязующего органа в системе государственного управления весьма эффективно. В США таким органом является Конгресс, который действует через распределение финансовых пото­ков. А в советское время эту роль выполнял ЦК, но действовал не через финансы, а через морально-политическое воздействие и государственно-пат­риотическую необходимость. Финансы учитывались, но косвенно через распре­деление материальных фондов, определявшихся в Постановлениях ЦК КПСС И СМ СССР помимо действовавших годовых и пятилетних планов. Эти постановления выпускались по особо важным вопросам, в дополнение к ранее утвержденным планам. Наряду с их положительным влиянием они вносили немалую путаницу в ранее принятые планы и в организации работ на местах.

После выхода поручения ЦК Виктора отправили в командировку в Ленинград для конструкторского сопровождения освоения отливок. Это была первая в его жи­зни производственная командировка, да еще в такой чудесный город. Эта командировка оставила яркое впечатление не только своими историческими па­мятниками и прекрасными музеями, но и знаменитой гостиницей «Астория», в которой Гитлер собирался праздновать взятие Ленинграда. Гитлер так и не по­пал в «Асторию», а Виктор влетел в нее по неопытности.

Места в ленинград­ских гостиницах всегда были в страшном дефиците, и попасть  в городскую гостиницу было практически невозможно. Ему предложили только в «Астории» по баснословной цене. Не ночевать же было ему на вокзале, и он поехал в трехкомнатный номер в этой гостинице. Запомнилась она ему не столько ценой, поглотившей почти всю наличность у Виктора  и вынудившей его вести чрезвычайно экономный образ дальнейшей жизни в Ленинграде, сколь­ко убранством номера. Виктор чрезвычайно опасался зацепить и разбить грома­дные напольные позолоченные вазы, стоявшие в прихожей и в гостиной. Ему то­гда за всю свою жизнь не удалось бы расплатиться за них. Придя на завод на следующий день, под улыбки об услышанной истории, его поселили в заводской гостинице, и это спасло его от финансового краха.

Без особых приключений и осложнений отливки были изготовлены и отправ­лены, во исполнение того же поручения ЦК, на Коломенский завод тяжелого ма­шиностроения для обточки и полировки ракеты, куда вслед за тюбингами прибыл Виктор. На заводе тюбинги собрали в ракету и обточили. При обточке на сре­днем тюбинге открылись три литейных раковины, которые по рекомендации Все­союзного института авиационного материаловедения — ВИАМ подварили. Виктор на свой страх и риск записал в чертежах, что ракету надо заполировать не до блеска, а произвести поверхностную полировку, а на месте указал, до какого блеска ее полировать. В итоге она все-таки получилась слегка серовато-матовой, какой она и стоит поныне. Ракету отправили в Калугу, где ее уста­новили, даже не пригласив Виктора на открытие памятника, очевидно, опять же по причине все той же секретности.

Спустя несколько лет Виктор просматривал иностранные журналы и в одном журнале на обложке увидел свою ракету с ярко- рыжими пятнами на среднем тю­бинге и с такими же потеками, расползшимися по всей длине ракеты. Журнал назидательно резюмировал, что русские, создав прекрасные ракеты и спутники, не смогли создать хорошую ракету к памятнику своему основоположнику космо­навтики. Горько было читать Виктору эти справедливые строки. Он помчался в Калугу и не нашел на ракете никаких подтеков, но увидел в местах подвар­ки тех злополучных раковин три темных пятнышка. Ему стало все ясно. Выдав рекомендацию на подварку раковин, ВИАМ не выдал указаний запассивировать подваренные и зачищенные места. Вот они и заржавели. Незапассивированная нержавейка ведет себя, как обычная сталь, и ржавеет. Раковины после этого зачистили, запассивировали и ракета стоит теперь как ни в чем не бывало.

После создания памятника Циолковскому его авторы Барщ и Колчин приступили к проектированию стелы у ВДНХ и пригласили Виктора принять участие в инженерной раз­работке ее конструкции. Опять они настаивали на применении нержавейки в ее конструкции. Тогда еще ракета у памятника не успела заржаветь в Калуге, но Виктор категорически настаивал на применении в ее облицовке титанового сплава вместо нержавейки или облицевать ее блоками из серого стекла с под­светкой стелы изнутри. В вечернее время, подсвеченная изнутри, она выглядела бы весьма впечатляющее. Внизу вдоль ее основания он предлагал расположить горельефы, отражающие героику освоения космоса. Но авторы были неумолимы и категорически возражали и против применения титана, и против горельефов.

Ничего не добившись, Виктор спроектировал модель стелы из нержавейки и без горельефов внизу. Ее изготовили на производстве, а Виктор, передав ее авторам, отказался от дальнейшего сотрудничества с ними по этому, как он считал, неразумному проекту. Потом, слава богу, уже без Виктора приняли его рекомендации и применили все-таки титан для облицовки, а внизу рас­положили горельефы, а Виктора не пригласили для реализации его предложения. Сейчас стела стоит и не вызывает забот по ее эксплуатации. Кто ее проекти­ровал, он так и не узнал. Это было первое воровство у Виктора его идей.

Запуск первого спутника привлек Виктора к ракетной тематике, вылившейся не только в разработку этой потешной ракеты. Вскоре, посетив впервые откры­вшуюся в СССР в Сокольниках американскую выставку об их достижениях, Виктор увидел там выставленный макет разрабатывавшегося у них ракетоплана. О нем он читал в их журналах и встречал сообщения в просматриваемых им ранее жур­налах ВИНИТИ, которыми он занимался пару лет назад. Из того просмотра он много почерпнул не только о новых материалах, но и очень много узнал о ведущихся в США работах  по ракетной технике и достаточно хорошо предста­влял общий ход работ у них по этой тематике. Что делалось у нас по этому вопросу, он, конечно, ничего не знал, но представлял, что что-то должно было де­латься, если у американцев эти работы получили такой широкий разворот.

Виктор не мог даже объяснить, почему у него возникла идея написать сце­нарий на космическую тему, взяв в основу сюжета запуск человека в космос. Об этом еще ничего не писалось у нас, но Виктор уже хорошо представлял, как это может быть сделано, и был уверен, что осуществление этого не за горами. Воз­можно, его подтолкнул к этому увиденный на выставке проект американского ра­кетоплана.

На увиденном ракетоплане Виктор и решил отправить человека в космос, но не выводя на круговую орбиту на первый раз, а запустить его в ракетоплане на ракете по баллистической траектории с посадкой на Дальнем  Востоке. Так сейчас ле­тают наши баллистические ракеты при испытательных пусках. Конфликт Виктор построил на противостоянии конструктора старой школы, работавшего по ста­ринке и молодого конструктора, который начал проектировать крыло ракетоп­лана методом автоматизированного проектирования с использованием вычисли­тельных машин. Такие первые машины только-только появились у них на работе, и о них он много читал в зарубежных журналах.

К слову, такой метод проектиро­вания, описанный им в сценарии, он смог осуществить только спустя три десятилетия и то в единич­ной форме для одного только агрегата. А тогда Виктор и не представлял, что вскоре он окажется причастным и к нашим работам по запуску человека в кос­мос. Совершенно случайно он даже дал фамилию Гагарин, но не космонавту, а главному конструктору ракетоплана в его сценарии, который назвал «Старт», символически связывая свои литературные упражнения с его первыми шагами в области проектирования реального конкурсного самолета в институте, который он также назвал «Старт».

Виктор написал сценарий, с трудом нашел  женщину на работе, которая взялась доверительно отпечатать его так, чтобы никто не знал о его проделке, и отправил на Мосфильм. К его удивлению, очень скоро его пригласили на Мосфильм, где ему сообщили, что им много непрофессионалов присылают сценарии, но сценарию Виктора они удивились и готовы по нему поставить фильм. Они еще раз определятся и сооб­щат ему. На следующее приглашение они уже официально сообщили, что принято решение ставить фильм по его сценарию, назначен режиссер, представив моло­дую женщину, но просят несколько доработать сценарий с тем, чтобы некоторые сцены по сугубо техническим вопросам были более понятными для зрителя. Вик­тор на радостях, конечно, согласился, заявив, что это будет не трудно сде­лать, а сам испугался того, что он, может быть, что-то нарушает в секретно­сти. Ведь он ничего не знал, что делается у нас по этой тематике.

На следующий день он пришел в режимный отдел своего предприятия и расска­зал, что написал сценарий и по нему хотят ставить фильм. У него сразу же отобрали сценарий и отвезли в режимное управление министерства. Через неко­торое время ему сообщили, что в принципе в министерстве не возражают против постановки фильма по его сценарию, но рекомендовали, чтобы он лично не участвовал во всех съемках, даже в качестве консультанта, и его не знали бы на Мосфильме. Виктор подумал,  ничего себе разрешение — не высовывайся.

Ему намекнули уже местные режим­щики, что если он все же начнет ставить свой фильм, то ему придется уйти с работы. Публичная деятельность не совместима с секретной работой, которой здесь занимаются. Виктор, конечно, отказался от дальнейших контактов с Мосфильмом. Там поняли, что у Виктора что-то неладно с ре­жимщиками, и просили что-нибудь написать не из его служебной тематики, но он не мог им сказать, что ему не рекомендовали заниматься публичной деяте­льностью. Вот так секретность погубила начинающего молодого сценариста, а страна не увидела фильма о запуске человека в космос за пару лет до его ре­ального осуществления. Зато Виктор вскоре начал заниматься реальным делом, связанным с выводом человека в космос.

Королев и Мясищев, очевидно, не прерывали контактов и после окончания от­сидки их в туполевской шарашке. Королев очень уважительно относился к Мясище­ву. Работа Королева в шарашке  под началом Мясищева оставила в душе Королева теплые чувства по отношению к Мясищеву, который был, конечно, человеком с большой буквы и в делах, и в личном плане, и в отношении к людям. В своих воспоминаниях Королев назвал Мясищева одним из его учителей.

При первой встрече с Мясищевым он мог показаться сухим человеком. Его манера го­ворить размеренно, растягивая слова, создавала впечатление речи барина. Но это впечатление исчезало по мере развития беседы, из которой стано­вилось ясно, что этот человек знает дело и цену тому, что говорит, нисколь­ко не давая почувствовать после этого барский тон в его речи. Виктору никогда не приходилось видеть, чтобы он выходил из себя и резко бранился даже в самых неприятных для него ситуациях.

А тогда, после начала успешных полетов королевской прославленной «семерки», началось сотрудничество коллективов этих двух фирм. Королев и Мясищев раз­делили между собой тематику по созданию аппарата с человеком, возвращае­мым с орбиты на Землю. Королев оставил себе аппарат, возвращающийся по баллистической траектории, при которой аппарат, после тормозного импульса и потери скорости, начинает падать на землю, как камень, по неуправляемой траектории. Мясищев взял себе аппарат, возвращающийся на землю по самолет­ной схеме за счет аэродинамического качества его крыла по управляемой траектории.

У аппарата с баллистическим спуском при входе в атмосферу возникают значительные температуры на его поверхности, доходящие до нескольких тысяч градусов, так же как и у головных частей баллистических ракет. Для ракет уже была раз­работана теплозащита на основе асбестопластика, который в полете сгорал и тем самым предохранял ее от сгорания. На аппарате, спускающемся по баллис­тической траектории, можно было применить эту теплозащиту, поскольку на нем допускалось ее сгорание. На аппарате с крылом нельзя было применить сгораемую теплозащиту, поскольку при этом существенно изменя­лось бы аэродинамическое качество крыла, что не допустимо. Такой теплоза­щиты не было и ее нужно было разрабатывать, на что Королев идти не мог, стремясь как можно быстрее запустить человека в космос. У Королева это по­лучился «шарик» — известный «Восток», на которых летали наши первые космо­навты. А у Мясищева был спроектирован аппарат с треугольным крылом, который затем был повто­рен в американском «Шаттле» и нашем «Буране».

Мясищевский аппарат имел индекс «48», и его проект разрабатывал Дермичев, а Виктору поручили разрабатывать корпус этого аппарата совместно с его теп­лозащитой. Чтобы представить те трудности, которые возникли тогда при его проектировании, следует привести некоторые цифры. На прежней мясищевской крылатой ракете температура поверхности крыла была 280 градусов, а здесь на нижней поверхности доходила до 1500 градусов. В носовой части крыла доходила до нескольких тысяч градусов, так же как на лобовой части аппарата «Восток». При этом на аппарате «48» особенно нельзя было применять сгораемую теплозащиту именно в носовой части в отличие от «Востока», где сгораемая теплозащита применялась по всей его поверхности.

Рабочие температуры на поверхности корпуса предыдущей ракеты позволяли тогда оперировать традиционными металлическими сплавами. Для этого ракето­плана нужно было искать уже нетрадиционные металлические и неметаллические материалы. Поэтому Виктор обратился к своим давнишним подборкам литерату­ры по журналам ВИНИТИ, дополнив их просмотром за последующие два года. По­лучился довольно интересный материал, из которого он многое почерпнул приме­нительно к слоистым пластикам, как тогда называли стеклопластики. Стоит привести обобщенную таблицу распределения по темам просмотренных порядка 180 работ по материалам.

№ п/п	Наименование направлений	Процент распределения по годам
		1956	1957	1958	1959—1960
1.	Обзорные работы	32	12	7	14
2.	Исследование материалов для работы до температур 280 градусов	32	49	33	30
3.	Исследование для сверхвысоких температур	2	8	18	26
4.	Технология получения материалов и деталей из них	18	19	20	14
5.	Методы расчета и конструирования материалов	7	8	7	—
6.	Длительная прочность и ползучесь	4	2	9	10
7.	Усталость материалов	2	—	3	4

Указанное количество просмотренных работ, конечно, не охватывает всей пе­риодики по данной тематике, но их процентное распределение позволяет четко выделить основное направление в исследованиях, которым уделяется наибольшее внимание, и определить к началу разработки состояние исследований по каждо­му из приведенных направлений.

Из таблицы видно, что к началу работы в 1959 году количество обзорных ра­бот снизилось и увеличилось количество работ по соответствующим прикладным направлениям. Это значит, что к этому времени в основном закончилась попу­ляризация среди специалистов слоистых пластиков, как конструкционных материа­лов, и началось их широкое промышленное опробование и внедрение в различных конструкциях. Особенно увеличилось количество исследований для использования слоистых пластиков в ракетной технике. Этим же объясняется  и то, что нес­колько возросло количество обзорных работ.

К этому времени слоистые пластики на основе асбеста  нашли применение в ракетной технике как основная уносимая их теплозащита, о чем уже упоминалось, а  стеклопластики использовались в качестве конструкционного материала для различ­ного рода обтекателей для антенн.

Исследования материалов для применения до температур 280 градусов в основном были направлены на поиск конструкционных стеклопластиков для использования в нагруженных силовых элементах самолетов, ракет и управляемых снарядов. Ис­следования по технологии получения материалов и деталей из них направлялись на поиски оптимальных методов формования, а также определения режимов отвержения деталей из слоистых пластиков различных композиций, обеспечивающих максимальную прочно­сть материалов в конструкции.

Начиная работать по ракетоплану, Виктор не только занимался просмотром литературы. Он объездил материаловедческие институты и познакомился с их но­вейшими наработками, результаты которых еще не попали в широкую литературу. Наибольшее его внимание привлекли работы академика Бурова и начальника лаборатории Андриевской, располагавшейся в церквушке на Петровке. Они созда­ли принципиально новый стеклопластиковый материал, от названия которого пошел термин «слоистые пластики». В стеклотекстолитах используется стеклоткань в ка­честве наполнителей, в которых основным несущим элементом является крученая нить. Искривленная нить значительно теряет свою изначальную прочность за счет ее крутки.  Исследования этих ученых пошли по пути изучения возможности использования в качестве наполнителя не крученое волокно, применяемое в стеклонити, а непосредственно чистое сте­кловолокно без его крутки. Для этого они разработали специальную технологию получения такого материала, который они назвали СВАМ — стекловолокнистый анизотропный материал.

По их технологии вначале изготавливается стеклошпон, используемый в мате­риале вместо стеклоткани. Стеклошпон получается путем намотки на барабан стекловолокна, выходящего непосредственно из фильеры и смачивающегося тут же связующим. Затем после отверждения шпон на барабане разрезается, сни­мается и укладывается послойно в изделие с различной их ориентацией. После этого изделие проходит окончательное отверждение. Они сделали этот материал работающим до температур не более 80 градусов, что явно было недостаточно, но при этих температурах ни один металл не мог сравниться с ним по прочнос­ти. По просьбе Виктора они начали работать над термостойким материа­лом. Данная технология получения материала полностью воспринята в современ­ных углепластиках, в которых стекловолокно заменено на более высокопрочное угольное волокно. Но нигде в литературе не упоминается, что эту конструк­цию материала и технологию его получения первыми разработали советские уче­ные Буров и Андриевская.

Убедившись в отсутствии на то время высокопрочных полимерных конструкци­онных материалов, Виктор обследовал теплонапряженную конструкцию из сущест­вовавшего ниобиевого сплава, сохраняющего свою работоспособность до темпера­тур 1200 градусов, который можно было использовать без тепло-защиты. Наря­ду с этим он проработал конструкцию из традиционных алюминиевых материалов с гипотетической теплозащитой. Этот вариант конструкции оказался наиболее оптимальным в весовом отношении. Оставалось немногое — определить необходимые теплофи­зические требования к этой теплозащите и разработать ее. Легко сказать, да как это сделать?

Для решения этой задачи необходимо было уметь рассчитывать распределение температур внутри конструкции от воздействия внешних теплопотоков. Опреде­ление наружных теплопотоков, приходящих в конструкцию, рассчитывается на ос­новании небольшого числа уравнений, решение которых не представляло боль­ших сложностей. Распределение температур внутри конструкции под воздействием этих внешних теплопотоков описывается значительно большим числом ура­внений, решение которых представляло значительные трудности, а вычислитель­ной техники тогда еще не было. К тому же составление этих уравнений и при­нимаемых в них коэффициентов весьма сомнительно в своей достоверности из-за сложности конструкции и переходных термических сопротивлений внутри ее.

Для указанной цели Виктор вместе с одним своим коллегой применил метод электродинамической аналогии, суть которой состоит в том, что термическое сопротивление элементов конструкции и теплопроводность их заменяются на соответствующие им эквивалентные величины электрических емкостей и сопротивлений. Из них пос­ледовательно набирается электрическая цепь в соответствии с их расположением в конструкции, и на ее вход подается напряжение, эквивалентное внешнему теп­лопотоку от аэродинамического нагрева. Установившееся распределение напряжения в элементах электрической цепи будет соответствовать распределению тем­ператур между этими элементами.

Используя этот метод, Виктор быстро опреде­лил необходимые требования к теплозащите и выдал их в ВИАМ. Там, под руководством Фролова, разработа­ли очень легкий теплозащитный материал на основе керамических волокон для боковой не уносимой теплозащиты. Далее им было определено, что наносить этот материал нужно не сплошным массивом, а квадратами с тем, чтобы предотвра­тить его от растрескивания за счет его температурного расширения, и опреде­лил размер этих квадратов. Наиболее теплонапряженный носик крыла Виктор за­проектировал из графита с соответствующим конструктивным решением. Вскоре были изготовлены образцы материалов и совместно с конструкцией они были ис­пытаны в струе выходящих продуктов сгорания реактивного двигателя и показа­ли отличные результаты.

В процессе работы над ракетопланом мясищевцы активно обменивались све­дениями с королевцами о ходе своих работ, одни по ракетоплану, а другие по своему «шарику». Интересным было испытание королевцами иллюминатора корабля под воздействием аэродинамического нагрева при его прохождении через плот­ные слои атмосферы. Они просто держали его над ванной с расплавленным алюми­нием и наблюдали, как ведет себя иллюминатор. Мясищевцы показывали свои раз­работки и результаты испытаний  теплозащиты, что вызвало у них неподдель­ный интерес. Работы королевцев воплотились в «Восток», а работы мясищев­цев пошли прахом.

Спустя десять лет, когда Виктору потребовалось к защите кандидатской дис­сертации иметь авторские свидетельства на изобретения, а раньше  было не очень принято писать заявки на изобретения, он подал заявку на носок и боковую плиточную теплозащиту этого ракетоплана. Тогда американский «Шаттл» не упоминался в лите­ратуре и не начиналось его проектирование. Виктору выдали свидетельство то­лько на носок, а на плиточную теплозащиту отказали. Так наша страна потеря­ла приоритет на плиточную теплозащиту, затем реализованную на «Шаттле» и повторенную на нашем «Буране».

Следует отметить, что идея ракетоплана была все-таки реализована у нас в стране спустя десять лет после этих работ. И эта реализация также опередила работы по «Шаттлу», но о ней почти ничего нет в литературе. Имеются только отрывочные сведения. Эту идею реализовали в конструкторском бюро Микояна, который  создал специальный филиал в Дубне для разработки подобного  аппарата по теме «Спираль». Там был разработан такой аппарат и получил наименование «Бор». Он осуществил четыре орбитальных  полета с посадкой в Черное море. Но работы и по нему не получили развитие. Сейчас эта поникшая «стрела» в виде аппарата «Бор» уныло стоит в музее в Монино, так же как и мясищевские самолеты и су­ховская «сотка». О ней хоть телевидение кое-что показало, а о «Боре» вообще ничего нигде не говорится. Вместе с тем его история весьма примечательна.

Когда начали разрабатывать эту тему у Микояна, к нему пришел по своей инициативе Герман Титов, наш второй космонавт, и предложил свои услуги по формированию группы космонавтов для полета на этом аппарате. Он страстно верил, что на орбиту и с орбиты будут летать летчики не камнем вниз, как он и его товарищи летали, а будут летать, как на самолете. Микоян обрадовался участию  такого именитого человека и надеялся, что это придаст вес всей теме и она найдет свою реализацию. Во главе ее разработки он поставил Лозин-Лозинского, который впоследствии  разработает наш «Буран». Но надежды Микояна на Титова были напрасными. Даже он ничем не смог помочь.

После завершения  четвертого полета был разработан проект постановления правительства о разработке уже реального ракетоплана с космонавтом на борту. Предыдущие аппараты были беспилотными и осуществляли посадки в автоматическом режиме, что затем было повторено на нашем «Буране» и было подано как сенсация. А эти сенсации ранее  осуществлялись четыре раза и о них ничего не говорили, очевидно, чтобы не позориться о постыдно принятом  решении по дальнейшей судьбе этого проекта.

Когда был составлен проект постановления, Титов завизировал его у министра авиационной промышленности Дементьева и министра общего машиностроения Афанасьева. Последний при этом внес дополнение, что этот ракетоплан будет использоваться в качестве аппарата  для доставки космонавтов на орбиту  и обратно. Два министра поддержали этот проект, а когда Титов приехал визировать его к министру обороны маршалу Гречко, тот, не раздумывая и не вникая в суть дела, начертал на нем:  «Фантастика». Проект был закрыт и никто уже ничего не смог сделать.

После этого Титов в звании полковника оставил отряд космонавтов и перешел в Главное управление военно-космических сил. Буквально через год  вскоре после своего шестидесятилетнего юбилея он  скончался, уволившись с должности первого заместителя главкома в звании генерал-полковника,  будучи депутатом Думы и находясь во фракции коммунистов.

 Вот так  воинствующий и амбициозный маршал легко, одним росчерком пера, расправился с прогрессом в космонавтике и лишил ее приоритета в весьма перспективном направлении. Два министра подписались, что они берутся разработать такой аппарат, а один всезнающий маршал оказался умнее двух крупнейших  специалистов, какими являлись министры Дементьев и Афанасьев. Вот так у нас решались важнейшие государственные дела. Идея создания малого ракетоплана до сих пор так и остается не реализованной, спустя вот уже более сорока лет, несмотря на достигнутые Мясищевым и Микояном результаты в этом деле.

В США опять вернулись к этой теме, а нам, конечно, не до нее. У нас и так позакрывали все, что можно было закрыть в космонавтике, и она обречена теперь на жалкое существование, разве вот только возить туристов в космос и запускать чужие спутники на наших носителях, созданных в прежние времена.  Какой позор для руководителей державы, первой осуществившей прорыв в космос и многого добившейся в освоении космоса, а теперь вот туристов возит вместо того, чтобы изучать все новые и новые задачи в этой области. Горько и больно на душе у тех людей, которые создавали всю эту технику и дожили до этих тяжких дней. Да разве только это погублено у нас в стране за эти десять лет?

Работая над ракетопланом и ознакомившись с материалом СВАМ, у Виктора во­зникла идея, что из этого материала можно будет сделать всю конструкцию самолета и он приобретет не только высокие весовые характеристики, но еще и ра­диопрозрачность  и его трудно будет обнаружить радиолокаторами. Двигатели и шасси можно будет обложить радиопоглощающим материалом, чтобы снизить от них от­ражение  радиоволн.

Об этом Виктор изложил в докладной записке Мясищеву, и он незамедли­тельно отреагировал на это предложение. К тому времени в их организацию влили ОКБ главного конструктора Цыбина, которое разрабатывало дальний раз­ведчик. Сам Цыбин ушел к Королеву, а коллектив с тематикой остался у Мяси­щева. Мясищев поручил одному из замов Цыбина и Виктору развернуть проект­ные разработки по созданию радионеобнаруживаемого самолета. Виктору поручил дать предложение по кооперации смежников по этим работам. Переговорив в ряде институтов, он представил такие предложения.

Разработчиком собственно мате­риала являлась Андриевская, и она бралась создать более термостойкий матери­ал. В ВИАМе брались за разработку технологии изготовления деталей и агре­гатов из этого материала, а также разработку радиопоглощающего материала. Завод слоистых пластиков в Ленинграде имел уже производственную базу и го­тов был поставлять шпон для СВАМа. Но и этому проекту так же не суждено было осуществиться. И здесь в создании радионеобнаруживаемых самолетов мы потеряли приоритет. Американцы реализовали эту идею и эту технологию назва­ли «Стелз». Наши самолетостроители обратились к задаче радионеобнаруживае­мости только после опубликованных сведений о «Стелзе»,  а  до  этого  эта  тема­тика  была  сугубо секретной и закрытой.

Ныне наши самолетчики, чтобы не ударить лицом в грязь, стали уже в откры­тую говорить о том, что они ведут такие работы по снижению отражательных ха­рактеристик своих самолетов одновременно в видимом, инфракрасном и радио­диапазонах. Об этом однажды заявил по телевидению заместитель главного конструктора фирмы Сухого. Так что в этом деле лед тронулся и у нас, господа присяжные заседатели.

На фирме Мясищева велись не только те разработки, в которых участвовал Ви­ктор. Велись разработки самолета с атомными двигателями, разрабатывалась в два раза мощнее ракета, чем королевская «семерка». На сверхзвуковой пассажи­рский самолет были уже выпущены рабочие чертежи и началось его рабочее маке­тирование. Велись и другие перспективные разработки. Но все это было выброшено. После успеха Королева Хрущев начал «катить бочки» на авиацию, превознося роль ракетной техники.

В конце 60-х годов Хрущев, совместно с Политбюро в полном составе посетил ОКБ Мясищева. Из автомашин вынесли какие-то оцинкованные ящики и занесли наверх к Мясищеву. В кабинете Мясищев доложил о всех ве­дущихся у него разработках по многочисленным развешанным на стенах плакатам. Особых вопросов не последовало, что привело Мясищева в смятение. Он полагал, что приезд руководства страны к нему — это высочайшая честь и интерес к его работе. Увидев прохладное отношение присутствовавших к услышанному, у Мяси­щева закралось недоброе предчувствие, которое подтвердилось через определенное время.

После доклада Хрущев предложил пройти в цех и посмотреть в натуре самоле­ты. В цех пошли одетыми, была осень, и все с удивлением смотрели, как Суслов долго надевал галоши и в них пошагал в цех. Самолеты осматривали также почти молча. Один кто-то поинтересовался у самолета М50, а где же у него винты, на что Хрущев, проявив осведомленность, укоризненно заметил:

— Да ведь это реактивный самолет, надо бы знать.

После он спросил:

— Сколько же стоит этот самолет? — и, услышав в ответ: «Шесть миллионов рублей», — тут же полугневно отпари­ровал:

— На эти деньги мы построим шесть ракет, и они значительно лучше выпол­нят задачу, чем один самолет, который все равно собьют еще далеко до цели.

Мясищев понял — его судьба предрешена, а этот приезд означал только то, что Хрущев хотел еще раз укрепиться в своем решении переориентироваться на ракеты.

Возвратившись из цехов, все поднялись наверх в генеральскую столовую, где был накрыт стол. Увидев его, Мясищев крайне удивился. От приготовленного заранее на столе и осмотренного им ничего не осталось. На нем находилась совсем другая пища. Приехавшая обслуга Хрущева удалила со стола все ранее заготовленное, достала свою пищу из привезенных ящиков и сама на­крыла стол. Затем уже никого из посторонних к нему не подпустила. Такова была забота о первых лицах государства. С такими ящиками Виктору придется столк­нуться еще раз, и это будет более чем через десяток лет, когда и Хрущева не будет, а ящики останутся.

 

 

 

КОНЕЦ ФИЛЕВСКОЙ ЭРЫ МЯСИЩЕВА

И ПРИХОД ЧЕЛОМЕЯ.

ПЕРВЫЕ РАКЕТНЫЕ ДЕБАТЫ.

Глубокой осенью от организации Мясищева, как и из многих других, моло­дежь направили на картошку. Осенью по всей стране студентов и молодежь с крупных предприятий направляли на осеннюю уборку овощей. Засевали столько, что местные колхозники не в состоянии были убрать все с полей. Сбор и подго­товка овощей к хранению были такими, что свезенными на овощные базы, больше половины приходила в негодность, а оставшаяся часть приобретала та­кой вид, что эти овощи и даром не нужны были городским жителям, для которых собственно и предназначались они. Но партия и хозяйственные организа­ции настойчиво таким образом боролись за обеспечение населения овощами.

В тот раз Виктор не поехал на картошку, поскольку ему дали путевку в про­фкоме в желудочный санаторий. У него вновь начали появляться желудочные боли, но не такой силы, как в институте. Он поехал на Рижское взморье в по­селок Майори в Юрмале. Это было первое посещение им санатория, и он не мог сравнивать, но питанием он остался недоволен, а воду вообще не смог прини­мать. Он был еще неопытным желудочником, в противном случае он бы знал, что Прибалтика — это не бальнеологический курорт, и не поехал бы туда с таким диагнозом. И все равно он был доволен отдыхом. Он был впервые в Прибал­тике и много времени провел в различных экскурсиях и немало просидел на концертах в знаменитом Домском соборе в Риге. Одна из экскурсий у него надолго ос­талась в памяти.

В промозглый день, какими славится Прибалтика в осенние дни, экскурсия на санаторном автобусе направилась в Саласпилс. Там во время Великой Отечественной войны находился концлагерь. Так же как концлагери в  Маутхаузене, Майданеке, Освенциме и во многих других местах, этот лагерь являлся местом массового уничтожения фашистами узников из многих стран Европы.

Погода была пасмурной и соответствовала тем мыслям и настроениям, которые навевал в автобусе рассказ экскурсовода,  женщины, бывшей, как говорит­ся в летах. Она в зрелом возрасте пережила войну, и поэтому ее рассказ об ужасах Саласпилского застенка получался проникновенным и доходил до слушате­лей глубоко, без той традиционной окраски развлекательности, какими отлича­ются обычно другие экскурсии.

Всю дорогу в автобусе царила внимательная тишина. На сосредоточенных ли­цах слушавших отражался весь тот ужас и гнев, которые не могли не возникнуть у любого, кто услышал бы эти слова. Так, очень умело, экскурсанты были под­готовлены к восприятию того, что им предстояло увидеть.

Концлагерь находился в лесу в нескольких километрах от Саласпилса. Вначале автобус заехал в сам городок. На его окраине в годы войны находился лагерь военнопленных. В 1941 году глубокой осенью они строили этот самый Саласпилский концлагерь. Заключенные голыми руками, стоя по пояс в холодной воде, вытас­кивали бревна из Даугавы и распиливали их на доски. Изнемогая от непосильно­го труда, голода и холода, почти полностью раздетые, они жили под открытым небом в вырытых ими ямах, наспех чем-либо прикрытых. В них заключенные по два, по  три человека пытались за ночь как-то согреться теплом своих тел. Вокруг лагеря вся кора на деревьях, на высоту человеческого роста, была объедена этими людьми.

Измученные и обессиленные пленные здесь не умирали. Обессиленных доставляли к врачу. От врача требовалась не медицинская помощь, а заключение о том, что человек действительно обессилел. Если этот представитель гуманнейшей профессии давал такое заключение, узника тут же расстреливали. Дорога к врачу была дорогой к смерти. В лагере постоянно пылали костры из поленьев, переложенных слоями из трупов. Их было 47 тысяч, и все они остались навечно на этой земле.

На месте этого лагеря военнопленных воздвигнут монумент, состоящий из стелы и рядом расположенной группы людей. В этой группе запечат­лены советские люди, замученные нечеловеческим обращением  и уничтоженные фашистским зверьем. Изнемогая под тяжестью непосильного груза, они несут напиленные ими доски. Обелиск и стела выпол­нены из бетона без какой-либо декоративной отделки.  Виктор  слышал, что весь Саласпилский мемориал так же выполнен из бетона, и у него стало как-то неприятно на душе. Неужели этот мемориал, будучи удостоенным Ленинской пре­мии, произведет такое же удручающее впечатление?

После того, что все услышали от экскурсовода, они с удивлением смотрели на этот величавый по замыслу монумент, настолько небрежно он был выполнен. На его бетонной поверхности так и остались следы плохо выполненной опалубки. В ряде мест заливка бетона произведена очень неаккуратно и в этих местах образовались глубокие вымоины, которые так и остались не заделанными. От такой работы искусством и не пахнет. Стела высокая, а подойдя к ней, стоишь как будто у бетонного основания какой-нибудь водонапорной башни. Все это походило больше на глумление над памятью мучеников, чем на их увеко­вечивание.

Услышав эти замечания от Виктора, экскурсовод почувствовала в них опреде­ленную долю правды. Как-то неловко и как бы извиняясь за этих нерадивых строителей, она начала объяснять, что авторы тем самым хотели символизировать то, что люди погибали под тяжестью этих досок. Она согласилась с тем, что замысел, конечно, был хороший, но его выполнение никак не способствовало раскрытию такого большого содержания. Экскурсовод утешала, как могла, и со­ветовала подождать с окончательными выводами до осмотра всего Саласпилско­го мемориала.

Когда они подъехали к мемориалу, там уже стояло несколько автобусов. По до­роге, ведущей к нему, двигались люди, невзирая на непогоду. Людская тропа к памяти жертв фашистского застенка не пустовала никогда. Люди шли поклониться праху павших.

На подходе к мемориалу путника встречает грандиозная наклонная стела дли­ной более ста метров и высотой метров двенадцать. Одним концом стела лежит на земле, а другим опирается на многогранник из черного полированного грани­та. В нем расположился небольшой музей. В мемориал входят под стелой рядом с музеем.

Стела, так же как и обелиск в лагере военнопленных, выполнена из бетона. Но здесь уже бездушия в ее выполнении не было и следа. Это действительно было большое искусство, несмотря на то, что и здесь опалубка выполнялась так же из досок. Когда люди делали эту опалубку, они вложили в нее душу, и стела об­рела жизнь. Она впечатляет, даже когда стоишь рядом с ней.

Экскурсовод, довольная, наблюдала за тем впечатлением, которое начало проя­вляться у экскурсантов. Она попросила войти в музей, ничего не говоря о его внутренней форме.

Вход в музей пролегал внутри   стелы по ступенькам, образованным внутри ее. В высшей  точке стелы, через бойницы в боковой ее стенке, открывался вид на панораму ме­мориала. В его центре, вдалеке, высились знаменитые бетонные фигуры узников, вставшие прямо из земли. Непосредственно перед входом в музей, на потолке внутри стелы, вдруг перед входившими предстала производственная лампа во вз­рывобезопасном исполнении. Сразу же создается впечатление, что входишь не в музей, а в машинное отделение маленькой котельной какого-то завода. И от этого серый бетон сразу посерел и стал вновь бетоном. Очарование от его искусства пропало.

Виктору подумалось, ну какому же буйному хозяйственнику или пожарнику пришла в голову мысль вместо художественно выполненного светильника в строгой форме, повесить эту промышленную лампу во взрывобезопасном исполне­нии. Ведь теперь здесь нечему взрываться, кроме людского гнева. А против него все равно ничего не устоит, даже выполненное во взрывобезопасном исполне­нии. Так лампа и весит в качестве памятника администраторскому головотяпству.

Вид помещения музея внутри ошеломляет сразу же, как в него попадаешь. Это действительно сырой и промерзлый дощатый барак, в каких томились узники. Сделано так тщательно и с такой любовью, что трудно поверить в то, что это не настоящие доски. В бетоне проявились все сучочки, извилинки и шерохова­тости нестроганой доски. Трудно было удержаться, чтобы не потрогать руками четко видимый ворс распиленной доски. И это делалось в той же самой опалуб­ке из досок. Вот вам и наглядное проявление бездушия ремесленничества на монументе у лагеря военнопленных и большого мастерства, окрыленного высоким искусством, здесь на мемориале.

Выйдя из музея, посетители встретились с оригинальной сосновой аллеей. Деревья в ней посажены буквально рядом друг с другом. Расстояние между ними измеряется всего десятком-другим сантиметров. Виктору показалось по их возрасту, что эти сосны были очевидцами человеческой трагедии, разыгравшейся на этой земле во время коричневой чумы фашизма. Но товарищи по эк­скурсии возразили, уверяя, что сосны посажены после войны.

Величественные фигуры бетонных людей осмотреть как следует не удалось. Под­ходы к ним не были расчищены, от неожиданно рано выпавшего снега, и их не­льзя было рассмотреть с различных точек обзора. Но они достаточно описаны в литературе. Авторы мемориала ведь не зря удостоены высочайшей награды, при­суждавшейся за выдающиеся творческие достижения.

Одна расчищенная дорожка вела к бетонному блоку на месте детских бараков. Варвары, с которых не облезла шерсть доисторических животных, методично унич­тожали детей. И у бетонного блока, с детским рисунком на нем, постоянно лежат живые цветы и ... конфеты. Люди несут детям конфеты, которых им так и не удалось покушать. Эти конфеты, подумалось Виктору, нужно было бы собрать и выставить здесь в музее. Ведь показывают в музеях хлеб, который люди ели в фашистских застенках. А это были бы конфеты, которых не суждено было съесть тысячам и тысячам детей, замученных фашистскими извергами.

Дорожка к детскому блоку проходила рядом с фигурой гордой и не сломленной девушки, стоящей на коленях. Она руками прикрывает свою наготу. Из-под ее рук на Виктора устремились  глаза девушки.  От ее взгляда и ее глаз  невозможно было  отор­ваться.  Столько в них было гнева и столько мужества. Казалось, она вот-вот бросится на своих поругателей и одним только взглядом превратит их в пепел, как превратили они ее и тысячи таких же, как она, прекрасных, благородных и мужественных советских девушек военной поры.

Бетонная фигура обнаженной девушки, стоящей на коленях в снегу, выполнен­ная в строгих прямых линиях, была одухотворенной. Ничуть не казалось, что это тяжелый и не выразительный бетон. Девушка являла собой образец классиче­ской непокоренной красоты. И если возле нее постоять и всмотреться, то об­раз Венеры Милосской куда-то отойдет на задний план. Настолько это была вели­чественная и гордая женская красота, увековеченная в бетоне. Долго стоял Виктор, размышляя у этой фигуры, с благодарностью обращаясь к тем, кто ее создал.

Уезжая из мемориала, Виктор сожалел, что не смог купить открытку с его видом. Открытки эти не залеживаются. Затем он долго искал их или какого­-либо проспекта в Риге, но так и не нашел. Попался только однажды проспект о мемориале на английском языке, а на русском не было. Виктора тогда это удивило, но он не мог еще предположить, что это было целенаправленное дей­ствие местных властей на замалчивание всего советского, которое затем так яростно проявилось спустя десятилетия в 90-х годах.

Тем временем экскурсия завершилась, и автобус тронулся в обратный путь. Эк­скурсовод обратилась с просьбой высказать свое впечатление об увиденном и его художественной ценности. Виктор понимал, что вопрос обращен к нему. Но ему не хотелось говорить что-либо после всего увиденного и передуманного. Он сидел, молчал и созерцал пробегающий за окном унылый осенний пейзаж.

Но вот экскурсовод как  бы вскользь заметила, что рядок сосен, которые видели, посажены самими узниками. Теперь они выросли. От этих слов Виктора словно ударило в грудь. Оказывается, сосны, о которых они спорили, посажены руками тех, кто навеки ушел в эту землю, на которой они посадили эти сосны! И растут они в том мемориале, который создан в память о тех, кто их садил! Ведь эти сосны выросли из прошлого, а о них говорят мимоходом. А ведь могли и не сказать. От этих слов у Виктора как рукой сняло созерцательное настрое­ние, и он погрузился в глубокое раздумье.

Мы бережно сохраняем дуб, посаженный Петром. Приезжающие в страну высокие гости садят деревья в честь своего визита. А создавая мемориал в честь по­гибших узников, мы забыли о целой аллее сосен, посаженных ими самими. Эта аллея достойна того, чтобы самой стать мемориальной. Как хотелось бы видеть их в художественном мемориальном оформлении с гранитным камнем у них, на кото­ром были бы высечены слова о том, что эти сосны посажены руками тех, кто ушел в эту землю, которым так и не пришлось растить их. Они оставили ее рас­тить тем, кто будет жить после них.

И аллея всем своим видом напоминает тех, кто ее посадил. Виктору нигде не приходилось видеть подобных насаждений. В ней деревья стоят так густо и ст­ройно, что так и кажется — это стоит шеренга измученных и обессиленных лю­дей, тесно обнявшись и поддерживая друг друга, чтобы не упасть перед лицом ненавистного врага.

Прекрасный и величавый памятник оставили узники сами себе. Среди сажавших обязательно был безвременно ушедший большой художник, и жаль, что такое зна­чительное произведение садового искусства стоит молчаливо и одиноко в таком прекрасном мемориале.

Виктор не понимал, почему авторы мемориала не обратили внимание на эти сосны, художественно не дополнив их стройный ряд такими же шедеврами, ка­кие они здесь создали. Не может быть, чтобы они не знали, что сосны посаже­ны узниками. А зная это, нельзя пройти мимо них. А они прошли. Почему?  Ви­ктор не находил ответа.

После приезда домой Виктор, еще под впечатлением, все это описал и отправил в «Литературную газету» с просьбой помочь разобраться во всем этом деле. Ре­дакция ответила, что его материал направлен в министерство культуры Латвий­ской ССР на рассмотрение по существу поднимаемых вопросов с просьбой ответить   редакции о приня­тых мерах.

То было время, когда обращение редакций центральных газет не мог­ло быть оставлено без ответа. Получил ответ и Виктор в виде копии письма из министерства культуры Латвии в редакцию за подписью заместителя министра Вернера. Это письмо явилось классической отпиской, какими являлись большинство ответов советских органов на какие-либо запросы и письма. Следует привести  этот классически бюрократический ответ «по существу», о чем просила редакция: «Министерство культуры Латвийской ССР сообщает, что весь Саласпилский мемориальный ансамбль рассчитан на то, чтобы сохранить территорию по возмо­жности в первоначальном суровом виде. Посаженные заключенными сосны уже в стадии проектирования мемориала включены в композиции как ее элемент. Авто­ры считают, что их выразительность и трагизм заключается именно в нетрону­том состоянии.

Такими же доводами архитекторы руководствовались при сооружении памятника советским военнопленным в Саласпилсе. Как материал там использован высокока­чественный железобетон, который специально обработан досками, чтобы полу­чить декоративно-грубую поверхность. С помощью такой фактуры и резкими пло­скостями памятника архитекторы достигли более глубокого  восприятия зри­телями тех ужасов, которым здесь подвергались советские военнопленные.

По поводу возможного пагубного влияния окружающей атмосферы на фигуры ме­мориала поясняем, что они изготовлены из бетона высшего качества и в настоящее время не нуждаются в каких-либо мероприятиях защиты. Указанный Вами способ покрытия скульптур полимерным слоем придает фигурам нежелательный блеск и применяется только в случае крайней необходимости.

По вопросу печатных изданий о Саласпилском мемориале сообщаем, что изда­тельство «Лиесма» постоянно издает альбомы, брошюры, комплекты открыток и проспекты. В настоящее время проспекты и открытки о Саласпилском мемориале в продаже имеются».  Орфография письма сохранена.

Вот уж воочию — в огороде бузина, а в Киеве дядька, или, как говорится в про­мышленных структурах о подобных случаях — по поводу болтов сообщаем, что гайки вам будут поставлены в срок. Ни на один вопрос нет ответа.

Виктор, получив эту отписку, разобрал ее по пунктам и начал длительную пе­реписку с Латвийским министерством культуры, копию каждого письма направляя в газету. Она только наблюдала ход переписки, никак не проявляя реакции на нее. Весь ход переписки приводить не стоит. Отметим только результат. Виктор все­- таки дожал министерство, и оно согласилось заменить светильники, заявило, что строительные дефекты на памятнике будут заделаны, а упоминание об авторстве сосен будет внесено во вновь выпускаемую литературу об этом мемориале. Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Это был единственный случай, когда Виктор до­бился конкретных результатов по своим неоднократным последующим писаниям  в различные  инстанции  по различным поводам. Об этих писаниях еще предстоит рассказать.

Вся эта переписка велась тогда, когда Виктор был уже в другом предприятии, не выходя из-за своего стола и начал заниматься совсем другими делами по сравнению с тем, чем ему приходилось заниматься ранее, как и всей его организации.

Когда он прие­хал из санатория и все вернулись с картошки, им сообщили коллеги, что кон­структорского бюро Мясищева больше нет. Теперь все они являются филиалом кон­структорского бюро академика Челомея, у которого основное его конструкторс­кое бюро находится в Реутово. Кто такой Челомей, мало кто знал, так же, как и Мясищева не знали молодые специалисты, прибывшие в    1951 из разных городов.

Владимир Михайлович Челомей выходец с Украины и фамилия у него чисто укра­инская. «Чоло» по-украински — лицо, а «чоломий» по-русски значит мое лицо. И действительно этот человек имел свое, довольно заметное и весь­ма существенное лицо. В 1932 году он окончил Киевский автомобильный техникум и поступил на авиационный факультет Киевского политехнического института.

Именно в те годы у Челомея появилось глубокое, сохранившееся на всю жизнь, увлечение механикой, прикладными вопросами  математики. Помимо института, он дополнительно слушал курсы в Киевском университете по математическому анали­зу, теории дифференциальных уравнений, математической физике, теории упру­гости. Еще будучи студентом в 1936 году он издал краткий, ясный и весьма полезный для практических приложений курс векторного анализа. Во время про­изводственной практики в г. Запорожье читал лекции по теории колебаний инже­нерам авиационного завода, помог устранить им опасные колебания, возникшие в двигателях одного из новых типов самолета. С тех пор теория упругих колеба­ний механических систем стала его научной специальностью.

В 1937 году, сдав экстерном экзамены, Челомей на год раньше срока окончил с отличием Киевский авиационный институт, выделившийся из политехнического института. Он это сделал, очевидно, потому, что этот институт был перепрофи­лирован в институт гражданской авиации. В 1939 году он успешно защитил кандидатскую диссертацию и от Украины был включен во вновь образованную док­торантуру Академии наук СССР. В ней до войны были собраны наиболее выдающиеся моло­дые ученые страны. Разразившаяся война не позволила завершить это нужное мероприятие, и докторантура распалась.

В это время им были опубликованы многочисленные работы по колебаниям в авиационных двигателях, по квазигармоническим колебаниям, методам решения систем дифференциальных уравнений с периодическими коэффициентами, описыва­ющие сложные динамические процессы, происходящие в различного рода упругих системах. Отличительная черта всех его теоретических работ состояла в дове­дении их до расчетных формул, удобных для инженерных расчетов.

Во время войны Челомей работал в Центральном институте авиационного моторо­строения. Здесь он практически реализовал свою идею создания пульсирующего воз­душно-реактивного двигателя, которая у него сформировалась еще в студен­ческие годы. В 1944 году его назначают главным конструктором и директором завода. Ему была поручена задача создать крылатую ракету с предложенным им пульси­рующим воздушно-реактивным двигателем. Через год такая ракеты была принята на вооружение Красной Армии.

За период с 1944 по 1954 год на этом заводе было создано несколько типов крылатых ракет со складывающимися крыльями,  раскрывающимися в начале полета в воздухе. Были также созданы  другие ракеты, у которых крылья также раскрывались под водой. Это конструктивное решение, впервые им предложенное и осуществленное, стало отличительным фирменным при­знаком всех последующих крылатых челомеевских ракет, которыми вооружен над­водный и подводный флот у нас и поныне.

В 1951 году Челомей защищает докторскую работу не по совокупности констру­кторских работ, как обычно защищаются все главные конструкторы. Он защища­ет физико-математическую диссертацию по решению, с помощью его метода, клас­сической задачи, сформулированной в свое время известным механиком Триффтцем об изгибно-крутильных колебаниях коленчатых валов с учетом переменности моментов инерции кривошипно-шатунных механизмов. И это защищает диссерта­цию главный конструктор ракет, находящихся на боевой эксплуатации. Ни один главный конструктор любых систем, разрабывая их, не мог бы защищать высоко математизированную диссертацию по идее своей юности, которую он не бросал, пока не занялся значительно более масштабными конструкторскими задачами.

В 1959 году начинается стремительный взлет Челомея. Хотя и вся его преды­дущая деятельность была на достаточно высоком уровне, за что он был щедро от­мечен. К этому времени Королев, открывший дорогу в космос, имел только одну Золотую Звезду, а у Челомея было уже две Золотые Звезды и несколько Государ­ственных премий.

Всем бросалось явное несоответствие достижений с тем обиль­ным поощрением, которые сыпались на фирму Челомея. У него работал сын Хрущева Сергей, который, будучи еще не таким уж и крупным специалистом, вместе с несколькими действительно специалистами имели по Золотой Звезде Героев Социалистического Труда. Ходили байки, что жены Челомея и Хрущева родные сестры. Документаль­ных подтверждений этому нет. Но Виктор  через два года, когда стал вхож к нему в кабинет, оказался свидетелем одного разговора, который явно свиде­тельствовал, что Челомей и Хрущев дружили семьями. Может, это осталось еще с киевских времен, когда Челомей являлся на Украине одним из  блистательных юных дарований, чего нельзя было тогда у него отнять.

В тот день Виктор был один в кабинете у Челомея, и они обсуждали производственные дела. В это время позвонила его жена. В тот день у нее был день рождения, и они согласовывали между собой вечерний прием у них по этому поводу. Ей Челомей говорит, что он не будет, а Нина Петровна будет. А Нина Петровна — это жена Хрущева. Из этого факта  видно, что семьями они все-таки посещали друг друга.

В тот памятный 1960 год Мясищева освободили от руководства созданного им пятого по счету коллектива и назначили директором ЦАГИ, сняв ни за что ни про что с должности его директора академика Свищева, видного ученого в об­ласти авиации. Все недоумевали.

Фирма Мясищева считалась одним из сильнейших авиационных конструкторских бюро, имевшим значительные успехи и прекрасный портфель дальнейшего задела. Никто не понимал, зачем нужно было перепрофили­ровать эту фирму на ракетную технику. В ракетной технике уже сложились свои сильные конструкторские коллективы. Признанными ракетчиками были Королев в космической технике, Янгель в ракетах стратегического назначения, а в Миассе Макеев создавал конструкторское бюро по проектированию стратегических ракет для подводного флота. Официально считалось, что изменение тематики мясищевской фирмы необ­ходимо было для усиления работ по ракетной технике.

Вместе с мясищевской фирмой Челомею была передана и фирма Лавочкина, который к тому времени нео­жиданно скончался. Лавочкинцы вскоре смогли выскользнуть из-под Челомея и стать самостоятельной фирмой, разрабатывавшей затем лунники и другие иссле­довательские космические аппараты. А фирма Мясищева в Филях стала филейной частью Челомея. Эта фирма впоследствии не раз переходила из рук в руки из-­за своей высокой квалификации, и многие стремились ею завладеть. Виктор за все время работы на фирме, не выходя из-за стола, поменял в трудовой книжке пять предприятий, поскольку каждый раз при смене руководителя изменялось и название формы. При этом  ей менялся номер почтового ящика, которые были у всех фирм, занимавшихся оборонной тематикой.

Всем тогда стало ясно, что не интересы усиления работ по созданию ракетной техники служили основанием для передачи фирмы Мясищева Челомею. Он, исполь­зуя свои связи, усилил себя в противовес Королеву и готовился вступить с ним в творческое соревнование, в чем немало и преуспел после смерти Королева.

Челомей посадил в Фили руководителем своего первого заместителя Бугайс­кого, перешедшего к нему в свое время от Ильюшина после того, как он создал там знаменитый первый наш транспортный пассажирский самолет Ил-18, будучи руководителем его разработки. Он был вынужден оттуда уйти по какому-то скандальному поводу и был бесконечно благодарен Челомею, что он его принял к себе на такой высокий пост.  Затем он  с радо­стью принял и фирму Мясищева. Но он так и остался первым заместителем Челомея и звания главного конструктора не получил.

После прихода Бугайского началась перестройка структуры предприятия, несмо­тря на то, что никакого конкретного задания  фирма не имела. Фирму Мясищева создавали в свое время для решения очень актуального и конкретного за­дания. А когда ее забрал себе Челомей, он не знал, чем ее загрузить, и искал для нее работу. Перестраивали фирму под создание ракет, но еще не зная и не понимая, о какой ракете будет идти речь. Остановимся кратко на состоянии у нас ракетной техники на то время.

Фирму Королева организовывали  для создания боевых стратегических ракет с ядерными зарядами, и в то время это была единственная конструкторская орга­низация по ракетной технике, созданная по знаменитому постановлению в 1946 году. Затем он широко развил работы по разработке ракет различного назначения. Он проектировал малую ракету с небольшим зарядом на жидком и твердом топливе для наземного и подводного базирования. Одновремен­но разрабатывалась большая ракета «семерка» для большого заряда с наземным стартом. Разрабатывались и другие проекты.

В военном институте в Болшево, недалеко от Подлипок, где располагалось КБ Королева, работал патриарх ракетной техники Тихонравов, работавший в свое время еще с Цандером. Он просчитал возможности «семерки» и понял, что с ее помощью можно будет вывести искусственный спутник. После этого он предложил Королеву начать эти работы параллельно с работами по военному применению «семерки». Королев быстро оценил перспективность этой идеи, забрал к себе Тихонравова и развернул работы по созданию спутников.

До успеха с запуском спутника Королев создал малую ракету на жидком топ­ливе средней дальности. С помощью этой ракеты при ее запуске впервые была взорвана атомная бомба. До этого их бросали только с самолетов. Эту ракету и «семерку» по­ставили на боевое дежурство в незаправленном состоянии на открытом старте, который был уязвим при ядерном ударе. К тому времени в США уже заканчивались летные испытания тяжелой ракеты на жидких долго хранящихся топливах в баках ракеты «Титан» шахтного базирования.

Запустив спутник и увидев, что «семерка» не годится для военного использова­ния, Королев решил полостью сосредоточиться на космосе, а военную тематику передать в другие, специально созданные конструкторские организации. К тому времени Королев вел обширнейшие разработки по 38 темам боевых ракет различного назначения и различным космическим кораблям и спутникам. Сосредоточившись на космосе, он роздал остальную тематику в различные вновь организованные конструкторские бюро.

В Дне­пропетровске было создано конструкторское бюро по проектированию стратеги­ческих ракет наземного базирования во главе с Янгелем. В Миассе, как уже гово­рилось, создано было КБ Макеева по морским ракетам. В Красноярске было созда­но конструкторское бюро по разработке космических аппаратов военного назна­чения. Лавочкинцы переняли от Королева разработку научных космических аппа­ратов. «Семерку» начали делать в Самаре и там было создано свое конструкторс­кое бюро по сопровождению ее изготовления, которое впоследствии разрабатывало соответствующие ее модификации и стало проектировать различные космические аппара­ты под руководством Козлова.

Руководители этих фирм были выходцами из фирмы Королева и переняли от него все эти работы. Таким образом, эта фирма явилась родоначальником создания у нас широкой сети конструкторских органи­заций по разработке ракетной техники. По системам управления ракет, помимо пилюгинской фирмы, появились аналогичные фирмы Соколова  в Харькове и Семи­хатки на Урале. Помимо двигательной фирмы Глушко разработкой двигателей начали заниматься Козберг в Воронеже и Исаев в Подлипках. Наземные пусковые комплексы, помимо барминской фирмы в Москве, начала проектировать фирма Соколова в Ленинграде. Так была создана у нас ракетная отрасль промышленности и в этом состоит главная и неоценимая заслуга Королева в нашем отечественном ракетостроении.

Ведомственная подчиненность у всех вновь созданных фирм была разная. Они находились в различных министерствах, и единого органа управления всеми этими фирмами не было. Только в 1964 году всех их объединили в одном вновь образованном министерстве  общего  машиностроения  во  главе  с  министром Афанасьевым.

При передаче Филей Челомею ему предстояло конкурировать по боевой тема­тике с Янгелем, а по космической тематике с Королевым, которые стояли твердо на ногах в своем деле. Янгель к тому времени разработал и поставил на боевое дежурство в шахте среднюю ракету. Она находилась на боевом дежурстве в незаправленном состоянии, поскольку тогда имелось топливо, сильно коррозионно ак­тивное, и баки ракеты быстро корродировали от его воздействия. Заправлялись эта ракеты непосредственно перед пуском. Вполне очевидно было, что эта ра­кета была не для ответного удара, поскольку она будет уничтожена до того, как ее заправят топливом.

Как уже упоминалось, американцы разрабатывали свою большую ракету на ко­ррозионно не активных топливах, которые могли длительное время находиться в ба­ках ракеты, и это оружие было более эффективное, чем у нас. К началу работы Филей по ракетной тематике в США было поставлено на боевое дежурство уже 57 таких  ракет «Титан».  Мы  явно  и  сильно  отставали от американцев.

В Ленинграде в Государственном институте прикладной химии ГИПХ велись ра­боты по созданию твердых топлив для ракет, которые возглавлял сам директор института академик Шпак, и разрабатывались жидкие коррозионно не активные ракетные топлива под руководством Маркова, Сиволодского и Антипенко. У Шпа­ка дела двигались весьма неудачно, и его группа так и не смогла создать эф­фективное твердое топливо, а у жидкостников дела двигались успешно, и такое топливо было создано. На его основе Янгель проектировал  ракету для шахтного базирования. У нас такие ракеты только проектировались, а у американцев уже дежурили 57 таких ракет. Этим работам Янгеля предшествовали бурные, первые «ракетные дебаты»  по вопросу выбора ракетного топлива для боевых стратегических ракет.

В США большие ракеты «Титан», как отмечалось, были спроектированы на долго хранящихся в баках ракет жидких топливах. Малые ракеты для массового производства проектировались у них на твердом топливе, которого у нас тогда не было достаточно эффективного. Королев спроектировал ракету на имевшемся твердом топливе, но она оказалась неудачной из-за этого. Споры развернулись о том, какое топливо применять для больших боевых ракет. Это были  первые большие «ракетные дебаты», за которыми последуют и другие дебаты, в некоторых из которых придется в свое время принять участие и Виктору непосредственно.

Янгель и ГИПХ в этих дебатах считали, что нужно применять долго хранящееся жидкое топливо, которое было весьма токсичное. Королев считал, что эти ракеты нужно проектировать на кислороде с керосином, которые не токсичны и более энергоемкие. Но жидкий кислород нужно было хранить при очень низких температурах, что требовало колоссальных затрат и создавало массу хлопот при эксплуатации. Он считал, что на этих компонентах можно создать более мощный двигатель, а ракету при этом можно будет спроектировать более легкую. Всем было очевидно, что эти преимущества ни в какое сравнение не шли с колоссальными потерями при эксплуатации. Удивительно, что Королев не соглашался с этими вполне очевидными доводами и напрочь перессорился на этой почве с Янгелем и не только с ним одним. Это была первая принципиальная ошибочная техническая позиция Королева, но, слава богу,  не поддержанная в этом случае. Вторая его ошибочная техническая позиция проявилась в споре с Глушко и была им все же реализована и очень дорого обошлась государству. Но об этом позже.

Когда Челомей начал заниматься ракетами на Филях, он все-таки выбил поста­новление на проектирование большой ракеты, аналогичной янгелевской, и не стремился явно входить в конфронтацию ни с Янгелем, ни с Королевым. Он назвал свою ракету        УР-200 — универсальная ракета и хотел,  чтобы она своей универсальностью отличалась от янгелевской. Янгель не боялся конкуренции Челомея, но  очень потом сожалел об этом.

По просьбе Челомея он принял большую группу специалистов с Филей и поделился всеми накопленны­ми знаниями в области ракетостроения. Но филевцы уже имели достаточный опыт в проектировании ракет, как крылатых, так и в виде жидкостных ускорителей для облегчения взлета  самолетов, о чем говорилось ранее. Это посещение не очень много дало конкрет­но, но было интересно, познавательно. Виктор в этой группе не был, но потом он сам уже посетил эту фирму для ознакомления с работами по другим вопросам. Тогда работы в Филях по новой тематике только начинались. Ну а что же Мясищев?

Потрясенному учиненной по отношению к нему в очередной раз несправедливостью, Мясищеву пришлось входить в новый, причем не производственный, а в научный коллектив, что было не так-то просто. Но Мясищев оставался самим собой и  внес существенную лепту в совершенствование структуры института и приближение тематики его исследований к нуждам авиационных конструкторских бюро.

Он вновь создал несколько специальных лабораторий в ЦАГИ и обеспечил строительство ряда  производственно-лабораторных корпусов. Сам он помимо  директорствования  возглавил лабораторию № 10 по перспективным конструкциям. Без проектно-конструкторской работы он никак не мог оставаться.  Вместе с тем вводимые им изменения  по организации работы института, приближающиеся по своей требовательности  к производственному предприятию, вызвали определенное недовольство у некоторой части  сотрудников,  не особенно любивших порядок на производстве  и  с  сожалением вспоминавших свое прежнее вольготное бытье.

В итоге Мясищев уходит из ЦАГИ. На  своей старой  летно- испытательной базе и филиале производства завода № 23  в городе Жуковском он создает конструкторскую организацию. Но ее называют не конструкторское бюро, а экспериментальный машиностроительный завод. Во главе его ставят не директора, а генерального конструктора, что выглядит явным нонсенсом. Его злопыхатели никак не хотели видеть вновь Мясищева во главе конструкторского бюро. Это был еще один укол Мясищеву его недоброжелателями, которых пруд пруди у талантливых людей.

Здесь ему, в который раз, пришлось начать с организационно-строительных мероприятий наряду с конструкторскими разработками. Замечательным итогом его деятельности в тот период явилось участие в конкурсе  проектов сверхзвуковых стратегических ракетоносцев. В конкурсе помимо него участвовали Туполев и Сухой. Они пошли по пути развития классической схемы сверхзвукового самолета. Мясищев остался верен себе и не пошел по традиционному пути. Он применил в своем проекте  принципиальную новинку в таком классе самолетов — крыло с изменяемой геометрией крыла в полете. Он даже впервые в дальней авиации на тяжелых боевых самолетах установил санузел и мини-кухню. Его проект после длительных обсуждений и споров был признан победителем конкурса. Но в знак благодарности ему наносят последний и самый жестокий удар. Разработку и создание самолета по его проекту поручают не ему, а Туполеву, объясняя тем, что у Мясищева малочисленная конструкторская организация. Так появился современный стратегический сверхзвуковой ракетоносец Ту-160, составляющий ударную силу современной дальней авиации.

Этот самолет явился в итоге позором для Туполева на склоне лет. Ведь его заставили разработать этот самолет по проекту его ученика, которого он письменно стал охаивать, когда пришлось ему вступить в творческое соревнование с ним и которое Туполев не выиграл. Разрабатывая этот самолет, туполевцы, несомненно, внесли в него много своих собственных разработок, которые придали ему те качества, которыми он стал обладать. Но идея самолета в главном была все же Мясищева.

Фирму Мясищева сосредотачивают на участии в создании и разработке никому не нужного «Бурана». Мясищев пытается доказать, что нам не следует копировать американцев, а нужно идти своим путем, и разрабатывает проект орбитального космического самолета на основе его прежнего ракетоплана по проекту «48». Но его не слушают и поручают разработку кабины для «Бурана». Будучи дисциплинированным человеком, он блестяще организовывает эту работу и создает первоклассную кабину. Одновременно он предлагает и разрабатывает проект практически нового самолета на базе своего самолета 3М для транспортировки на космодром «Байконур» баков ракеты «Энергия».

До этого на фирме был создан самый высотный в мире самолет «Геофизика», который так и не нашел применения в этот наш рыночный век. Ныне с его помощью мясищевская фирма разработала проект космического туристического комплекса с использованием этого самолета. На него будет ставиться космоплан, который со спины этого самолета взмоет в космос и, не поднимаясь на орбиту, опустит туриста на землю, дав ему возможность с высоты 400 километров осмотреть Землю и ощутить состояние невесомости. Этот проект был разработан уже без  Мясищева. Его силы были  подорваны бесконечными ударами жестокой судьбы и бездушными чиновниками. В 1978 году его не стало. Его похоронили на Новодевичьем кладбище. Так безвременно ушел из жизни генеральный конструктор авиационной промышленности Владимир Михайлович Мясищев, один из видных ученых, которого следует признать самым талантливым авиационным конструктором, которому чиновники и завистники  так и не дали реализоваться в полную силу.

Прочтя эти строки о трудной  судьбе Мясищева, может сложиться тягостное  впечатление, и она может представиться исключительно уникальной. Это далеко не так. Подобные тяжкие судьбы складывались в то время не только у одного Мясищева. Аналогичные судьбы сложились в области авиации у Бериева, Бартини, Болховитинова, Сухого. Правда, у последнего все-таки последняя половина жизни прошла на подъеме, и он ушел из жизни в зените славы, оставив свой коллектив занимающимся тематикой, которую он сформировал. А об академике Микулине, на двигателях которого практически летала вся авиация в Отечественную войну, и говорить нечего. Того вообще из авиационной промышленности выгнали. Судьба видного украинского авиационного конструктора Калинина вообще трагична. Он явился единственным из авиационных конструкторов, которого расстреляли в те тяжелые 30-е годы. Тяжелая судьба к концу жизни сложилась у видного артиллерийского конструктора Грабина. Видного генетика Вавилова постигла такая же горькая судьба, как и Калинина. Это только небольшая часть того, что стало известно о судьбах многих творческих людей того времени в различных областях деятельности.

Эти деяния складывались под воздействием системы политической власти, царившей тогда в стране. Она создала соответствующую атмосферу террора и подавления  индивидуальности активно творческих личностей, в которой пышным цветом расцвели у власть предержащих чиновников все те отрицательные качества, которых немало вообще у людей. К руководству на различных уровнях пришла громадная масса людей с низов с недостаточным уровнем образования, интеллигентности и интеллекта, у которых проявлялись такие человеческие пороки, как карьеризм, зависть, чиноугодничество и сверхвысокая административная амбициозность, в значительной мере проявлявшиеся именно по отношению к одаренным людям. Так было тогда. То, что творится сейчас, при капитализации нашего общества, не идет ни в какое сравнение с прошлым. Преступления власти, содеянные ею за последние десять лет в нашей стране, и издевательства над нашим народом несоизмеримо превосходят все то, что было ранее.

В ОТДЕЛ МАТЕРИАЛОВЕДЕНИЯ

С приходом Бугайского в Фили на предприятии началась кардинальная перестройка структуры. Важно отметить, что Мясищев, уходя с фирмы, не взял с собой ни одного бывшего своего зама. Ушел один с гордо поднятой головой, оставив все, что он создавал в течение десятилетия. Мощное конструкторское бюро, с сильным опытным производством и громадной экспериментальной базой досталось другим, получившим все это без забот и хлопот. Весьма важное отличие мясищевской фирмы состояло в создании уникальной на то время экспериментальной базы, подобной которой не было ни в одном нашем самолетном конструкторском бюро.

Мясищев, тесно сотрудничавший с Королевым и бывший полностью в курсе всех его дел, перенес в авиационную технику метрологию наземной отработки ракет, их систем и агрегатов. Ракета является изделием разового использова­ния. В процессе ее полета уже нельзя устранить те или иные неполадки в работе. На ее борту нет летчика, который мог бы подправить что-либо в ее работе, как это бывает на самолете. Со временем появятся космические аппа­раты с летчиками-космонавтами на борту, которые будут ими управлять. Но ракеты по-прежнему летают без летчиков, и поэтому они тщательно и многократ­но проверяются в наземных условиях при  проведении испытаний во всевозможных стендах при различных видах воздействий и нагружений. Вот  подобные стенды, применявшиеся в ракетной технике для отра­ботки различных систем, и создал у себя Мясищев для отработки агрегатов и систем самолетов.

Перестройке подверглись все структурные подразделения предприятия. Конст­рукторские подразделения удалось сохранить полностью, изменив их тематичес­кую направленность. Каркасники, управленцы, двигателисты, электрики, механики, расчетчики, проектанты — все остались, но заниматься им пришлось теперь другими делами, осваивать другие методики и приемы работы. Каркасникам пришлось немно­го побороться за свое существование после заявления главного прочниста Балабуха. Он заявил, что теперь при разработке ракет нужно усили­вать расчетные подразделения за счет каркасников, поскольку каркас ракет значительно проще, чем каркас самолета. Он считал, что ракета поддается более строгому обсчету по различным параметрам, таким, как прочность, аэродинамика, баллистика, динамика, теплопотоки, и объем таких расчетов значительно возрастает по сравнению с самолетами. Что объем расчетов может возрасти, никто не возражал, но никто  не мог согласиться и с тем, что это нужно делать за счет каркасников.  Каркасников  удалось сохранить почти в полном составе.

Зато весьма существенной перестройке подверглось опытное производство. Это объясняется принципиальным отличием конструкции ракет и самолетов. Кар­кас самолета представляет собой клепанную конструкцию, собираемую из раз­личных листовых и механически изготовленных деталей. Поэтому основу их про­изводства составляют клепально-сборочные работы со своим оборудованием, оснасткой и приспособлениями.

В основе конструкции ракет лежат герметичные цилиндрические баки для топ­лива, составляющего основную массу ракеты. Для примера следует сказать, что мощные ракетные двигатели сжигают в секунду до полторы тонны топлива, а ле­тит она несколько минут. Поэтому ракета на жидких топливах — это громадная ци­стерна, снабженная двигателями и бесчисленным количеством различных систем.

Изготавливать герметичные баки можно было, конечно, только путем сварки из алюминиевых сплавов. Вот и нужно было переоснащать производство из клепаль­ного на сварочное. А это значит, что нужно было осваивать сварочные процессы и создавать всевозможные далеко не простые сварочные стенды и сварочное оборудование.

Другое важное изменение в самолетном производстве, которое внесла ракетная техника, коснулось чистоты производства. Самолет­ное производство мало чем отличалось от общемашиностроительного произ­водства. Ракетную технику с самого начала ее становления начали изготав­ливать в производстве, где была обеспечена стерильная чистота, в цехах со специальным покрытием стен и полов, исключающим оседание и концентрацию пыли и поддающимся легкой влажной уборке. Это резко повышало культуру про­изводства и обеспечивало надлежащие условия для гарантированного качествен­ного изготовления ракет  и их оборудования. Но это были не единственные изменения в самолетном производстве, которые внес в него переход на ракетную технику.

Настоящее ракетное производство в Филях развернулось практически с короле­вской фирмы. Ее создали в Подлипках, ныне город Королев, на базе артилле­рийского завода, на котором располагалось знаменитое артиллерийское конст­рукторское бюро Грабина, сыгравшее значительную роль в разработке артиллерийских систем и внесшее большой вклад в артиллерийское вооружение в период Оте­чественной войны. Это конструкторское бюро затем влилось в фирму Королева, а сам Грабин ушел из промышленности и профессорствовал на технологической кафедре МВТУ, которую возглавлял Саксельцев. Так что ракетная техника в ли­це Челомея не первого Мясищева лишила возможности творческой деятельности. Первым был виднейший конструктор вооружения Грабин, которого Королев удалил от творческой деятельности.

С Грабиным, который так и не снял военную форму, даже  работая в институте, Виктор столкнулся на кафедре, ког­да поступил в аспирантуру. Саксельцев был одним из первых, кто у нас создавал ракетное производство, когда был начальником главка в министерстве вооружения.  Потом он по состоянию здоровья  ушел в МВТУ. Помимо отмеченного, еще одно немаловажное новшество внесла ракетная техника в самолетное производство.

Петр Первый ввел на артиллерийских заводах стро­гую проверку представителями военных качества изготовления пушек и пищалей. Вводя этот контроль, Петр жестко требовал, чтобы каждая пушка и пищаль по многу раз проверялась пальбой, а мастер, допустивший брак, нещадно должен быть наказан батогами. Участие военных в производстве стало непреложным при  из­готовлении вооружения.

Расширенное участие военных было воспринято и ракетным производст­вом, выросшим в Померках из артиллерийского. Это весьма существенно сказалось как на характере самого производства, так на взаимоотношениях с военными заказчи­ками. В ракетной технике военные стали активнейшими участниками ее разра­ботки и изготовления. Главное ракетное управление ракетного вооружения ми­нистерства обороны создало разветвленную сеть военных представительств на всех предприятиях, занимавшихся ракетной техникой. Их укомплектовали квалифицированными военными специалистами, окончившими военные академии. Это придавало разработчикам дополнительные хлопоты, и не всегда хорошо скла­дывались между ними отношения на различных уровнях. Но их наличие во мно­гом помогало избежать некоторых, а иногда и весьма существенных, ошибок при создании ракетной техники. Военпред, работавший с Виктором, рассказы­вал о таком случае, свидетелем которого он был сам, когда работал военпредом на фирме Королева.

К Королеву приехал маршал Жуков, будучи министром обороны, знакомиться с состоянием дел на фирме. В одном из цехов Королев, докладывая, попросил позвать одного из военпредов для участия в беседе. Ему ответили, что его уволили. Королев удивился и начал просить Жукова дать указание вер­нуть его на прежнее место  как  толкового  специалиста.  На  это  Жуков  грубо отреагировал:

— Если он тебе нужен, то и забирай  его к себе в штаты, а мы в армии тоже средства экономим.

И действительно, в ракетной технике было довольно много военных, числившихся на службе в армии, а работали они и получали зарплату на тех предприятиях, где они находились. За звание им платила армия.  Забегая дале­ко вперед, но чтобы завершить тему о роли военных заказчиков, следует упомя­нуть, что их роль высоко оценивали и американцы.

Когда фирма Виктора созда­вала американцам за их деньги первый структурно образующий блок междунаро­дной космической станции,  американцы попросили, чтобы все работы по его созданию контролировали военпреды, находящиеся на этом предприятии, и допол­нительно за это платили. Вот так-то! Американцы хорошо знали нашу систе­му производства.

Следует отметить, что не только ракетное производство повлияло на само­летное производство, но и оно само повлияло на ракетное производство, обогатив его одним из существенных составляющих. Это касается внедрения в ракет­ное производство плазово-шаблонного метода, являющегося основой авиационно­го производства. Эта технология не известна в ракетном производстве и существенно обогатила его. Поэтому  в Филях произошло слияние двух видов производств, не имевших аналогов на других ракетных заводах, например в Подлипках.

Влияние авиации сказалось не только в производстве, но и в конструировании самих ракет. Приход в ракетную технику авиационных конструкторов значительно повысил техническую культуру проектирования элементов ракет, раз­рабатывавшихся здесь. Конструкция ракет, создававшихся в Филях, стала по-самолет-ному ажурной и легкой.

Уже отмечалось, что на предприятии была мощная испытательная база. Она также подверглась существенному изменению. В основном это было тематичес­кое изменение направленности работ. Но был создан и ряд новых под­разделений. В создании одного из таких новых подразделений пришлось принять участие и Виктору.

Руководство предприятия, ознакомившись с организацией работ на ракетных фирмах и особенно у Королева, увидело, что на  них существуют мощные мате­риаловедческо-технологические подразделения. Понимая, что и им придется решать немало таких же задач при переходе на ракетную технику, они решили обра­зовать у себя такую службу.

В авиации материаловедческие задачи решает целый институт ВИАМ, а технологические вопросы решает НИАТ — Научный институт авиационной технологии. При зарож­дении ракетной техники в 1946 году таких институтов в системе ракетной те­хники не было. Считалось, что имеющиеся институты в соответствующих отраслях смогут обеспечить решение материаловедческо-техноло­гических задач, которые будут возникать перед ракетчиками. На тот период это, может, было и правильно, поскольку вначале нужно было решать конструкторские задачи. Королев все же организовал у себя такую службу во главе с Северо­вым. Она, очевидно, была организована на амбициозной почве, чтобы не зависить ни от кого-либо.

Почти одновременно материаловедческую службу у себя организовал головной институт по ракетной технике НИИ-88 во главе с Конради. Эти две службы вскоре встали в противостояние между собой. Благодаря очень покладистому характеру Конради эти отношения не принимали резко конфликт­ного характера. Но когда королевцы запустили свой первый спутник, у многих руководителей этой фирмы на различных уровнях в их поведении появилась немалая амбициоз­ность, очевидно, под определенным воздействием самого Королева. Это вносило много неприятных моментов при взаимодействии с ними специалистов из дру­гих фирм.

До перехода на ракетную тематику Виктор на предприятии приобрел извест­ность как конструктор, достаточно хорошо разбирающийся в материаловедчес­ких вопросах применительно к их использованию в конструкции. Этому послу­жила большая работа, проведенная им по разработке корпуса ракетоплана, а также по организации разработки радионеобнаруживаемого самолета. Вот Виктору и пред­ложили организовать такую же службу и у них.

Основной задачей ставилось создание материалов, работающих при температурах вплоть до 3000 градусов. Изделий, работающих при этих температурах, на Филях как будто не собирались создавать, и эта ориентация была для него не очень понятной. Он думал, что все же тема ракетоплана вновь возобновится, и горячо взялся за это дело.

Испытательные подразделения сосредоточили в одном комплексе во главе с главным инженером Стопачинским и ввели его в состав конструкторских подразделений. Стопачинский был энергичным, знающим и волевым руководителем с прекрасным обхождением с людьми. В общем это был отличный руководитель, и Виктору было приятно работать с ним. Он поставил задачу Виктору создать от­дел не чисто материаловедческий, а с более широкими технологическими зада­чами.

В отдел Виктора перевели лабораторию неметаллов, центральные завод­ские лаборатории отдела главного металлурга в составе химической, спект­ральной, металлографической, коррозионной и лаборатории механических испы­таний образцов сплавов. Из отдела главного технолога перевели лабораторию сварки, а из производства передали цех неметаллов. Таким образом образо­вался солидный материаловедческо-технологический комплекс, который назва­ли отделом, но его численность составила более 150 человек. Он был по сути таким же, как и комплекс Северова на фирме Королева. Стопачинский и хотел его видеть таким.

Состояние лабораторий и их оснащение было различным у каждой из них. Предстояло много работ по созданию, по сути, заново лаборатории сварки, механических испытаний и механической мастерской для изготовления образцов. Для этого нужно было в кратчайшие сроки построить двухэтажную пристройку к корпусу. Отдел привлек весь наличный состав в качестве строителей, а Стопачинский обеспечил необходимыми материалами и каменщиками для кладки стен. На это дело Виктор поставил добродушного и все­ми уважаемого бывшего начальника заводских лабораторий Фетисова, который ос­тался в отделе в качестве заместителя начальника отдела.

Вместе с ведущими специалистами отдела Виктор разработал план работы и развития отдела, включив в него необходимые работы по каждой лаборато­рии. Это воодушевило людей в отделе. Кроме того, и это главное, в отделе были повышены многим оклады, пос­кольку штатная сетка окладов в конструкторских отделах была выше, чем в про­изводственных отделах.

Сотрудники отдела принимали активное участие в раз­работке ракеты УР-200, согласовывая и подписывая чертежи во всех конструк­торских отделах в качестве специалистов по металлам, неметаллам, коррозион­ной защите, маслам, смазкам и по всем другим материалам, из которых делается ракета, вплоть до ниток и тканей. Всем этим приходилось заниматься в отделе. Но главная задача, как говорилось выше, состояла в подготовке к разработ­ке высокотемпературных материалов.

Виктор был знаком с состоянием этого во­проса в различных институтах и видел, куда движется дело у них. У всех был главный тормоз, состоящий в отсутствии необходимых испытательных стендов для проверки стойкости материалов при сверхвысоких температурах. Для уноси­мой теплозащиты головных частей ракет существовали сверхзвуковые трубы для испытания столбиков диаметром до десяти миллиметров, изготавливаемых из ис­пытываемых материалов. На этих испытаниях определялась так называемая эффе­ктивная энтальпия материала, характеризующая то количество подводимого теп­ла, которое уносится вместе с удаляемым материалом. Для неуносимой тепло­защиты эта характеристика не нужна. Для них нужно сохранение наружной поверхности при воздействии сверхвысоких температур. Их стойкость может проверяться, например, при помещении в струю выхлопных газов реактивного двигателя. Королевцы испытывали свои материалы над ванной расплавленного металла. Это были примитивные испытания. А в струе реактивного двигателя испытания были очень жестокими по своему абразивному воздействию и, главное, по очень агрессивному химическому воздействию выхлопной струи газов двигателя. Нужны были принципиально но­вые стенды.

Виктор сам разработал технические задания на создание таких стендов. Установки для определения теплофизических констант материалов при высоких температурах были разработаны в отделении Конради, но их нужно было изготавливать. По предложению Виктора в отделе была создана лабо­ратория высокотемпературных испытаний. В ее тематику входила организация изготовления теплофизических установок в опытном производстве, их установка и проведение на них испытаний. Основная задача состояла в организации соз­дания испытательных высокотепратурных стендов по разработанным Виктором те­хническим заданиям.

Было запланировано создание двух стендов с температурами в рабочей зоне до 3000 градусов. Первая установка представляла собой  прожекторный стенд. Он предназначался для испытания образцов материалов под воздействием лучис­того потока, направляемого зеркалами на образец от источника света. Исто­чником света является вольтова дуга, а зеркальный отражатель набирается из множества зеркал, называемых фасетками. Эти фасетки устанавливаются концентрическими окружностями вокруг вольтовой дуги и фокусируют свет на образце, за счет чего на нем поднимается температура. Образец помещается в проз­рачный герметичный объем, в котором можно будет создавать нужную газовую среду. Это планировалось для того, чтобы можно было  испытывать теплоза­щиту в газовой среде, которая будет на той планете, на которую будет опускаться наш космический корабль. Вот так далеко тогда задумывали.

На такой стенд Виктор выдал задание московскому прожекторному заводу, и они с удовольствием взялись за эту работу, поскольку имя Челомея стало ши­роко известно в определенных кругах и перед ним открывались все двери. По­этому у специалистов его фирмы в этом плане не было трудностей, так же как и с финансированием.

Второй стенд в основе своего теплового воздействия содержал кислородо-ацетиленовую горелку, которая воспроизводила не только тепловое воздействие на образец, но и небольшое эрозионное воздействие за счет истекаемой струи пламени. В качестве горелки использовали  горелку, отрабатывавшуюся в ЦАГИ. Она имела 120 форсунок, расположенных на ячейке размером 120´120 мил­лиметров. Задуманный стенд содержал поворотный вертикальный круг, на котором устанавливалось шесть образцов, и за один установ можно было испытать шесть образцов и тем самым увеличить его производительность. Такой стенд спроек­тировали и изготовили собственными силами на предприятии и установили в от­деле Виктора. Его быстро освоили и запустили в эксплуатацию. Конкретного из­делия на предприятии не было, чтобы под него испытывать конкретные материалы. Поэтому ин­ституты с охотой испытывали на нем свои материалы, и в отделе накапливался значительные сведения по материалам для будущих разработок. Это был первый на предприятии действующий стенд по новой тематике, и на его работу прихо­дило смотреть все высшее руководство, что существенно подняло авторитет Виктора, как молодого начинающего руководителя такого важного и большого отдела.

В производственном плане отделу пришлось много поработать над технологией изготовления ламельных устройств для очень важного прибора, который назы­вался регулятором кажущихся скоростей. Его задача состояла в распределении команд от системы управления на двигатели для того, чтобы каждый из них быстро изменял направление своей тяги, чтобы поддерживать ракету в устойчивом положении. Это был как бы трамблер в системе зажигания на авто­мобиле с той разницей, что ламельное устройство должно было одновременно подавать несколько команд на каждый из двигателей. Поэтому его конструкция представляла собой несколько полукольцевых пластин, запрессовываемых в пласт­массу.

Сложность состояла в том, что нужно было подобрать температуру, да­вление и время выдержки при прессовании, чтобы гарантированно исклю­чить образование трещин в пластмассе и, главное, надежно исключить появле­ние электрического контакта между этими пластинами. Этот прибор создавал­ся для проектировавшейся ракеты УР-200, а затем использовался и для других ракет. Успех отдела по освоению изгото­вления ламельных устройств поднял его авторитет и в производственных де­лах. К нему добавилось успешное освоение запрессовки полимерных уплотнений в различные клапанные устройства, поскольку резиновые уплотнения не выдер­живали воздействия агрессивного окислителя.

Запрессовка уплотнений в клапаны в больших количествах поставила отдел в производственную цепочку и влияла на выполнение планов агрегатных цехов, куда от него поступали заготовки с запрессованными уплотнениями. Отделу стали устанавливать сроки их поставки, а  сроки на про­ектирование и изготовление штампов для запрессовки уплотнений не устанавливались. Штампы изготавливало основное производство. Виктор никак не мог убедить производство в необходимости сквозного комплексного и взаимоувязанного планирования между цехами, находящимися в структуре производства, и его отдела, находяще­гося в конструкторском направлении.

Стопачинский, будучи одновременно гла­вным инженером производства и начальником испытательного комплекса, уходил от решения этого вопроса, несмотря на то, что это была его первейшая обязан­ность. Дело приняло скандальный оборот, и Бугайский организовал его рассмот­рение у себя. На нем Виктор очень резко выступил и обвинил производство  в том, что у него творится плановый хаос. Бугайский поддержал Виктора, а Стопачинский очень недобро тогда посмотрел на Виктора, который, придя от конструкторов, начал выметать сор из производственной избы. Это потом ему очень дорого обошлось.

Третья очень важной работа, выполненная тогда отделом, была связана с самолетом М50. На предприятии организовали специальный отдел по сопровож­дению эксплуатации самолетов ЗМ, М4 и М50. Его начальником был назначен бывший руководитель темы 3М Бару. Самолеты ЗМ и М4 эксплуатировались в воинских час­тях, а М50 стоял на летной базе в Жуковском в ожидании решения своей су­дьбы. Спроектированный и наполовину построенный его дублер М52 был закон­сервирован, а потом разрезан и сдан в металлолом. А М50 мог еще летать. Вот тогда и решили показать его впервые публике на параде в Тушино осенью 1961 года.

Стало известно, что это будет его последний полет, и к нему стали очень тщательно готовиться. На летной базе начали его гонять по аэродрому с экстренным торможением, непонятно зачем. В результате в гидросистеме ша­сси лопнула трубка. Возникло опасение, что трубопроводы гидросистемы имеют какой-то органический дефект, и они ненадежны. Встал вопрос о возможности вы­лета на парад, что вызвало крайнее недовольство у высшего руководства.

Нодельман, отвечавший за подготовку самолета к параду, привлек Виктора к выяснению причины поломки трубки. Собрав специалистов, он обсудил с ними проблему, и они наметили план действий. После этого  вырезали трубку с самолета в месте излома и передали в отдел для исследования. Тщательно изучив характер излома, специалисты отдела выдали заключение о том,  что излом наступил в результате избыточного давления в трубке, произошедшего из-за гидроудара при экстренном торможении самолета на рулежке. Конструктивного или технологического дефекта в трубопроводе не наблюдается.

 Нодельман остался очень до­волен проделанной работой и выданным заключением. Трубку заменили, и самолет принял участие в параде. Его пролет на низкой высоте, в сопровожде­нии двух истребителей с такими же  треугольными крыльями, произвел фурор среди авиационных специалистов. Мир еще не видел такого большого самолета с треу­гольным крылом. Эти три самолета сделали крутую горку над аэродромом и на большой скорости унеслись в небо. Изумленные люди с восторгом наблюдали, как такая громадина взмыла в воздух и унеслась. Но уже ничто не могло  предотвратить горькую судьбу этой машины. После этого полета самолет перелетел в Монино и там остался на веч­ной стоянке, пополнив собой еще одну нереализованную мечту нашей авиации.

Такая же горькая судьба вскоре постигла и отдел Виктора. Прошло более года со дня его образования. Отдел сложился и начал эффективно работать. Закончили  пристройку  к корпусу, и там удобно расположились металлографи­ческая и спектральная  лаборатории наверху, а внизу механическая мастерс­кая для изготовления образцов и лаборатория для их испытаний. Начала дейст­вовать теплофизическая лаборатория и заканчивался в изготовлении прожек­торный стенд для нее. Казалось, отдел был на подъеме. Но не тут-то было.

Главный технолог и главный металлург выступили с категоричными и резкими требованиями, что­бы им вернули их лаборатории, поскольку без них они не могут больше выпол­нять свои задачи. Стопачинский и здесь занял нейтральную позицию. Бугайско­му было не до этого разбирательства, и он посоветовал Виктору отдать эти ла­боратории, а самому сосредоточиться на неметаллических материалах, оставив себе лабораторию и цех неметаллов, поскольку вскоре возникнут очень важные задачи в этих делах. Это будет чисто отдел неметаллических материалов. Вик­тор так и поступил.

На базе цеха неметаллов он образовал две лаборатории и одновременно продолжал выполнять заказы для производства по его основной тематике в части поставок неметаллических деталей для основного производства. Теплофизическая лаборатория в итоге распалась. Прожекторный стенд, который был все же поставлен предприятию, продали, а ацетиленовый стенд демонтировали, поскольку тематики под них так и не появилось. Но это было уже потом, когда Виктор с головой ушел в неметаллы. Вскоре последовало новое задание, о котором говорил Бугайский.

Это задание последовало не от их производства и не от филевских конструк­торов. Задание пришло из основной челомеевской фирмы в Реутово. Оказывается, не только Мясищев с Королевым занимались созданием ракетоплана для возвращения с орбиты на аэродинамическом качестве. Этим же занимался и Челомей в Реутово еще до поглощения им Филей. Там был создан аппарат оригинальнейшей конструкции. Оказалось, что Челомей, никому ничего не говоря, значительно обогнал Мясищева в деле создания такого аппарата.

Этот аппарат имел фюзеляж диаметром порядка одного метра и крыло треуго­льной формы, расположенное по оси фюзеляжа. В этой части аппарат имел обычную самолетную схему. А вот в конце фюзеляж заканчивался кольцом диаметром по­рядка двух метров, крепившимся к нему с помощью шести стоек. Между стойка­ми, при входе в плотные слои атмосферы, открывались тормозные щитки, кото­рые брали на себя весь тормозной эффект с возникновением больших темпера­тур на их поверхности. Это позволяло существенно снизить тепловые нагрузки на фюзеляж и крыло. Этот аппарат был беспилотный, что и позволило Челомею выйти вперед по сравнению с Мясищевым, который разрабатывал аппарат с космонавтом на борту. По сути, у Челомея это была полномасштабная модель спускаемо­го аппарата. Она была изготовлена в Реутово на основной фирме Челомея, но там не могли нанести теплозащиту. Вот ее нанесение и поручили Виктору во вновь созданном отделе неметаллов.

Теплозащиту нужно было наносить на фюзеляж и на тормозные щитки. На фюзе­ляже была впервые применена напыляемая теплозащита, разработанная в ВИАМ в лаборатории Чеботарева. Ее нужно было приготовить заранее, смешивая несколь­ко полимерных компонентов, потом нанести на фюзеляж путем распыления специальным распылительным пистолетом, а затем произвести полимеризацию при температурах порядка 160 градусов. Для  этого нужно было иметь стенд для крепления и вращения в нем изделия, а потом, и это было самым главным, разработать оптимальные режимы смешения большого количества компо­нентов, поскольку теплозащита была разработана в лаборатории в пробирочных количествах, а также   разработать пистолет для напыления. Трудность состояла в необходимости подобрать необходимое соответствие между вязкоскостью смеси и формой фильеры пистолета.

Виктор выдал в Реутово техническое задание на вращающийся стенд, который там  быстро изготовили, и началась отработка процесса. Дело осложнялось тем, что Челомей взял обязательство перед высшим руководством запустить апп­арат к  ХХIII съезду партии. Взятие повышенных обязательств, приурочиваемых к съездам, действовало неукоснительно в части обязательства их выполнения.

Средняя толщина теплозащиты на фюзеляже составляла порядка десяти миллиметров в зави­симости от ее месторасположения. Наносить ее нужно было слоями толщи­ной полтора-два миллиметра с отвердением каждого слоя. Когда достигли тол­щины порядка пяти-шести миллиметров, на теплозащите появились трещины, рас­полагавшиеся через равные промежутки по длине фюзеляжа. Поднялась легкая паника, и у Челомея было созвано экстренное совещание по рассмотрению сло­жившейся ситуации. На этом совещании Виктор и познакомился с Челомеем.

До этого совещания Виктор предположил, что трещины идут в зонах располо­жения шпангоутов. Когда он ознакомился с конструкцией шпангоутов, то окончательно убедился, что именно их конструкция является причиной появления трещин. Их пояса были выполнены гнутыми из листа и не имели недостаточной жесткости. При закреплении фюзеляжа в стенде за две крайние точки у него появлялся прогиб под собственным весом, лапки шпангоутов отгибались, и жест­кая толстая теплозащита в этих местах начинала трещать. Челомею понрави­лась изложенная версия, и он обеспокоенно спросил:

— Что же теперь делать?

Виктор предложил срезать полоски теплозащиты в зоне шпангоутов и усилить их снаружи путем наварки пластин. Всем понравилось это решение, особенно главному инженеру Реутово Тавризову, который быстро организовал ре­монт. После этого ремонта восстановили теплозащиту в зоне шпангоутов, и даль­нейшее напыление прошло без каких-либо осложнений.

Не меньше хлопот было и с нанесением теплозащиты на тормозные щитки. На них была применена новая теплозащита, разработанная Белевичем в отделении Конради в НИИ-88. Она была разработана для головных частей взамен приме­нявшейся асбестопластиковой теплозащиты на фенольной смоле. Новая теплоза­щита была создана на основе кремнеземной ткани с пропиткой фенольно-эпокси­дной смолой и имела более высокие показатели. Трудности состояли в подгото­вке связующего из исходных компонентов. В итоге нанесение и этой теплоза­щиты было освоено. Из этих работ Виктор сделал для себя вывод, что подгото­вка исходных компонентов является одним из решающих факторов для получения качественного полимера.

Этот аппарат был запущен к съезду и успешно вернулся на Землю, осуществив, таким образом, впервые в мире спуск с орбиты на аэродинамическом качестве. В литературе и поныне никак не отмечается этот факт, весьма знаменатель­ный для космонавтики. Теплозащита, изготовленная и нанесенная на аппарат в отделе Виктора, сработала нормально, и аппарат достиг Земли, не разрушившись.

О поощрении отдела не было и речи у начальства, в связи с чем Виктор вышел сам к Бугайскому с просьбой о премировании работников отдела, выполнивших эту работу. На его вопрос: «А сколько бы вы хотели?» — Виктор по простоте душевной больше тридцати процентов к окладу не решился запросить.

Потом он узнал, что сами Бугайский и Стопачинский, не имевшие никакого отношения к выполнению этой работы, получили по два своих оклада, и  их сумма премии значительно превысила сумму премии всего отдела. Такое отношение к людям удивило Вик­тора, и он, посокрушавшись немного, стал привыкать к подобной недобропорядочности своих начальников. Но это были только ягодки, а  цветочки  в этом отношении были еще впереди. Ему придется столкнуться еще не раз и не с такими, безобидными на первый взгляд, вещами.

Вместе с тем успешно выполненная сложная работа подняла авторитет отдела и Виктора. Если раньше за его спиной и раз­давались критические суждения о том, что конструктор в производственных вопросах будет не способен сделать что-либо существенное, то после этого такие раз­говоры прекратились. Конструкторы признали его за производственника, а сотрудники отдела за своего начальника и специалиста в их деле.

 

 

КОРПУС ГОЛОВНОЙ ЧАСТИ

ИЗ НЕМЕТАЛЛОВ ДЛЯ РАКЕТЫ

Посещая различные материаловедческие институты, Виктор узнал, что в ВИАМе Сакаллы, Аврасин и Киселев, а у Конради Белевич, Тюкаев и Ашмарина ведут разработку материала и технологии изготовления крупногабаритных из­делий из стеклопластика. В ВИАМе разрабатывалась технология сухой выкладки наполнителя в соответствующие формы нужного изделия с последующей его пропиткой под давлени­ем связующим. Эта технология была экологически чистая, поскольку токсичное связующее находилось в закрытой форме, и рабо­чие не имели с ним контакта.

Белевич разрабатывал технологию мокрой выкладки, при которой наполнитель заранее пропитывался связующим, подсушивался и затем укладывался на форме, имеющей контуры изготавливаемого изделия с последующим вакуумным отвердением или отвердением в автоклаве. Эта технология была менее экологичная,  зато требовала меньшего технологического оснащения в виде закрытой фор­мы по сравнению с сухой выкладкой.

Эти работы, проводившиеся в лаборатор­ных условиях, показали Виктору необходимость перенесения их в производственные условия применительно к какому-либо конкретному изделию. В это время полным ходом шло проектирование ракеты УР-200 с боевой головной частью. Виктор увидел, что корпус головной части в наибольшей мере подходит к изго­товлению его из стеклопластика. С этим предложением он вышел к руководству и получил полную поддержку.

Для проектирования головных частей был создан специальный конструкторский сверхзакрытый отдел. Во главе его был поставлен старый мясищевский воору­женец Волков, сын которого станет космонавтом и погибнет в космическом полете. Заместителем на­чальника отдела стал Маркман, зять одного видного авиационного деятеля. На­чальником бригады назначили Нестеровского, старого приятеля Виктора по инс­титуту. Они проектировали корпус по традиционной схеме из металлических сп­лавов. Ознакомившись с работами институтов по стеклопластиковым материалам, они также стали горячими сторонниками этой идеи. В мировой практике таких корпу­сов еще никто не делал.

Ведущим конструктором по неметаллическому корпусу назначили Юрьева, быв­шего однокашника Виктора по институту. Он разработал конструкцию такого корпуса и определил его основные характеристики с помощью специалистов инс­титутов. Встал вопрос о выборе технологии изготовления корпуса.

Виктор про­вел анализ затрат по изготовлению оснастки, а также поставил ряд экспериментов и уви­дел, что затраты и время на подготовку производства будут значительно меньше по мокрой технологии Белевича. Не без дискуссий он убедил всех  в этом, и в итоге была принята технология мокрой выкладки Белевича, несмотря на ее более высокую токсичность. Зато оснащение производства для такой технологии было несравненно проще, и это сыграло свою роль. После того, как определились по техническим вопросам корпуса, нужно было согласовать все это с раз­работчиками атомного заряда и получить от них добро на корпус из стекло­пластика для размещения в нем атомного заряда. Нужно было ехать в атомный центр, где разрабатывался заряд.

Это была первая поездка ракетчиков с Филей в атомный центр, и оформление допуска длилось довольно долго. Поехали Маркман, Нестеровский  и Виктор. Разработчиками заряда был НИИ на Урале,  который  создавался  вначале  как  фи­лиал знаменитого Арзамаса-16, а потом стал самостоятельной фирмой, а город  стал называться Снежнинском.

Их при­нимал некто Романов. Они не знали, кто это такой. Значительно позже Виктор узнал, что это был один из четырех основных создателей водородной бомбы. Ознакомившись с техническими параметрами стеклопластикового корпуса, он восхитил­ся ими и заявил, что такой корпус позволит решить одну из очень важных тех­нических проблем, возникших перед ними, разработчиками заряда. Он также стал горячим поклонником неметаллического корпуса головной части, но зая­вил, что для задачи такой важности  нужно подготовить и выпустить решение Военно-промышленной комиссии Совета министров.

С подготовленным предложением Виктор и Маркман направились в Кремль в эту комиссию, которую все называли просто ВПК. Эта комиссия ведала вопросами вооружения армии всеми видами оружия, начиная от выдачи технического за­дания на его разработку и до серийных поставок. Возглавлял ВПК заместитель председателя Совета министров Смирнов, выходец из Днепропетровска, где он до этого возглавлял ракетный завод, изготавливавший ракеты Янгеля.

По каждому виду вооружения в комиссии были соответствующие отделы. В ракетном отделе с интересом встретили это предложение и заявили, что если они решат проблему создания корпуса головной части из неметаллов, то их озолотят. Это сильно воодушевило их,  особенно Маркмана. В ВПК они сходили пообедать в кремлевскую столовую, размещавшуюся в цоколе и оборудованной по последнему слову техники, как на кухне, так и в обеденных залах. Обеды были на соответствующем уровне с большим разнообразием блюд, прекрасным их приготовлением и не очень дорогие, не намного дороже, чем в их столовой.

Разработанный в чертежах корпус представлял собой составную оболочку из трех кону­сов. Верхний и средний конус выполнялись зацело, а нижний конус изготавливался отдельно и закрывался снизу криволинейным днищем. Высота корпуса в сборе была порядка трех метров с оребрением изнутри и толстым шпангоутом посредине, на котором крепился ядерный заряд. Весь корпус изготавливался из стекло­пластика, выкладываемого на специальной оправке и приматываемого послойно стеклонитью.

Для того чтобы снять изделие с оправки, ее нужно было делать разъемной и вынимать ее из изделия по частям из-за того, что оболочка имела внутри множество ребер, подкрепляющих тонкую обшивку порядка трех—восьми мил­лиметров в разных местах. Носовая часть корпуса заканчивалась наконечни­ком из силицированного графита, воспринимающего всю тепловую нагрузку при входе головной части в плотные слои атмосферы. Боковая поверхность кор­пуса покрывалась теплозащитой. После ранее проведенной в отделе освоения кремнеземной теплозащиты Белевича на этой головной части она была применена вместо ранее применявшейся на других головных частях асбестопластиковой теплозащиты. Из приведенного краткого описания конструкции корпуса видно, что это была принципиально новая головная часть по ее конструкции, примененным материалам и технологии изготовления. Предстояла грандиозная работа по ее созданию.

Перед началом этих работ Виктор провел ряд организационных мероприятий в отделе под неожиданным и жестким давлением Стопачинского. У Виктора не бы­ло заместителя, и он не торопился с его назначением, подыскивая хорошего специалиста. Начальник прежней лаборатории неметаллов у Мясищева Кутумов был прекрасным специалистом и человеком. Под его руководством была разрабо­тана технология и осуществлена внутрикорпусная герметизация отсеков крыла фюзеляжа на самолете М50 для использования их в качестве топливных баков. Это был человек, умудренный опытом и знаниями, но предпенсионного возраста, и на него нельзя было ориентироваться на перспективу.

Перед началом работ по головной части Стопачинский вдруг предложил Виктору взять себе в качест­ве своего заместителя некоего Руденко, который никогда неметаллами не зани­мался, а специализировался по испытаниям агрегатов топливной системы. Стопачинский настаивал, чтобы он в  должности заместителя начальника отдела возглавил работы по созданию корпуса головной части. Виктор категорически отказался от его заместительства, а тем более от предоставления ему руководства работ по корпусу, в котором он ничего не понимал. Такую важную работу он не может поручить незнакомому че­ловеку, к тому же неспециалисту в этой области. На это Стопачинский убеди­тельно возражал тем, что у нас вообще нет специалистов в этом новом деле, и придется всем учиться по ходу дела. Виктор упорно сопротивлялся и не согла­шался на становившиеся все более жесткими требования Стопачинского.

На некоторое время Стопачинский прекратил эти разговоры, но потом вновь уже в катего­рической форме  потребовал принятия Руденко на должность заместителя — или ищите себе другое место работы. Виктор всего мог ожидать, но не такого оборота дела. И это в то время, когда ему нужно было сосредоточиться на орга­низации работ по корпусу.

Виктор спокойно воспринял этот ультиматум и зая­вил, что он подумает и даст ответ через три дня. Для себя Виктор решил, что уходить ему нет никакого резона и отказываться от такой интересной работы нет никакого смысла. Но и с настойчивым желанием внедрить к нему Руденко также нужно считаться. Он только не понимал, зачем нужно Стопачинскому внедрение в отдел незнакомого Виктору человека. Он предположил, что это его человек и он нужен Стопачинскому в отделе для того, чтобы он следил за Виктором и докладывал обо всем ему. Виктор недоу­мевал, ведь он не такая важная персона, чтобы за ним так тонко устанавли­вать слежку. Виктор разработал соглашательский вариант и через три дня предложил его Стопачинскму. Он состоял в следующем.

Виктор может согласиться взять Руденко в отдел, но не на должность заместите­ля, а на должность начальника лаборатории резиновых и уплотнительных мате­риалов, которую он предлагает организовать. Для создания корпуса он пред­лагает организовать свою лабораторию и назначить начальника из числа конструкторов, который, так же как и Виктор, был бы знаком с неметаллами и которому он может полностью доверять. Стопачинский тут же без раздумий с ра­достью согласился на это предложение Виктора, который теперь окончательно убедился в крайнем желании внедрить к нему Руденко на любую должность.

Со временем, порабо­тав с ним, Виктор увидел, что это грамотный человек в технике, быстро ос­ваивается с новым делом и обладает неплохими человеческими качествами. Че­рез полгода он сам уже предложил назначить Руденко своим замом, посколь­ку Виктор так увяз в работах по корпусу, что общеотдельческими делами ему было некогда заниматься, и Руденко в большинстве их взял на себя. Так раз­решился этот личностно амбициозный конфликт, имевший затем свое продолже­ние, когда корпус был уже создан.

Начальником лаборатории стеклопластиков, где должны были вестись работы по корпусу, Виктор назначил Каганова, а главным химиком при нем определил Рожкова из бывших сотрудников лаборатории Кутумова, которую он и продолжал возглавлять. Теплозащитой занималась Иваненко, намоточным и распылительным оборудованием занимались Кишнев и Куников, который перешел в отдел из прое­ктного отдела, чтобы заниматься конкретными делами, а не рисованием карти­нок, как он считал. Он был сыном знаменитого героя войны на Малой земле Цезаря Куникова, вдова которого после войны вышла замуж за адмирала Холос­тякова, снарядившего и направившего на Малую землю батальон Цезаря Кунико­ва. С Кишневым и Куниковым впоследствии у Виктора сложилась дружба се­мьями, и они часто встречались, отдыхая на различного вида мероприятиях, организовываемых Кишневым. Он обладал компанейским и веселым нравом и был душой коллектива и на работе, и на отдыхе. Такие люди очень нужны в любом коллективе, к тому же если они обладают хорошими деловыми качествами и не­заурядным умом.

При создании корпуса из неметаллов нужно было решить три основные задачи. Первая состояла в необходимости получения  сведений о свойствах материала, получа­емого в изделии при его изготовлении. Это объясняется тем, что проектирова­ние и изготовление агрегатов из слоистых или, как их стали называть, композиционных, неметаллических материалов прин­ципиально отличается от агрегатов, создаваемых из металлических материалов. При использовании металлических материалов конструкция проектируется как бы составной из металлических заготовок, которые изготавливаются заранее ка­ким-либо путем — прокатом, точением, литьем, штамповкой или еще как-то, а затем эти заготовки соединяются тем или иным способом в изделии.

При использовании слоистых неметаллических материалов этого не происходит. Проектирование изделия из них начинается с проектирования самого материала в составе изделия. Слоистость материала позволяет располагать волокна в на­правлении действия максимальных усилий и тем самым значительно экономить материал и  существенно облегчить изделие. Кроме того, констру­кцию можно выполнять при этом зацело без введения дополнительных технологи­ческих разъемов в ней. Это также дает экономию веса. Но нужно подтвердить технологией изготовления изделия, что заложенные расчет­ные свойства материала действительно получены в данном изделии. Получаемые свойства в НИИ по разрабатываемому материалу дают только исходные сравнитель­ные характеристики, но ни в коей мере еще не говорят о том, что эти свойства будут получены в конкретном изделии при принятой конструкции мате­риала в нем. Решение этого принципиального вопроса не было решено мето­дологически при начале всех работ по корпусу. Предстояло его решать в пер­вую очередь, ибо, если ждать изготовления всего изделия и узнавать, что полу­чилось из этого при его испытании, можно потерять много времени и немало далеко не дешевых неметаллических материалов.

Методологически эта задача была решена Виктором путем изготовления и испытания кон­структивно подобных моделей, охватывающих все типовые элементы корпуса. Для этого пришлось определить номенклатуру, размеры и форму таких моделей. На этих моделях отрабатывалась не только прочность получаемого материала, но и способы укладки материала и технологические режимы изготовления. При изгото­влении этих моделей одновременно решалась задача подбора наиболее оптимальных параметров подготовки исходных материалов.

Вторая задача состояла в выборе типа оборудования для подготовки и смеше­ния связующего, пропитки и подготовки стеклоткани, а также  самого намоточного станка для выкладки и намотки корпуса. Никакого промышленного оборудования по этим во­просам к тому времени не существовало. Пришлось самим разрабатывать техни­ческие задания на разработку и изготовление этого оборудования, которое бы­ло спроектировано и изготовлено на предприятии под курированием Виктора. Следует отдать должное Стопачинскому, если бы не его активнейшее внимание к этим работам на предприятии, то ничего бы не было  сделано. Все делалось под его неусыпным контролем и давлением. В противном случае никакого  оборудования не было бы. В тематическую работу по созданию корпуса он не вмешивался, отдав это всецело Виктору, пристально наблюдая за ходом дела.

К этому же вопросу примыкает и задача создания самой оправки, на которой будет выкладываться корпус и приматываться стеклонитью. Сложность в ее создании состоя­ла в том, что она должна быть разборной и после изготовления корпуса ее не­обходимо было разбирать и извлекать из корпуса. Виктор, понимая сложность создания такой оправки из металла, поручил Кишневу и Куникову разработать технологию создания вымываемой гипсовой оправки, чтобы ее после намотки вымыть из корпуса.  Этот резервный путь оказался спасительным для изготов­ления первых изделий для статических и первых летных испытаний корпуса. Ре­шить полностью задачу вымывания оправки из изготовленного корпуса все же  не успели, и ее разрушали механически. Потом, когда создавались твердотопливные ракеты, корпуса которых изготавливались намоткой из органоволокна, оправки делали не гипсовыми, а песчаными, смоченными соответствующими растворами, и там уже смогли решить задачу ее вымывания.

Третья задача состояла в отработке режимов изготовления натурного корпу­са. Затем, изготовив его  и испытав, надо было подтвердить получение требуемых прочностных параметров и передать его изготовление на соседний се­рийный завод. Это уже был венец всей работы, и до него нужно было дойти.

После того, как было принято окончательное решение о разработке корпуса из стеклопластиков, по указанию министерства в отдел Виктора были направле­ны группы специалистов из ВИАМ, НИИ-88 и НИАТ для участия в пре­дстоящей совместной работе единой комплексной бригадой материаловедов и технологов. Было принято решение, что все они временно переводятся в состав отдела Виктора и ставятся в нем на табельный учет. Это была солидная помощь и подкрепление. Между всеми сотрудниками сложились хорошие, дружеские отношения, и все дей­ствительно работали как единый коллектив. Руководство из институтов мало вникало в работу отдела, очевидно, получая достаточную информацию от своих сотрудников, и там не были особенно обеспокоены состоянием дел по решению этой важной задачи.

Первые неприятности начали появляться при отработке на моделях. Модель грузового шпангоута должна была выдержать при испытаниях осевую силу 160 тонн. Первая модель выдержала всего 6 тонн. У руководства и конструкторов поднялась легкая паника, и конструкторы начали быстренько разрабатывать тра­диционную конструкцию корпуса из металлических сплавов. Виктор, разобрав­шись в причинах появления первого блина комом, встал за намоточный станок и сам в течение двух смен непрерывно выкладывал и мотал модель. Она выдержала сразу же 116 тонн, а со временем довели ее прочность и до требуемых вели­чин.

Последовательно были отработаны режимы изготовления других элементов корпуса, по которым был составлен режим изготовления всего корпуса. В процес­се этих исследований были изготовлены десятки моделей диаметром до 660 мил­лиметров. При этом были отработаны не только режимы отвердения отсеков резко переменой толщины, но и определены оптимальные схемы выкладки наполнителя.

Большое  внимание уделяли  процессу  подготовки связующих и процессу контроля качества и однородности их смешения. Впервые применили методику контроля степени однородности связующего путем измерения его оптической плотности. Для этого разработали  методику  и  критерии  качества  при  этом  виде контроля.

При отработке совместного отвердения корпуса с намотанной на него теплозащиты из кремнеземной ткани выявили одно интересное физическое явление. При совместном их отвердении, при температуре 160—180 градусов, в месте их стыка началось расслоение из-за разности линейных удлинений стеклянной и кремнеземной ткани. Проведя исследования, установили, что при предварительной термообработке кремнеземной ткани при 400 градусах ее удлинение выравнивается со стеклянной и растрески­вание прекратилось. Тогда это явление они приписали тому, что при этих тем­пературах удаляется гигроскопическая влага, адсорбировавшаяся в микропорах кремнеземного волокна. Потом оказалось, что они  были недалеки от истины. Спустя много времени после этого ака­демик Дерягин открыл наличие сверхтяжелой воды, которая образуется в микро­порах именно кремнеземных волокон. Он установил, что эта вода имеет удель­ный вес 1,4 грамма в одном кубическом сантиметре и закипает при тех же 400 градусов.

Для серийного изготовления корпусов на соседнем заводе было решено соз­дать специальный цех. На его проектирование  Виктор разработал техническое задание и курировал в ГИПРОАВИАПРОМЕ. Оборудование для этого цеха изготовили по тем же чертежам, которые разработали для отдела Виктора под его руководством.  Когда Виктор все-таки ре­шил защитить кандидатскую диссертацию по этой теме, он получил авторское свидетельство на изобретение конструкции намоточного станка. До этого он не писал заявки на изобретения. Только к защите он их оформил несколько штук.

По отработанной технологии были изготовлены несколько штатных корпусов для различных видов испытаний, которые показали полную работоспособность впервые созданного корпуса головной части из стеклопластиков. Затем этот ко­рпус прошел летные испытания в составе ракеты УР-200, и таким образом была решена задача, за которую обещали в Кремле озолотить ее разработчиков, что и было сделано.

За  разработку корпуса головной части из неметаллов была присуждена Государственная премия. Это была пер­вая Государственная премия на предприятии в новой ракетной области. Кроме того, двоим сотрудникам присвоили ученые кандидатские степени без защиты диссертаций. Ни там, ни там Виктора не оказалось. Премии и ученые степени получили Маркман и рефе­рент Челомея в Филях Егоров. Когда «вспомнили, что забыли» конструктора Юрьева, разработавшего корпус, и Виктора, разработавшего технологию его изгото­вления, то им двоим выхлопотали по бронзовой медали ВДНХ, документы на ко­торую Виктор сам и оформлял, бегая по высоким инстанциям. Так что и ра­боту делал сам, и «награду» сам себе оформлял. Так ценился творческий труд. В данном случае полностью реализовалась ситуация «награждения непричаст­ных и наказания исполнителей». Это был второй случай, когда у Виктора уворовали не только идею, но и награду за ее реализацию. Вскоре его накажут уже по-настоящему.

После успешного завершения работ по корпусу головной части в Филях корпуса головных частей стали делать неметаллическими для всех головных частей. Стопачинский вскоре заметил Виктору, что Руденко оказался слабым заместителем, хотя Виктор этого и не считал. Он посоветовал Виктору подыскать со стороны толкового специалиста на эту должность. К тому време­ни Виктор приобрел известность и неплохую репутацию в разных учреждениях и министерстве. Он предложил перейти к нему начальника отдела неметаллов конструкторского бюро Ильюшина, где разворот исследований по неметаллам этого человека  не удовлетворял, и он согласился на должность заместителя к Виктору.

Когда он уволился и пришел на предприятие, Виктор привел представить нового сотрудника Стопачинскому, который тут же начал излагать свое видение, как нужно кар­динально перестроить структуру отдела, о чем он ни разу до этого не гово­рил Виктору. Кроме того, он ни разу не слышал каких-либо замечаний в свой адрес и адрес отдела. Это слова о перестройке структуры отдела явились для Виктора пока только вспышкой молнии, а вот гром прогремел тогда,  когда Стопачинский предложил этому человеку, абсолютно не зная его, занять должность начальника вновь перестроенного отдела, а Виктор бу­дет у него заместителем.

Такого оборота никто из них двоих не ожидал,  и они в недоумении стали смотреть друг на друга. Установилась тягостная пауза. Первым прервал ее Виктор, заявив, что он больше работать со Стопачинским не будет из-за такого коварства и обо всем доложит Бугайскому. Приведенный несостоявшийся заместитель одновременно заявил, что и он ни в ка­кой должности не будет работать на этом предприятии, где так безобразно по­ступают с руководителями. Они поднялись и вышли. Виктор к Бугайскому, а его гость за ворота. Он вернулся на свое прежнее место работы, рассказав, как поступают в Филях с начальниками отделов после удачно сделанной работы.

Бугайский молча выслушал Виктора и только промолвил:

— Он таки не унима­ется.

Эта фраза ничего не могла объяснить Виктору. Но потом он узнал, что Сто­пачинский развернул борьбу с Бугайским за место начальника филиала, которое занимал Бугайский. Со временем, на очередном партхозактиве, выступила одна дама и вылила такой ушат грязи на Стопачинского, что с ним случился после этого сердечный приступ. Он слег в больницу и после этого больше на предпри­ятие не вернулся. Так бесславно закончилась для него развязанная «война титанов», невинной жертвой и разменной монетой в которой стал Виктор.

В разговоре с Виктором Бугайский сказал, чтобы Виктор уходил из отдела. Работа отдела уже не интересовала ни одного из них. Стопачинскому уход Вик­тора нужен был для того, чтобы присвоить все его работы и по ним защитить диссертацию. А Бугайскому нужен был для того, чтобы обвинить Стопачинского в развале такого важного отдела, что, собственно, и прозвучало на том парт­активе.

Бугайский предложил Виктору перейти помощником к Нодельману, на что тот со­гласился и предложил подписывать приказ о своем освобождении и назначении Руденко на свое место начальником отдела. Виктор был еще не искушен в подковерных интригах и в приказе не записал пункт о своем назначении, пола­гая, что с ним вопрос уже решен. Но не тут-то было. Когда об этом узнал бывший начальник бригады Виктора, который воспротивился установлению ему оклада ведущего конструктора, он воспротивился назначению Виктора помощником Нодельмана, поскольку Виктор тогда становился начальником над ним. Сложилась патовая ситуация, и Виктор вообще остался без должности.

Эту ситуацию разрядил Бугайский. Посокрушавшись создавшейся ситуацией, он утешил Виктора, сообщив ему, что вскоре будет создаваться новый отдел по очень важной тематике, еще более важной, чем создание неметаллического кор­пуса. Этот отдел поручат создавать ему, а пока Виктору можно перейти ведущим конструктором в конструкторский отдел головных частей и переждать там.

Когда Виктор уходил из отдела, никто в организации не мог ни понять, ни оп­равдать необходимость такого шага. Все знали, что это делается не по жела­нию Виктора, и недоумевали. Особо упадническое настроение было у сотрудников отдела и специалистов, которые работали в отделе из других институтов. Все ожидали дальнейшего развития начатых работ в отделе, и вдруг главный их за­коперщик покидает отдел на полном, так сказать, скаку. Никто не понимал, что будет дальше с работами в отделе по этой тематике.

К концу работ по изготовлению корпуса, когда стало ясно, что получение положительного результата обеспечено, Виктор стал думать о дальнейшем развитии этих работ. Он наметил и уже развернул эксперименты по созданию трехслойного корпуса с сотовым заполнителем. Такая конструкция оболочки корпуса, вместо отработанной ими однослой­ной с оребрением, открывала перспективы к дальнейшим шагам по снижению ве­са корпуса. По совершенствованию намоточной технологии он наметил работы по намотке не стеклонитью, а моноволокном, вытягиваемым непосредственно из расплава стекла и наматываемым прямо на корпус. В этом случае волокно не подвергается дополнительному деформированию при изготовлении из него нити и сохраняет свою первородную исходную высокую прочность. Для этого ну­жно было оснастить намоточный станок плавильной лодочкой для стекла, из ко­торой через фильеру вытягивается моноволокно.

Лодочки эти делаются из чистейшей платины, и на одну лодочку идет четыре килограмма платины. Виктор задумал заиметь три лодочки, поскольку у них большой износ. Когда он рас­сказал эту идею в Кремле, оттуда незамедлительно последовало указание в Госплан, и Минфин выделил 16 килограммов платины, которая и была завезена на предприятие. Все думали именно об этих работах. Но после  ухода Виктора эти ра­боты заглохли, институтские сотрудники вернулись в свои институты, а от платины, лежавшей на складе, не могли избавиться в течение нескольких лет и каждый раз писали объяснения при очередных финансовых ревизиях.

После ухода Виктора из отдела неметаллов Бугайский поставил ему задачу изучить на образцах возможность дополнительной герметизации разъемных соединений топливных трактов. Это нужно будет при разработке нового задания, которое ожидается. Используя свои старые уважительные к нему отношения в отделе неметаллов, он с его специалистами провел большой объем эксперимен­тальных работ и установил, что все разъемные соединения через некоторое время начинают течь, вначале потихоньку, а потом микроканалы увеличиваются и течь возрастает. Никакими средствами повторной герметизации течь прекратить не удалось ни по топливу, ни по окислителю. Испытания в компо­нентах топлива проводили в Научно-исследовательском институте войск тыла и транспорта, который располагался недалеко от них возле станции метро «Кунцевская».

В этом институте тогда рабо­тал  начальником лаборатории инициативный майор Братков, который через годы стал генералом и возглавил этот институт. Этот НИИ занимается всеми видами топлив для всех видов вооружений армии. Виктор еще не знал тогда, что вопрос обеспечения герметичности топливных трактов ракет станет для него определяющим на многие последующие годы работы уже в новом отделе.

Занятия по изучению герметизации оставляли ему время и для другой рабо­ты. Он собрал все материалы, полученные при проведении исследований по раз­работке корпуса головной части. Он обработал этот материал в виде таблиц, графиков и различного рода фотографий. Все это он изложил в толстом, совер­шенно секретном отчете, который спустя несколько лет послужил ему осно­вой для написания и защиты кандидатской диссертации.

Но не только эти дела на работе одолевали Виктора в те годы. Как говорится, жизнь у нас идет полосками, то светлой, то темной. У него был период темных полос, и они у него пошли не только  на работе, но и дома. На работе  Виктор не только лишился должности и интересной работы. У него осложнились дела с получе­нием отдельной квартиры. Как известно, Хрущев развернул массовое строитель­ство жилья —  своих «хрущевок», и началось великое переселение народов. Раз­вертывание жилого массового строительства было, пожалуй, единственным грандио­зным положительным его деянием. После его ухода жилищное строительство получило новое дыхание, от «хрущевок» отказались и перешли вначале на блочные многоэтажные дома с лифтами, а затем и на дома с улучшенной планировкой.  В стране был произведен грандиозный скачок в обеспечении людей жильем. Ни одна страна в мире не строила столько жилья.

Не отставали в жилищном строительстве и ведомства, которые также раз­вернули большое строительство жилья. В частности, и в организации Виктора усилилось такое строительство. Все его однокашники уже получили отдельные квартиры и переехали из коммуналок, а Виктор не мог никак перешагнуть через Львова. Он стал заместителем Бугайского по хозяйственным вопросам и все дер­жал в своих руках. Виктор никак не мог понять причину такой упорной его неприязни к себе. Бугайский не проявлял никакой активности, чтобы надавить на Львова с выделением квартиры Виктору, которому  стоило все это больших нервов.

Но квартирных неурядиц Виктору было мало, и он затеял поступление в аспи­рантуру. Куников после ухода Виктора из отдела неметаллов также ушел и поступил в МВТУ на кафедру технологии машиностроения к профессору Саксельцеву простым инженером. Тогда многие ушли из отдела неметаллов вслед за Виктором. Куников организовал прием Виктора не в аспирантуру, а в качестве соискателя. Перед этим Виктор написал в открытой форме реферат о своей работе по созданию корпуса из неметаллических материалов,  и он послужил основанием для зачисления Виктора на кафедру в качестве соискателя. Нужно было готовиться и сдавать кандидатский минимум.

Для сдачи экзамена по философии Виктор взял себе тему «Философские во­просы кибернетики». Тогда кибернетика перестала быть буржуазной наукой, и он с интересом проработал «Кибернетику» Винера, основоположника  киберне­тики как науки. Работая над этой темой, Виктор увидел в основах кибернетики наличие фундаментальных изоморфических положений, которые верны вообще для любой системы, будь то техническая или социальная. Для исследования каждой из них возможно использование одних и тех же кибернетических принципов. Свой реферат Виктор и посвятил этому вопросу, разработав на этой основе пространственную модель общественной системы любого уровня и социального содержания.

Заведующий кафедры философии престарелый Иониди, ознакомившись с рефератом, отметил его оригинальность и поставил за него пятерку. У Виктора до этого уже зародилась мысль написать кандидатскую диссертацию на эту тему, и он спросил совета на этот счет у него. Иониди был мудрым человеком и прекрасно знал состояние обществоведческой науки у нас тогда  и тех, кто ею занимался и олицетворял ее. Он из-под очков молча продолжительно посмотрел на Виктора, а потом спросил:

— У вас есть техническая тема для защиты? — и, услышав утвер­дительный ответ, продолжил: — Вот и защищайтесь, молодой человек. В области вашего реферата так называемые ученые вас затопчут, уворуют ваши идеи и ни в никакую их науку они вас не пустят.

Чтобы закончить с этой темой, следует отметить, что спустя несколько лет Виктор все-таки написал кандидатскую диссертацию  по своей головной части, а обществоведение у него стало хобби на всю оставшуюся жизнь. Он написал обстоятельную работу «Сис­темный анализ советский социалистической системы» и разослал во все институ­ты. Многие не ответили, но многие и ответили, и их ответы красноречиво подтвердили прогноз Иониди.

Ректор института управления Козлова уклонилась от ответа, заявив, что ин­ститут перегружен рецензированием всевозможных работ и не может проработать его работу. Академик Пономарев по телефону буквально слово в слово повторил мысли Иониди. Академик Афанасьев через секретаря передал, что работа инте­ресная, и пожелал дальнейших успехов в работе над этой темой, не став что-либо писать. Заведующий лабораторией управления МГУ Гавриил Попов ответил письменно, ничего не сказав о существе работы, но обильно изругал автора, об­винив его в непрофессионализме. И таких отзывов было еще несколько, где говорилось, что «нечего лезть с неподходящим рылом в их калашный ряд». После получения сонма таких ответов Виктор перестал обращаться к кому-либо со своими идеями, и они так и лежат у него в ворохе бумаг. Здесь следует привести один из разделов этой работы, посвященный методологическому подходу в системном анализе общественных явлений и построения пространственной модели их структуры.

В свой реферат по философии  Виктор включил разработанный им подход в анализе общественных явлений на основе сис­темного метода с использованием кибернетических принципов.  Именно по нему он хотел писать  и защищать кандидатскую диссертацию, о чем говорилось ранее.  Краткое его изложение  будет состоять в следующем.

Из кибернетики Виктор взял постулат о необходимости структурирования системы на блоки с последующим блокировочным  включением в системном анализе  системы  на всех ее структурных уровнях, последовательно рассматривая каждый из них. В процессе этого анализа устанавливаются и рассмат­риваются внутренние  прямые и обратные связи, действующие между этими элементами, и опреде­ляются условия их оптимальности, вводится понятие необходимой деловой и шумо­вой избыточной информации между ними. Завершив рассмотрение внутренней структуры системы и определив условия оптимальности функционирования всей системы, устанавливаются внешние связи системы с ее окружением и рассматриваются результаты внешнего воздействия системы на процесс функциониро­вания. Все рассмотрения проводятся на основании составленного и математи­чески описанного информационного баланса системы, с помощью которого прои­зводится моделирование поведения системы  при различных изменениях внутрен­него и внешнего воздействия.

Изложенные положения из кибернетических принци­пов используются применительно к техническим системам, для которых она собственно и разра­ботана. Данные концептуальные положения, как вполне очевидно, являются изоморфичными, и их применение возможно как для любой технической, так и для любой общественной системы. В этом и состоит новизна разработанного Виктором подхода в системном анализе любых  систем. Применительно к общественной системе предстояло ус­тановить, на каком принципе производить структурирование системы для выделения ее элемен­тов и какие показатели принять в измерении общественной информации, харак­теризующих ее функционирование.

В первую очередь Виктор занялся поиском подхода в наиболее достоверном структурировании системы с тем, чтобы это структурирование в наибольшей мере определяло ее органическое внутреннее содержание в виде упоминавшихся внутренних ее блоков. Не будем описывать весь ход поисков, а изложим его результат, к которому он пришел и который оказался весьма эффективным.

Применительно к процессам или системам как яв­лениям результат их функционирования всегда будет проявляться в конечном продукте их деятельности. Поэтому анализ системы или явления нужно начинать с определения продукта, который является результатом деятельности данной системы, ибо функционирование любой системы происходит не ради самого функционирования, а ради производства того или иного материального или интеллектуального продукта. Выявив данный продукт, необходимо далее принять тот метод его анализа, который бы позволил однозначно вскрыть его внутреннее содержание.

За  основу этого подхода он принял одно из основных положений диалектики, гласящее, что развитие любого явления происходит под воздействием бо­рьбы и взаимодействия двух противоположных его внутренних составляющих. Лю­бое явление всегда содержит в себе две противоположности, вскрыв которые и проследив их взаимодействие можно однозначно определить внутреннее со­держание данного явления и процесс его функционирования. Каждая из выделенных основных противоположностей, составляющих вер­хний уровень явления, также имеет свои две основные противоположности. Эти противоположности, в свою очередь, также имеют свои противоположности и так далее. Эти последующие выделенные противоположности, которые также можно определить как явления, представляют собой разложения нижестоящих уровней  по отношению к верхнему уровню. Развитие всего явления происходит в результате взаимодействия всех выде­ленных явлений в последовательно проводящихся разложениях. Не трудно ви­деть, что все выделенные явления, начиная с самого верхнего уровня,  будут  представлять собой его внутреннюю структуру. Связи этого большого числа выделенных внутренних явлений, или ячеек, весь­ма сложны и не так просто будет определить их значение и установить связи, суще­ствующие между ними. Достаточно однозначно можно определить взаимодействие выде­ленных ячеек, если рассмотреть только три верхних уровня разложений. В этом случае в рассмотрение будут включены восемь ячеек, расположенных по четыре в двух плоскостях. Пространственно совместив эти плоскости и изобразив их взаимное расположение в виде куба, можно будет получить пространственную структурную модель изучаемого явления с выделен­ными в ней восемью основными структурными ячейками.

Все это на первый взгляд выглядит весьма сложно и, возможно,  трудно воспринимается. В качестве иллюстрации использования данного метода на практике приведем построенную Виктором структурную пространственную модель предприятия. Ее можно будет сравнить с существую­щими общепринятыми структурами действующих предприятий. Принимая предприятие за кибернетическую систему с неизвестной внутренней структурой, будем полагать, что входным сигналом для системы (предприятия) будет поступление заказа или задание на изготовление продукта в заданном количестве и заданного качества. Выходным параметром такой системы будет являться сам продукт, который создается на предприятии в процессе взаимодействия многих его звеньев. В силу общественного характера производства его продукты являются не только носителями определенных потребительских свойств, но и содержат в себе в скрытом виде проявление тех внутренних процессов на предприятии, которыми характеризуется производство при изготовлении этого продукта. Сте­пень полноты удовлетворения продуктом заявленных потребительских свойств будет характеризовать степень организационного совершенства отдельных зве­ньев и предприятия в целом.

Далее, в процессе анализа продукта следует выделить главные  противоречивые стороны, взаимодействующие в процессе его жизненного цикла. Для продукта такими сторонами являются его стоимост­ная и овеществленная формы. Каждая из этих форм имеет свое внутреннее со­держание и в свою очередь каждая из них также имеет свои две  глав­ные и противоречивые стороны. Стоимостное содержание продукта включает в себя собственно стоимость и по­требительскую стоимость, а овеществленная форма продукта находит свое вы­ражение при его изготовлении и потреблении. Каждая из перечисленных сто­рон находится в постоянном противоборствовании. Обеспечивая минимальную стоимость изготовления продукта, стремятся максимально удовлетворить наи­большее число показателей потребительского качества продукта.

Продолжая подобным образом типологически раскрывать ранее отмеченные сто­роны категории «продукт», видно, что потребительская стоимость формируется в процессе изготовления продукта. В этом процессе, с одной стороны, она устанавливается требованиями оптового заказчика к этому продукту, с другой стороны, она определяется изготовителем при его созда­нии и устанавливается, насколько надежно она соответствует требованиям оптового потребителя. Стоимость изготовления продукта определяется стоимостью материалов и оборудования, идущих на его изготовление (прошлый труд), и стоимостью опла­ты рабочих, изготавливающих продукт (живой труд). Потребление продукта определяется опытом индивидуального потребления, то есть насколько потребитель доволен  потреблением продукта с одной стороны, а с другой стороны, насколько изготовитель проводит анализ и учитывает опыт потребления изгото­вленного им продукта и обеспечивает качество его потребления. Изготовление продукта осуществляется в производственных подразделениях предприятия на основании разработанной на него документации.

Таким образом, в процессе раскрытия двух противоположных сторон продукта — стоимостной и овеществленной формы — мы получили при разложении второго уровня четыре противоречивые стороны продукта. В стоимость входит себестоимость и потребительская стоимость, а в овеществленную форму входит изготовление и потребление продукта. Раскрывая, как  было проведено ранее, каждые из этих четырех сторон, получили при третьем разложении уже восемь противоречи­вых сторон продукта. Чтобы более достоверно установить внутренние связи в явлении между выделенными сторонами, следует ограничиться на трех уровнях разложения и рассматривать взаимодействие восьми объективно выделенных внутренних сторон продукта. Расположив пространственно восемь сторон, или назовем их еще так,  ячеек, по вершинам куба, получим пространственную модель явления. Рассмотрению подверглось внутреннее содержание явления, в результате которого оказа­лись выделенными его внутренние ячейки и  их взаимодействие между собой. Оно-то и бу­дет представлять собой сам процесс развития или функционирования явления, а выделенные ячейки определят внутреннюю структуру явления, каждая из кото­рых выполняет свою функциональную задачу в процессе функционирования всего явления.

Применительно к предприятию выделенные стороны следует определить как тематические управления, каждое из которых имеет свою внутреннюю структуру и выполняет свои задачи. Не трудно видеть, что выделенные восемь ячеек, или управлений, выполняют следующие функции:

— ячейка «Требования оптового заказчика» —  оценивает конъюнктуру рынка, осуществляет взаимодействие с заказчиками и обеспечивает предприятие заказами на производство товаров;

— ячейка «Определение изготовителем свойств продукта» — проводит различные заводские испытания продукта;

— ячейка «Стоимость материалов и оборудования» — обеспечивает материально-техническое снабжения предприятия;

— ячейка «Стоимость и состав рабочей силы» — является службой кадрового обеспечения предприятия;

— ячейка «Потребление продукта» — выполняет функции сбыта продукции;

— ячейка «Анализ и обеспечение потребления» — производит обеспечение потреб­ления продукта у заказчика и проводит анализ его потребления;

— ячейка «Разработка документации на продукт» — является проект­но-конструкторской службой;

— ячейка «Изготовление продукта» — собственно  и изготавливает сам продукт.

Перечисленные службы представляют собой не что иное, как структуру предприятия, определен­ную на основе последовательного содержательного рассмотрения политэкономи­ческой категории «продукт». Это рассмотрение позволило структурно выделить те ячейки, без функционирования которых предприятие не может создать про­дукт, удовлетворяющий потребителей в полном объеме. Не все выделенные ячей­ки существуют на отечественных предприятиях, а если и существуют, то им не уделяется должного внимания. Сложившаяся веками типовая структура предприятия представляет собой линейный тип плоскостной структуры, в которой выделяются  такие службы, как главный инженер, главный технолог, главный бухгалтер, отдел сбыта и снабжения, отдел кадров, и они являются главными структурными ячейками.

Полученная пространственная структура предприятия ставит в один ряд много других функций, по­мимо изготовления продукта, а не только одно только производство. Это касается служб взаимодействия предприятия с заказчиком и потребителем, а также обеспечение потребления изготовленного продукта предприятием. В советское время связи производителя и потребителя были разорваны, поскольку предприятие работало на план, а не на потребителя. Продукция изготавливалась на неизвестного потребителя. Не поэтому ли и качество наших продуктов было существенно ниже западных. Наша продукция по материалоемкости и энергозатратам на изготовление в 1,2—1,5 раза в основных видах промышленности превосходит аналогичные западные образцы, не считая  значительно более низких ее эксплуатационных качеств. Проведенный анализ, по сути дела, процесса создания продукта на первый план выдвинул не сам процесс изготовления продукта, а необходимость определения его ка­чественных характеристик, прежде чем приступать к его изготовлению. Кроме того, он  показал необходимость участия предприятия — изготовителя продукта в обеспечении им потребления у заказчика изгото­вленного им продукта. Именно отсутствие развития таких служб на наших предприя­тиях  привело к существенной утрате качественных показателей всех видов отечественной  продукции  по  сравнению  с  мировым  уровнем.

Следует отметить, что использованный подход в структурировании  явления, который можно применить для  любой области, пе­реводит диалектику из разряда философских наук в разряд прикладных наук, и ее результаты могут быть использованы в системном анализе функционирования любых общественных систем. Основное в таком использовании диалектики будет состоять в наиболее достоверном опре­делении ею главного продукта на самом верхнем уровне, который определяет цель и назначение функционирования главного рассматриваемого явления.

Проведенное рассмотрение «предприятия» как «явления» значительно облегчи­лось тем, что политэкономия детально изучила структуру такой категории, как продукт, находящийся в сфере производства и потребления. Значительно труднее это будет сделать для явлений, находящихся в других областях, таких, как механическая, химическая, биологическая, и других. В этих областях продукт деятельности определяется другими сторонами, отличными от политэкономических, какие были рассмотрены и использованы при анализе продукта как товара. Прикладное значение диалектики и будет состоять в глубоком философском исследовании всевозможных явлений в указанных сферах, чтобы выявить в них то главное, что определяет существо их развития, и подвергнуть анализу его противоречивые стороны. Такое длительное рассуждение приведено только  для интересующихся, остальные могут его безболезненно пропустить.

После столь глубоко философских рассуждений продолжим рассказ о делах Виктора и, в частности, о его садовом участке, то бишь, с позволения сказать, даче. О ней мы совсем забыли. На их участке по-прежнему стояла одинокая беседка посреди участка. Аня активно занималась землей, и у нее были прекрасные грядки с земляникой и всякой зеле­нью. И, конечно, богатейшие цветы. Все это занимало половину участка, а на второй половине отлично росли одуванчики. Сына  на лето они отправляли, как и раньше, к родителям Ани в Ахтырку или в Волноваху к матери Виктора. Там она возила его к своим знакомым на море, которое ему так же нравилось, как и самому Виктору. Потом ему все это надоело, и, когда пошел в школу, стал на лето ездить в пионерский лагерь. Родители в это время разъезжали на своей машине по белу свету. Со временем сыну надоело ездить и  в лагерь каждый год, а родители ука­тались к тому времени на своей машине, и они все решили ставить дом на участке, чтобы жить уже летом на даче, как и положено у нормальных людей.

Как упоминалось, нашими мудрыми уложениями запрещалось на садовых участ­ках иметь хорошие теплые дома. Разрешалось ставить садовый домик без манса­рды площадью не больше 24 квадратных метров. Готовых таких домиков промыш­ленность не выпускала, несмотря на то, что по стране уже миллионы людей имели садовые участки, и они были предоставлены сами себе. Никто в стране не позаботился об их нуждах и централизованном производстве всего необходимого для ведения их садового хозяйства. Все ставили домики сами, сколачивая их по досточке в течение ряда лет. Это было перманентное садовое строительство. К то­му времени, когда Виктор и Аня решили ставить дом, в продаже появились фин­ские садовые домики. Но их купить было сложно. На них записывались в очередь, как и на машины. К тому же они были какие-то приземистые, неуклюжие и нашим застройщикам они не нравились. Строить самому в течение ряда лет, как все  строили, Виктор не хотел. Ему нужен был дом сразу и готовый.

Он как-то поехал на дровяной склад в Одинцово, и там ему предложили ку­пить заготовки на дом, который им заказал один человек на основании разре­шения Моссовета. Тогда даже этого не разрешалось делать для людей. Сейчас этот заказчик куда-то пропал, а им нужны были деньги для плана к концу квартала. Виктор посмотрел эскиз дома и удивился. Это был просто сарай 5´4 метра с односкатной крышей, и стоило все это аж 400 рублей. Виктор согласился взять эти заготовки, но попросил к ним добавить еще несколько за дополнительную плату. Они с радостью согласились.

Виктор спроектировал свой дом размером 5,8´6,8 метра с высокой двускатной крышей и со вторым этажом с отделкой вагонкой снаружи и внутри. Все это ему сделали и продали еще кирпич, цемент и шифер, за которыми были очереди, но ему отпустили как оптовому покупателю. В ито­ге он заплатил 1200 рублей и вывез материал двумя трейлерами с прицепами. Материал был отстроган и распилен по чертежам. Были изготовлены также по чертежам  двери, оконные рамы и рамы для большой веранды. Виктор нанял строителей с ус­ловием, чтобы через месяц дом стоял. Он им заплатил 300 рублей, и они через месяц и три дня вручили ему ключи от прекрасного дома. Когда начали строить, Виктор столкнулся с удивительной ситуацией, царившей в стране.

Оказалось, что щебенку и песок нельзя было нигде купить. Их просто не поставляли в ро­зничную торговлю и их можно было купить только у леваков, развозивших эти материалы на различные стройки. Госплан не выделял фондов для торговли этими товарами, поскольку в стране шло грандиозное строительство. Поэтому государство заставляло миллионы людей воровать. Ведь все частные дома в стране были пос­троены на ворованных фундаментах благодаря головотяпству чиновников. А может, и не головотяпству, а продуманным действиям.

Дом был летний без отопления, но Виктор предусмотрел в его конструкции, чтобы со временем, если понадобится, его можно было утеплить изнутри, что потом он и сделал уже сам, когда появились внучки. Тогда, при строительст­ве дома, образовывали две общественные комиссии, видя, что Виктор строит ги­гантский дом по тому времени. Виктор это предвидел, поэтому и поставил строителям условие за месяц поставить дом. Комиссии пошумели, пошумели, но требовать перестройки дома не стали, учитывая уже сложившийся авторитет Вик­тора на предприятии.

Одновременное занятие соискательством, получением квартиры и строитель­ством дома на участке подорвало состояние его здоровья, и у него вновь от­крылась язвочка. Это был второй раз, когда у него открывалась язвочка. Первый раз, когда она открылась, он залечил ее спиртом. Друзья из военного НИИ перегнали ему литр спирта ректификата, и он утром натощак выпивал 30 граммов чистого спирта и заедал сливочным маслом. Тогда еще определили, что у него старые рубцы на двенадцатиперсной кишке. Это когда у него студентом болел живот, так это был не гастрит, как тогда определили, а язва. На этот раз фо­кус со спиртом не удался. Как только он принял спирт, в желудке как ножом полоснули. Раз на раз не пришлось, и он вынужден был лечь во вновь открытую больницу в Новогорске для руководящих работников ракетной отрасли.

Когда он был в больнице, ему все-таки дали отдельную квартиру у метро «Пио­нерская» рядом с Ворошиловским парком. Только это прекрасное место скрасило горечь от полученной квартиры. Львов все-таки загнал семью Виктора в мало­габаритную двухкомнатную квартиру жилой площадью аж 23,8 ме­тра квадратных. Аня, когда увидела эту квартиру, так  расплакалась вместо того, чтобы обрадоваться. Все, кто пришел на то новоселье, были поражены, что за такую большую работу, которую Виктор выполнял на предприятии, ему дали просто кошкин дом, а не квартиру. Но деваться Виктору было некуда. Перед ним непоколебимо стоял Львов, и никто не хотел с ним связываться. На том и закончилась  для него на то время темная полоса его жизни.

ВТОРЫЕ РАКЕТНЫЕ ДЕБАТЫ

Ранее говорилось о состоянии нашего ракетостроения перед приходом в него Челомея. Следует продолжить это повествование, поскольку теперь оно вплотную подошло к описанию ракетных дел на Филях. Но перед этим следует продолжить ранее сказанное о ракетной технике у нас и в США, а также о первых ракетных дебатах.

У американцев первая стратегическая ракета «Титан» была создана на долго хранящихся  агрессивных жидких компонентах с базированием в отапливае­мых и вентилируемых шахтах. Это были грандиозные сооружения — каждая шахта в виде целого завода. У нас Королев встал на путь создания стратегической ракеты Р-7 на керосине в качестве топлива и кислороде в качестве окислителя, который мог существовать при глубоких минусовых температурах порядка 150 градусов, что требовало наличия мощных холодильных установок для поддержания нужного количества кислорода в баках. В шахту такую ракету не поставишь. По­этому всего несколько штук этих ракет было поставлено на боевое дежурство в незаправленном состоянии на открытом старте, в то время как американцы поставили 57 полностью заправленных ракет в шахты, готовых к немедленно­му запуску. А наши «семерки» нужно было еще заправлять, прежде чем пустить. Из этого видно, насколько была у нас технически отсталая боевая ракетная техника.

Удивительно, но Королев с присущей ему настойчивостью продолжал упорст­вовать, настаивая и дальше строить наши стратегические ракетные силы на ба­зе его «семерки», предлагая даже ее поставить на дежурство в горах Кавказа, чтобы защитить ее от ударной волны ядерного взрыва. На дежурство эти раке­ты были поставлены в Плесецке, ставшем потом испытательным полигоном.

Янгель, уйдя от Королева в Днепропетровск и получив тем самым самостояте­льность в своих действиях, спроектировал и поставил на боевое дежурство свою ракету в такой же грандиозной шахте, но не в заправленном состоянии. Рядом с шахтой ракеты стояла вторая шахта, в которой хранилось коррозионно активное топливо в громадных тяжелых резервуарах. Перед пуском топливо из этих резервуаров перекачивалось в ракету. Из этого видно, что подобное тех­ническое решение защищало ракету от ядерного взрыва, но нисколько не повы­шало ее боеготовность и не позволяло даже близко приблизиться к американ­цам по техническому совершенству наших ракет. А Хрущев бахвалился, что мы печем ракеты, как сосиски, и полностью перевооружили армию на ракеты. На самом деле у нас не было ни надежных самолетов-ракетоносцев с ядерным ору­жием, ни эффективных ракет в нужном количестве. Зато шли яростные споры между Королевым и Янгелем о выборе типа топлива для стратегических ракет. Это были наши первые «ракетные дебаты», конец которым положил ГИПХ, разра­ботав к приходу Челомея долго хранящееся ракетное топливо гептил и окисли­тель амил. Челомей без раздумий принял эту пару, не вступая в спор. Свою пер­вую, по сути, учебную ракету УР-200 он создал уже на этой паре.

К этому времени ядерщики добились больших успехов в своем деле как у нас, так и у американцев, что позволило создавать головные части, меньшие по объему и весу при той же эффективности. Американцы изменили стратегию построения своих ракетно-ядерных стратегических сил и начали проектировать малую стратегическую ракету «Минетмен» на твердом топливе, предназначенную для постановки на боевое дежурство в шахтах в количестве порядка 1000 штук. Больших ракет типа «Титан» они больше не планировали ставить на боевое де­журство.

У нас также пошли по пути этой стратегии и выдали задание Янгелю спроекти­ровать тяжелую ракету и малую ракету, но на жидких долго хранящихся ракетных топливах, поскольку твердых ракетных топлив надлежащего качества у нас не было, о чем уже упоминалось. Тяжелых ракет предполагалось поставить на бое­вое дежурство с мощным зарядом 200 штук и малых, так же, как и у американцев, 1000 штук. Челомей оставался без задания при мощном поглощенном им и не за­груженном филевском КБ. Челомей искал для него работу и все-таки нашел.

Он предложил кардинально изменить облик стратегической ракеты и шахты, в которой она будет находиться. Янгель проектировал заданные ракеты по уже сложившейся классической схеме. Челомей разработал в Филях революционное решение для таких ракет. Он предложил сделать простую неотапливаемую и невентилируемую шахту, попросту дырку в земле, обнесенную бетоном. Для того, чтобы ракета не сгнила во влажной атмосфере  такой шахты, ракету следует располо­жить в герметичном контейнере, собрать полностью в нем ракету, загерметизировать его вместе с ракетой, поставить в шахту, там уже заправить ее топ­ливом и оставить на боевом дежурстве в полной боевой готовности. Это зна­чительно упрощало и удешевляло шахты, но требовало много новых специаль­ных конструктивных разработок в самой ракете, решение по которым нужно бы­ло еще искать. Но Челомей смело пошел  на это, благодаря его высокой ин­женерной интуиции, будучи уверенным, что такие решения найдутся. Это был высокого уровня гражданский подвиг с его стороны, который на несколько лет, как оказалось потом, уберег страну от больших ненужных затрат.

Разработанный на Филях эскизный проект такой ракеты, получившей индекс УР-100, произвел эффект разорвавшейся бомбы, о чем доложили Хрущеву, отды­хавшему в Ялте. Он вызвал к себе в Ялту всех, кто имел к этому отношение, и устроил там совещание по рассмотрению предложения Челомея. С ним поехали Егоров из Филей и Ефремов из Реутово, везя ворох секретнейших плакатов. Там развернулись вторые ракетные дебаты по выбору типа малой массовой стратегической ракеты. Про­веденное рассмотрение показало, что Янгель ничего не смог противопоставить этому техническому решению, и у него отобрали малую ракету, отдав ее проектировать Челомею, а ему оставили только большую, получившую индекс 8К67. Этим ракетам необходимо было обеспечить нахождение на боевом дежурстве в течение 7—10 лет в полностью снаряженном состоянии и быть готовыми к пуску в любой момент. Это было уже настоящее высокоэффективное ракетное стратегическое оружие. Принятое в Ялте решение было оформлено выпуском соответствующего постановления правительства.

Как проектировать ракеты, было, в общем, известно, они уже летали. А вот как обеспечить длительное нахождение заправленной ракеты во влажной шахте, никто не знал, и эту задачу предстояло решить. На ракету действовала не толь­ко среда шахты, но и внутренняя среда самой ракеты и в первую очередь высоко­токсичные компоненты ракетного топлива. Чтобы представить в общем виде, что действует на ракету при длительном нахождении ее в шахте, изложим кратко это воздействие на ракету. Для широкого читателя это, может быть, бу­дет и неинтересным, но для людей, интересующихся техникой, это может представить определенный интерес.

Одним из основных внутренних воздействий для жидкостной ракеты в отли­чие от твердотопливной является наличие в баках ракеты жидких компонентов ракетного топлива, проявляющееся в различных аспектах. Первое из них состо­ит в коррозионном воздействии компонентов на металл баков, особенно окисли­теля. Коррозионная активность компонентов резко возрастает при попадании в них малейших примесей воды.

В непосредственной связи с коррозией находит­ся проблема осадкообразования в баках и в топливном тракте в целом. Образо­вавшиеся продукты коррозии могут отслаиваться от стенок, попадать в компо­ненты и оседать в нижних точках топливного тракта и непосредственно на топ­ливозаборных устройствах.

При этом существенное значение имеет растворимость продуктов коррозии в компонентах. Величина осадкообразования будет значите­льно меньше, если продукты коррозии будут растворяться в компонентах. На величину и характер осадкообразования влияет размер и количество механичес­ких примесей, вносимых в баки при заправке вместе с компонентами. Наличие осадков в нижних точках баков может привести к их коагуляции и укрупнению. Рост осевших частиц в еще большей мере увеличит вероятность засорения пре­цессионной топливной регулирующей аппаратуры двигателей, ибо порции компонентов с наибольшим количеством механических примесей первыми попадут в двигатели и именно они и могут засорить аппаратуру двигателей.

На ракету в неотапливаемой шахте будет действовать сезонное колебание температуры грунта того климатического района, где будет находиться шахта. Это приведет к изменению объемов компонентов в баках, что в свою очередь будет вызывать изменение давления в газовых подушках баков. В этой связи возникает второе явление, связанное с тем, что компоненты должны находить­ся в баках под подушкой нейтрального газа азота. При длительном контакте зеркала компонентов с азотом он будет медленно растворяться  в компонен­тах, что в свою очередь приведет к изменению давления в газовой подушке.

Особое значение имеет вопрос предотвращения проницаемости компо­нентов из топливного тракта в сухие отсеки ракеты. Проникновение компонен­тов может происходить через сплошной металл, микродефекты в сварных швах и через негерметичности в разъемных соединениях, уплотняемых различными прокладками. Величина и время проникновения компонентов в каждом из этих случаев будут различными, так же как и характер их воздействия на элемен­ты ракеты. Существенное влияние на характер развития проницаемости компо­нентов имеет влажность окружающего воздуха, если таковая появилась. Предот­вращение проницаемости компонентов обеспечивается надлежащей герметичностью топливных трактов. Решение этой задачи лежит в плоскости металлургии, материаловедения, технологии изготовления изделия и многих других факторов. Решающим в этом вопросе является конструктивная схема топливных трактов и принятая форма герметизации в ней соединений.

Предварительные исследования, проведенные Виктором, показали, что разъемные уплотнения с уплотнительными прокладками не могут обеспечить длительной герметизации и никакими дополнительными средст­вами не удается обеспечить их повторную герметизацию. Необходимая  герме­тичность  может быть обеспечена  только при полном исключении таких соеди­нений, а это значит, что топливный тракт должен изготавливаться только с помощью сварки. Цельносварное выполнение топливных трактов не имело преце­дента в ракетной технике, и оно накладывает ряд дополнительных требований на проектирование, изготовление и эксплуатацию таких ракет.

Комплекс конструктивных, производственных и эксплуатационных мероприятий, направленных на обеспечение длительной эксплуатации ракеты, или, как опре­деляли еще иначе — длительного хранения, получил определение «ампулизация ракеты». Этот термин появился из-за того, что цельносварная ракета представляла собой как бы ампулу. Ампулизация дели­лась на внешнюю ампулизацию, защищавшую ракету от внешней среды с помощью контейнера, и внутреннюю ампулизацию, защищавшую ракету от внутреннего воз­действия компонентов топлив, обеспечивавшейся цельносварным выполнением топливных трактов.

В этом случае конструкция агрегатов и отсеков должна позволять и обеспе­чивать сварку заключительных швов на трубопроводах внутри ракеты при ее об­щей сборке с помощью специальных автоматов и не требовать применения ручной сварки внутри отсеков ракеты. Необходимо было найти способы соединения алю­миниевых сплавов с нержавеющими сталями без применения разъемных соединений. В конструкции необходимо обеспечить возможность отрезать и вварить вновь агрегаты, которые нужно будет заменять по тем или иным причинам, а также должна быть предусмотрена технологическая компенсация трубопроводов, иск­лючающая их ручную подгонку в ракете перед сваркой.

Особо стоял вопрос определения необходимой степени герметичности топливного тракта и установления необходимых норм контроля герметичности в процессе изготовления в производстве. Для этого нужно было разработать метод расчета необходимой степени герметичности, для чего в свою очередь необходимо было изучить закономерности истечения компонентов через микроканалы, образующиеся в дефектных местах сварки. Это только основная часть тех воздействий и вопросов, которые нужно было решать, связанных с наличием компонентов. Остановимся и на других факторах.

Температурный режим в неотапливаемых шахтах складывается под воздейст­вием, как уже упоминалось, годичного изменения температуры грунта и воздуха в месте расположения шахты. В процессе длительного опыта гидроме­теорологических наблюдений накоплено и систематизировано большое количест­во данных по температуре воздуха, поверхности грунта и характере их изме­нения. Температура грунта, на необходимых глубинах для ракетчиков, система­тизированно не изучалась и не обобщалась в должной мере.  Поэтому надо было провести такое обобщение по многочисленным источникам и на основании него разработать методику расчета температур в грунте. Затем с помощью этого расчета установить предельно допустимые сезонные колебания темпера­тур топлива в баках ракеты.

Шахты, как и все подземные сооружения, имеют большую влажность и требуют специальных мероприятий по защите ракеты от ее воздействия. При этом важ­но не только относительное содержание влаги в воздухе, но и абсолютное ее содержание. При колебании температуры воздуха в шахте последнее характери­зует температурные пределы выпадения росы на ракете. Увлажнение пленочной и капельной влагой поверхности значительно ускоряет протекание на ней корро­зионных процессов. При этом существенное влияние оказывает периодичность и частота увлажнения. Расчетным путем установить закономерности этих процес­сов не представляется возможным, и оставался только экспериментальный путь. При расположении ракеты в пусковом контейнере в шахте пагубное воздействие атмосферы шахты переносится на поверхность контейнера. Защита его от атмос­ферной коррозии может быть осуществлена имеющимися средствами и методами без какой-либо экономии веса, поскольку контейнер остается в шахте и в по­лете ракеты не участвует.

Из теории газовой коррозии известно, какое большое влияние имеют газовые примеси в атмосфере на ее коррозионную активность. Их наличие, как правило, приводит к значительному ее увеличению. Особое значение этот фактор имеет для закрытых невентилируемых объемов. В них скорость коррозии значительно возрастает, а продукты коррозии образуются более пористыми и менее прочно соединяются с поверхностью, уменьшая свое защитное действие. Помимо уско­рения коррозионных процессов металлов, наличие газовых примесей может суще­ственно повлиять на работоспособность неметаллических материалов. Особенно это касается материалов электротехнического назначения.

Источниками газовыделений, загрязняющих атмосферу контейнера, ракеты и всей шахты, в первую очередь является сама ракета. Как уже отмечалось, наи­более опасным является появление паров компонентов, проникающих через мик­ронеплотности, если они имеются в топливных трактах. Другим источником газо­выделения являются неметаллические материалы и лакокрасочные покрытия раке­ты и внутренней поверхности контейнера. Источниками появления газовых при­месей в шахте могут являться состав подземных вод и наличие загрязнений в атмосфере в районе расположения шахты.

Наличие контейнера на ракете позволяет надежно изолировать ракету от вне­шней среды и создать в нем необходимую микросреду. Вместе с тем введение кон­тейнера выдвинуло ряд специфических требований. О газовыделении уже говори­лось. Помимо этого возникает необходимость исключения в полости контейнера материалов, усиленно поглощающих влагу или выделяющих влагу. Их наличие может  существенно влиять на создание необходимого влажностного режима в контейнере. Это же требует исключения в конструкции ракеты невентилируемых закрытых объемов. В противном случае в этих объемах необходимо будет созда­вать свою микросреду.

Во всех ранее отмечавшихся случаях воздействие на ракету внешних и внут­ренних факторов проявляется в виде различных физико-химических воздействий на ракету, приводящих к определенного вида повреждениям того или иного ее элемента. Все эти явления так или иначе зависят от продолжительно­сти эксплуатации, т.е. от времени нахождения ракеты под воздействием той или иной среды.

Временной фактор проявляется и влияет на работоспособность не только с этой точки зрения. Как известно, с течением времени материалы могут разрушаться или терять свою работоспособность не только под воздейст­вием внешней среды, но и за счет собственных изменений физико-механических свойств, проявление которых наблюдается во времени. Эти изме­нения происходят в металлах и неметаллах и в значительной мере зависят от формы и конструкции узла, где они находятся, а также от вида и характера их внутреннего напряженного состояния. Для неметаллических материалов су­щественное дополнительное влияние  на эти процессы оказывает состав и хара­ктер внешней среды.

В металлических материалах отмечаемое влияние времени сказывается в виде ползучести и релаксации напряжений. Учитывать ползучесть необходимо особен­но в таких элементах ракеты, как топливные баки, длительное время находящи­еся под внутренним давлением и воздействием компонентов, а также узлы опор и крепления ракеты в контейнере и самого контейнера в шахте. Релаксация на­пряжений в наибольшей мере проявляется в уплотнительных и прокладочных эле­ментах наряду с ползучестью в стягивающих их элементах.

Физико-механические изменения, происходящие с течением времени в неметал­лических материалах, весьма многообразны для различных групп этих матери­алов. Эти явления определяются общим термином как старение неметалличес­ких материалов и изучаются применительно к каждому типу материалов. Особое место по своему значению имеет так называемое явление пенитрации, заклю­чающееся в том, что металлический предмет, находящийся в контакте с немета­ллическими материалами под длительно действующей нагрузкой, постепенно вне­дряется в неметаллический материал, оставляя в нем устойчивый след. Это яв­ление весьма важно для клапанов, седла которых под действием пружин длите­льное время  опираются на металлические уплотнения и при работе клапана могут терять герметичность в случае многократного срабатывания клапана.

Здесь были изложены основные вопросы, по которым нужно было провести боль­шой комплекс исследований и разработок. Они были выявлены в процессе предварительной проработки и вошли в межведомственное положение, а затем и в комплексный план.

После выхода постановления Бугайский вызвал Виктора и предложил органи­зовать соответствующий отдел по обеспечению заданных сроков службы ракеты УР-100. Виктор догадывался о предстоящей задаче,  кое-что уже почитал о возможных средствах и методах решения ее и составил для себя предварительно облик такого отдела, в который должно было, по его представ­лению, войти несколько лабораторий. О своем видении состава и ха­рактера отдела он изложил Бугайскому. У того уже сложилось свое видение  такого отдела, в корне отличающееся от Викторового, и он тут же, не обсуж­дая, не согласился с соображениями, высказанными Виктором. Он вырвал лис­ток из блокнота и на нем написал, чем должен заниматься отдел.

На отдел возлагалась разработка методических и организационных материа­лов, планов и графиков проведения работ на предприятии по длительному хра­нению, так называлась тогда проблема сроков службы, их координация, а также проведение собственных исследований, анализ и обобщение проведенных работ в организации с выпуском итоговых отчетов и заключений по длительному хране­нию разрабатываемых ракет в организации. 

Далее он добавил на словах, что никакие лаборатории ему не нужны, чтобы он не завяз в каких-то отдельных исследованиях. Ему нужно чтобы отдел сформулировал комплексное ре­шение проблемы, и он бы загрузил все необходимые подразделения на предприя­тии для решения всей задачи в целом. Это будет научно-методический отдел и надо подобрать для этого соответствующих людей. Много не нужно, человек 20, не более. Виктор быстро оценил целесообразность постановки задачи Бугайским и, не сожалея, перестроился в определении структуры отдела. Он по­нял, что вместо задуманных лабораторий нужно было иметь грамотных людей, чтобы они загружали работой лаборатории на предприятии, а также в соответствующих институтах.

В состав отдела передали группу Блинкина, которая занималась укупоркой разрабатывавшейся ракеты УР-500, ставшей потом носителем «Протон». Эта раке­та разрабатывалась по техническому заданию военных, как военная ракета для водородной бомбы мощностью 50 мгт, которую взорвали на Новой Земле, после чего во всей Норвегии повылетали стекла. Военные сами испугались последст­вий такого взрыва и отказались от бредовой идеи воевать таким оружием, а эту ракету стали называть в среде военных «кузькина мать», которую Хрущев хотел показать Америке.

Вместе с тем задачу хранить эту ракету для военных они не снимали и на предприятии велись работы по ее укупорке в прорезинен­ных чехлах, которые заказали Уфимскому заводу резинотехнических изделий. Когда эти работы передали в отдел Виктора, то уже был изготовлен первый комплект такой укупорки для примерки. Виктору удалось убедить военных в ненужности этих работ, укупорку списали, а все работы по хранению УР-500 свернули в связи с предстоящими работами по длительному хранению УР-100, под которые и создавался отдел. Блинкин ушел на пенсию и в отдел не пришел. У Мясищева он был ведущим конструктором по системе заправки самолетов в воздухе.

Такого отдела с подобными задачами не было ни в одной организации ни тогда, ни после этого. Бугайский далеко и правильно смотрел в корень этой проблемы,  сформулировав подобным образом задачи отдела. Это получился в своем роде уникальный отдел, связывающий конструкторов с наукой в области изучения взаимодействия ракеты с окружающей средой, определяемого, в основном, протеканием различ­ных физико-химических и физико-механических процессов в материалах, средах и по границам их разде­ла в элементах и узлах ракеты.

Отдел подчинили непосредственно заместителю генерального конструктора Но­дельману. У Виктора еще до этого сложились доверительные отношения с ним, и он откровенно сказал Виктору, что не представляет, чем будет занимать­ся отдел, и попросил изложить на бумаге его задачи и функции. Виктор уже представлял себе объем задач, которые нужно будет решать, и какие институты нужно привлекать для ее решения. Поэтому он разработал не только положение об отделе, где указал все, чем он будет заниматься, но и межведомственное Положение о порядке и объемах проведения необходимых исследований с указа­нием, какие институты будут решать ту или иную проблему по обеспечению дли­тельного хранения ракеты. С первых же шагов ему стало ясно, что это задача комплексная и решать ее можно только коллективными усилиями специалистов многих институтов и конструкторских бюро, принимавших участие в создании этой оригинальнейшей по конструкции ракеты.

После согласования Положения в основных промышленных и военных НИИ и КБ оно стало единым методологическим и организующим началом для предприятий министерства авиационной промышлен­ности, министерства общего машиностроения, министерства химической промыш­ленности и министерства обороны в проведении работ по длительному хранению ракеты УР-100. Введение единого Положения в самом начале развертывания ра­бот позволило провести их по единому методическому подходу в требуемых направлениях и в нужных объемах.

В новый отдел Виктор пригласил в основном тех специалистов, которые ра­ботали в прежнем его отделе неметаллов, кого он знал и которые могли ре­шать, по его убеждению, предстоящие задачи.

Заместителем у Виктора был Полторанин Григорий Яковлевич. Одновременно он занимался вопросами коррозии металлов в среде компонентов топлив и длитель­ной прочностью баков. Впоследствии он защитил кандидатскую диссертацию по этой проблематике. Ему помогала молоденькая и милая Тычинина Лилия Иванов­на (Мусаилова).

Загоскин Генрих Аркадьевич занимался вопросами осушки кон­тейнера после его герметизации перед постановкой ракеты на боевое дежурст­во, поглощением газовых примесей в контейнере и атмосферной коррозией. Он также защитился по этой теме.

Соловьева Раиса Ивановна изучала физико-хими­ческое взаимодействие компонентов топлив со стенками баков и способами удаления их остатков с внутренних поверхностей баков. По этой тематике она за­щитила кандидатскую диссертацию.

Воинов Анатолий Сергеевич — мастер на все руки и мог заменить любого, но специализировался на испытаниях агрегатов в среде компонентов. Будучи весьма непритязательным и покладистым, он был увлечен работой и не стремился защищаться.

Кишнев Леонид Александрович — весельчак, балагур, душа коллектива и неформальный лидер отдела. Занимался средствами и методами контроля наличия загазованности ракет  парами ком­понентов ракетных топлив. Он много сделал для формирования и создания авто­матизированного дистанционного контроля загазованности ракет на боевом де­журстве. Как Виктор не понуждал его защитить кандидатскую диссертацию, так и не смог. Его бесшабашности хватило только на сдачу кандидатского миниму­ма.

Красникова Зоя Александровна занималась физико-химией и хранимостью то­плив в баках ракеты. Была сестрой-хозяйкой отдела. Фетисов Иван Степанович и Кремер Павел Яковлевич занимались разработкой норм, методами и средствами контроля герметичности топливных трактов в производстве, а также изучением закономерностей истечения компонентов через неплотности сварных швов. С ни­ми работал молодой Агаханов Борис Григорьевич. Мелешко Инна Николаевна и Ярош Ирина Кондратьевна занимались коррозионными испытаниями материалов и агрегатов в загазованной среде парами компонентов.

Романов Евгений Василье­вич, Друкарова Женя и Шехоян Люда занимались конструированием образцов и приспособлений для проведения различных испытаний.

Маматова Анна Яковлевна курировала изготовление матчасти в производстве для испытаний. Крюченко Евгений Васильевич и Федунина Анна  Андреевна разрабатывали и вели документацию по условиям и срокам эксплуатации материалов, агрега­тов и ракеты в целом. Это основной творческий состав отдела, который и провел все работы по длительному хранению в течение ряда лет. Приходили и уходили еще и другие люди, но они долго не задерживались.

Вскоре после организации и начала работ отдела из печати стало известно, что все 57 американских ракет «Титан», находящиеся на боевом дежурстве, по­теряли герметичность и оказались загазованными парами компонентов топлива. Виктору была ясна причина этого, состоявшая в том, что у них в шахтах бы­ла высокая влажность и они применили в конструкции топливных трактов ра­зъемные соединения. Им пришлось осушить шахты и доработать ракеты, на что они затратили 250 миллионов долларов. У наших руководителей всех рангов от этого известия поднялась легкая паника. Ведь мы проектировали свою мас­совую ракету УР-100 и янгелевскую тяжелую ракету на таких же компонентах. У них массовая ракета «Минитмен» проектировалась на твердом топливе и эта опасность им не грозила.

После этого вышло специальное постановление правительства, обязывавшее Челомея и Янгеля придать особое внимание работам по обеспечению длительно­го хранения на боевом дежурстве разрабатываемых ракет. Им предписывалось привлечь необходимые научно-исследовательские институты и конструк­торские бюро для решения этой задачи и разработать межведомственный план научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ по этой проблеме. Данный план утвердить в Комиссии по военно-промышленным вопросам Президиу­ма Совета министров и установить необходимый контроль за его исполнением.

Для фирмы Челомея предписывалось построить экспериментальную базу в Фаусто­во под Москвой и там же две экспериментальные шахты для опытного хранения двух ракет. Одну хранить в естественных условиях, а другую по ускоренно­му режиму при температуре 50 градусов. На испытательном полигоне, который потом стал называться Байконур, построить экспериментальный ракетный комплекс из десяти шахт и первым поставить на опытную экспериментальную боевую эксплуатацию без головных частей. Из этого видно, что данной проблеме придали боль­шое значение на государственном уровне и предусмотрели необходимые средст­ва для ее решения. У Челомея все это лежало на плечах отдела Виктора.

Виктор уже был готов к составлению такого плана, разработав межведомст­венное Положение, о чем уже упоминалось.  Составленный отделом план включил в себя 216 научно-исследо-вательских тем, который выполняли 16 научно-иссле­вательских институтов и конструкторских бюро. В ВПК Виктора знали по предыдущей работе по корпусу головной части, и утверждение плана прошло без ка­ких-либо осложнений. Этот план стал государственной основой проведения работ по ампулизации или длительному хранению ракеты УР-100.

Сейчас, спустя более сорока лет, когда пишутся эти строки, тематика и ре­зультаты проведенных работ раскрыты и с них снят гриф секретности. Теперь о них уже можно рассказать, поскольку ракеты УР-100 первого поколения прос­тояли на боевом дежурстве в различных модификациях не 7—10 лет, а 15—18 лет и были заменены на более эффективные. Но тогда, с конца 60-х годов, их стояло на боевом дежурстве порядка 1000 штук и янгелевской тяжелой ракеты порядка 200 штук. Это из нее потом выросла  «Сатана», ракета, наводящая страх на американцев и по сей день. Но они добились, что и эта ракета теперь уничтожается по совместному договору. Те ракеты, о которых идет речь, составляли ядерный щит нашей страны в течение 60—70-х годов. Со временем встала задача конверсионного использования ракет, отстоявших на боевом дежурстве и снимаемых с эксплуатации.

В середине 90-х годов Виктор опубликовал статью в журнале «Конверсия» с постановкой вопроса о необходимости конверсии не только ракет и  технологий, но и научных знаний, накопленных в оборонном комплексе. В качестве примера в статье он изложил основное тематическое содержание работ, проведенных его отделом в 60-х годах по обеспечению долговечности ракет на жидких топливах шахтного базирования. Следует ее привести в полном объеме опять таки для тех, кто интересуется техникой.

«Полувековая «холодная война» поглотила значительные материальные и людские ресурсы. Создание большого количества различных видов оружия массового уничтожения пришлось на период развертывания очередной мировой научно-технической революции, сердцевину которой составило возникновение и развитие ядерно-кибернетической техники, базирующейся на фундаментальных областях знания. Эта техника стала наукоемкой по своему содержанию. Поэтому наряду с конверсией промышленного производства оборонных отраслей необхо­димо ставить вопрос о конверсии научных знаний, накопленных в этих отраслях. Использование оборонной науки будет иметь не меньшее значение, чем исполь­зование передовых технологий и производственных мощностей оборонных отрас­лей, а затрат на это потребуется значительно меньше.

В настоящее время приобрели статус открытых работ по обеспечению долго­вечности ампулизированных стратегических ракет шахтного базирования, рабо­тающих на жидких топливах, проведенные в конструкторском коллективе возг­лавлявшимся академиком Челомеем.

Эти ракеты в течение десятилетий находились на боевом дежурстве в невен­тилируемых и неотапливаемых шахтных пусковых установках, заправленные вы­сокотоксичными и коррозионно-активными компонентами ракетных топлив — четырехокисью азота (амил) и несимметричным диметилгидразином (гептил). Высокие эксплуатационные качества таких ракет были обеспечены соответствующими кон­структорскими, технологическими и эксплуатационными мероприятиями. Большую роль сыграли практические рекомендации, основанные на результатах научно-исследовательских работ, проведенных в этой организации под руководством автора, а также в ряде НИИ и КБ.

Системность и комплексность проведенных исследований в области долговеч­ности ракет позволили получить широкий круг знаний, которые составили но­вое научное направление. Использование применявшейся при этом методологии и полученных знаний в других областях техники будет наиболее плодотворно там, где сочетаются одновременное многообразное воздействие внешних и внут­ренних факторов, особенно при создании, изготовлении и эксплуатации образ­цов техники, содержащих высокотоксичные, коррозионно-активные, пожаро- и взрывоопасные, а также радиоактивные вещества. Именно эти образцы техники и виды технологических процессов и производств представляют наибольшую эко­логическую опасность для окружающей среды и обслуживающего персонала. Обе­спечению их экологической безопасности при необходимой долговечности дол­жно уделяться наиболее пристальное внимание. Решение этой задачи в наиболь­шей мере будет способствовать использованию опыта, накопленного при разра­ботке ампулизированных ракет.

Анализ показывает, что на технические объекты в процессе их транспорти­ровки, хранения и эксплуатации в различных средах и природных климатичес­ких условиях оказывает большое физико-химической воздействие значительное количество разнообразных факторов.

Воздействие внешней и внутренней среды на технические объекты можно пре­дставить в виде структурной физической модели. Построение такой модели осу­ществляется в следующем порядке:

— определяется номенклатура твердых, жидких и газовых сред объекта;

— определяется перечень внешних и внутренних факторов, действующих на объект и его элементы;

— объект структурно расчленяется на основные элементы, являющиеся разгра­ничителями внешних и внутренних сред, при этом определяется также пере­чень элементов, находящихся в каждой из сред;

— устанавливаются предметы исследования, которыми могут быть элементы, разграничивающие среды, элементы, находящиеся в самих средах, а также сами среды;

— применительно к выделенным предметам исследований устанавливается объем и номенклатура необходимых исследований для обеспечения долговечности и сохраняемости объекта.

На основании изложенного анализа строится физическая модель объекта. При­менительно к ампулизированной ракете можно выделить в качестве примера следующие объекты и направления исследований, которые необходимо проводить:

1. Внутрибаковые процессы:

— общие закономерности газонасыщения компонентов;

— методы газонасыщения и дегазации компонентов перед заправкой;

— изменение давления в газовых подушках баков при эксплуатации;

— образование и осаждение механических примесей в компонентах в процессе эксплуатации и их влияние на надежность работы двигателей в полете;

— образование технологических примесей в окислителе и изменение коррози­онной его активности;

— коррозионная активность несливаемых остатков компонентов топлива и воз­можность хранения и транспортирования ракеты с несливаемыми остатками топлива;

— изменение физико-химических и энергетических свойств компонентов в про­цессе длительного нахождения в баках ракеты.

2. Внутренняя поверхность топливных баков:

— коррозионная стойкость конструкционных материалов и агрегатов в жидкой и паровой фазе окислителя;

— сорбция и капиллярная конденсация компонентов топлива стенками баков;

— механизм взаимодействия компонентов с внутренней поверхностью баков для разработки методов их удаления при полной нейтрализации баков.

3. Материал стенки баков и агрегатов топливной системы:

— диффузионная проницаемость компонентов топлива через материал по гра­ницам зерен;

— истечение компонентов топлива через микронеплотности в сварных швах и разработка методов расчета норм герметичности топливного тракта;

— проницаемость компонентов топлива в различных конструкционных элемен­тах;

— ремонтопригодность и разработка методов восстановительного ремонта то­пливного тракта после слива компонентов;

— ползучесть и длительная прочность баков;

— работоспособность агрегатов топливного тракта после длительного контак­та с компонентами.

4. Наружная поверхность ракеты:

— сорбция компонентов топлива основными конструкционными материалами;

— состояние материалов и агрегатов в загазованной среде парами окислителя;

— газовыделение из материалов и покрытий;

— влагопоглощение материалов;

— стойкость неметаллических материалов в сухой среде;

— климатические испытания материалов и агрегатов при повышенной влажности и температуре.

5. Газовая среда полости контейнера:

— фактический состав газовой среды;

— требования к системам контроля загазованности и влажности в контейнере;

— коррозионная активность и воздействие газового фона на работоспособ­ность датчиков загазованности и влажности;

— разработка методов и средств очистки газового фона;

— температурно-влажностной режим в контейнере;

— окисление паров компонентов кислородом воздуха и взаимодействие их с влагой воздуха.

6. Стенка контейнера и прорывные торцевые гермодиафрагмы:

— проникновение влаги через уплотнения технологических и эксплуатационных люков и гермодиарагм;

— коррозионная стойкость материалов наружной поверхности контейнера;

— биостойкость наружной поверхности контейнера и гермодиафрагм и их стой­кость к воздействию случайных проливов компонентов при заправке раке­ты в шахте;

— условия конденсации влаги на наружной поверхности контейнера.

7. Воздушная среда шахты:

— температурно-влажностной режим в полости шахты;

— газовый фон в шахте и состав коррозионно активных примесей».

В процессе проведенных исследований по тематике, указанной в приведенной статье,  отделом Викто­ра было получено много очень важных результатов, на основании которых они разработали необходимые рекомендации конструкторам, производственникам и эк­сплуатационникам по обеспечению ампулизации ракеты. Впоследствии они выпус­тили Государственный методический стандарт объемом 4,5 печатных листа, в ко­тором обобщили все проведенные работы отделом и смежными НИИ по обеспечению сроков службы ампулизированных ракет на жидких топливах. Об этих  работах и о всех далеко не простых коллизиях, сопровождавших их, пойдет наш дальнейший рассказ.

АМПУЛИЗАЦИЯ  РАКЕТЫ  УР-100

Прошло более сорока лет после того бурного времени, когда проводились эти работы. Ракеты отстояли на дежурстве свое время и выполнили стоявшую перед ними задачу. Многих участников тех событий уже нет, а некоторые оставшиеся  свидетели начали ныне утверждать, что ничего серьезного отде­лом Виктора так и не было сделано для того, чтобы обеспечить ракетам необходимую долговечность. Ракеты сами по себе простояли. И такого мнения стал придерживаться, очевидно, не без определенного влияния на него, даже бывший старший военпред Аржеников Олег Иванович. Он был во время этих работ ответ­ственным по военной линии за обеспечение длительного хранения ракет и кури­ровал работы отдела Виктора, который стали называть отдел ампулизации.

Ко­гда развернулись работы по ампулизации, военное руководство перевело его от Королева и поставило на ампулизацию. У Королева Аржеников курировал двига­тельное производство.

 

 

 

 

 

 

Gfggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggggg

 

Будучи широко эрудированным специалистом, он не толь­ко контролировал работу отдела как военпред, но советами и критикой во многом помогал, принимая таким образом непосредственное участие в иссле­дованиях. После увольнения в запас в звании подполковника он продолжил работать в организации в качестве заместителя Виктора. К тому времени Пол­торанин ушел из организации, защитив диссертацию, и возглавил отдел сроков службы антоновских самолетов в НИИ гражданского флота.

Мнение о том, что ничего серьезного отделом не было сделано, могло возник­нуть у некоторых непосвященных в силу того, что действительно в ракетах после постановки их на дежурство ничего особенного потом не делали для то­го, чтобы они надежно стояли на дежурстве. Все, что нужно было сделать, было сделано в процессе их разработки и изготовления. Своими испытаниями по ус­коренным методикам тогда было подтверждено, что все, что было заложено в ра­кетах по обеспечению их ампулизации, надежно будет обеспечивать их длитель­ное дежурство в шахтах. И это блестяще подтвердилось затем в течение многолетней массовой эксплуатации ракет.

Помимо испытаний и исследований, которые проводились в лабораториях предприятия, НИИ и КБ, отдел вел и свои собственные исследования путем ра­зработки и выдачи технических заданий на их проведение в лабораториях пред­приятия. Эти исследования в основном касались обеспечения герметичности то­пливных трактов и осушки контейнеров, на основании которых отделом Виктора были разработаны весьма существенные рекомендации. Без реализации этих рекомендаций длитель­ная эксплуатация ракет вообще была бы невозможной.

Обеспечение длительной эксплуатации ракет в шахтных пусковых установках представляет собой весьма сложную инженерную задачу. Это объясняется, с одной стороны, наличием влажной среды в шахте, а с другой, невозможностью периодического осмотра ракет и устранения выявляющихся неисправностей на них. Ракета в любой момент должна быть готова к немедленному пуску. Поэтому они и находятся на боевом дежурстве.

     В самый начальный период перехода на ракетное вооружение ракеты хранились на складах, с последующей их установкой на пусковой стол. Военные отнеслись к ним как к любому другому виду вооружения, лежащему на складе, и не очень часто наведывались к ним для осмотра. Через некоторое время при очередном осмотре выяснилось, что полевые мыши объели всю оплетку на проводах ракет. В итоге сняли с должности генерала, в ведении которого находилась это воинская часть. После этого  в ракетных войсках и среди разработчиков ракет стала гулять побасенка: «Мыши съели генерала», и к вопросам длительного хранения ракетной техники стали относиться с особенным вниманием.

      Первые шахтные установки для стратегических ракет представляли собой целый завод, зарытый в землю, в котором поддерживалась постоянная температура и влажность, а для осмотра ракет по всей высоте шахты ходил лифт. Это были очень дорогие сооружения. Челомей, перехватив у Янгеля заказ на малую ракету, предложил ее разместить в загерметизированном пусковом контейнере и установить в неотапливаемой и невентилируемой шахте, с тем чтобы на ракету не воздействовала гнилая атмосфера шахты. К этому добавилось требование обеспечения абсолютной герметичности топливного тракта. Конструктивные, технологические и эксплуатационные мероприятия, обеспечивающие эти требования, получили название ампулизации ракет, поскольку ракета в этих условиях находилась как бы в ампуле.

Для осуществления этих исследований в отделе было разработано большое число разнообразных методик и соответствующих устройств и приспособлений для их осуществления. На эти устройства и способы отдел получил 19 авторских свидетельств на изобретения. Наиболее важным изобретением было устройство для имитации натурных течей в сварных швах для исследования закономерностей истечения через них компонентов ра­кетных топлив. Другими исследователями в ряде НИИ использовались имитаторы течей, в которых микроканалы получались искусственным путем. В их же уст­ройствах  микроканалы образовывались естественным путем в процессе его сварки. Это позволило получать  значительно более достоверные результаты, и эти имитаторы течей стали использоваться и в других НИИ.

Для передачи опыта следует привести некоторые результаты проведенных ис­следований отделом и выданных им рекомендаций, реализованных в ракетах. Пусть эти строки будут напоминать выдержки из сухого научного отчета, и не всем они будут понятны. Но это необходимо сделать, ибо сегодня нужно до­казывать, что ты прожил не зря и кое-что сделал в этой жизни, в которой да­же друзья стали отказываться от того, что было сделано ими ранее. Сейчас стало модным охаивание не только общественной жизни, которой мы жили прежде, но и технических достижений той поры. Теперь некоторые рьяные хулители прошлого запустили утку, что мы и атомную бомбу разработали не сами, а ее стащили нам разведчики. Вот теперь говорят, что и при создании ракет мы ничего не сделали особен­ного. Но ведь американцы не смогли создать долгохранящуюся ракету на жидком топливе, а мы смогли! Это ведь о чем-то  говорит!

Во-первых, отделом был проведен большой комплекс исследований и испытаний на большом числе образцов, агрегатов и сборок, показавших правильность принятых основных конструктивно-технологических решений в ракете, позво­ливших ей надежно находиться на боевом дежурстве в течение длительного вре­мени. Это главный итог работы  отдела, прекрасно подтвердившийся успешным и безотказным нахождением ракет на боевом дежурстве более двух десятков лет.

Во-вторых, на основании собственных проведенных исследований получен ряд сведений, по которым было разработано большое число рекомендаций, о чем ранее говорилось. Их можно сгруппировать следующим образом по основным направлениям.

Изучены коррозионные процессы в компонентах ракетных топлив амил и гептил и выданы соответствующие рекомендации по некоторым узлам ракеты и техпроцес­сам их изготовления. Изучено истечение компонентов через микронеплотности сварных швов, разработан метод расчета необходимой степени герметичности топливного тракта, а также  определены и средства их контроля при изготов­лении. По ним было разработано соответствующее технологическое оборудование для проведения контроля герметичности и им оснащены серийные заводы. Изу­чена длительная прочность и ползучесть алюминиевого сплава  АМГ-6, из которого изготовлены баки ракеты и получены кривые пол­зучести сплава при различных температурах.

На основании этих кривых опре­делены предельно допустимые напряжения  в баках, находящихся все время под внутренним давлением. Критерием выбора служило требование недопущения ос­таточных деформаций баков более 0,2% за счет ползучести материалов баков за весь срок эксплуатации. Сейчас, когда с эксплуатации снимаются по одной аналогичной ракете в год для обследования ее состояния, видно, что именно ползучесть материалов баков будет определять срок предельной эксплуатации ракет, баки которых находятся все время под внутренним давлением. Эти сроки весьма удовлетворительно совпадают с теми, которые были определены сорок лет назад, что может приятно утешить мелкое самолюбие тех, кто их тог­да устанавливал, включая самого Виктора.

Проведен большой объем исследований по определению оптимальной влажности воздушной среды в контейнере, чтобы, с одной стороны, исключить появ­ления на ракете атмосферной коррозии, а с другой стороны, не пересушить ее материалы. Одновременно были проведены исследования по способам ее соз­дания и поддержания при относительно негерметичном контейнере.

Помимо основного, ранее отмеченного при реализации в ракетах, были разра­ботаны требования и определены нормы чувствительности и пределы срабатыва­ния чувствительных элементов системы контроля загазованности ракеты парами компонентов ракетных топлив и определена структура этой системы. Это во многом определило надежность ее работоспособности. Хотя с ее датчиками при­шлось изрядно повозиться специалистам отдела в процессе эксплуатации на бо­евом дежурстве, чтобы исключить их ложное срабатывание.

Кроме развернутых исследований отделом Виктора в конструкторских отде­лах, разрабатывавших ракету, велись многочисленные разработки агрегатов и систем, обеспечивавших ампулизацию ракеты. О всех их не расскажешь, но об основных из них и их разработчиках, конструктивно решивших проблему ампулизации, следует рассказать.

Основной отличительной особенностью ракеты Р-100, как отмечалось, являет­ся ее расположение в пусковом контейнере. Такое конструктивное решение от­крывало возможность выполнить ее в полной заводской готовности, установив ее на заводе в контейнер. С торцов контейнер закрыт прорывающимися мембранами при пуске, что позволило осушить внутреннюю полость контейнера ракеты и в таком го­товом виде сдать ее военным. Они затем установят ракету в контейнере в ша­хту, заправят ее топливом сверху, не открывая контейнер, и оставят ее на боевом дежурстве. Для эксплуатации такое решение казалось было бы идеальным. Но для его осуществления нужно  было проложить трубопроводы заправки топли­вом по контейнеру и заправочную горловину вынести на  его верхний торец для обеспечения легкого доступа к ней при заправке. Это не вызывало бы сложности, если бы удалось  решить автоматическое отделение ракеты при пуске от заправочных трубопроводов, проходящих в контейнере. Для открытых стартов  эта задача успешно решена путем установки между ракетой и запра­вочным трубопроводом автоматического расстыковочного узла, уплотняемого прокладкой до его расстыковки. Но принятые принципы ампулизации на ракете УР-100 исключали применение разъемных соединений с прокладками. Это была кардинальная проблема для обеспечения ампулизации.

Конструктивное решение ее нашел один из талантливых конструкторов, одно­кашник Виктора по ХАИ, принимавший участие в разработке с ним самолета ХАИ-12, Кошелев Альберт Дмитриевич. Он отличился еще работая у Мясищева, ра­зработав муфту, передающую кручение под углом для трансмиссии выпуска за­крылков и щитков самолета М4. Эту муфту он запатентовал под своим именем, и она вошла в историю техники как муфта Кошелева.

Для расстыковки заправочных трубопроводов контейнера и ракеты он придумал расстыковочный узел, разъединение которого происходило за счет скручивания целостной алюминиевой трубы. При начале хода ракеты этот узел прокручивал­ся, и за счет кручения разрушался трубопровод по заранее нанесенной про­точке, после чего разъединенные трубопроводы на ракете и контейнере за­крывались обратными клапанами, предотвращая вытекание компонентов. У него было немало подобных оригинальнейших решений в различных созданных им аг­регатах, поэтому он заслуженно получил Государственную премию. Но, к сожа­лению, он рано ушел из жизни от сердечного приступа, случившегося на даче.

Вторым важнейшим конструктивно-технологическим решением было создание технологии и конструкции так называемых биметаллических переходников. Технологический отдел, возглавлявшийся Генкиным, усилиями ряда специалистов разработал технологию и оборудование для сварки трением алюминиевых спла­вов и нержавеющих сталей. Путем прижима прутков этих материалов при быст­ром вращении и трении друг о друга происходил нагрев и сплавление по тор­цам этих прутков. Из этих сплавленных из разнородных материалов прутков вытачивались втулки, к которым с разных концов приваривались алюминиевая и стальная трубки. Таким образом, алюминиевая и стальная трубки соединялись между собой без каких-либо разъемных соединений. Потом уже были разработа­ны и другие методы соединения стальных и алюминиевых листов с помощью взры­вов  и других методов, нашедших применение в других изделиях.

Несмотря на предпринимавшиеся усилия по обеспечению надежной герметично­сти топливных трактов и предотвращению загазования ракеты парами компонен­тов, что случилось у американцев на их ракетах «Титан», Виктор провел на свой страх и риск много работ по разработке необходимых мероприятий на тот случай, если загазованность все-таки появится на ракетах и нужно будет что-то предпринимать в той ситуации. Челомей не поддерживал эти работы, но и не запрещал их проводить. Он был уверен в том, что ракеты не потекут. Но Виктор все же подстраховывался. В этом направлении было сделано следующее.

Его отделом было изучено поведение материалов ракеты в загазованной среде  парами компонентов и были определены предельно допустимые их концентрации, а также возможная продолжительность их воздействия. Кроме того, были разра­ботаны методы и средства поглощения паров компонентов в контейнере при их появлении. Ну и наконец, были  разработаны методы ремонта топливных трактов при различных ситуациях, таких как в шахте или после слива ком­понентов и извлечения ракеты из шахты.

Причем были разработаны методы поле­вого ремонта и в условиях завода. На ряд видов ремонта были получены автор­ские свидетельства на изобретения. Одну из снятых с дежурства ракет по при­чине ее негерметичности удалось отремонтировать и вновь продать военным. Несколько забегая вперед, следует отметить, что за все время эксплуатации таких ракет потеряло герметичность всего двенадцать ракет. Отметим, что все работы на слу­чай массовой потери негерметичности ракетами, которые провел Виктор, так и не пригодились. Кроме одного случая они так и не были востребованы, что яви­лось большим достижением фирмы, создавшей новый вид ампулизированных жид­костных ракет. Одна только снятая по причине негерметичности ракета была доработана по разработанной методике и продана военным для наземных учебных целей.

Исследованиями по газонасыщению компонентов занимался двигательный отдел Наумова под руководством Полухина, который был замести­телем Челомея по двигательным установкам и топливным системам. От степени насыщения компонентов зависит бузкавитационная работа двигателей, с одной стороны, а с другой стороны, оно определяет величину давления в баках. Поэтому данную работу сподручнее было вести двигательному отделу. Отдел Виктора только вы­пустил техническое задание на проведение этих исследований и разработал ис­пытательную установку для этих исследований, а потом передал все это в от­дел Наумова. 

Перед началом работ в отделе провели большую работу по сбору и обобщению температур в грунте до глубин порядка 5—10 метров. В ре­зультате был составлен уникальный на то время альбом таких температур во всех климатических зонах страны. Эти данные нужны были для установления диапазона ожидаемых температур топлива при нахождении на отапливаемой шахте, чтобы знать, для каких температур нужно было изучать и обеспечивать насыщение газами компонентов ракеты.  Этот альбом Челомей долго держал у себя на столе как рабочий материал.

Для проведения всех отмеченных исследований, а также по их анализу и обо­бщению отделом было выпущено в те годы значительное количество разнообраз­ной документации. Так, было выпущено почти четыреста технических заданий и программ испытаний, отчетов и различных заключений, около шестидесяти ме­тодик проведения испытаний в различных отделах организации по техническим заданиям отдела.

Для проведения испытаний по указанным исследованиям было изготовлено и испытано громадное количество разнообразных объектов испытаний, разрабо­танных отделом. На одном из партхозактивов, которые регулярно тогда проводи­лись, Челомей в своем выступлении указал, чтобы объекты испытаний по тема­тике отдела Виктора изготавливались и испытывались без каких-либо задержек. Поэтому Виктор и поставил Маматову только на курирование изготовления и ис­пытания этих объектов. Задержек почти не было, и Виктору ни разу не пришлось писать докладную Челомею, в отличие от того, как складывались дела в свое время при подготовке самолета 3М201 к первому вылету, когда Виктору пришлось писать докладную Мясищеву. Этим работам все придавали большое зна­чение на всех уровнях, и они двигались очень хорошо.

Раз в квартал Виктор отвозил в ВПК справку о состоянии работ по этой теме, а в министерстве за ними следил технологический отдел, в частности Челышева, которая постоян­но была в курсе всех дел Виктора. Он ей почти через день звонил  и докладывал состояние дел. Не менее остро следили за ними и в ЦК КПСС, куда Виктор также ездил с отчетными докладами о делах. Следует отметить, что Но­дельман, непосредственный начальник Виктора, очень спокойно относился к та­ким поездкам Виктора. Он нисколько не боялся, что от этого пострадает его авторитет. Он был у него настолько высок на всех уровнях, что ему этого никак не нужно было опасаться. А авторитет Виктора, конечно, рос очень бы­стро, потому что все видели значительный и фундаментальный разворот дел по обеспечению ампулизации ракеты, а Виктор весьма квалифицированно докла­дывал о них во всех инстанциях.

О развороте работ может свидетельствовать тот громадный объем изготов­ленных и испытанных разнообразных объектов испытаний, разработанных отде­лом и другими конструкторскими отделами. Их объем здесь следует привести.

Конструктивно-подобные элементы конструкции топливного тракта и образцы материалов и сворных швов — 915 штук. Образцы неметаллических материалов для испытаний в загазованной среде — 4100 штук. Образцы с ампулами для ис­пытаний на осадкообразование — 30 штук. Образцы для испытаний на длительную прочность и ползучесть — 600 штук. Имитаторы микротечей для изучения законо­мерностей истечения компонентов — 215 штук. Образцы с ампулами дли иссле­дования диффузионной проницаемости компонентов по границам зерен металла — 25 штук. Конструктивно подобные модельные бачки диаметром 600 миллиметров для изучения их конструктивной прочности — 43 штуки. Работоспособность штатных агрегатов топливного тракта при воздействии компонентов — 250 штук. Работоспособность натурной конструкции ступеней ракеты под воздействием компонентов топлив проверялась в процессе испытаний каждой укороченной сту­пени с тем, чтобы она вошла в испытательный бокс. Таких укороченных сборок было изготовлено четыре штуки. Две штатные ракеты, заправленные окислителем, были испытаны в экспериментальных шахтах в Фаустово, и десять ракет, полностью за­правленных обоими компонентами, были испытаны на экспериментальном ракетном комплексе на полигоне Байконур. Для изучения распределения паров компонентов в контейнере было изготовлено два натурных сухих межступенных отсека ракеты.

Все объекты испытаний были сфотографированы и в отделе из них оформили альбом. Снимки сопроводили краткими характеристиками объектов испытаний, а также привели условия и виды испытаний, для которых они предназначались. Этот альбом очень наглядно помогал Виктору при его докладах в высоких каби­нетах различных инстанций о ходе проводимых работ по ампулизации. Виктор исходил из того, что если работы заданы и ход их выполнения контролируется высокими инстанциями, то представляться в докладах они должны на надлежащем уровне. В первую очередь в таких случаях о деле судят по содержанию и фор­ме доклада и качеству иллюстрационного материала. А дело о себе потом пока­жет само. Но до этого нужно еще дожить, а неудачно сделанный док­лад может и не дать «дожить» докладчику до этого самого окончания дела. Та­кое простое правило всегда  нужно помнить при вращении в высокочиновничьих кругах, ибо более простецкое поведение там, пока не стал своим, может печа­льно кончиться.

Испытания этих объектов проводились в соответствующих структурных подраз­делениях предприятия, различных НИИ и в войсковых частях по методическим документам, разработанным в отделе Виктора. Сам отдел, как ранее говорилось, не вел испытаний, а только задавал их, получал результаты, обрабатывал их и выдавал соответствующие заключения. Поэтому в отделе и было всего 16 чело­век. В этом и состояла уникальность этого отдела. Его малая численность до­ставляла немало хлопот Бугайскому при ежегодных финансовых проверках пред­приятия.

Согласно ведомственных инструкций в отделе должно находиться не менее 70 человек, и этот отдел никак не подходил под определение отдела. По­этому он постоянно объяснялся с инспекторами. Потом ему это надоело, и он образовал в отделе подразделение по обеспечению длительной обитаемости в космических аппаратах, когда предприятие ими начало заниматься.

В начале 70-х годов, когда все эти работы были закончены и был накоплен достаточный положительный опыт эксплуатации, подтвердивший все прогнозы и рекомендации, выданные в свое время, в отделе обобщили все проделанное и выпустили Государственный стандарт по обеспечению долговечности жидкостных ракет, о чем уже говорилось. В нем определили, что для обеспечения необходимой  долговечности ра­кет на жидком топливе необходимо проводить 112 видов различных испытаний образцов, моделей, агрегатов и ракет в целом. На 48 видов этих испытаний существуют соответствующие ГОСТЫ. На 36 видов испытаний в ГОСТ были внесены методики, разработанные отделом, по которым было достаточно материала для их обобщения. На 28 видов испытаний разработчик ракеты должен сам разрабатывать свои методики испытаний, поскольку материалов оказалось недостаточно для необходимых обобщений.

По всем этим исследованиям в различных НИИ и КБ было защищено семь канди­датских диссертаций, три из которых были защищены сотрудниками отдела. Вик­тор к тому времени и не думал о защите кандидатской диссертации по какой-либо теме. Он весь был поглощен работой по ампулизации.

Проведению исследований и реализации многих рекомендаций сопутствовали многие эпизоды, большинство из которых доставляет приятные воспоминания их участникам. Остановимся на некоторых из них, наиболее характерных. Наряду с приятными было немало ситуаций, которые оставили далеко и неприятные воспоминания. В деловой и производственной жизни их появление представ­ляется вполне нормальным явлением. Но эти неприятности также не должны за­бываться, ибо опыт — это количество полученных «шишек» от жизни. Поэтому нужно писать и говорить не только о хорошем, но и не совсем хорошем, чтобы оно поменьше повторялось.

На одном из высоких совещаний в верхах рассматривался ход разработки ра­кет в Днепропетровске и на Филях. В Днепре, как все называли КБ «Южное», умер Янгель и его  место занял Уткин. На этом совещании, неизвестно по каким причинам, Устинов сделал замечание Челомею, что у него  плохо развернуты работы по длительному хранению, а вот у Уткина эти работы ведутся на должном уровне. Челомей тут же нашелся и попросил дать указание, чтобы его сотрудников ознакомили с их работой по этому вопросу. Устинов со снисхождением в голосе обратился к Уткину, на что тот, не поднимая головы, молча кивнул.

На следующий день Челомей вызвал Виктора и поручил выехать к Уткину и оз­накомиться с их работами по длительному хранению, строго приказав, чтобы он ни словом не обмолвился о своих работах, которые Челомей хорошо знал. Для уверенности, чтобы Виктор не проболтался, он приставил к нему по конструк­тору из проектных отделов из Филей и Реутово, которые абсолютно этими вопро­сами не занимались, но были в курсе общей постановки работ по их ракете.

Приехавших три дня не пропускали на территорию, и все эти три дня Виктор вел интенсивные переговоры с министерством, пока оттуда не заставили днеп­ропетровцев все же их пропустить и принять. Гостей посадили в один из сво­бодных кабинетов и оттуда никуда не выпускали в течение двух дней, что они там находились. Принимал начальник проектного отдела Эрик Кошанов.

Хозяева приносили любую документацию, которую просили  гости. Они на­чали, естественно, с эскизного проекта их тяжелой ракеты, которая у них бы­ла оставлена после «ялтинских ракетных посиделок». Проект Виктора крайне удивил. Это была почти точная копия американского «Титана», только в худшем исполнении. Южане устроили в топливной системе своей ракеты гидрозатвор че­рез кремнеорганическую жидкость, вместо того чтобы их надуть, как консерв­ную банку,  закупорить и не иметь после этого никаких хлопот. Но для этого нужно было решить проблему газонасыщения компонентов. А они на это не реши­лись. Об этом Виктор умолчал.

Принесенный план работ по длительному хранению, который они также состави­ли по тому же постановлению правительства, был куцый и носил отрывочный ха­рактер  с набором разобщенных работ. И на этот раз Виктор промолчал, помятуя наказ Челомея и имея двоих конвоиров рядом. Но когда принесли рабочие чер­тежи агрегатов топливного тракта, тут уж Виктор не удержался.

У них весь топ­ливный тракт был собран на разъемных соединениях с прокладками с последующей их затяжкой болтами. К тому времени Виктор уже провел испытания по таким соединениям и показал, что они не обеспечивают необходимую герметичность, и они стали проектировать для своей ракеты цельносварной топливный тракт. Невзирая на предупреждения, Виктор все это им рассказал, но на них это не подействовало. Один из их товарищей горячо поддержал Виктора, но его после этого грубо уда­лили из кабинета. Основное их возражение состояло в том, что для сварных сое­динений на ракете нужно разработать и изготовить много сварочных автоматов. А герметичность разъемных соединений они обеспечат путем подбора оптимальной затяжки болтов.

Буквально через 2—3 года жизнь показала, насколько они были неправы и как дорого стране пришлось потом заплатить за их высокомерие и упрямство, проявленное тогда. На фирме в Филях разработанные сварочные автоматы с лихвой окупились. Челомей строго следил за тем, чтобы на ракете не было ни одного разъемного соедине­ния. Виктор однажды заметил, что один смежник разработал свой агрегат для ракеты с использованием разъемных соединений. Виктор доложил об этом Челомею, и он заставил переделать агрегат и выбросить из него разъемные соединения.

К слову сказать, у Виктора Кишнев с конструкторами разработали потом разъемное соединение, полностью герметичное. Но они придумали одну хитринку в его конструкции, выполнив его двухбарьерным и тем самым исключили влияние затяжки бол­тов на его герметичность. Они получили авторское свидетельство на изобрете­ние, и такое соединение было применено в ракете УР-100 только в заправочной горловине, вынесенной вверх из внутренней полости контейнера, где находилась ракета. Челомей все равно и этим соединениям не доверял в боевой ампулизиро­ванной ракете. Они стали применяться потом в топливной системе ракет носи­теля «Протон», разработанного в Филях.

После выхода постановления о создании специальной экспериментальной базы по длительному хранению для Челомея отдел Виктора начал формировать облик такой базы. При составлении «Комплексного плана» было учтено использование в первую очередь существующей экспериментально-лабораторной базы в Филях, так же как и в других НИИ и ОКБ, которые принимали участие в этих работах. Стало ясно, что лабораторно-исследо-вательская база по многим вопросам, подлежащим исследованиям, существует и имеется в наличии. Но для исследований, связан­ных с компонентами ракетного топлива, лабораторная база незначительна. В ГИПХе была база, на которой можно было провести испытания отдельных сбо­рок, агрегатов и небольших образцов в ограниченных объемах. Поэтому во испо­лнение постановления правительства было принято решение о строительстве  в Фаустово под Москвой лабораторного комплекса по испытаниям в среде компонен­тов ракетного топлива агрегатов топливной системы в больших количествах, а  также двух штатных шахтных установок с соответствующей измерительной аппаратурой.

На создание экспериментальной базы в Фаустово и ракетного комплекса в Байконуре отдел разработал и выдал необходимые  технические задания. Про­ектирование фаустовской базы велось под курированием Виктора. Затем, когда началось ее строительство, был создан специальный отдел в Фаустово, как ст­руктурное подразделение ОКБ. Он очень быстро вырос по своему составу до нес­кольких сот человек. Эти две базы сыграли очень большую роль в работах по обеспечению длительного хранения ракеты      УР-100.

Кроме этих испытательных баз Виктору стало ясно, что срочно нужно созда­вать экспериментально-лабораторную службу в производстве по исследованию проблем герметичности топливного тракта и производственного контроля его герметичности. Отдел сформировал тематику и методологию исследований для этой службы на основе уже проведенных исследований отделом на базе других НИИ по этой проблеме. Такие службы были созданы в ОКБ и соседнем заводе имени Хруничева. Этот завод был головным по освоению производства разраба­тывавшихся ракет.

В ОКБ эту службу возглавил молодой технолог из цеха Володя Щастливый, а на заводе Кирилл Фроловский. Оба выросли затем в прекрасных специалистов. Но судьба Володи не соответствовала его фамилии. Он вырос до главного инженера первого главного управления минобщемаша, организовывавшего проектирование и изгото­вление стратегических ракет в стране, и безвременно скончался. Кирилл стал главным конструктором завода.

Наряду с испытаниями на этих базах проводи­лись исследования в ВИАМ под руководством Батракова и Лии Яковлевны Гурвич, в ЦНИИМВ под руководством Конради и Кузнецова, в НИИ-25 МО во главе с Братко­вым, в НИИ-4 МО во главе с Лазуткиным. В области герметичности много сделал Селин из Военной академии  химической защиты и Страхов из химфака МГУ.

Самое непосредственное участие во всех работах принимали разработчики компонентов ракетного топлива в ГИПХ Марков, Сиволодский, Антипенко, Дро­жжин, Павлов и многие другие. Все отмечавшиеся НИИ работали по единому «Ком­плексному плану», тесно сотрудничая между собой и отделом Виктора. Участники работ часто встречались, обсуждали и координировали свои работы. Поэтому сбоев практически не было. В отделе было четко организовано изготовление материальной части для исследований, и это во многом помогло тому, что исследования шли без задержки и были выполнены в срок. А изготов­лено было, как приводилось ранее, громадное количество разнообразнейших объектов испытаний. Шла дружная коллективная работа. Получаемые результаты обобщились в отделе и на основании этих обобщений выдавались те или иные реко­мендации, которые воплощались либо непосредственно в конструкцию, либо в тех или иных техпроцессах изготовления ракеты и ее узлов. Одновременно вно­сились определенные рекомендации в эксплуатационную документацию.

По этим работам в различных НИИ начали выходить закрытые сборники статей. Сотрудниками отдела было опубликовано в этих сборниках более 30 статей. Это был отличный творческий успех такого маленького коллектива. В начале 70-х годов «Литературная газета» начала большой статьей Виктора дискуссию об этике ученых при коллективном творчестве. В этой статье  он описал творчес­кую обстановку в отделе и результативность его работы. Неординарность полученных результатов, очевидно, побудила редакцию опубликовать его статью.

Летные испытания ракеты проходили на полигоне Байконур. Перед началом ис­пытаний там прошло заседание Государственной комиссии, которая рассмотрела ход работ по созданию ракеты       УР-100 и дала добро на начало ее испытаний. О работах по длительному хранению на комиссии доклад делал Виктор. Это было его первое выступление на столь солидном и ответственном собрании. Пе­ред  докладом Челомей его рассмотрел и обронил, что за этот доклад он спокоен, Кузьмин их заговорит. И действительно, докладом все остались до­вольны, и замечаний о ходе работ по длительному хранению не последовало. Но потом произошел один неприятный казус, который существенно отразился на Вик­торе, несмотря на то, что он никакого отношения к нему не имел.

Отделом были установлены весьма жесткие пределы изменения влажности в кон­тейнере ракеты, чтобы на ракете не происходила атмосферная коррозия. Эти величины влажности были согласованы со всеми материаловедческими инсти­тутами, которые выдали гарантии на свои материалы в этих условиях. Для обес­печения этих величин нужно было производить осушку полости контейнера сов­местно с ракетой. Об этом все знали. И вместе с тем Бугайский и Дьяченко на полигоне подписали решение о существенном расширении пределов допустимой влажности в контейнере, чтобы упростить жизнь военным эксплуатационни­кам. А военные из числа приемки, узнав об этом, подняли шум, заявив, что при такой влажности установленные ранее сроки гарантии на материалы и комплектующие узлы теперь не действительны и их  все нужно пересогласовывать заново.

Очень скоро это стало известно Челомею, и он весь свой гнев вылил на Вик­тора, запретив ему выезжать с полигона до тех пор, пока он не восстановит все гарантии. Эти руководители подписали решение по влажности, не поставив в известность Виктора, и в итоге он попал в неприятнейшее положение. В прин­ципе отделом была показана возможность такого расширения пределов влажности, но Виктор не делал этого накануне предъявления ракеты Госкомиссии с тем, чтобы именно не лишиться гарантий. Бугайский и Дьяченко не посчитались с этим и под давлением военных эксплуатационников  подписали документ. Но Виктор никак не мог восстановить гарантии, сидя полигоне, в то время когда все институты и ОКБ находятся в Москве.  Чело­мей ничего не хотел знать и, уехав сам, не разрешал из Москвы выехать Виктору с полигона. Бугайский ничего не мог сделать с вызволением Виктора и вынужден был сам заниматься восстановлением гарантий, а Виктор сидел без дела на полигоне.

Для Виктора это вынужденное безделье не пропало даром. Рабо­ты по длительному хранению были развернуты, шли без особых неприятностей, и он все чаще подумывал о защите кандидатской диссертации, да и в отделе его сот­рудники поговаривали об этом. Не раз в отделе поднимали вопрос между собой о том, что надо готовиться к сдаче кандидатского минимума. Виктор поддерживал это стремление и советовал тем, кто хочет, подобрать тему и начать  собирать по ней соответствующий материал. Перед ним самим стоял вопрос о выборе темы. По длительному хранению, охватывающему всю проблему, которой пришлось ему  заниматься, он считал, что  рано будет защищаться, поскольку надо было бы подождать результатов штатной эксплуатации ракет хотя бы несколько лет. Он ведь определял работы по всей ракете, а вот его сотрудники по частным вопросам, пожалуй, могут защищаться. Поэтому он склонялся к тому, чтобы защищать кандидатскую диссертацию по теме корпуса головной части из стеклопластиков. По этому направлению ведь еще почти ни­кто не защищался. Сидя на полигоне, он окончательно принял решение, что бу­дет защищаться по этой теме.

За полтора с лишним месяца, что просидел на полигоне, он написал канди­датскую диссертацию на тему «Разработка промышленной технологии изготовле­ния корпуса головной части ракеты методом комбинированной намотки из стек­лопластиков». Он не знал, что было изложено в тех докладах Маркмана и Егорова, по которым им присудили кандидатские степени без защиты, поэтому он выбрал для себя тему, по которой у них не было никаких материалов. Все они находи­лись у Виктора и содержались в том закрытом отчете, что он написал после ухода из отдела неметаллов. В Москве Виктор дополнил ее со временем табли­цами, графиками  и формулами. Так что его «наказали», дав возможность на­писать диссертацию. Но защищать ее он стал еще не скоро. Нужно было сдать кандидатский минимум, и он оформился в качестве соискателя на технологичес­кую кафедру Саксельцева в МВТУ, где и сдал со временем кандидатский минимум.

При нахождении Виктора на полигоне состоялся первый пуск ракеты УР-100, который оказался настоль­ко блестящим, что это всех озадачило. У испытателей существует поверие, что если первый эксперимент прошел без сучка без задоринки, то дальше жди неприятностей. Так случилось и на этот раз.

После первого пуска последующие ракеты начали падать. Поиск причины не давал результата. К тому времени Челомей, на амби­циозной почве, повздорил с главным конструктором, корифеем систем управле­ния ракетами академиком Пилюгиным и все беды валил на систему управления. Однажды, по возвращении с полигона, находясь в кабинете Челомея, Виктор стал сви­детелем его разговора по телефону с главным конструктором двигателей Коно­патовым. Он заявил Челомею, что они нашли конструктивную недоработку в своем двигателе и им нужно дорабатывать весь задел изготовленных двигате­лей, включая и те, что установлены на подготовленных ракетах к летным испы­таниям. Это значило, что нужно срезать двигатели на более чем полутора десятках готовых ракетах,  ждущих отправки на полигон.

Челомей начал яростно разубеждать Конопатова и доказывать, что тот ошиба­ется, а виновата во всем система управления. Но Конопатов твердо стоял на своем, и разговор ничего не дал. После этого разгорелся громадный скандал. Срывался график государственных испытаний. Но Конопатов смог убедить Госу­дарственную комиссию, двигатели срезали, доработали и испытания дальше пош­ли успешно. Правда, после этого было еще несколько «утыков», как говорят испытатели, но все они успешно были преодолены и испытания были завершены с блестящими результатами. Ракета УР-100 была принята на вооружение и  поставлена на боевое дежурство с середины 60-х годов. В начале 70-х годов их стояло на боевом дежурстве 1000 штук.

Оригинальность и новизна созданной ракеты в Филях заслуживает того, что­бы сказать хотя бы краткое доброе слово в адрес ее основных разработчиков. Все они получили заслуженные награды и хорошо известны в ракетно-космичес­ких кругах. Всех, конечно, перечислить невозможно, но основных из них нуж­но привести.

Проект разрабатывался Карраском и Дермичевым. Главным конструктором был назначен Дьяченко, а ведущим конструктором Орочко, его заместителем Хазано­вич. Рабочие компоновки разрабатывались под руководством Обрезкова. Топлив­ная система и двигательные установки разрабатывались под руководством Полу­хина, Миркина и Наумова. Аэродинамические расчеты велись под руководством Домбровского и Комарова. Каркасными работами руководили Нодельман, Попов, Мурашов, Холмогоров, Рейтер. Расчеты на прочность выполнялись под руковод­ством Чернякова. Разработка механизмов и разъемов велась под руководством Юшкевича и Кошелева.

Работы и испытания на полигоне в Байконуре обеспечивали Невернов, Каза­ков, Шехоян. Испытательный отдел длительного хранения в Фаустово вначале возглавлял Шпанько, а затем Восканьянц. Опытное производство по изготовлению первых ракет возглавлял Рыбко. Разработка техпроцессов ее изготовления про­водилась под руководством главного технолога Заславского, главного металлур­га Мусатова и начальника отдела неметаллов Руденко.

Первые 10 опытных ракет для летных испытаний были изготовлены в опытном производстве конструкторского бюро, и на него легла вся тяжесть освоения технологии изготовления цельносварной конструкции ракеты. Все, что было разработано в технологическом оснащении производства, было передано на соседний завод, который стал  головным по серийному выпуску ракет, поставляемых в армию. Его специалисты принимали активное участие в освоении ракетной технологии в опытном производстве, так же как они это делали при разработке самолета Мясищева, что в значительной мере помогло им организовать у себя серийное производство ракет. Филевский завод затем помогал налаживать производство этих ракет Оренбургскому и Омскому заводам, которые вскоре были подключены к их изготовлению.

     Так уж сложилось, что многими авторами, описывающими создание того или иного технического изделия, в основном, описывается процесс его проектной  разработки и  в лучшем случае приводятся некоторые сведения по его технологическому освоению. Вместе с тем,  очень мало описывается процесс разработки конкретных конструктивных решений, которые и придают изделию те потребительские качества, которыми оно характеризуется.  А  об организаторах серийного производства этой техники вообще пишется мало. А ведь потом, в процессе эксплуатации, основную ответственность за  ее результаты несет завод-изготовитель. Правда, и разработчик не стоит в стороне, но мера их ответственности разная. В советском законодательстве записано, что если производственные причины виноваты в отказе потребителя, то завод-изготовитель несет материальную ответственность. Если в процессе эксплуатации изделия выясняется, что его потребительское качество не соответствует указывавшемуся в задании на его разработку, то для разработчика наступают «нежелательные последствия», которые в переводе с юридического языка означают уголовную ответственность. Но у нас в советское время что-то не слышно было, чтобы какой-либо разработчик понес какую-либо уголовную ответственность, даже за Чернобыльскую трагедию, не говоря уже о сельскохозяйственной технике, которая у нас была из рук вон плохой.

Поэтому о людях, обеспечивших серийное производство ампулизированных ракет, следует упомянуть хотя бы кратко, поскольку обо всех написать невозможно. Непосредственное руководство перестройкой завода на производство ракетной техники, его строительной реконструкцией и возведением новых производственных корпусов осуществляли директор завода М. Рыжих и главный инженер П. Волков. Техническое руководство реконструкцией и разработку технических условий на капитальное строительство осуществлял главный технолог С. Перевозчиков. Активно участвовали в перевооружении и перестройке завода, в организации подготовки производства по своим направлениям: П. Шлоков — заместитель директора по производству; В. Бельчиков — заместитель директора по материальному снабжению; М. Левин, Ю. Броф-ман, П. Котик — начальники соотвествующих производств; А. Гамалеев — главный диспетчер; М. Парфенов, А. Тимм, А. Гукасян, В. Корженевский — заместители главного технолога; К. Са-пелкин — начальник отдела неметаллов; А. Буров — главный металлург; В. Озерецковский  — главный сварщик и его заместитель А. Сабанцев; Л. Петров — начальник отдела механизации; К. Флоровский — начальник отдела обеспечения герметичности.

Все эти руководители внесли громадный вклад в создание нашей первой ампу­лизированной ракеты УР-100, в течение десятилетий составлявшей основу назе­много ядерного щита страны. Она определила целую эпоху в нашем отечественном ракетостроении, незаслуженно не вошедшую в вузовские учебники. Ее оригиналь­нейшая конструкция, так же как и все то, что пришлось решить при ее созда­нии, были бы хорошим практическим пособием для студентов.

За создание этой ракеты и всего принципиально нового ракетного комплекса были выделены Ленинская и Государственная премии, лауреатами которых стали немногие из Филей, поскольку эти две премии были выделены на все организа­ции, принимавшие участие в этих работах, включая и военных, что весь­ма не густо. Такова была, далеко не щедрая, благодарность власть имущих. На Фили была также выделена одна Золотая Звезда Героя Труда. У Челомея было уже две Звезды, и третью ему не давали. Встал вопрос — кому ее отдать. Все считали, что ее нужно вручить Бугайскому. Но Челомей и с Бугайским повздорил к тому времени и всячески противился этому. Тогда партком мудро решил, и для вручения Звезды нашли какого-то слесаря, который затем куда-то исчез вместе со Звездой.

Специалисты всех организаций, принимавших участие в создании этой ракеты, были награждены орденами и медалями. Всего более 1000 человек. Виктор был удостоен ордена «Знак почета», один в отделе. Больше знаков на отдел не дали. С этим награждением произошла весьма показательная история.

Списки на награждение были составлены, подписаны во всех министерствах и были представлены секретарю  ЦК КПСС Устинову, как последней утверждающей инстанции. Он два года держал списки в сейфе и не подписывал. Ракеты давно стояли на боевом дежурстве, а награда никак не могла дойти до героев. Все удивлялись и ничего не могли понять. Ходили разные слухи.

К тому времени Челомей крупно повздорил и с Устиновым. Поэтому многие считали, что эта задержка явля­ется мелкой местью Устинова Челомею. Другие считали, что Устинов выдержи­вает два года, чтобы истек трехлетний срок для него на получение очередной награды. Тогда было такое ограничение в скорости получения наград. Виктор был склонен считать более реальной первую версию. Но когда умер Усти­нов, Виктор прочел в некрологе, что Устинов был награжден одиннадцатью орде­нами, и все они были только орденами Ленина. Он «брал», оказывается, только такими, чисто золотыми орденами, какими являлись ордена Ленина. После этого вторая версия стала не менее реальной. Поэтому зря смеялись и издевались над Брежневым, любившим ордена и всяческие награды. Этим честолюбием, ока­зывается, болел не только он один в правительственных верхах, и оно разъело тогда уже все уровни руководства.

А тот случай технической принципиальности и человеческого мужества, проявленный Конопатовым, оказал на многих заметное влияние и был достойно оце­нен. Еще задолго до окончания летных испытаний ракеты и сдачи ее на вооруже­ние, Конопатов, один из всех главных конструкторов, был удостоен звания Героя Социалистического Труда и ему была вручена Золотая Звезда. Для этого нашли «необидный» для завистников способ наградить его по результатам дея­тельности за пятилетку, как тогда практиковалось в промышленности.

А вот «техническая принципиальность» как социологическое и психологиче­ское явление изучена еще недостаточно, да, к сожалению, еще и не формулиру­ется в такой постановке. А в жизни такое явление встречается сплошь и рядом. Как часто приходится наблюдать, когда начальство понуждает исполните­лей принимать те или иные  технические решения не всегда оптимальные, а иногда даже вредные. Но они нужны руководителям для достижения каких-либо иных целей, подчас далеко отстоящих от интересов дела. Сиволодский из ГИПХ как-то сказал, что это «политическая техника», которая плетется сплошь и рядом в отличие от настоящей технической политики. Упорство подчиненных в таких случаях, касающихся «малых дел» и непринципиальных вопросов, делает сопротивляющихся людей малоудобными для начальства со всеми вытекающими из этого последствиями. Но если дело касается «больших вопросов», то сопротив­ляющийся становится врагом и борьба с ним ведется «на уничтожение» не­зависимо от деловых качеств и служебного положения.

Это социальное явление порождено в основном и разрослось до необычай­ных размеров именно при Советской власти, когда руководители могли безнаказанно идти на неоптимальные технические решения ради своих амбиций и корыстных целей, а подчас просто прикрывая свою техническую несостоятельность.

Прекрасным примером тому может служить состояние и качество советской сельскохозяйственной техники, признанным создателем которой явля­лся Изаксон, удостоенный двух Золотых Звезд Героя Труда. На поверку оказа­лось, что эта техника находится на уровне каменного века по сравнению с существовавшей в то время аналогичной зарубежной техникой. Изаксон прек­расно «втирал очки» большим руководителям и усыпал себя наградами.

А сколько примеров знает история советской техники, когда распри между руководителями и большими специалистами, протекавшими, как правило, на ам­бициозной почве, приносили немалый вред общему делу. Графтио и Виттер при строительстве Волховстроя, Керженцев и Гастев при становлении в 20-х годах советской теории управления и организации промышленным производством. Туполев и Неман по металлическому и деревянному предвоенному самолетостроению. Королев и Глушко по ракетному двигателестроению. А сколько их было, о которых мы и не знаем! Как потом это разъело устои нашего государства, без должного общественного реагирования на все эти неприглядные деяния!

НАЧАЛО ЭКСПЛУАТАЦИИ РАКЕТ УР-100

По ходу данного повествования неоднократно упоминалось о том, что гер­метичность топливных трактов является одной из важнейших характеристик жидкостных ракет. Да и не только жидкостных ракет. Один из «Шаттлов» по­гиб с экипажем в 80-х годах именно по причине негерметичности, но на этот раз уже твердотопливного двигателя. Так что вопрос герметичности является краеугольным для всех технических и технологических систем, содержащих в своем составе высокотоксичные, коррозионно активные, взрыво- и пожароопасные, а также радиоактивные жидкости, твердые или газообразные вещества.

Особенно это свойство сказывается в атомной технике и промышленности, чреватыми наиболее тяжкими последствиями, и там эта задача решена на высоком техническом уровне с высочайшей надежностью, чего нельзя сказать о трубопроводном транспорте у нефтяников и газовиков.  Мы становимся сви­детелями все большего числа аварий и катастроф различных трубопроводов, связанных с потерей ими герметичности. Это происходит только потому, что их разработчики, в отличие от атомщиков и ракетчиков, отнеслись недостаточно внимательно к проблеме обеспечения длительной герметичности трубопроводов и разработке автоматизированной дистанционной системы контроля их гермети­чности. Существующий уровень науки и техники в этом вопросе позволяет вы­соко надежно решить проблему обеспечения и контроля герметичности и в этом виде техники.

Когда только разворачивались работы по длительному хранению, мудрый Ноде­льман, оценив задачу обеспечения герметичности, однажды изрек фразу, кото­рая в отделе Виктора стала крылатым афоризмом на многие годы: «Нет такой цены, которую нужно заплатить за обеспечение герметичности». Поэтому в от­деле с самого начала принялись за фундаментальное изучение этой проблемы.

В первую очередь изучили природу образования микродефектов в сварных швах и в сплошном материале, приводящих к появлению микротечей, через которые мог­ли бы истекать компоненты. Затем разработали мероприятия, позволяющие рез­ко уменьшить их появление. Особое внимание уделили тщательному изучению природы и характера истечения компонентов через микропоры в металле и ус­тановили экспериментальным путем их закономерности, которые никак не подчинялись аналитическим зависимостям, описываемым на основе класси­ческой гидродинамики истечения жидкостей и газов через микроканалы. Это позволило установить эквивалент между истечением компонентов топлива на заправленной ракете и чувствительностью средств контроля герметичности в процессе ее изготовления.

Одновременно, также экспериментальным путем, уста­новили величину микроканала, через который истечение компонентов уже не происходило. На основании этих работ были установлены требования по сте­пени чувствительности средств контроля герметичности в производстве, кото­рым удовлетворяли масспектрометрические методы контроля герметичнос­ти, используемые только в вакуумной технике. Эту наиболее высокочувствите­льную контрольную технику ввели в ракетное производство.

Для определения норм герметичности топливного тракта Виктор предложил свой расчетно-экспериментальный подход, основывающийся на проведенных ис­следованиях истечения компонентов через микродефекты. С его использовани­ем они разработали метод и рассчитали необходимую степень чувствительнос­ти, с которой  необходимо поверять герметичность в производстве. При этом в документацию был введен тройной контроль герметичности: на стадии изго­товлении деталей, агрегатов и всего изделия в целом. Это давало уверенность в надежном выполнении контрольных операций в производстве.

При обеспечении герметичности в производстве со средствами ее контроля, чувствительность которых была определена в отделе, ракеты течь уже не могли. Для этого пришлось разработать специальные методы и средства контро­ля герметичности. Этими методами и средствами были оснащены серийные заво­ды, изготавливавшие ракеты, кроме одного, о котором речь пойдет дальше.

Одновременно разработали требования на создание автоматизированной системы контроля герметичности ракет на боевом дежурстве. Она основывалась на замере концентрации паров компонентов, вытекших из ракеты в случае по­тери ею герметичности. Были определены и рассчитаны минимальные концентрации паров компонентов с тем, чтобы система подала сигнал до того, как ракета выйдет из строя от воздействия на нее коррозионно актив­ной воздушной среды.

Эта система в начальный период эксплуатации в войсковых частях ракет причинила всем немало хлопот. Ее датчики, установленные на ракете, оказались настолько чувствительны, что срабатывали не только от паров компонентов, но и от газовыделений из различных неметаллических материалов и красок, выдавая ложный сигнал на командный пункт. Это нервировало воинские части и поднимало переполох в ЦК КПСС и  Главном штабе войск стратегического назначения, поскольку при подаче аварийного сигнала этой системой ракета снималась с боевого дежурства и проводился поиск причины неисправности. А ЦК КПСС здесь фигурирует потому, что там велся ежечасный контроль состояния боеготовности всех ракет, стоящих на боевом дежурстве во всей триаде ядерного щита страны. И при появлении какой-либо неисправности или внепланового снятия ракеты с боевого дежурства доклад  из частей шел одновременно в эти два адреса. И доклад в ЦК имел более се­рьезные последствия, чем в Главный штаб. Это еще один повод к тому, чтобы по-настоящему изучить роль партии в бывшем нашем обществе не только в по­литическом плане, но и в общегосударственном, как целезадающий и контро­лирующий орган в стране.

Проблема ложных срабатываний была изучена отделом, и  им были разрабо­таны соответствующие рекомендации по их предотвращению. После реализации этих рекомендаций ложные срабатывания прекратились, и эта система работала надежно в течение многих лет, пока ракеты находись на боевом дежурстве.

Казалось, что при всем том, что ранее было перечислено и реализовано в конструкции и производстве по изготовлению ракет, они уже никак не могли терять герметичность и течь на боевом дежурстве. И тем не менее.

Первая ракета, которая потекла, была установлена в экспериментальной шахте в Фаустово в испытательном отделе. Течь оказалась на фланце одной из магистралей двигателя. Чтобы ее найти, Виктору пришлось проникнуть в самый низ ракеты по зазору между ней и контейнером, который был порядка четыреста миллиметров. Его фигура позволяла это сделать. Кого-либо другого он не мог пустить в загазованную ракету, и сам он ползал в ней без противога­за. Пробравшись вниз и выложившись между соплами четырех двигателей, он случайно не попал под капли вытекающего окислителя. Еще бы одно дви­жение, и эти капли обезобразили бы его лицо, а может, возникли бы худшие последствия. Как и в юности, на этот раз судьба его уберегла.

Течь оказалась на фланце одной из магистралей двигателя. Этот фланец был выточен из прутка металла, изготовленного на металлургическом заводе ме­тодом протяжки. При таком изготовлении волокна в металле располагаются вдоль прутка и при вытачивании из него детали эти волокна перерезаются. Вот через микроканалы между перерезанными волокнами и происходит проник­новение ракетного топлива, казалось бы, через сплошной качественный металл. Для устранения этого органического дефекта при изготовлении ракет было да­но указание запретить для топливного тракта изготавливать детали точением из прутка. Такие детали начали изготавливать из поковок, чтобы не пе­ререзать волокна. В поковке волокна располагаются не однонаправленно, а хао­тично переплетаются между собой за счет ковки и сплошные микроканалы вдоль волокон не образуются. После этого подобные дефекты больше не встречались.

Выявлением только одного этого дефекта шахта полностью окупила стои­мость ее строительства. Не будь этого, многие  ракеты потекли бы на бое­вом дежурстве, и их пришлось бы менять на новые, поскольку при изготовлении ракет в производстве этот дефект не обнаруживается в процессе контроля на герметичность. Контрольный газ через такие микроканалы не проникает, а вот ракетное топливо через некоторое время все-таки проникает.

Первая потекшая экспериментальная ракета особой тревоги не вызвала после того, как нашли дефект, установили причину течи и устранили ее появление впредь. Более того, этот случай подтвердил правильность принятой методологии отработки длительного хранения ракет. Но последующие события резко изменили ситуацию, когда на боевое дежурство встали первые ракетные комплексы с этими ракетами.

В конце 60-х годов, после того как на боевое дежурство было поставлено значительное количество ракет УР-100, сразу же проявилось действие закона больших чисел. Из одной воинской части поступило сообщение о том, что на одной из ракет появилась загазованность парами компонентов ракетного топ­лива. Это значило, что в топливном тракте ракеты появилась течь. Туда не­медленно выехали Бугайский, Дьяченко и Виктор для осмотра ракеты и приня­тия решения на месте.

Прибыв на место, Виктор, имея уже опыт ползания по ракете, отправился ползать и по этой ракете. Причем ему до этого долго пришлось уговаривать Бугайского, чтобы он дал согласие на это ползание именно Виктору. Он аргументировал тем, что он лучше других знает, что, как и где смотреть, чтобы найти место течи. У Бугайского было опасение только о безопасности Виктора, но он в конце концов сдался. У него были весьма обоснованные опа­сения, после того как на Байконуре взорвалась на старте ракета Уткина и погиб маршал Неделин, а с ним и несколько десятков специалистов и рабочих. На ракете, потерявшей герметичность, при каком-либо внешнем воздействии на нее, когда по ней ползает человек, могло произойти все, что угодно, вплоть до взрыва. К слову сказать, Виктору пришлось затем ездить практи­чески на все ракеты, потерявшие герметичность в воинских частях, и проводить их обследование. Во всех случаях он один ползал по ракетам в поисках течей.

Загазованность на этой ракете была большая, и, прежде чем Виктор опустил­ся в ракету, полость контейнера тщательно продули, но все равно чувствовался сильный запах окислителя. Виктор не смог долго находиться в полости ко­нтейнера и обнаружить места течи. Долго обсуждали, что делать. Бы­ло ясно, что в противогазе место течи будет трудно найти, но Виктор и на второй раз уже в противогазе не смог найти место течи. Решили больше нико­го не посылать искать течь, а ракету слить и заменить на новую. Снятую ракету отправить на завод-изготовитель в Оренбург и в заводских усло­виях искать течь. Для поиска течи и установления причины ее появления бы­ла создана специальная комиссия под председательством Нодельмана, которая выехала в Оренбург. В состав комиссии вошел и Виктор.

На заводе очень быстро нашли течь, и вся комиссия оторопела от увиденного. На одном из патрубков был разделан производственный дефект под повторную подварку и .... подварку не произвели, а ракету так и сдали военным с раз­деланным и не заваренным отверстием. Подняли технологический паспорт, и очередному удивлению не было конца. В паспорте значилось, что разделанный дефект заварен и проверен на герметичность. Рядом с записью стояли фамилия мастера, контролера и военпреда, производивших и проконтролировавших свар­ку. Выяснилось, что рабочий сообщил о выполнении другой подварки, а руко­водители приняли ее за нужную и, не проверив на месте, сделали отписку в паспорте. Было видно, что это явное головотяпство, а никакая не диверсия. Так же как и по первой ракете, потекшей в Фаустово, причины стали ясны, они не представляли опасности в своем повторении на других ракетах, и все вновь успокоились.

Через год потекла на дежурстве еще одна ракета. Виктора уже одного пос­лали осматривать ракету. И на ней он не нашел течи, и ее отправили на завод во все тот же Оренбург для поиска места течи и установления причины ее по­явления. При осмотре этой ракеты в шахте у Виктора произошла неприятная ситуация, доставившая ему большие волнения и переживания, пока он находился на ракете.

В одном из отсеков ракеты Виктор замерил ручным прибором взрывоопасную концентрацию гептила. При малейшем стуке, искре или встряхивании ракеты эта смесь паров гептила с воздухом самопроизвольно взрывалась в отличие от паров окислителя, которые только коррозионно опасные. Визуально он ви­дел, что на боках ракеты были видны потеки окислителя, а замеры показывали наличие паров гептила, да еще взрывоопасной концентрации. Это было уже совсем непонятно.

Как бы там ни было, а имея такие показания прибора, не­обходимо было считаться с наличием взрывоопасной смеси на борту ракеты. С большими предосторожностями Виктор выбирался из ракеты, боясь за что-либо зацепиться или стукнуться обо что-либо, поскольку в отсеках ракеты и в прост­ранстве между ракетой и контейнером было очень тесно.

Выйдя из ракеты, Виктор распорядился обесточить ее, опломбировать шахту с ракетой и никого к ней не подпускать без его разрешения, а сам обо всем доложил в Москву за­местителю Челомея по эксплуатации ракет Дьяченко. Не найдя ни одной течи на ракете, дальше он не  стал их искать.

 По просьбе Виктора Дьяченко привлек науку к изучению этого случая — по­чему течет окислитель, а прибор показывает течь по гептилу, да еще пока­зывает взрывоопасную концентрацию его. В одном из НИИ установили, что ма­лые концентрации паров окислителя и гептила при смешивании их в воздухе дают показания на этом приборе о наличии взрывоопасной концентрации гепти­ла. Это они воспроизвели в лабораторных условиях у себя. Следовательно, на этой ракете одновременно потекли окислительный и гептильный тракты.

По­сле продувки сухих отсеков ракеты компоненты топлива слили, а саму раке­ту отправили на завод на дефектацию, которая показала, что на этой ракете был также производственный дефект, но уже по двум трактам одновременно.

Председателем этой комиссии был назначен Нодельман. В ее составе были представители главного конструктора ракеты, контейнера, завода-изготови­теля ракеты, специалисты соответствующих НИИ и представители военных от эксплуатации, заказчиков и военной приемки. Так что комиссия была предста­вительной и солидной.

Комиссия назначалась не только для поиска места и причины появления те­чи. Она должна была каждый раз производить квалификацию причины появления негерме­тичности. Во-первых, она должна определить в этой квалификации, случайный этот дефект или нет и нужно ли что-либо предпринимать на других ракетах, стоящих на боевом дежурстве, чтобы предотвратить ими потерю герметичнос­ти. Во-вторых, нужно установить, по чьей причине произошел дефект, приведший к снятию ракеты с боевого дежурства и утрате ракеты для военных. Если ви­новным оказывался завод-изготовитель ракеты, он должен платить военным штраф и бесплатно поставить им новую ракету взамен утраченной. Если причи­ной могла явиться какая-либо конструктивная недоработка в самой ракете, то тогда нужно было бы дорабатывать все ракеты, стоящие на боевом дежурстве. На этот случай Виктор и готовил различные методы ремонта ракет. Забегая вперед, следует отметить, что ни на одной снятой ракете, по причине ее не­герметич-ности, не было выявлено ни одного случая наличия какой-либо конст­руктивной  недоработки в ракете.

За четыре года эксплуатации к началу 70-х годам было снято по причине их негерметичности всего четыре ракеты. В результате их дефектации комис­сиями было установлено, что причинами их негерметичности явились случайные отступления от технологии при их изготовлении и это не вызывало особого беспокойства. Поэтому возглавлять комиссии по следующим двум потекшим раке­там поручали Виктору, а не Нодельману. В 1970 году картина резко изменилась.

В том году комиссия дефектировала очередную ракету, и в это время одна за другой потекли пять ракет. Это вызвало шок в верхних эшелонах руководства. Под угрозой оказалась надежность главной составляющей ядерного щита страны. В этой ситуации было признано необходимым  создать солидную межведомствен­ную комиссию. Виктору предложили определить состав комиссии и возглавить ее. Это весьма озадачило не только одного Виктора.

Работа в этой комиссии составила главный этап в жизни Виктора, потребовавший от него мобилизации всех духовных и физических сил и определивший его судьбу на всю оставшуюся жизнь. Несмотря на то, что комиссией были достигнуты блестящие результаты и с успехом была решена государственной важности задача, работа в этой комиссии напрочь перекрыла ему какие-либо возможности и пути дальнейшего роста по службе. Работа этой комиссии и все, что с ней связано, заслуживает более подробного изложения.

Когда Виктору поручили сформировать и возглавить комиссию, то он воспринял это как должное, прекрасно понимая значение возникшей задачи, трезво оценивая свои возможности и знания в этом вопросе, и поэтому мог полностью сосредоточиться на ее решении. Он не думал тогда о возможных последствиях для себя лично в зависимости от результатов работы комиссии. Он думал только о деле и не задумывался над тем, почему именно его назначили, а не Нодельмана, более высокого начальника по должности. Очевидно, при такой важности вопроса решили поручить его решение, учитывая не должность, а конкретные знания специалиста.

На комиссию возлагались следующие задачи:  исследование и обобщение причин появления негерметичностей на ракетах,  анализ технологических процессов изготовления ракет и двигателей к ним на соответствие их требованиям конструкторской документации, разработка мероприятий и рекомендаций, направленных на повышение качест­ва и надежности контроля герметичности топливных трактов ракет. В состав комиссии вошли представители различных НИИ и КБ Минобщемаша, Минавиапрома, Минхимпрома, Минобороны, а также представители Ракетных войск. В нее вошли конструкторы ракет и двигателей, а также специалисты заводов, на которых изготавливались ракеты и двигатели. Всего в комиссию вошло 38 человек, большинство из которых Виктор знал и сотрудничал с ними в течение всего последнего времени, когда занимались длительным хранением. Отношения в комиссии к Виктору и между собой у членов комиссии были нормальные и ровные, а под­час и дружеские. Поэтому в комиссии было легко работать и находить общий язык, не поступаясь интересами дела.

В составе комиссии Виктор образовал три подкомиссии со следующими зада­чами:

— исследование причин негерметичности и анализ методов контроля герметич­ности в производстве;

— анализ конструкторской документации на предмет правильности установления норм герметичности топливных траков;

— обследование технологии изготовления ракет и двигателей на серийных за­водах.

Подкомиссии выезжали и работали на заводах и в конструкторских организа­циях, а также в некоторых НИИ. Совместный приказ упоминавшихся министерств об образовании комиссии был подписан в ноябре 1970 года, а уже в марте 1971 года был подписан итоговый отчет, собственноручно написанный Викто­ром на 175 листах с использованием отчетов трех подкомиссий, работа в кото­рых шла под его непосредственным руководством. В отчет также вошел ряд работ, выполненных собственно комиссией. Этот отчет, ныне рассекреченный, хранится у Виктора как память и даже как исторический теперь документ о тех напряженных и трудных днях в его жизни.

Работу подкомиссий Виктор организовывал сам, поскольку со стороны мини­стерства и его непосредственных руководителей на предприятии никто в ра­боту комиссии и ее подкомиссий не вмешивался и не давал «ценных указаний». К тому же инициатива образования подкомиссий исходила от него самого с целью расширения фрон­та работ всей комиссии и для того, чтобы привлечь побольше специалистов к этим работам из других предприятий, представители которых не входили в состав комиссии.

Виктор написал инструктивное указание каждой подкомиссии об объеме и харак­тере работ, которые они должны были выполнить на этих предприятиях, сам их подписал, и они были для них основанием для взаимодействия с руководством предприятий, на которых они работали. Текущий ход работ подкомиссий обсуж­дался на пленарных заседаниях комиссий, на которых оперативно намечали  планы дальнейших работ на основе получаемых результатов.

По итогам проведенных исследований межведомственная комиссия установила, что течи на ракетах  появились  в результате имевших место нарушений тех­нологических процессов, а также несовершенства применявшихся некоторых ви­дов контроля герметичности и типа сварочного оборудования. Каких-либо кон­структивных недостатков ракеты и ее двигателей или неизученных каких-либо физико-химических процессов, могущих привести к массовой потере герметич­ности ракет, не обнаружено.

Комиссией было разработано порядка 90 наименований рекомендаций по сле­дующим направлениям: технология сварки — 12, контроль герметичности при сварке — 16, организационные мероприятия — 17, научно-исследовательские работы — 22, рекомендации по конструкции перспективны ракет — 13, по эк­сплуатации в воинских частях — 10. Эти рекомендации предстояло реализо­вать на заводах, НИИ, КБ и воинских частях.

Характеристику проведенных исследований комиссией приводить не стоит, но некоторые типичные примеры из перечисленных областей, по которым были выданы рекомендации, привести следует. Они дадут общее пре­ставление об уровне поднятых и рассмотренных проблем и представят опре­деленный интерес для лиц, интересующихся ракетной техникой.

Для реализации разработанных рекомендаций в министерствах были состав­лены соответствующие планы работ на предприятиях каждого из министерств, утверждены  заместителями министров и были неукоснительно выполнены. По­сле реализации этих мероприятий ни на одной из 1000 дежуривших ракет не­герметичностей больше не появлялось. Таков был блестящий результат работы, прове­денной  комиссией под руководством Виктора.

При подписании итогового отчета не обошлось без эксцессов. Дело в том, что все 12 потекших ракет были изготовлены на одном и том же Оренбургском заводе. С одной стороны, это успокаивало тем, что указывало, что на этом заводе существовало какое-то системное явление, приводившее к возник­новению негерметичностей, не обнаруживавшихся или пропускавшихся в процессе  изготовления ракет. С другой стороны, оно же предопределило повышенное вни­мание комиссии к этому заводу. Вот представители этого завода и не захотели подписывать итоговый отчет даже при таком очевидном факте и указании кон­кретных причин и фактов в отступлении от технологии. К чести министерства, из него было дано указание Виктору поставить в отчете свою вторую подпись после  внесения ими своего несогласия с заключением.

На основании второй подписи председателя комиссии Гос­арбитраж подтвердил решение комиссии и на завод был наложен значительный штраф. Завод лишился тринадцатой зарплаты, выдававшейся в качестве годо­вой премии, и на год прекратил строительство жилья для своих работников. Но отношение людей  к Виктору на заводе, с кем ему пришлось тогда работать, нисколько не ухудшилось. Более того, они сделали и подарили ему сувенир в виде колокола на подставке для ведения заседаний. Он и поныне стоит у него на даче.

Во время работы комиссии потеряли герметичность и были сняты еще несколько ракет, на ос­мотр которых по-прежнему выезжал Виктор. На одной из ракет в воинской час­ти Виктор обнаружил очень большую концентрацию паров окислителя. Оценив величину замеренной концентрации паров с величиной той течи, которая могла бы привести к такой значительной загазованности, Виктор понял, что такая большая негерметичность не могла быть пропущена в производстве. Повторение случая, когда течь была разделана и не заварена, Виктор не допускал. По тому случаю меры были приняты. Но даже на той ракете не было такой большой загазованности. Виктору стало ясно, что они столкнулись с неординарной ситуацией, при которой течь могла появиться при нахождении ракеты на боевом дежурстве в шахте.

Когда ракету доставили на завод, по ее внешнему виду стало ясно, что течь была разъедена окислителем. Все ранее проведенные исследования указы­вали, что примененные сплавы в конструкции ракеты абсолютно не подвержены коррозии в качественном окислителе. Слитый с ракеты окислитель полностью соответствовал техническим требованиям. Такого случая за все годы не встречалось, чтобы в окислителе течь разъедалась. Это всех озадачило. Нужно было искать причину разъедания течи.

Обычно при дефектации потекших ракет вырезается участок конструкции с течью, делается разрез по месту течи, с него делается микрошлиф, на котором полностью проявляется структура металла под микроскопом, на основании чего делается заключение о природе и характере образования течи. В данном слу­чае Виктор понимал, что такой грубый метод не годится для квалификации характера течи. Нужен был более тонкий метод, такой, как рентгеноспектральный метод, которого на заводе не было. Нужно было вырезанный участок везти в Москву в нетронутом виде и там его тщательно обследовать. Но один член комиссии, полковник из Ракетных войск, категорически возражал против это­го, требуя, чтобы квалификация течи была произведена на месте с тем, чтобы он мог бы поскорее предъявить штрафные санкции заводу. Виктор на это никак не мог пойти и связался с заместителем начальника Главного управления Ракетных войск генералом Малаховым и объяснил ему суть дела, которую полковник не хотел принимать во внимание. Если течь будет здесь уничтожена микрошлифи­рованием, то можно упустить причину разъедания течи. С Малаховым у Викто­ра еще раньше сложились хорошие отношения, и он доверял Виктору. И на этот раз он дал ему добро на свободу действий.

Виктор перенес работу комиссии в Москву и там с помощью одного НИИ уста­новили, что довольно значительная по величине течь в нержавеющей стали, из которой был изготовлен трубопровод, была забита медью. Под воздействием окислителя медь разъелась и образовалась громадная сквозная течь. В про­цессе изготовления ракеты на заводе это место с медью было полностью гер­метичным. Откуда в металле появилась медь по всему его сечению, было  абсолютно неясно и всех ставило в тупик.

Из теории было известно, что при сварке аустенитных сталей, к которым относилась и данная нержавеющая сталь, при попадании меди в разогретую околошовную сварную зону происходит мгновенное растрескивание основного металла и медь, расплавившись, быстро заполняет образовавшуюся трещину по всей ее высоте. Растрескивание основного металла происходит за счет адсо­рбционного понижения прочности металла в этом месте. Это явление установил академик Ребиндер, и оно получило собственное имя «эффект Ребиндера». Предстояло теперь выяснить, откуда могла попасть медь в околошовную зону при сварке.

Подкомиссиям, работавшим на заводе, Виктор дал срочное задание выяснить этот вопрос. Они установили, что на серийных сварочных автоматах державки для крепления сварочной проволоки содержат медные элементы для лучшего их охлаждения. В некоторых случаях, при рассогласовании скоростей подачи проволоки и перемещения сварочной головки, конец сварочной проволоки по­падает на медные элементы, в результате чего между ними проскакивает эле­ктрическая дуга, медь, расплавляясь, попадает на разогретую околошовную зону основного металла. А дальше происходит то, что было описано до этого. Они на многих автоматах нашли следы выплеска металла на медных элементах сварочных головок.

По рекомендации комиссии Виктора, все сварочные автоматы на всех серий­ных заводах Минобщемаша и Минавиапрома были доработаны. Помимо этой весь­ма существенной рекомендации были и другие предложения  по технологии сварки, подготовке и хранению сварочной проволоки, автоматизации самого процесса сварки и т. д. На основании этих рекомендаций технологический институт министерства разработал отраслевой стандарт на сварку.

За два-три года до этих событий отдел Виктора совместно с Селиным из Военной академии химической защиты провел исследования по выявлению закономерностей истечения компонентов через микронеплотности в сварных швах и установил эквиваленты истечения между компонентами и контрольным газом, применяемым при контроле герметичности в производстве, о чем ранее писалось. На основании этих исследований Виктором был разработан метод расчета норм при контроле герметичности. Этот расчет послужил основанием для выпуска от­делом документа «Повышенные нормы и требования при контроле герметичности», который разослали по серийным заводам. Там с пониманием отнеслись к этим требованиям, перео­снастили средства контроля герметичности, и у них не было ни одной ракеты, потерявшей герметичность. А вот на Оренбургском заводе, как установила меж­ведомственная комиссия, директор завода Гуськов дал команду запереть эти требования в сейф с тем, чтобы не задерживать производство ракет из-за пе­реоснащения средств контроля герметичности. В результате завод потерял двенадцать ракет по причине их негерметичности.

После этого директору завода предложили уйти на пенсию. Это был один из видных наших «красных директоров», до этого уже ставший Героем Со­циалистического Труда и сделавший много для нашего самолето- и ракетостроения. Это о его заводе Хрущев говорил, что у нас ракеты пекутся как блины, когда на этом заводе в производстве шли ракеты Янгеля самых первых разработок. Но вот тут под давлением плана и гнетом руководящих указаний он не устоял,  хотя другие директора устояли. Но, как говорится,  «и на старуху бывает про­руха». Через некоторое время судьба вновь их свела. Будучи на  пенсии, он пришел главным инженером на фирму Виктора, и у них остались хорошие деловые отно­шения. Часто встречаясь по текущим делам, они ни разу не вспоминали ту злополучную для него комиссию.

Помимо этого, прямо-таки трагического случая был выявлен и ряд дру­гих не менее неприятных вещей. Известно, что рентгеноконтроль является первичным и одним из основных методов определения качества сварки и, как следствие, контроля герметичности. Но оказалось, что в технологическом ин­ституте отрасли нет даже лаборатории по рентгеноконтролю и отсутствует ведо­мственный стандарт на рентгеноконтроль сварных швов ракетной техники. Потом в институте была создана такая лаборатория и выпущен отраслевой ста­ндарт на рентгеноконтроль с учетом рекомендаций комиссии.

Еще один неприятный случай состоял в том, что при промывке топливных трактов для удаления технологических загрязнений осушка внутренних полос­тей никак не регламентировалась. А исследования, проведенные в отделе Вик­тора, показали, что если топливный тракт просушить недостаточно, то влага, попавшая в микропоры и не удаленная из них, не позволяет контрольному газу проникать через них и фиксировать наличие течи. После работы комиссии был выпущен отраслевой стандарт на осушку топливных трактов после их промывки. Кроме того, было отмечено немало недостатков в оборудовании по контролю герметичности. А по всем итогам работы комиссий было выпущено три отрасле­вых стандарта и один государственный стандарт.

Проанализировав характер и время проникновения компонентов через микро­неплотности, а также сопоставив их со временем обнаружения негерметичности на снятых с эксплуатации ракетах, в межведомственной комиссии рассчитали время, через которое может быть выявлена негерметичность на всех стоящих ракетах на боевом дежурстве. Если за это время ракета не потекла, то она вообще никогда не потечет. Время от постановки на боевое дежурство до выявления негерметично­сти они назвали скрытым периодом эксплуатации, и он составил порядка четы­рех лет. Данное  положение затем полностью подтвердилось, и ракеты надежно несли свое боевое дежурство. Это один из многих примеров, когда комиссия вела не только расследовательскую деятельность, но и проводила собственные научные исследования. Подобного ни в одной подобной комиссии ни тогда,  ни после этого не было.

Одна из основных рекомендаций для научно-исследова-тельских работ состо­яла  в необходимости расширения исследований по изучению закономерностей истечения компонентов через неплотности в сварных швах. В отделе Виктора провели такие исследования на 15—20 имитаторах течей и установили, что законо­мерность истечения носит явно вероятно-статистический характер и требует расширения исследований. После этого заключения комиссии на филевской фирме  изготовили порядка 600 имитаторов течей, и на них было проведено в различных НИИ мас­совое исследование этого процесса. На основе этих исследований был разра­ботан отраслевой стандарт по расчету норм герметичности. Метод расчета, ко­торый ранее разработал Виктор, давал результаты на порядок более жесткий, чем по стандарту, что оказалось в тех условиях далеко не бесполезным.

Еще одно направление в научно-исследовательских работах включало в себя   разра­ботку более обоснованных требований к дистанционной системе контроля зага­зованности ракет на дежурстве. Фактически это была дистанционная система контроля герметичности заправленных ракет в процессе их эксплуатации. В результате этих работ были разработаны более надежные чувствительные элементы для этой системы, существенно повысившие эффективность всей системы. Применительно к последующим ракетам была создана двухканальная система с набором соответствующих датчиков. Первый канал давал сигнал о факте появления загазован­ности на ракете, а следовательно, о потере герметичности ею. Второй канал выдавал сигнал о потере работоспособности ракеты за счет появления корро­зионных процессов на наиболее уязвимом ее месте. Были и другие менее зна­чимые рекомендации. Выпущенный итоговый отчет комиссии многими признавался как весьма важный научный труд, не выпускавшийся ни одной подобной комиссией. Это Виктора тешило на первых порах до тех пор, пока не начались посткомиссионные давления руководства фирмы на Виктора.

МЕЖВЕДОМСТВЕННАЯ КОМИССИЯ

И ТРЕТЬИ РАКЕТНЫЕ ДЕБАТЫ

О ходе работы комиссии и получаемых технических результатах Виктор регулярно докладывал заместителю министра Хохлову, который постоянно наблю­дал за ходом работы комиссии и был в курсе ее работы. После завер­шения работы комиссии Виктор доложил ее результаты на расширенном заседании коллегии министерства, на которую пригласили всех необходимых главных кон­структоров, директоров заводов и НИИ. Коллегия одобрила заключение комиссии, приняла соответствующее решение и поручила  разработать Главному техническому управлению министерства план реализации в отрасли рекомендаций и замечаний комиссий, что и было сделано с помощью Виктора. Тот план стал основой для планов, которые разработали на предприятиях.

Затем Виктор доложил заместителям министров Минавиапрома и Минхимпрома, а также в Военно-промышленной комиссии в Кремле. В этих учреждениях от Вик­тора не требовали никаких письменных докладных записок. При докладе в ЦК КПСС дело обстояло иначе. Там Виктор докладывал одному из сотрудников оборон­ного отдела.  Весь доклад занял что-то около получаса, а вся беседа с вопросами и от­ветами на них заняла чуть больше  часа. Выслушав Виктора, он сообщает ему:

— А те­перь давайте напишем докладную в ЦК КПСС о результатах работы вашей комиссии.

Берет простой лист бумаги и молча начинает сам писать, не задав ни одного вопроса. Когда он писал, Виктор сидел и думал, глядя на него,  ну что может написать неспециалист по такому сложному вопросу, касающемуся специфической техники, выслушав за полчаса доклад специалиста?

Сотрудник закончил писать и дал прочесть Виктору, спросив, так ли и о том ли он написал. Текст уместился всего на одной страничке без упоминания фа­милии адресата, а просто — «В ЦК КПСС». Потом Виктору объяснили, что так безымянно пишутся докладные в ЦК по особо важным вопросам. Прочитав текст, Виктор опешил. Он был просто поражен, с каким мастерством и знанием дела был изложен материал. На одной страничке он уместил все то, что ему наговорил Виктор за это время, и им было написано  все и обо всем, о чем нужно было доложить высшему  политическому руководству страны.  Виктор пролепетал, что все правильно, и хозяин кабинета, поблагодарив Виктора, от­пустил его.

Неоднократно встречаясь с так называемыми рядовыми сотрудниками отделов ЦК и ВПК,  Виктор видел, что это высокообразованные люди, широко эрудирован­ные и прекрасных человеческих качеств. Но чтобы квалификация их была столь высока, он никак не ожидал. Даже на рядовую работу в эти учреждения, видно, «пустышек» не брали. Высокопоставленных «пустышек» держали вдали от тех мест, где нужно работать и где сама работа является достаточно важной и определяющей. Здесь же, на рядовой работе держали высокопрофессиональных, знающих и умеющих  людей. Чтобы попасть туда, номенклатурную протекцию, конечно, нужно было иметь. Но этого было еще недоста­точно. Нужно было иметь еще и голову на плечах.

Иначе протекала беседа с представителем КГБ, в каком ранге он не предс­тавился. Это ведомство также интересовали результаты работы комиссии, осо­бенно условия работы на Оренбургском заводе. Виктор усиленно нажимал на то, что там были технические и организационные упущения, а злого умысла не было. В конце беседы он предложил написать все то, о чем Виктор ему рассказал. Виктор сразу же ответил вопросом на вопрос, как в Одессе:

— У нас что, разговор с протоколом? Если да, то я не должен его писать.

Далее Виктор сообщил ему, что после его доклада в ЦК КПСС там сами написали докладную записку. Если КГБ нужны какие-либо материалы комиссии, то по вашему запросу минис­терство направит любые нужные вам материалы. Ему просто нужен был, очевид­но, донос. Или он сам был не в состоянии описать существо дела, услышанное от Виктора, а руководству ему нужно было что-то доложить.

В процессе написания итогового отчета комиссии Виктор получил указание от Челомея о том, что, прежде чем его отправлять куда-либо, нужно будет ознакомить с ним Челомея. Если Хохлов был постоянно в курсе дел комиссии, то Челомей вел себя так, как будто ее вовсе не существовало. Он, очевидно, умышленно дистанцировался от нее, и это было, наверное, правильно, поскольку расследовались обстояте­льства, связанные с его ракетой, и он демонстрировал отсутствие его давления на работу комиссии. Но это было чисто внешне. Это были только цветочки, а ягодки были впереди, о которых Виктор и не подозревал.

Челомей читал отчет на 170 страницах запоем весь день, никого не принимал и еще на вечер прихватил его домой. На следующий день Виктор предстал перед ним  и получил отчет, весь испещренный его пометками, подчеркиваниями, вопро­сительными и восклицательными знаками и всевозможными репликами. Трудно предположить, чтобы кто-либо впоследствии с таким вниманием читал этот отчет. Он попросил внимательно проработать его вопросы и по каждому из них дать подробное письменное разъяснение, а затем они вместе обсудят все. Пос­ле этого он только сделает окончательное суждение по материалам отчета, а также по имеющимся в нем выводам и заключению.

Ответы Виктора составили порядка 40 страниц машинописного текста. Его удивила направленность челомеевских вопросов. Подавляющее большинство из них касалось негативных сторон конструкции или техпроцессов, отмечавшихся, так или иначе, по ходу изложения материала. Именно на них он подробно и по­долгу останавливался. Виктору казалось, что он настойчиво ищет теневые сто­роны своего детища вместо того, чтобы высвечивать положительные стороны и доказывать, что созданная им ракета является самой совершенной, что было бы не так и далеко от истины. Но все было наоборот. Кое-что для Виктора стало проясняться после того, как они начали подводить итоги совместного обсуждения отчета и письменных ответов Виктора.

Похвалив отчет и отметив большую проделанную работу комиссией, он зая­вил, что с выводами и рекомендациями он согласен, а вот  заключение сделано смелое о том, что ракеты надежны, герметичность их обеспечена и они могут эксплуатироваться дальше. Здесь он рекомендует быть поосторожней и заявить, что их можно держать на боевом дежурстве не более пяти лет, а по­том заменять на новые ракеты, еще более надежные и еще более совершенные. Это для Виктора явилось полной неожиданностью.

Все эти годы они работали и жили под действием неукоснительной необходимости установления семилетнего срока, а потом продления и до десяти лет. Это всегда ставилось им как важ­нейшая задача для всех, кто занимался разработкой этой ракеты. А сейчас прошло только четыре года эксплуатации, и ему предлагают первым произнести крамольную фразу о том, что правительственное задание об установлении семи­летнего срока эксплуатации не выполнено и все, что было сделано для этого, оказалось ненужным. И все это нужно было выдать за благо. Это было для Виктора как снег на голову в жаркий полдень.

Челомей попросил обсудить это на комиссии. Конечно, такое заключение не прошло и не было поддержано комиссией, о чем Виктор ему и доложил. Это вы­звало у него легкое сожаление, и он не стал настаивать на своем. Складывалось впечатление, что заключение такого содержания он предложил не по своей во­ле, и оно и ему было не по душе. Вскоре, походив по коридорам высшей власти со своим отчетом-докладом о работе комиссии, из разговоров со многими сот­рудниками Виктору стала ясна ситуация, складывавшаяся в высших эшелонах власти по отношению к их ракете.

 Начались вторые «великие ракетные дебаты», и Виктор стал ожидать изменения отношения к заключению его комиссии не только со стороны Челомея, которое вскоре и проявилось. Тогда Челомей до­вольно спокойно отнесся к отказу Виктора об установлении пятилетнего срока эксплуатации, очевидно потому, что и сам еще не был полностью вовлечен в горнило этих «дебатов». Но события развивались стремительно.

Ракеты УР-100, составлявшие основу ядерного щита страны, в общем, успешно несли боевое дежурство, и комиссия Виктора  подтвердила их надежность. Но оказалось, не все ожидали такого результата от комиссии. Челомей это уже почувствовал и загодя прощупал Виктора. Он, очевидно, готовился к дальней­шим событиям. Еще до образования этой межведомственной комиссии в высших сферах военно-политического руководства страны развернулась борьба двух сложив­шихся групп по вопросу стратегии технического совершенствования стратеги­ческих ракет шахтного базирования.

Одна группа считала, что стоящие на боевом дежурстве ракеты УР-100 яв­ляются надежными на достаточно продолжительное время и их менять не сле­дует. Нужно только, не вынимая ракет из шахт, несколько доработать систему управления, заменив некоторые ее блоки. Это еще больше повысит ее надежно­сть и точность  попадания в цель. Этим самым стране будут сохранены боль­шие средства. Данную группу возглавлял секретарь ЦК КПСС Устинов и  заместитель  председателя  СМ  СССР,  председатель  ВПК Смирнов.

Вторая группа считала, что в США идет полным ходом разработка новой ра­кеты «Минитмен-Ш» с разделяющимися головными частями и нам срочно нужно разрабатывать адекватную ракету и менять весь парк ракет. Эту группу возглавлял министр обороны Гречко и министр Минобщемаша Афанасьев. Эта группа заботилась о под­держании обороноспособности страны на должном уровне.

Как правило, споры в высших сферах на технико-политические темы обязате­льно переносятся в низы, где формируются «армии» той и другой стороны, дей­ствующие на технической основе. Первая группа взяла за опору и руководите­ля своей технической армии Бугайского. Он вопреки Челомею разработал моди­фикацию УР-100 по первому варианту, и она была запущена в реализацию. Это был первый случай, когда в организации, руководимой Челомеем, вопреки ему, проводились работы, противоречащие его технической концепции. Но за этим случаем, со временем, последуют еще и другие подобные ситуации.

Вторая группа взяла за техническую опору Челомея, и тот разработал новую, более совершенную ракету на базе УР-100. Когда Бугайский был в отпуске и его замещал Нодельман, так он по указанию Челомея, ослушаться которого он не мог, организовал выпуск рабочей документации на эту ракету, которая и была запущена в производство по указанию Афанасьева без всякого постанов­ления правительства.

Не трудно догадаться, что вслед за этим Бугайский и Челомей оказались в разных противостоящих лагерях. Вся организация в Филях также разбилась на два лагеря,  поскольку эти два руководителя также должны были опираться каждый на свою «армию». В течение ряда лет предприятие раздирали склоки, конфликты и всевозможные разбирательства, поскольку в низах такие споры переросли в личностные противостояния на всех уровнях со всеми вытекающими из этого послед­ствиями. Это были третьи ракетные дебаты, которые оказалиь затяжными и прератились в длительную межплановую войну на государственном уровне.

В итоге Челомей и Бугайский стали заклятыми врагами. Челомей не оставил своих мемуаров, поскольку скончался неожиданно в 1994 году от неле­пого случая. Приехав на дачу, он поставил машину в гараж, закрыл двери и не поставил машину на ручной тормоз. Машина покатилась назад, прижала Челомея к двери гаража и сломала ему ногу. Нога в больнице срослась, и перед выпис­кой его из больницы внутривенно оторвался тромб и закупорил сердце. Врачи  спасти его не успели.

Бугайский оставил свои мемуары под заглавием «Воспоминания главного кон­структора», несмотря на то, что никогда им не был, а у всех был заместите­лем. Он ведь должен был понимать, что всегда и у всех он был исполнителем в делах «больших людей» и так облить грязью Челомея в своих мемуарах — это неприлично. Челомей и Виктору «немало залил сала за шкуру», но он  никогда бы не стал о нем так писать. Это не делает чести Бугайскому. Судите сами. Вот только немногое из того, что он пишет о Челомее.

«... Наряду с достоинствами, при близком знакомстве с ним, открывались та­кие его качества, как наглость, беспринципность, аморальность и безграничная подлость. У него не было элементарного уважения к людям, и это проявлялось в каждом его действии. Большой мастер интриги, он не мог жить без интриг. Ему доставляло удовольствие стравить между собой различных людей. Ко всему прочему, он был болезненно жадным человеком».

И это пишет человек, которого Челомей «подобрал», после того как Бугай­скому пришлось уйти из КБ Ильюшина из-за бытовых дел, или, как он пишет, по семейным обстоятельствам. Так, как он написал о Челомее, можно написать и подобрать факты о любом, в том числе и о самом Бугайском.

Аппаратные игры и подковерная борьба, которые протекали в то время, имели свои правила и законы. Основными в них было то, что борьба на верхних уров­нях, как правило, велась не просто так, а «на уничтожение», и все, кто в ней участвовал, должны быть лютыми врагами и не щадить друг друга ни в чем. Кто вел борьбу «понарошку», тот сам вылетал из обоймы. Но уже на склоне лет, ко­гда борьба закончилась и можно спокойно оглянуться, нельзя оставаться таким  ожесточенным до конца дней своих, как это произошло с Бугайским.

Виктор по роду своей служебной деятельности и уровню занимаемого служеб­ного положения  явно не входил ни в одну из этих групп. По техническим соображениям он разделял позицию второй группы, а по человеческим качествам ее участ­ников симпатизировал первой группе. Но ему не приходилось и перед ним не возникало необходимости публично проявлять свое отношение к этим группам и предметам их противостояния. Это длилось до тех пор, пока он не стал за­ниматься делами межведомственной комиссии.

Когда ракеты УР-100 начали течь и была образована межведомственная комис­сия, эти споры достигли пика своего развития. И когда он начал ею занимать­ся, даже и не предполагал, что ее работу начнут использовать борющиеся стороны каждая в своих целях. Виктор понимал цену и значение объективного установления причин появления негерметичности ракет и прогноза по их даль­нейшему состоянию. Ведь вопрос касался святая-святых — состояния ядерно­го щита страны.

Высшее руководство со стороны второй группы, выслушав и ознакомившись с докладами Виктора о результатах работы комиссии, решило использовать ее для своих целей. Они успокоились по поводу качества состояния ракет, и нача­лась политическая игра вокруг комиссии с тем, чтобы ее авторитет привлечь на свою сторону. В основу позиции второй группы была положена необходимость доказательства ею как раз противоположного — ненадежности ракет. Получив отказ комиссии встать на эту, мягко говоря, неблаговидную позицию, они ре­шили сосредоточить свои усилия на склонении лично Виктора на эту позицию, который приобрел значительный вес и авторитет в высших кругах, как специа­лист. Теперь ему предстояла проверка на определение его личностных и просто человеческих качеств.

Для Виктора было странным, почему в этой схватке на первый план выдвигается якобы техническая ненадежность стоящих на боевом дежурстве ракет УР-100. Вполне очевидно, что эти ракеты вскоре не будут соответствовать необходимому техническому уровню и не смогут противостоять ракете США «Минитмен-Ш» с разделяющимися головными частями, которую они разрабатывали ускоренными темпами. Они явно нас подталкивали на продолжение дальнейшей разрушительной гонки вооружения и потрошения нашей экономики. Стоял вопрос — будет ли наш ядерный щит «картонным» или на каж­дый отрезок времени он будет современным и высокоэффективным. При «картон­ном» ядерном щите у потенциального противника может возникнуть большое же­лание испробовать его «на прочность».

Все это Виктор как-то изложил Челомею, у них тогда еще сохранялись нор­мальные отношения, и он предложил ему написать  это в виде письма в ЦК КПСС от его имени. Виктор написал такое письмо, долго мучаясь и памятуя опыт написания подобной записки в ЦК КПСС по результатам его доклада, уло­жившись в полторы странички печатного текста. В итоге он так и не узнал — отправлял ли Челомей это письмо, но последующие события показали, что такой ход мыслей и аргументация не устраивали руководство второй группы, несмотря на то, что она являлась логичной и технически обоснованной. Курс на дока­зательство ненадежности ракет УР-100 продолжал углубляться, и он ложился этой группой в единственное обоснование необходимости замены парка ракет.

Виктор долго размышлял о причинах сложившейся ненормальной ситуации в таком важном и ответственном деле в обороноспособности страны. И  для себя пришел к такому выводу.

Эта вторая группа, по сути дела, несет на себе полную ответственность за состояние обороны страны и столкнулась с боль­шим сопротивлением высшего руководства страны в замене парка ракет. Оно, очевидно, считало, что нет необходимости нести новые  громадные  материальные затраты, которые стране нужны были для других целей. В такой постановке вопроса он не понимал позицию высшего руководст­ва страны, заведомо идущего на ослабление мощи нашего ядерного щита. Возмо­жно, думал он, там считали, что ядерное оружие вообще никогда не будет применено в любой войне, а для устрашения друг друга достаточно и того, что имеется. Но это страусиная политика, и государственные деятели не должны были бы на нее ориентироваться.

Через некоторое время Виктору сообщили, что Челомея пригласили в Министер­ство обороны прибыть вместе с ним для доклада о работе межведомственной ко­миссии к первому заместителю министра обороны по вооружению Алексееву. Ве­зде с докладом Виктор ездил один, даже в  ЦК КПСС, а тут и Генерального конст­руктора вызвали на ковер.

Их пригласили к пяти часам, но они задержались на полчаса, пока Челомею готовили презент, который потом, как оказалось, он вручил Алексееву. По приезде их не приняли и попросили подождать. Минут через сорок к ним вышел Алексеев и начал с извинений, что им было назначено на пять часов, а они задержались в пути, и он был вынужден заняться с вьетнамцами. Ведь у них идет война и им нужно вооружение. Виктор не видел, куда делись вьетнамцы, поскольку через приемную они не проходили. Тут наступила очередь извиняться Челомею. Так, взаимно извиняясь, они вошли в кабинет, а за ними проследовал и Виктор.

Виктору говорили ранее, что это бывший кабинет Тухачевского, когда он за­нимал эту должность, и он был немало удивлен его простотой и непритяза­тельностью, да к тому же весьма небольшому по размерам, не то, что у наших генеральных конструкторов. К слову сказать, у высших руководителей и в от­делах их учреждений, включая и ЦК КПСС, кабинеты также непритязательны и маленькие по размерам, а ведущие специалисты, у которых толпятся директора заводов и НИИ, сидят по нескольку человек в одной комнатке. Там не допуска­ли показную роскошь и блюли скромность в своем производственном быту.

После представления Виктора и обмена общими фразами Алексеев попросил его доложить о работе комиссии и ее результатах. Виктору не трудно было это сделать. Он уже натренировался и отработал доклад во всех предыдущих инста­нциях. Вскоре Виктора перебивает Челомей и подводит к мысли о том, раке­та-то в общем ненадежная. Закончив свою реплику, он предложил Виктору продолжить доклад. Виктор как будто не слышал реплики, продолжил с того, на чем остановился. Челомей вторично перебивает его и вставляет очередную реплику того же смысла. Виктор вновь продолжает свой доклад, и на этот раз как будто не слышал и эту реплику. Не мог же он докладывать в разных орга­низациях по-разному, тем более что в  ЦК КПСС уже была доложена официаль­но иная, реальная точка зрения, сложившаяся в комиссии.

Алексеев посматривал на это состязательство, но помалкивал и никак на это не реагировал. По окончании доклада он спросил у Виктора:

— Вы поддерживаете контакт с Главным ракетным управлением Минобороны?

Получив ответ, что их представители входили в состав комиссии и это общая точка зрения, а кон­такты никогда не прерывались, Алексеев поблагодарил за доклад, не высказав никакого своего отношения к услышанному, и отпустил гостей. Челомей ненадол­го задержался в кабинете и вручил свой презент. После этого они уехали.

В машине они ехали молча, не проронив ни слова друг другу, будто ничего и не произошло. Единственное, что произнес Челомей, и то не к Виктору, а к шоферу, чтобы он отвез Виктора домой. Сидя в машине, Виктор осмысливал и со­поставлял его разговор с Челомеем в машине, когда они ехали на доклад, с ходом его нынешнего доклада и с глубокомысленным молчанием сейчас. Он пы­тался представить пути развития дальнейших событий, которые, несомненно, до­лжны были последовать. Они представлялись ему далеко не радужными.

Когда они ехали в министерство, Челомей уговаривал Виктора заявить, что ракеты держать на дежурстве более 5 лет нельзя. Виктор возражал, заявляя, что у него нет никаких данных по фактическому состоянию ракет для такого заявления. Тогда Челомей пошел на крайнюю меру, заявив, что он не представляет себе, что будет, если ракеты начнут массово течь. Новых ракет для замены нет и производство их свернуто. Ну, с него снимут звание акаде­мика и лишат всех наград. «Но ведь ампулизацию ракеты мы делали по вашим рекомендациям!» — это был его последний аргумент, которым он уже прямо на­мекал, что Виктору в этом случае будет грозить «высшая мера». На это Виктор ему ответил:

— Если, не дай бог, это случится, то каждый ответит в меру своих служебных обязанностей.

После такого ответа он надолго замолчал и повторил свою атаку уже во время доклада. Но Виктор и там не проявил «благоразумия». Так что свое будущее он видел в тумане. До боли было обидно. Проделать такую большую  и полезную работу, которую выполнила комиссия, и не только не получить хоть какую-то благодарность, но и подвергнуться такому массированному давлению поступиться своей совестью. Действительно, зло не знает меры ни в благодар­ностях, ни в наказаниях.

Несколько дней Виктора никто не беспокоил. Но вскоре его вновь вызвали к Челомею в Реутово. Он просидел в приемной с обеда до вечера. Когда все уже ушли, его пригласили к Челомею. В КБ тогда остались только два его заместите­ля из Филей — Дьяченко и Полухин, которые активно поддерживали утверждение Челомея о ненадежности ракет, не имея никакого для этого основания. Они бе­зоглядно следовали во всем за ним, никогда даже не пытаясь  выступать с иными какими-либо и­деями, кроме тех, которые провозглашал Челомей.

Челомей встретил Виктора посреди кабинета, полуязвительно-полудру­жески улыбаясь, заложив руки за спину. Выдержав паузу, не подавая руки, спросил, растягивая слова:

—  Ну так что будем делать дальше?

Не ожидая ответа и спрятав улыбку, он повернулся, подошел к своему столу, вернулся опять к Виктору и, встав почти вплотную, глядя в глаза Виктору, сосредоточен­но начал:

— Я обращаюсь к вам по поручению двух министров. Нужно написать на 10—12 страницах научное обоснование о невозможности дальнейшей эксплуатации наших ракет. Через три недели на основании этого научного доклада вам будет присуждена ученая степень доктора технических наук. Наш министр внима­тельно следит за вашей деятельностью и от качества вашего доклада будет многое зависеть и для вас лично.

Виктор многого ожидал, коротая время в приемной, но такого оборота даже не мог себе представить. На некоторое время, услышав такое, он даже оторопел и не сразу сообразил о необходимости его поблагодарить за столь «лестное» предложение. Он ожидал выволочку за доклад у Алексеева. Но он даже не вспо­мнил о том эпизоде. Придя в себя, Виктор вежливо отказался, ссылаясь на то, что у него нет ни научных, ни практических данных для составления такого доклада. Что тут начало твориться после этого!

Ни до, ни после этого Виктор не видел таким разъяренным Челомея. Он поте­рял контроль над собой и, бегая по кабинету, так кричал на Виктора, что ему казалось — еще немного, он сорвет голосовые связки. Он немилосердно бранился, всячески обзывая Виктора и доказывая его сумасбродность. Затем он начал кричать, что он его уволит так, что Виктора не примут ни в одном министер­стве оборонной промышленности. Высшую меру своего негодования он вложил в заявление, что Виктор создал лженауку и он ей не верит ни на грош, и начал ее словесно топтать. Он хорошо знал опубликованные работы Виктора в закрытой печати. Однажды Виктору позвонили из Реутово и по-дружески попросили их выручить. Челомей просил их собрать все его статьи, а они не знают, где и что опубли­ковано. Он, конечно, помог, и теперь Челомей использовал эти свои знания вовсю. Ведь он был настоящий ученый и умело мог критиковать все, что угодно. Виктор слушал молча весь этот истеричный крик. Причем следует отметить, что за  все это время он ни разу не употребил ни одного матерного слова. Он, ко­нечно, был интеллигентом высшего класса.

Когда он начал топтать «науку» Виктора, он не выдержал и на высоких тонах почти также прокричал со злостью:

— Ведь вы ученый, вы же понимаете, как можно что-либо утверждать при полном отсутствии каких-либо подтверждающих фактов!

Это произвело на него эффект как на коня, остановленного на всем скаку. Он резко остановился, повернулся в пол-оборота к Виктору и с ожида­нием в голосе более спокойно спросил:

— А что вы можете сейчас утверждать при наличии имею­щихся фактов?

Это прозвучало как призыв к примирению.

Виктор еще до этого мучительно искал выход для себя, ему нужно было найти какую-то формулу, которая могла бы быть хоть как-то ими использована, и в то же время не поступиться своей совестью. И такую формулу он нашел по­сле доклада у Алексеева. Когда Челомей задал этот спасительный вопрос, Вик­тор тут же заявил:

— Максимум, что я могу сказать, так это то, что мы не можем точно утверждать  —  сколько времени ракеты могут простоять на дежурстве.

Услышав это, он аж подпрыгнул, поворачиваясь к Виктору, и сразу же почти совсем спо­койно предложил все это написать и подписаться.

Прочитав, он остался дово­лен содержанием текста, уместившегося на полстранички. После отпечатывания Виктор подписал это заключение, отметив, что какой-то несолидный документ получился с одной подписью начальника отдела. Челомей  тут же вызвал Полухина и Дьяченко и попросил их также подписать этот документ. После этого Виктор ска­зал, что документ получился еще более тенденциозный — заместители Генераль­ного конструктора подписались под начальником отдела. Челомей только отмах­нулся и стал вновь перечитывать документ.

Челомей, получив от министров задание вырвать у Виктора серьезное обоснование их идеи и не получив такого, был до­волен хотя бы такой бумаге. Ведь и он попал сам в такое же положение, как и Виктор. Остается только сожалеть, что в тогдашних условиях даже министры шли на неблаговидные поступки, подтасовывая технические данные для достиже­ния своих каких-то целей. Как все-таки был низок моральный порог нравственности у тогдашних руководителей. Ведь оба министра знали о подлинном заключении комиссии и все-таки заставляли человека в лице Виктора пойти на подлость и выдать им заведомо ложное заключение под видом научного обоснования. Как это все мерзко!

Домой из Реутово Виктора отвозил Полухин на своей служебной машине. В машине, после некоторой паузы, он сказал, обращаясь к Виктору:

— Ну, Витя, те­бе всю оставшуюся жизнь придется писать незначительные инструкции и зани­маться всякими никчемными делами. Серьезной работы тебе уже больше не по­ручат.

Он с Дьяченко все это время сидел в приемной и через закрытую дверь слышал весь этот концерт. Во многом Полухин оказался прав и, более того, заняв место Челомея в Филях после его смерти, во многом сам этому способствовал. Это прекрасно понимал и сам Виктор. Таких упрямцев, каким оказался он, в номенклатурную обойму не брали.

На следующий день из Реутово нарочным привезли вновь отпечатанный вче­рашний документ с уже расставленными подписями в соответствии со служебной субординацией. Виктор его подписал и решил, что на этом выкручивание рук за­кончилось и его оставят в покое.

Вечером Виктор поехал в ВПК в Кремль и рассказал все, что произошло, и о со­ставленном документе. В итоге там ему посоветовали вести себя с Челомеем  поос­торожней, потому что он действительно может уволить, и они ничем не смогут ему тогда помочь. Такова была сила органов в стране, что даже из Кремля не могли влиять на них. Это было одно из последних его посещений ВПК, ко­торое возобновилось только спустя  более чем  десять лет. Правда, спустя пару лет после этих событий из ВПК помогли все-таки Виктору получить право вступить в жи­лищный кооператив и тем самым купить кооперативную квартиру.

В середине 70-х годов Виктору нужно было забирать из Волновахи мать и перевозить ее к себе. На работе, как уже говорилось, Львов загнал его семью в малогаба­ритную квартиру, и нужно было расширять жилплощадь. С трудом он прописал мать на свою жилплощадь и подал заявление на вступление в кооператив. На заседании ра­бочей комиссии Киевского исполкома ему разрешили вступить, а когда вышло решение исполкома, то в решении было ему отказано.

Оказалось, Львов в это время вышел из отпуска и, узнав о готовящемся решении исполкома, договорился об изменении его на противоположное. Такой мерзкий был этот человек. Если он кого-либо невзлюбил, то это на всю жизнь. Получив такое решение, Виктор опешил и не знал, что делать. Тогда он решил позвонить Хромову в Кремль. Тот, поняв вопрос, сообщил, что если ему разрешит его начальство, то он по­пытается что-то сделать.

Через день Хромов позвонил и сказал, что он разговаривал с председателем Киевского исполкома. Он пообещал исправить ошибку, а Виктора попросил, чтобы он сообщил — выполнят ли просьбу из Кремля. Там не любили, если их просьбы не исполнялись. Через день вышло новое постановле­ние исполкома и «ошибка» была исправлена. Так Виктор приобрел двухкомнатную квартиру в Сетуни, и его семья съехала с малогабаритной квартиры на Пионерской, оставив там мать.

Обращение Челомея к Виктору с несуразным предложением о написании лжена­учного доклада свидетельствовало о том, что «наверху» идет затяжная борь­ба во «вторых ракетных дебатах». Получив от Виктора если не доклад, то хоть это куцее заключение, он полагал, что  уж на этот раз его оставят в покое.

Очевидно, составленное заключение Виктора не устроило верхи и вскоре Челомею по­следовало указание провести Совет главных конструкторов, разработавших аг­регаты и системы, входившие в состав ракеты. Повестка дня состояла только из одного вопроса по обсуждению результатов работы межведомственной комиссии. Как будто и не было его обсуждения на расширенной Коллегии министерства. Здесь явно ставилась задача выкрутить руки главным конструкторам и полу­чить от них то заключение, которое не удалось получить от Виктора. И он не ошибся в своем предположении.

Доклад Виктора ничем не отличался от прежде делавшихся им, с той разницей, что в заключение он ввел содержание ранее составленного и подписанного им документа. Челомей стал настаивать в своем выступлении на том, чтобы гла­вные конструкторы огласились, чтобы в решении Совета главных конст­рукторов было записано, что ракеты более 5 лет нельзя держать на бо­евом дежурстве. Против этого активно выступил главный конструктор двигате­лей Конопатов, который и возглавил возникшую на Совете оппозицию Челомею. После дискуссии согласились включить в решение Совета дополнение Виктора без указания конкретного срока 5 лет. Главные конструкторы молчаливо оцени­ли «соглашательство» Виктора и, чтобы выйти самим из труднейшего положения, в которое были и они поставлены, воспользовались «находкой» Виктора и присоединились к ней.

После заседания Виктор написал решение, оно было отпечатано и подписано главными конструкторами. Совет проходил в Реутово, а в Фили его решение не поступило, и Виктор уже не видел его после подписания. Через некоторое время Виктору звонят из Главного ракетного управления и задают какой-то безобидный вопрос по этому решению. Виктор ответил, что у них в Филях его нет и он не может ничего сказать. Тогда они любезно приглашают  его подъехать к ним, и они поговорят по нему. Для него это приглашение показа­лось весьма странным. Ведь их представитель был на том Совете главных конструкторов и был в курсе всего его хода и обсуждений, проходивших на этом Совете.

Прочитав решение, Виктор был поражен. Его слова о невозможности утвер­ждения о конкретных сроках продолжения эксплуатации ракет были дополнены фразой, из которой вытекало, что ракеты нужно снимать с эксплуатации чуть ли незамедлительно и заменять на новые. Этого ведь не было, когда подписывался документ. Читая его теперь, Виктор обратил внимание на то, что последний лист с этой фразой был заменен после подписания решения всеми главными конструкторами. Торопясь при перепечатывании, на нем забыли напечатать внизу регистрационный номер, как это всегда делается на секретных документах. Военные, как будто не замечая этого, обсуждали данную фразу, даже не делая намека, что ее раньше не было. Молчал и Виктор по этому поводу, так же как и об отсутствии регистрационного номера на этом листе. Он сразу понял, что военные его подставляют. Они, будучи командой своего министра, в интересах которого и был совершен подлог, не могли откры­то выступить, но решили «высунуть» Виктора.

По дороге обратно он долго размышлял, как ему поступить в этой ситуации. Первое желание было поехать в Кремль и там все рассказать. Но возникло сом­нение, что, придя к ним, он поставит их в трудное положение. Они ведь не могут официально заявить о подлоге, поскольку от них никого на Совете не было. Значит, это должен делать Виктор, но не заявлением в ВПК, а в КГБ и пусть там они уже расследуют дело.

Уже перед самой Лубянкой он повернул обратно. Ему было трудно предвидеть, как все это отразится на нем лично, а поскольку в принципе Виктор считал, что ракеты нужно менять из-за их мо­рального износа, то какая разница — как будет обосновываться эта замена. Он только никак не мог понять, почему логичные инженерные доводы о их мо­ральном старении, а не физическом не действуют на начальство в высоких верхах и люди, стоящие на справедливых позициях, должны добиваться их призна­ния нечестным путем. Это было сверх его понимания.

В этом деле ложь была во благо, на что он не мог пойти. Он честно писал в письме в ЦК о своей позиции в этом споре, и если она не возымела воздействия, то ложь пусть останется на сове­сти тех, кто принуждал к ней и кто сам на нее пошел. Это еще раз показало, какие негодные методы управления царили в верхних эшелонах власти в стране, если даже по такому важнейшему делу, как обороноспособность страны, допуска­лась в высшей степени недобропорядочность. Так бесславно закончилась «комис­сионная» деятельность Виктора.

ДЕТОКСИКАЦИЯ РАКЕТ

К тому времени, когда заканчивалась работа межведомственной комиссии по филевской ракете УР-100, у их коллег из Днепропетровска на боевом де­журстве находилось уже достаточно большое количество ракет. И сразу же в действие вступил закон больших чисел. Их ракеты также начали течь. Об этой ракете уже писалось, когда Виктор ездил к ним и познакомился с ее конструкцией, топливный тракт которой был выполнен на разъемных соедине­ниях с уплотнениями. Ему было ясно еще тогда, что эта ракета будет течь, и он об этом говорил днепропетровцам. Ведь об этом свидетельствовал и печаль­ный опыт американцев на их ракете «Титан». Но амбиции коллег на Днепре взяли верх тогда. Вот теперь прогноз Виктора полностью и подтвердился. Ракеты на­чали течь.

В министерстве Виктору предложили возглавить комиссию в том же составе и с теми же целями, что и по ракете УР-100, но уже по днепропетровской ракете. Ему была ясна причина и без комиссии. Если на ракете УР-100 причинами появ­ления течей явились пропущенные и неустраненные производственные дефекты, то в этой ракете был  неустранимый конструктивный недостаток и все ракеты должны быть заменены на вновь разработанную ракету с использованием принципов ампулиза­ции, разработанными и примененными на ракете УР-100.

Все это Виктор изложил в министерстве и заявил, что вывод комиссии может быть только такой. Это их очень напугало, и руководство министерства отказа­лось от своего предложения. Была образована комиссия с другим составом, и возглавил ее один из днепропетровских специалистов. Виктору предложили вой­ти в состав этой новой комиссии, но он отказался, поскольку ему совсем ни к чему было воевать с разработчиками ракеты и попрекать их в том, что они в свое время не прислушались к его совету.

Созданная комиссия сделала заключение, что нужно совершенствовать технологию изготовления и конструкцию разъемных соединений, а для стоящих ракет на боевом дежурстве разработать методы локализации течей.    Виктор занимался разработкой методов ремонта текущих ракет в свое время. В их основе лежала также локализация мест течей, поскольку устранить на заправленной топливом ракете появившуюся течь не представляется возможным. Тогда они остановились на установке во­круг течи замкнутого изолированного объема, внутри которого расположили специально разработанные по их заданию в Академии химической защиты соответствующие угольные сорбенты. Они располагались так, чтобы не касаться мес­та течи, и тем самым не создавали повышенной коррозионной среды на металле в месте течи и не разъедали бы течь еще больше. Количество сорбента закла­дывалось столько, чтобы его хватило на весь срок эксплуатации. В этом слу­чае истекающие пары компонентов топлива из течи поглощаются сорбентами в этом изолированном объеме и не распространяются по всей ракете. С помощью такого бандажа они отремонтировали первую потекшую ракету в Фаустово, и она простояла с бандажом более 15 лет. Течь к тому времени заросла продуктами коррозии. На этот способ и устройство Виктор и его сотрудники в соавторстве получили свидетельство на изобретение и, слава богу, что оно больше никогда не потребовалось на ракетах УР-100.

Днепропетровцы пошли по пути использования угольной ткани для поглощения выделяющихся паров компонентов из течи. Этой тканью они обматывали текущее соединение, и это помогало на некоторое время. Затем течи разъедались, и ис­течение компонентов еще больше увеличивалось. Войскам надоело постоянно во­зиться с этими «портянками», как их стали называть, и уже безо всяких коми­ссий было принято решение о замене всех ракет на вновь разработанные, как Виктор и предлагал. Если бы Виктор вошел в эту комиссию, то он убедил бы ее членов не идти на обмотку угольной тканью и добился бы установки его бандажей, показавших прекрасное результаты. Может, какую-то часть ракет и удалось бы спасти, но это был бы не нужный паллеатив. Лучше было разраба­тывать новую ракету.

Такую ракету разработали на Днепре, но в ее конструкции пошли дальше фи­левцев. Они создали пусковой контейнер из стеклопластиков, который был бо­лее предпочтителен. Виктор предлагал Челомею создать такой контейнер, когда закладывалась сотка, но Челомей не пошел на это из-за отсутствия тогда про­изводственной базы для их изготовления.

После отработки новой цельносварной ракеты днепропетровцы заменили свои амбициозные ракеты на эту новую ракету, чем ввели государство в зна­чительные расходы. Тем не менее за разработку этой новой ракеты,  так же как и за первую худую ракету, они получили полный комплект наград, начиная с Ленинской премии, и в количествах, значи­тельно превосходящих те, что были даны за разработку ракеты УР-100, явив­шейся новым словом в ракетной технике.

Ранее писалось, что Челомей совершил громадный подвиг, когда отобрал у Янгеля проектирование малой ракеты и создал свою УР-100. А если бы эту малую ра­кету делали на Днепре, а не в Филях, то пришлось бы менять не пару сотен ракет, а весь тысячный парк ракет. Это главная заслуга Челомея и Филей.

Созданная на Филях под руководством Челомея ракета УР-100 стала клас­сическим решением в области ракетостроения и, к сожалению, так и не вошедшим в учебники. В литературе стали появляться отдельные отрывочные сведения о ней. Писали те, кто не принимал участия в ее разработке, и они не могли да­же приблизительно описать все то новое, что было внесено в ее конструкцию. Многие со­здатели этой ракеты  ушли  дальше, а те, кто остался, так и не смогли подняться до уровня понимания того, что они сделали, чтобы описать все, что было создано в области конструкции, технологии, материаловедения и экс­плуатации ракет.

После окончания «комиссионного» периода для Виктора стало сбываться выска­занное Полухиным предвидение, когда он увозил его от Челомея из Реутово. Началась организация съема ракет с эксплуатации для проведения дефектации, чтобы определить их фактическое состояние и прогнозировать сроки сох­ранения их эксплуатационной пригодности. На их место устанавливали новые ракеты из запасников.

Для этой работы на предприятии создавалось специальное подразделение, но уже не в отде­ле Виктора. Казалось, если этот отдел устанавливал сроки службы, то сам бог велел ему же и заняться их подтверждением. Но отделу поручили только разработать методику проведения всех этих работ по дефектации и установить что, где и как смотреть. А от участия в самой дефектации отдел отстранили, так же как и от анализа и обобщения получаемых результатов. Правда, через некоторое время Виктору стали приносить на согласующую подпись итоговые отчеты по дефектации снятых ракет. Поначалу в отделе переживали от такой несправедливости по отношению к ним, но потом успокоились, занявшись другой, не менее интересной работой.

Состояние ракет после пяти лет стояния на дежурстве, когда началась дефектация, и через 20 лет, когда она закончилась для некоторых ракет, было та­кое, как будто ракета только вышла с завода. Когда вскрывали контейнер, где находилась ракета, там даже сохранился запах заводской краски.

Полностью сбылось предсказание Виктора, что ракеты будут стоять на дежур­стве неограниченно долго, поскольку им были созданы такие условия, которые на земле имеют места, где находятся только мумии. Эту мысль Виктор как-то выска­зал Челомею еще до их противостояния, так он даже записал ее, отметив, что Виктор иногда выражается весьма афористично. Однажды он еще одну его мысль записал, состоящую в том, что ракета должна характеризоваться не только сроком службы, но и способностью подвергаться модификации на боевом дежур­стве, чтобы она всегда отвечала тому уровню техники и науки, которые будут существовать на каждом конкретном историческом отрезке времени.

В то последующее десятилетие Виктор практически перестал заниматься дли­тельным хранением ракет по ряду причин. Главное состояло в том, что дело было сделано. Его отдел разработал комплекс мероприятий, о которых писалось. Он был реализован и обеспечил ракетам неограниченно долгий срок существова­ния, и они надежно несли боевое дежурство. Правда, их потом начали активно заменять на твердотопливные после того, как Устинов стал министром обороны.

В такой замене не было абсолютно никакой необходимости. Просто надо было поддерживать загрузку оборонного молоха. Вот и воспользовались тем, что у американцев были твердотопливные ракеты, а у нас стояли на дежурстве жидко­стные. Мотивировалась замена тем, что твердотопливные ракеты проще были по конструкции и не содержали токсичных жидких компонентов ракетных топ­лив, которые могли истекать из ракет. Но американцы пошли на твердотоплив­ные потому, что не смогли справиться с длительным хранением жидкостных ра­кет. А ведь начинали они также с жидкостных и, испугавшись неудачи на «Ти­тане», перешли на твердотопливные. К тому же у них она была как «чистая химия», а у нас была построена  «большая химия». А это две большие разницы. Из-за этого наша химическая индустрия совершенно не приспособлена производить высококачественные продукты в необходимых количест­вах.

При переходе на твердотопливные ракеты у нас были построены десятки новых заводов по изготовлению неметаллических корпусов ракет и их начинки, а также других производств. И все это теперь стоит без дела. Сколько сред­ств и человеческого труда зарыли в землю. А ведь можно было обойтись и без всего этого.

У нас в стране сложилась своя научная школа, конструкторские коллективы и производственная база для жидкостного ракетостроения. Высочайшая степень автоматизации этих ракет значительно упростила их эксплуатацию в войсках, и она почти ничем не отличалась от эксплуатации твердотопливных ракет в шахт­ных пусковых установках. Введение ампулизации в жидкостные ракеты, чего не было у американцев, позволило им стать невосприимчивыми к виду топлив, а армейские топливные склады уже были созданы и, при переходе на твердые топ­лива, эти склады продолжали функционировать, поскольку слитое жидкое топливо из ракет все равно нужно было хранить. Некоторое увеличение стоимости жид­костных ракет с лихвой окупалось экономией затрат на создание новых заво­дов для твердотопливного ракетостроения. К тому же твердопливные ракеты при сгорании топлива образуют значительное количество вредных токсичных веще­ств, в то время как токсичные сами по себе жидкие топлива при сгорании образуют почти нетоксичные продукты сгорания. Поэтому не было никакой необ­ходимости и никаких веских аргументов для перехода на твердотопливные бое­вые ракеты шахтного базирования, так же, как не было необходимости создавать подвижные громоздкие и экологически опасные автомобильные и железнодорож­ные комплексы. Это была лишняя, никому не нужная трата средств и сил.

Вторая причина ухода Виктора от работ по длительному хранению ракет сос­тояла, как упоминалось, в том, что его отстранили от дефектации ракет. Но служба и люди, выполнившие громадную работу по длительному хранению, оста­лись в отделе. Это были творческие люди, и сидеть без дела они не могли, так же как и сам Виктор. Поэтому они начали заниматься новыми делами, которые сами себе и придумывали. Они потом оказались  крайне необходимыми для общего дела, которым занималась фирма.

Во-первых, фирма к тому времени начала заниматься космосом, и Виктору по­ручили заняться новым делом, каким явилась задача обеспечения космонавтам длительной обитаемости в космическом аппарате. Это дело нужно было поставить на должную научную основу.

Во-вторых, необходимо было продолжить работы по ракетной тематике, но уже в другом направлении. В начале 70-х годов стало ясно, что ввод в массовую эксплуатацию большого количества ракет с высокотоксичными жидкими компонен­тами ракетного топлива вызовет значительные осложнения в области экологии. Об этом тогда никто не думал, и этот термин еще не был широко в ходу. Виктор сам сформулировал ряд экологических задач применительно к ракетной технике, и отдел развернул большие работы в этом направлении.

Ну и, в-третьих, Виктору пришлось основательно освоить проблемы ядерной физики применительно к поражающим факторам ядерного взрыва. Дело в том, что к тому времени начали серьезно развиваться работы по эффективной защите шахтных пусковых установок стратегических ракет от ядерных взрывов. А в от­деле Виктора находилась группа отличных физиков-ядерщиков, оставшихся от мясищевской группы и занимавшихся самолетом с ядерным авиационным двигате­лем.

Так что творческих дел у них не убавилось, и отдел продолжал увлеченно работать. В это десятилетие им работалось даже лучше, чем в предыдущее. Тогда они находились на острие начальственного внимания и были все время в напряжении. Сейчас их оставили в покое, предоставили самим себе, и они в свое удовольствие работали никем не понукаемые. Это было лучшее десятилетие для Виктора, хотя оно пришлось, как теперь говорят, на эпоху застоя. Но они не стояли, а активно и плодотворно работали, о чем и пойдет дальше речь.

Прежде чем продолжить разговор о  ракетных делах, следует от­метить, что у Виктора резко сдало здоровье после работ по длительному  хра­нению  и  особенно  после  работы  в межведомственной комиссии. Еще до работы в ней у Виктора открылась язва, как уже писалось.

После завершения работы комиссии у него язвочка обострилась, но не отк­рылась. Узнав об этом, доброхоты в министерстве решили хоть как-то его от­благодарить и отправить подлечиться в Карловы Вары в Чехословакии. Но Ле­вицкий не дал справки о том, что Виктор не обладает секретными сведениями, а без такой справки его не выпустили одного за границу.

 Все же из  министерст­ва его таки отправили  в санаторий, на этот раз в «Дубовую рощу» в Желе­зноводск. Это был санаторий четвертого управления Минздрава, обслуживавшего правительство. Перед приездом Виктора в санаторий из него только выехал Косыгин, а остались отды­хать Булганин и Полянский. Этим двоим носили пищу в их «люкс», а Косыгин обедал в общем зале за столом на четырех человек,  вел себя как простой отдыхающий и ему никто не докучал с расспросами. Более того, он посещал наравне со всеми все увеселитель­ные мероприятия, проходившие в санатории, и даже  как-то  проиграл  две  партии  подряд в бильярд заведующей этого зала, за что он подарил ей часы, сняв тут же их со своей  руки.

Сам санаторий был новой постройки, но чего-либо особенного в нем не бы­ло. Санаторий как санаторий. Виктор потом бывал и в других санаториях, и они не очень отличались от этого. Вместе с тем у санатория были домики для отдыха, размещенные в Домбае, Теберде, Чегете, Кисловодске, куда на два дня отдыхающие выезжали на экскурсию, беря с собой продукты, из которых там местная хозяйка готовила им еду. Продукты им укладывали в санатории в такие же ящики, какие привозили на фирму в Филях, когда ее посетил Хрущев. В общем это бы­ли не плохие увеселительные прогулки, и Виктор посетил с удовольствием все эти домики.

К этому же времени в семье Виктора разыгралась страшная трагедия. Тяжело заболела его жена Анна. У нее начался климакс, и она стала проявлять повышен­ную нервозность. Она и раньше была довольно вспыльчивой, но теперь это ста­новились просто нервными срывами, доходившими до истерики. Со временем у нее стало развиваться беспричинное чувство страха по любому поводу, особенно при каких-либо стрессовых или новых для нее ситуациях, ранее ей не встречав­шихся.  Потом уже стали появляться и голоса, звучащие у нее при пол­ной тишине.

Придя как-то с работы, Виктор увидел ее сидящей с по­лубезумным остановившимся взглядом и никак не реагировавшей ни на Виктора, ни на его обращения к ней. Виктор уже раньше начал понимать, что у Ани ра­звивается отклонение от психики, но на этот раз он понял, что у нее сдвину­лось сознание. Он вызвал «скорую помощь» из психодиспансера. Аня, услыхав, что едет скорая из психодиспансера, впала в ярость и стала убегать из дома, крича, что «я не хочу в психушку». Виктор пытался ее удержать, но она вырвалась на лестничную клетку, и подоспевшие санитары смогли ее силой уве­сти в машину «скорой помощи». Аню отвезли в больницу имени Кащенко, и она с диагнозом «шизофрения»  с того времени  стала ее посетительницей почти дважды в год. После курса лечения она приходила в норму, работала, и потом все начиналось сначала. Эта болезнь Ани стала тяжким крестом, который Виктор нес вплоть до ее кон­чины в начале 90-х годов.

Но вернемся от тяжких мыслей к земным заботам, обуревавшим Виктора в 70-х годах. Для него работа составляла, как и для многих, главный смысл существования и отдохновения, несмотря на все сложности и перипетии, сопровождавшие ее. У них был сын,  и он в семье рос как-то сам по себе. До школы он посещал детский сад, а на лето его отправляли к старикам либо в Волноваху, либо в Ахтырку. Когда пошел в школу, то после школы он также был предоставлен сам себе. Это была обычная ситуация для семей, где родители работают, а в доме нет пос­тоянно живущих стариков. Поэтому дети в таких семьях больше воспитываются улицей и друзьями, а родители для них представляются в виде наказания, вылива­ющегося в различные формы, определяемые  интеллектом родителей.  Игорю доставалось боль­ше от матери и в основном за неряшливость,  разбрасывание вещей в доме и за бедлам в его письменном столе. В целом он рос вполне нормальным ребен­ком, не испорченным  ни улицей, ни друзьями, без особых устремлений и проявле­ния каких-либо отклонений, так же как и наличия каких-либо талантов. Виктор всецело отдавался работе и мало оставлял времени для общения с сыном. Главным была  работа. И такое отношение к жизни было у подавляющего числа людей, по-серьезному относящихся к делам. Это были трудо­голики, как потом их стали называть, когда честный труд советского челове­ка стал высмеиваться.

Подошло время окончания школы и поступления в институт. Родителям Игоря стало ясно, что с его уровнем знаний поступить в институт ему будет весьма проблематично. Поэтому Аня договорилась с рядом преподавате­лей, которых она лечила в своем институте, и они усиленно занимались с ним в течение всего десятого класса. Только так он смог поступить в Анин железнодорожный институт на факультет «Мосты и туннели». По мнению Викто­ра, это хотя бы в какой-то мере приближало Игоря к строительным делам. Вик­тору не хотелось, чтобы сын был железнодорожником. В них он видел только каторжный труд отца, проработавшего всю жизнь на диспетчерской работе.

Продолжим о работе Виктора, где у него начала разрабатываться новая тема. Челомей, предвидя проблемы, которые неизбежно появятся со снятием с дежурства его жидкостных ракет, уже тогда начал задумываться о будущем этих ракет. Основная ракета, пришедшая на смену УР-100, была ракета на тех же жидких компонентах, которую у себя они называли «тридцатка», а по натовс­кой спецификации СС-19.  Они, так же как и ракета УР-100, были затем сняты с эксплуатации.

Это была ракета среднего класса между днепропетровской и УР-100 и имела контейнер того же диаметра. Собственно на базе «тридцатки», как прекрасного образца, Виктор и сформулировал свою сентенцию о необходимости модернизации ракеты в шахте, которую  записал тогда Челомей. Именно в ней Виктор увидел такую возмож­ность.

Вот тогда Челомей и предложил установить на ракету «Протон», а она шла у них под шифром «пятисотки», три «тридцатки» и тем самым существенно под­нять грузоподъемность «пятисотки». Так получилась ракета с шифром УР-530. На нее в Филях был разработан эскизный проект, который составил что-то око­ло 30 томов. Один том, разработанный отделом Виктора, был посвящен экологии ракеты.

В этом томе освещались и обосновывались конструктивные мероприятия, осуществленные в ракете, обеспечивавшие ей экологическую безопасность для обслуживающего персонала и окружающей среды при наличии в ракете высокотоксичных компонентов топлива. Эта тема и посвященный ей том были разрабо­таны по инициативе Виктора. В области экологии ракет им впервые в ракетной технике была формулирована задача обеспечения безопасно­сти эксплуатации ракеты на продолжении всего ее жизненного цикла, а именно:  при нахождении на старте, в полете и при падении отработанных ступеней ракеты. Применительно к каждой из этих стадий эксплуатации в отделе были разработаны необходимые исходные положения  и намечены пути проведения исследований и конструкторских разработок для  реализации в ракете этих положений.

Отработанные ступени «Протона», как и всех других ракет, падают с невырабатываемыми остатками топлива. При их падении топливо из баков разлива­ется и просачивается в грунт, загрязняя его и подпочвенные грунтовые воды. Нужно было разработать специальные конструктивные меры для полного удаления в полете невырабатываемых остатков топлива из баков с тем, чтобы ступени падали сухими. Этот комплекс мероприятий, вводимых в конструкцию ракеты, был определен в отделе как «детоксикация ракеты», который прижился и теперь фигурирует в ракетной технике как официальный термин. Он был принят Виктором в результате конкурса, который он объявил в своем отделе на опре­деление этого термина, наиболее полно отражающего сущность вводимого мероп­риятия. С эти термином победил «всеумелец» отдела Воинов.

Затем нужно было разработать более совершенные методы нейтрализации баков после нахождения в них топлива, чтобы максимально полно удалить из пор металла остатки топлива, а также чтобы  в отходящих продуктах после нейтрализации выводящиеся остатки топлива были бы минимально токсичными. Это мероприятие нужно было использовать при наземной эксплуатации ракеты в случае слива топлива из ракеты по каким-либо техническим причинам.

В качестве топлива применяется очень токсичный гептил, который нигде в промышленности не применяется, и его накопилось тысячи тонн. Поэтому необ­ходимо было разработать высокоэффективный метод его утилизации и изучить сос­тав продуктов его сгорания. Важно было знать количество  продуктов, выделяющихся после сгора­ния топлива в полете, чтобы определиться со степенью опасности этих выбросов для озонного слоя Земли.

По всей этой тематике, сформулированной в отделе, они провели обширные ис­следования, а конструкторы по их результатам разработали соответствующие конструктивные мероприятия по осуществлению детоксикации ракеты УР-530. Результаты исследований и конструктивных мероприятий составили содержание разработанного ими упоминавшегося тома эскизного проекта «Детоксикация ракеты». Этим то­мом Виктор впервые в ракетной технике не только ввел экологическую проблематику и сформулировал ее тематику, но  и предложил  пути ее решения.

Челомей высоко оценил эти работы, и они послужили частичному восстановле­нию отношений между ним и Виктором. Но полного сотрудничества тогда не наступило. Вместе с тем Виктора посылали в ЦК КПСС до­кладывать о работах по детоксикации, а также в министерство и в ряд НИИ, поскольку экологическая тематика впервые была сформулирована и везде ее оценивали должным образом.

Проект УР-530 долго рассматривали на разных уровнях, пока в конце концов не «зарубили» и не дали его реализовать. К тому времени у Виктора с Челомеем полностью восстановились деловые отно­шения на почве детоксикации. Как-то при одном из посещений Виктором Челомея, после обмена мнениями о проекте УР-530, Челомей начал успокаивать Виктора, чтобы он не расстраивался по поводу провала этого  проекта. Как будто Виктор был главным конструктором этого проекта. А Виктор действительно переживал из-за этого. Ведь они так много нового вложили в этот проект и не только в области детоксикации. Мероприятия по детоксикации ракеты, разработанные то­гда, реализовались только спустя 25 лет в разработанной модификации ракеты «Протон». Эта ракета получила наименование «Протон-М». Ракета «Протон» ныне является вот уже в течение более 35 лет самым надежным носителем.

Трудная судьба сложилась у «Протона» начиная с начала его создания. Долго не давали разрешения на его запуск в разработку и изготовление, поскольку Королев активно выступал со своими проектами. Только настойчивость президен­та Академии наук СССР академика Келдыша, поддержавшего этот проект, позволи­ла принять решение о его создании. «Протон» обеспечил решение многих приоритетных задач в космосе в течение более четверти века.

Со временем его аппара­тура состарилась. Но и его модификацию, в части совершенствования аппаратуры с использованием современной элементной базы, долго не разрешали делать по все той же причине конкуренции со стороны королевской фирмы, которая стала называться «Энергия». Приборы «Протона» были разработаны на старой элемент­ной базе, и они давно были сняты с производства в электронной промышленности. Для обеспечения изготовления «Протонов» нужно было сохранять длительное время в небольших количествах изготовление этих устаревших элементов и при­боров. Пока государство занималось экономикой, эта за­дача еще как-то решалась. А при установившемся в стране диком рынке это стало невыносимым, и филевской фирме пришлось буквально за свой счет провес­ти модернизацию «Протона», но об этом попозже. Продолжим о детоксикации.

Как отмечалось, при падении ступеней с остатками гептила загрязнялась ок­ружающая среда. Для оценки величины вреда, приносимого гептилом в этом случае, необходимо было изучить ряд факторов. При ударе о землю часть гептила вз­рывалась и разлеталась, часть сгорала, а часть проникала в грунт. Вот эта часть, попавшая в грунт, и представляла наибольшую опасность, заражая грунт и разносясь подпочвенными водами на большие расстояния.

Дело в том, что гептил является высокотоксичным органическим веществом, которое  само не разлагается и не ассимилируется природой, а накапливается в окружающей среде. Действие гептила на природу  еще недостаточно изучено. Но од­нозначно известно, что это воздействие будет крайне неблагоприятным для все­го живого. Уже значительно позже, в реформенное время появилось сообщение, что на Алтае стали рождаться «желтые» дети с желтым цветом кожи, которые болезненно развиваются. В крови всех детей нашли диметиламин. Это основной продукт в гептиле, который по химической терминологии называется несиммет­ричный диметиламин. Гептил — это его упрощенное наименование.

После этих сообщений под­нялся шум о том, что ракетчики стали причиной калеченья детей на Алтае. Именно на Алтай падают вторые ступени ракеты «Протон», в них невырабатываемых жидких остатков топлива уже нет. Невырабатываемые остатки топлива содержа­тся в первой ступени, а она падает в диких степях Казахстана. Очевидно, даже малое количество гептила, остающееся на стенках баков в виде пленки, оказывает влияние на окружающую среду. Максимальное количество гептила по­падает на Алтай при падении вторых ступеней днепропетровских ракет, которые падают, в отличие от «Протона», с невыработанными остатками гептила. Прав­да, не доказано, что именно диметиламин явился причиной пожелтения детей, но все равно его наличие не подарок.

В середине 90-х годов стали появляться сообщения, что «желтые» дети ста­ли рождаться в Архангельске, Ельце, Ельне. Это опять связывают с наличием гептила в тех районах. В них действительно есть ракетные базы по утилиза­ции ракет, а в районе Архангельска вообще функционирует ракетный полигон Плесецк.

Для изучения ранее излагавшихся задач по гептилу в Фаустово по техни­ческому заданию отдела Виктора соорудили  пятнадцатиметровую выш­ку и начали с нее бросать на землю стеклянные ампулы, заполненные неболь­шим количеством гептила и окислителя для него. Ампулы располагались в раз­личном положении одна по отношению к другой с тем, чтобы при соударении их с землей были обеспечены различные условия смешения компонентов. Окислитель в этих опытах присутствовал в силу того, что в баках вторых ступеней нахо­дятся одновременно как гептил, так и окислитель. Бросаемые ампулы имитиро­вали собой падение ступеней с невыработанными остатками топлива.

При падении ампул происходил мини-взрыв, сопровождавшийся разбросом компо­нентов с последующим их выгоранием. Все эти процессы фиксировались ускоренной киносъемкой и сопровождались анализом грунта в месте падения ампул. Был выявлен ряд интересных закономерностей этого процесса, на основании кото­рых Виктором был введен для таких процессов «динамический  тротиловый эквивалент». Обычный тротиловый эквивалент характеризует силу взрыва какого-­либо вещества по отношению к силе взрыва тротила. Для падающей ракеты с несколькими компонентами топлива ими была установлена величина «динамического эквивалента взрыва», который дополнительно учитывает влияние на силу взры­ва смешения компонентов, происходившего при соударении с землей. На основа­нии этих экспериментов были разработаны подходы в установлении динамическо­го тротилового эквивалента для ракеты, а также определена его величина.

Очень скоро жизнь провела проверку этих выводов и подходов, сделанных на основании проведенных экспериментов на ампулах. В то время в Европе появи­лись американские ракеты «Томагавк», нацеленные на СССР. Эти ракеты наво­дились на цель по рельефу местности, над которой она пролетала. Она как бы летела по карте сама, сличая с картой местность, над которой пролетала. Это было грозное оружие, поскольку у этой ракеты подлетное время составляло по­рядка 5—10 минут, и она летела на малой высоте. Поэтому ее было очень трудно обнаружить заранее и сбить.

В ответ на это оружие Челомей начал проектировать свою подобную ракету. Но Чело­мей не был бы Челомеем, если бы стал слепо копировать. Естественно, он пошел дальше. Если «Томагавк» был дозвуковым и являлся оружием европейского теа­тра действий, то Челомей задумал свою ракету сверхзвуковой и стратегичес­кого назначения со стартом с подводной лодки. Во многом она повторяла ра­кету Мясищева «сороковку», но, конечно, была более совершенной. Например, у нее были складывающиеся крылья, как на всех его ракетах с подводным стар­том, с тем чтобы ракету можно было разместить и запустить из контейнера. Кроме того, на этой ракете пришлось еще складывать и киль, притом складывать его нужно было дважды, чтобы ракета вошла в контейнер. Этот киль назвали ластом и поручили разрабатывать отделу Виктора, занимавшемуся разработкой средств фиксации космонавтов.

Вот на контейнере этой ракеты и было проверено умение определять силу взрыва ра­кеты с учетом предложенного в отделе динамического эквивалента взрыва. Кон­тейнер при первых летных испытаниях ракеты располагался на открытой площад­ке вблизи других технических сооружений. Военные, пускавшие ракету, потре­бовали заключения о том, что если ракета взорвется в контейнере, то близ­лежащие постройки не пострадают. Это можно было определить только расчетами, за которые никто не брался. Дьяченко попросил Виктора сделать такие расчеты, иначе все наземные летные испытания остановятся. Виктор со своим отделом, не без колебаний,  все же провел расчеты  по своей методике с учетом введенного им динамического тротилового эквивалента. На основании этих рас­четов они установили, что при взрыве ракеты в контейнере он не разрушится.

При первом же пуске ракета таки взорвалась в контейнере, и он действитель­но не разрушился, а ракета вылетала из него по кускам, которые тут же падали, не причиняя никакого вреда. Это была неудача для фирмы, но приятная для Виктора и его отдела.

После длительных доводок ракета все-таки начала хорошо летать, а для ее эксплуатации была спроектирована и построена специальная атомная подводная лодка в конструкторском бюро Спасского в Ленинграде, которое спроектировало печальной памяти погибшую подлодку «Курск» уже в начале третьего тысячеле­тия. Ее гибель  бурно отозвалась в стране в новое реформенное время, когда пресса набрала силу, распоясалась и стала оказывать заметное влияние на жизнь в стране.

На этой ракете было применено одновременно три вида компонентов ракетных топлив на ускорителе и на маршевой ступени. Это очень беспокоило Спасского с точки зрения безопасности лодки. Челомей послал Виктора с начальником двигательного отдела к Спасскому, чтобы они убедили его в безопасно­сти даже взрыва ракеты в лодке, памятуя о расчете Виктора. Спасский очень долго их пытал, но все-таки Виктору удалось убедить Спасского, показывая фотографии, как из контейнера вылетали куски ракеты.

Построенная подлодка с челомеевской ракетой в итоге не поступила в боевую эксплуатацию по неиз­вестной для Виктора причине. И наверное, слава богу. В противном случае на­чался бы новый виток гонки вооружения, поскольку у американцев такого ору­жия так и не появилось. И здесь Челомей оказался, как всегда, впереди плане­ты всей. Это был первый случай, известный  Виктору, когда разум у наших руково­дителей возобладал над военным молохом. Может быть, если не разум, то какие-то обстоятельства все-таки способствовали предотвращению очередного растранжиривания народных средств.

Работы по экологической проблеме в ракетостроении, начатые им, выдвинули ряд новых задач, связанных с токсичностью компонентов ракетного топ­лива. Оставаясь на стенках баков, даже после непродолжительного времени на­хождения в них, компоненты представляли серьезную опасность для людей, работающих с этими баками. Поэтому баки ракеты необходимо было тщательно очищать для последую­щей работы с ними. ГИПХ разработал методику очистки путем промывки их водой. Но даже после промывки водой в баках с течением времени накапливались па­ры компонентов за счет их десорбции из поверхностных микропор металла. К тому же после промывки водой баки повторно нельзя заправлять для длительно­го их использования в заправленном состоянии. Как установили в отделе, по­павшие компоненты в поверхностные микропоры металла водой не вымываются. Они там только подрастворяются и становятся еще более коррозионно активными. Нужны были иные, более эффективные методы очистки баков.

Для того чтобы надежно удалить следы компонентов, необходимо было изучить природу физико-химических связей компонентов с металлом стенок баков и затем определить энергию этих связей.  Потом  на основании этих знаний можно было подбирать соответствующие физико-химические воздействия для разрушения этих связей.

Сформулировав, таким образом, задачу Виктор изложил ее специалистам химфака МГУ и они с интересом и большой охотой взялись решить ее с участием специалистов отдела Виктора. Возглавил эту работу от химфака Страхов, а от отде­ла вела эту работу Соловьева. Они очень быстро и блестяще разобрались в этих связях, и начались поиски методов их разрушения.

Удаление окислителя не составило большого труда, поскольку он основан на азотистых соединениях А вот с гептилом пришлось повозиться. Перепробовали все мыслимые физические и химические методы с использованием различных растворителей. Самым лучшим оказался метод газового озонирования, при кото­ром заключенный в баке озон в течение  нескольких часов полностью окислял и разла­гал гептил, находящийся в адсорбированном состоянии на поверхности металла, а также капиллярно-сконденсированный в поверхностных микропорах на неток­сичные газовые составляющие. Была изучена полная кинетика этих процессов с установлением количественных величин.

На метод озонирования получили авторское свидетельство на изобретение, и он вошел в производственную инструкцию. А вот в войсках он так и не при­жился из-за того, что промышленность не смогла обеспечить армию необходимыми озонаторами. Выпускавшиеся в городе Курган озонаторы были недостаточно эффективными, а новые озонаторы, разработанные химфаковцами, промышленность так и не нача­ла выпускать. Даже в перестроечное время  не смогли организовать их изготовление через появившиеся малые предприятия.  Об этом писалось в пе­чати, поскольку теперь озонаторы потребовались повсюду, где необходимо глубокое окисление.

По инициативе директора завода А. Киселева филевский завод начал изготавливать озонаторы по чертежам химфаковцев. Но филевцам пришлось их кардинально переработать, и изготовленные озонаторы пошли в опытную эксплуатацию. На их основе заводчане разработали мобильную установку для очистки воды путем ее озонирования вместо повсеместно применяющегося и не всегда эффективного хлорирования. Озонирование является наиболее эффективным методом очистки воды. Изготовленные на заводе такие установки небольшой мощности установлены в различных областях России. В частности, такой озонатор установили на Байконуре, и там перестала существовать проблема обеспечения испытателей чистой водой.

При изучении процессов окисления был установлен имевший место немаловажный факт неполного окисления несливаемых остатков гептила при длительном их нахождении в баках. В горизонтальном положении баков эти остатки скапливаются в нижней их точке и за­полимеризовываются в виде узкой коричневой полосы. Эта пленка не растворяется даже озоном. При повторной заправке свежим гептилом эта пленка расходится ­кусками по всему баку. При работе двигателя пленки могут попасть в фор­сунки двигателя и заглушить их. Это обстоятельство будет иметь значение при использовании слитых ракет для повторного их использования. Предотвратить об­разование этих пленок можно только путем длительной продувки баков сухим азотом, чтобы удалить жидкие остатки гептила в баках, но этого, к сожалению, никто не делает.

В то время, когда на предприятии велись работы по ракете      УР-530 с использо­ванием ракет СС-19, которые будут сливаться и сниматься с боевого дежурства, Виктор начал задумываться о том, что делать с тем гептилом, который сольют с тысячи ракет. Это будет порядка  пятидесяти тысяч тонн гептила, да плюс еще имеющийся запас на складах. Это же будет экологическая бомба. Пока гептил находится в ракетах, он, образно говоря, хлеба не просит. Но, бу­дучи слитым с ракет, он потребует громадных средств для его хранения.

С окислителем будет проще. Он с небольшими затратами может перерабаты­ваться в азотистые удобрения. А гептил придется хранить вечно, если не при­думать приемлемые способы его переработки или использования. Ведь его ни­кто в промышленности не использует, а природа его не ассимилирует.  Он только  загрязняет ее и представляет потенциальную опасность для людей.

В своем отчете по детоксикации они показали, что наилучший способ от него избавиться — это использовать его по прямому назначению, то есть запускать многотонные ракеты типа «Протон» или УР-530. Но им возражали тем, что это высокотоксичный продукт и лучше иметь ракеты на нетоксичных компонентах, таких, как кислород и керосин, на которых летает королевская «семерка». Они отвечали оппонентам, что если в конструкции ракеты применить ампулиза­цию, разработанную и осуществленную в ракете УР-100, а также детоксикацию ракет, то никакая токсичность компонентов будет не страшна. Обслуживающий персонал и природа страдать не будут. Это подтвердил массовый опыт эксплуатации ракет УР-100 в течение многих лет.

Со временем в отделе Виктора установили совсем обескураживающий факт для  их оппонентов.  Оказалось, что такие токсичные компоненты, как гептил и амил, при сгорании в ракетном двигателе образуют практически нетоксичные продукты сгорания. Это обычное явление в химии, когда происходит полное окисление какого-либо продукта. Так, для пары гептил — амил в продуктах сгора­ния образуется всего 2% двуокиси углерода, а для нетоксичной пары кислород — керосин — 27%. Но даже этот факт не смог отстоять в свое время проект УР-530.

Оставалась опасность аварийного падения ракет при старте с полными баками. Эксплуатация носителя «Протон» показала, что на старте у него была только одна авария в начале эксплуатации, и потом в течение 35 лет не было ни одного такого случая. При авариях ракеты в полете, которые на нем случаются три-четыре раза на сто запущенных ракет,  распылившийся гептил в верхних слоях атмосферы  разлагается под воздействием ультрафиолетового излучения Солнца и не представляет опасности для нижних слоев атмосферы и озо­нового слоя Земли.

Таким образом, была показана безопасность эксплуатации ракет на жидких токсичных компонентах ракетных топлив и тем самым целесообразность их расходования по назначению, а не бесцельного хранения на Земле. Но сколь­ко бы не пускали тяжелых ракет, тысячи тонн накопленного гептила все равно не расходуешь. Нужна была технология его переработки во что-то полезное и не токсичное. Но это другая песня, и о ней попозже.

ПЕРВЫЕ ПРИЗНАКИ

СИСТЕМНОГО КРИЗИСА В СТРАНЕ

Давайте несколько отвлечемся от техники, поскольку не единой техникой жил всегда Виктор. О машине, саде и рисовании, которым он не занимался со времени окончания института, уже писалось. Упоминалось также и об его основном хобби, которое стало для него вторым постоянным занятием после работы. Имеется в виду его увлечение социологией и, естественно, связан­ный с ней интерес к политике.

Уже писалось о том, как он хотел даже пи­сать кандидатскую диссертацию на эту тему и чем это закончилось. Писалось и о том, как недалекие, с позволения сказать, ученые социологи топтали его, так и не рассмотрев его работу по существу. Маститые ученые положительно отозвались об этой работе, но также не стали ее рассматривать детально и с тем, чтобы советами помочь Виктору в дальнейшем ее развитии. Рассмотрел ее по существу только один не остепененный сотрудник экономико-математического института и дал очень полезный совет. Но об этом попозже, а сей­час следует кратко изложить, почему в данном повествовании вновь появляется  его работа по социологии.

В конце 60-х годов в высшем руководстве созрело наконец-то понимание то­го, что какой бы мы не построили развитой социализм, как его начали опреде­лять брежневские борзописцы, в стране накопилось громадное количество проб­лем во всех сферах общественной жизни. Особенно тяжелое положение сложилось в промышленности и в сельском хозяйстве.

 Виктор живо интересовался политическими процессами по обильным сведениям, широко публиковавшимся в прессе. У него сложилось свое видение того, что происходит в стране, и свое понима­ние того, что и как нужно делать с тем, чтобы начать исправлять все то, что накопилось отрицательного в стране.

Видел это, конечно, не один Виктор, а все те, кто болел душой за судьбы нашей страны, которая первой строила социализм. Необходимость его строительства мало кто отрицал публично и даже на кухне, где происходили основные открытые дебаты между друзьями, которым можно было довериться. За инакомыслие теперь не арестовывали, как правило, а объявляли диссидентами и отправляли либо за границу, либо лишали всякой возможности заниматься какой-либо обществен­ной или публицистической деятельностью. Не обходилось и без того, что неко­торых все же арестовывали, например, таких, как Солженицын. Но потом и его выслали. Некоторых пы­тались уговаривать и убедить их изменить свое мнение о существе происходящего в стране или, по крайней мере, удержать их от публичных вы­ступлений. К таким людям, в первую очередь, относится академик Сахаров, три­жды Герой Труда, которого  потом стали  считать  отцом водородной бомбы. К таким людям относился на Украине и авиационный конструктор, написавший свою нашумевшую книгу «Для всех и для себя».

О Сахарове Виктор впервые услышал на даче в Перхушково по радио, когда по  «Голосу Америки» стали читать 25—26 июня 1968 года его письмо в  ЦК КПСС. В Перхушково радиопередачи «из-за бугра» не глушили, очевидно,  по­тому, что недалеко от его дачи в поселке Власиха находился штаб ракет стра­тегического назначения. В этом месте находился и штаб Жукова во время обороны Москвы в 1941 году. Так что дача Виктора  находится прямо в историческом месте.  Здесь, в деревне Перхушково, останавливался и Наполеон, двигаясь на Москву.

Виктор два дня слушал письмо Сахарова, законспектировав основные его по­ложения. В основном оно было посвящено отношениям СССР с Америкой. Он пи­сал, что теперь есть атомная бомба, которая может всех уничтожить, поэтому нам нужно не противостоять с Америкой, а дружить с ней. Наши страны во многом похожи друг на друга, и мы различаемся только тем, что мы  «бежать» начали значительно позже. А  вообще Америка хорошая страна и нам не нужно с ней ссориться. То, что у нее есть проблемы во взаимоотношениях с неграми, так это результат неумного поведения определенной группы глупых и эгоисти­чных членов американского общества. Это не является классовой борьбой. И во­обще нам нужно искать пути сближения вообще с капитализмом как таковым. Со временем, когда социализм приблизится к капитализму путем постепенной «кон­вергенции», образуется единое земное правительство и ссориться будет не с кем.

 Вот такое идеалистическое представление в то время было у него о протекающих ми­ровых процессах. Затем, спустя годы, когда его лишили всех званий, наград и отстранили от науки, он занялся чисто политической деятельностью, то уже ни о социализме, ни о конвергенции и мировом правительстве он не упоминал. Он полностью сосредоточился на правозащитной деятельности. Но об этом попо­зже, когда перейдем к перестроечному времени.

В этом письме Сахаров полностью отошел от классовой позиции, пошел на услужение к капитализму, предал интересы советского государства и, конечно, оно не могло быть воспринято позитивно в верхах. Виктор, во многом разделяя такую оценку, не верил, что это мог написать такой видный советский акаде­мик, участник создания атомного оружия, каким его представил «Голос Амери­ки». Он считал, что это письмо является фальшивкой и не верил ему. Но, как оказалось спустя много лет, это было подлинное первое официальное обращение Сахарова и не услышанное в верхах. Вернее, оно было услышано, но выводы из него были сделаны те, о которых писалось ранее. Виктор также не сто­ял в стороне от критической оценки складывающейся ситуации в стране, но оценивал ее совершенно с других позиций.

Особенно его волновало положение в сельском хозяйстве, поскольку в стра­не по-прежнему было тяжелое положение с продовольствием. Как потом стали говорить, что на полках в магазинах было пусто, а холодильники у лю­дей были полными. Из этого удивительного афоризма очень убедительно прос­матривается, как трудно было добывать продукты, если в магазинах полки были пустыми. Это, конечно, было образное выражение, в магазинах все же было и немало, но за мясными и гастрономическими продуктами были постоянные очере­ди. Была широко распространена практика продуктовых заказов на предприятиях. Эта ситуация с продуктами порождала многие теневые стороны в торговле и их поставке.

В начале 70-х прошел грандиозный Пленум ЦК КПСС с выступлением на нем Брежнева по сельскому хозяйству. Ознакомившись с докладом и принятым поста­новлением ЦК КПСС, Виктор увидел всю убогость мыслей тех, кто готовил и выступление Брежнева, и само постановление. Со злости Виктор разразился большим письмом в Политбюро с жесткой и аргументированной критикой как са­мого доклада Брежнева, так и принятого по нему постановления.

Письмо он отправил, не ожидая получить какого-либо ответа. Нодельман, прочитав письмо перед отправкой, задумчиво сказал Виктору:

 — Ну, Витя, теперь тебя заберут работать в ЦК КПСС, откуда ты все это узнал, ведь ты далеко не сельскохо­зяйственный специалист?

Вот только тогда Виктор рассказал ему о своем увле­чении социологией и политикой. Нодельман поудивлялся, но дальше не стал обсуждать проблемы и не только в сельском хозяйстве. Он был мудрый человек. Написанное и отправленное письмо стоит привести, поскольку в нем, как в зе­ркале, отразилось истинное состояние дел и, главное, что последовало затем после его отправки. Вот это письмо.

«В Политбюро ЦК КПСС о необходимости разработки дополнительных мероприятий по оснащению техникой сельского хозяйства.

Июльский Пленум ЦК КПСС 1970 года наметил обширную программу по поднятию сельскохозяйственного производства, в развитие которой вышло ряд Постанов­лений ЦК КПСС и СМ СССР. Вызывает удовлетворение то, что мы в состоянии выделить такие значительные средства для развития сельского хозяйства.

Вместе с тем, читая эти материалы, возникает некоторая неудовлетворенность тем, что они, показывая значение и масштаб предстоящей работы, не представ­ляются такими аргументированными, какими хотелось бы их видеть. Во всех меро­приятиях не видно стержневого вопроса, решение которого позволило бы решить главную поставленную задачу увеличение производства сельскохозяйственных продуктов на основе укрепления материальной базы сельского хозяйства.

Будучи коммунистом и глубоко заинтересованным в достижении наибольших результатов в этом вопросе, хотелось бы высказать ряд мыслей, которые, мо­жет быть, помогут чем-либо в таком большом деле.

1.  В материале определено, что основой укрепления материальной базы с/х производства является значительное увеличение производства техники. Особен­но основных ее видов, таких, как тракторы, комбайны, автомашины и прочее. Производство этих машин, если их не хватает, должно быть увеличено в первую очередь. Вместе с тем известно, что простое увеличение какого-либо вида техники может не привести к желаемому результату по увеличению производите­льности такого сложного производства, каким является сельское хозяйство. Для этого необходима комплексная механизация. В 1965 году было определено, что для комплексной механизации с/х производства необходимо 936 наименований сельскохозяйственной техники, поставки которой по номенклатуре должны быть закончены в 1970 году. Известно, что эти планы остались не выполненными. Кроме того, планы комплексной механизации в достаточной мере не были увяза­ны с планом комплексной электризации, химизации и внедрения оптимальных технологических схем с/х производства по зонам. Сейчас называют цифру необходимых машин и механизмов порядка 1300 наименований.

Вместе с тем в докладе Политбюро на Пленуме ЦК КПСС (докладчик Брежнев) и в постановлении Пленума лишь упоминается в ряду других задач о необходи­мости комплексной механизации всех сфер с/х производства.

ЗАДАЧА КОМПЛЕКСНОЙ МЕХАНИЗАЦИИ ВСЕХ СФЕР С/Х ПРОИЗВОДСТВА НАРЯДУ С ЭЛЕКТРИФИКАЦИЕЙ И ХИМИЗАЦИЕЙ ДОЛЖНА СТАТЬ НА ЭТОТ РАЗ ГЛАВНОЙ ЦЕЛЬЮ НАМЕЧАЕМЫХ МЕРОПРИЯТИЙ И ДОЛЖНЫ БЫТЬ ПРИЗНАНЫ ГЛАВНЫМИ СРЕДСТВАМИ, КОТОРЫЕ ПОЗВОЛЯТ УВЕЛИЧИТЬ ПРОИЗВОДСТВО С/Х ПРОДУКТОВ.

Вокруг именно этого вопроса должны группироваться все намечаемые меропри­ятия. Выбор комплексной механизации как основного средства в намечаемых мероприятиях целесообразен еще потому, что разработка планов комплексной механизации:

— требует предварительной разработки оптимальной технологической схемы с/х производства;

— будет служить материальной базой для внедрения оптимальных технологических схем с/х производства;

— стабилизирует распределение средств и планов изготовление с/х техники;

— будет служить основой закрепления молодежи на селе;

— явится материальной базой внедрения научных методов в организации и упра­влении в с/х производстве.

2. В материалах указывается на необходимость привлечения машиностроитель­ных министерств к производству с/х техники. Из материалов не вытекает, что это привлечение должно носить не разовый характер, а должно строиться на 10—15 лет. Кроме того, перед промышленностью ставится задача только участие в изготовлении техники. Этого, по-видимому, мало. Известно, что изготовление отдельных образцов техники само по себе еще не осуществляет комплексную механизацию. Для этого надо отдельные механизмы и машины связать в единую технологическую цепочку, оснастив ее рядом дополнительных средств, привязка которых производится конкретно к каждому хозяйству, т.е. необходима инжене­рная привязка и техническое обеспечение типовых схем комплексной механиза­ции применительно к каждому хозяйству и району. Слабость именно этого звена во многом сдерживают внедрение комплексной механизации на селе. Быстрое усиление этого звена может осуществиться только путем привлечения к этой работе промышленности.

НА ПРОМЫШЛЕННЫЕ ПРЕДПРИЯТИЯ, ПОМИМО УЧАСТИЯ В ИЗГОТОВЛЕНИИ С/Х ТЕХНИКИ, НЕОБХОДИМО ВОЗЛОЖИТЬ ЗАДАЧУ ИНЖЕНЕРНО-ТЕХНИЧЕСКОГО ОБЕСПЕЧЕНИЯ ЧЕРЕЗ «СО­ЮЗСЕЛЬХОЗ-ТЕХНИКУ» КОМПЛЕКСНОЙ МЕХАНИЗАЦИИ ВСЕХ СФЕР СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА.

Для этого необходимо все предприятия раскрепить по зонам, а в машиностро­ительных министерствах и на предприятиях должны быть созданы инженерно-тех­нические отделы сельхозтехники с тем, чтобы они разгрузили аппарат основно­го производства и обеспечили координацию и руководство работами на селе по инженерно-техническому обеспечению с/х производства.

Пример инженерно-технического обеспечения с/х производства в районе показывает парторганизация Кемеровской области, работа которой в этой области должна получить немедленную поддержку и перейти из инициативной в обязательную в масштабе всей страны.

Широкое привлечение промышленности к инженерно-техническому обеспечению села будет иметь большое значение по следующим причинам:

— позволит привлечь к этой работе большое количество квалифицированных кадров и вовлечь в оборот не использованные ресурсы промышленности;

— быстро поднять уровень инженерно-технического обеспечения села;

— установится непосредственная связь и контакты промышленных предприятий и их парторганизаций с селом;

— возникнет материальная база для сближения рабочего класса и крестьянства, которая явится реальной базой в будущем при сглаживании разницы между го­родом и деревней, между промышленным и сельским трудом;

— установившиеся порайонные связи между промышленностью и селом будут слу­жить основой превращения с/х производства в аграрно-промышленное произ­водство путем создания аграрно-промышленных комплексов;

— установятся связи между промышленными предприятиями данного района, вхо­дящих в различные ведомства, на базе производства с/х техники, послужат хорошей основой для них в установлении аналогичных связей между ними в процессе производства основной их продукции.

Такое широкое привлечение министерств к работе на селе, возможно, встре­тит их активное сопротивление. Но резервы у нас в промышленности большие, о чем свидетельствует щекинский и башкирский эксперименты. Машиностроители должны воспринять это как политическую задачу и включиться в работу за счет внутренних резервов без увеличения фондов по труду и зарплате. Это будет один из дополнительных методов поднятия эффективности работы самих машиностроительных министерств.

3. В материалах не поставлена на должном уровне задача эффективности и про­должительности использования, а также качества межсезонного хранения техни­ки на селе и для этого не выделены соответствующие средства. Известно, что за 1965—1969 годы, т.е. всего за четыре года, мы практически сменили парк зер­новых комбайнов в стране. Это значит, что комбайны, срок эксплуатации которых восемь лет, у нас живут всего четыре года, и мы вынуждены, по сути дела, произво­дить двойное количество комбайнов, затрачивая на это средства порядка 1,5 миллиарда рублей. Это уже не только хозяйственный вопрос, но и большой политической важности вопрос. Данное обстоятельство может усугубиться еще и тем, что в подготавливаемом к выпуску новом комбайне «Нива», как сообща­лось в печати, не устранены главные недостатки  эксплуатации, присущие комбайну СК-4. Комбайн СК-4 имеет 177 точек смазки, часть которых необходи­мо смазывать через каждые 3, 10, 12, 24 и 48 и так далее часов, в результа­те чего комбайн СК-4 должен ставиться на профилактику ежедневно на два ча­са. В горячую пору жатвы многие хозяйства не могут тратить эти два часа, и комбайн выходит из строя преждевременно. В ГДР уже выпускается комбайн, ко­торый требует на профилактику всего 30 минут в месяц.

ЦЕЛЕСООБРАЗНО ПЕРЕСМОТРЕТЬ ЭКСПЛУАТАЦИОННЫЕ КАЧЕСТВА ИЗГОТАВЛИВАЕМОЙ И ПРОЕКТИРУЕМОЙ С/Х ТЕХНИКИ, А ТАКЖЕ РАЗРАБОТАТЬ МЕРОПРИЯТИЯ И ВЫДЕЛИТЬ СРЕДСТВА НА ОБЕСПЕЧЕНИЕ БОЛЕЕ КАЧЕСТВЕННОЙ ЭКСПЛУАТАЦИИ И МЕЖСЕЗОННОГО ХРАНЕНИЯ ТЕХНИКИ ДЛЯ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА.

4. В материалах отразилась необходимость увеличения производст­ва запасных частей. Но очень мало уделено внимания и выделено средств на организацию и оснащение сельских ремонтных служб. У нас и так, образно го­воря, производится в стране один трактор в собранном виде, а другой в разо­бранном виде в качестве запасных частей.

НЕОБХОДИМО ОЦЕНИТЬ ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬ НАМЕЧАЕМОГО УВЕЛИЧЕНИЯ ПРОИЗВОДСТВА ЗАПАСНЫХ ЧАСТЕЙ ПО ВАЛУ, ОБЕСПЕЧИВ ВЫПОЛНЕНИЕ ПО НОМЕНКЛАТУРЕ, И УВЕЛИЧИТЬ СРЕДСТВА НА ОСНАЩЕНИЕ РЕМОНТНЫХ СЛУЖБ УНИВЕРСАЛЬНОЙ ТЕХНИКОЙ ДЛЯ ВОССТАНОВ­ЛЕНИЯ ИЗНОШЕННЫХ ДЕТАЛЕЙ.

И главное, навести порядок в отношении к ремонту на местах, когда в по­гоне за отчетностью о количестве отремонтированной техники производится поголовно замена всех деталей независимо от степени их износа. Поэтому ко­эффициент использования ресурса деталей у нас очень низок. Кроме того, отсутствие в нужном количестве качественного металла в сельхозмашиностроении во многом снижает качество и надежность с/х техники.

ДЛЯ ПОВЫШЕНИЯ КАЧЕСТВА С/Х ТЕХНИКИ НЕОБХОДИМО           ПРЕДУСМОТРЕТЬ ВЫДЕЛЕНИЕ УВЕЛИЧЕННЫХ ФОНДОВ НА КАЧЕ-СТВЕННЫЙ МЕТАЛЛ ДЛЯ С/Х МАШИНОСТРОЕНИЯ.

5.  В докладе указывается на роль партийных организаций в оснащении сельс­кого хозяйства. В постановлении об этом же не упоминается, несмотря на то, что это постановление  партии. Но и в докладе не сформулирована та основная база, на которой необходимо развернуть организационную, агитационную и пропагандистскую работу. Основой политической работы должны быть конкретные вопросы.

ОСНОВОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ РАБОТЫ ДОЛЖНО СТАТЬ ВНЕДРЕНИЕ ПООТРАСЛЕВЫХ ПЛАНОВ КОМПЛЕКСНОЙ МЕХАНИЗАЦИИ, ЭЛЕКТРИФИКАЦИИ В СОЧЕТАНИИ С ВНЕДРЕНИЕМ ОПТИМАЛЬ­НЫХ ТЕХНОЛОГИЧЕСКИХ СХЕМ ПРОИЗВОДСТВА, А ТАКЖЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ ЕГО НАУЧНОЙ ОР­ГАНИЗАЦИИ И УПРАВЛЕНИЯ.

Преодоление психологических барьеров и обеспечение решения поставленных задач должно быть главной заботой партийных организаций. Для этого следова­ло бы издать массовым тиражом брошюру по комплексной механизации различных с/х производств и научному управлению и на базе их построить всю политичес­кую работу на селе и в промышленности, направленную на развязывание твор­ческой инициативы масс с целью полнейшего и быстрейшего выполнения намечен­ной программы.

ЦЕЛЕСООБРАЗНО ВВЕСТИ В ПРАКТИКУ И ОРГАНИЗОВАТЬ НЕПОСРЕДСТВЕННЫЙ КОНТАКТ ПАРТИЙНЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ ПРЕДПРИЯТИЙ И ТЕХ РАЙОНОВ, КОТОРЫЕ ОБСЛУЖИВАЮТСЯ ЭТИМИ ПРЕДПРИЯТИЯМИ.

6. ПРЕДСТОЯЩИЙ ХХIV СЪЕЗД ПАРТИИ ДОЛЖЕН ПРОВОЗГЛАСИТЬ НОВУЮ ПЯТИЛЕТКУ КАК ПЯТИЛЕТКУ КОМПЛЕКСНОЙ МЕХАНИЗАЦИИ И ИНЖЕНЕРНО-ТЕХНИЧЕСКОГО ОБЕСПЕЧЕНИЯ ОСНОВНЫХ ПРОИЗВОДСТВ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА И ЗАЛОЖЕНИЯ МАТЕРИАЛЬНОЙ БАЗЫ ДЛЯ НАУЧНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ И УПРАВЛЕНИЯ В СЕЛЬСКОМ ХОЗЯЙСТВЕ.

Эту работу, по всей видимости, необходимо разбить на этапы по срокам и районам в различных отраслях».

 На этом заканчивалось письмо. Из его текста видно, что это не сахаровский призыв  «давайте, ребята, будем жить мирно», а конкретный план реальных и насущных мер, а также действий в одной из наиболее трудных и наиболее важных областей хозяйственный деятельности. Виктор считал, что максимально быстрый подъем сельского хозяйства значительно облегчит решение и всех других хозяйственных и политических задач в стране. Поэтому он и уделял ему такое пристальное внимание.

Прошло довольно продолжительное время, и Виктор стал получать ответы на это письмо, но не из ЦК КПСС, куда оно было направлено, а из министерств. Первым пришло письмо от заместителя министра Союзсельхозтехники Швыдько. В силу красноречивости этих писем в их классической форме отписок, бытовав­ших в то время, следует полностью привести хотя бы одно из них.

Вот письмо товарища заместителя министра Швыдько на имя Виктора.

«Уважаемый товарищ Кузьмин!

По поручению Сельхозотдела ЦК КПСС Всесоюзное объединение «Союзсельхозтехни­ка» рассмотрела Ваше письмо в Политбюро  КПСС «О необходимости разработки дополнительных мероприятий по оснащению техникой сельского хозяйства» и со­общает.

Вы правильно считаете, что основой укрепления материальной базы сельского хозяйства является увеличение поставки техники, комплексная механизация, электрификация и химизация сельского хозяйства. В этом направлении в стране непрерывно проводится большая работа.

Оснащение сельского хозяйства техникой две последние пятилетки осуществля­ется на основе научно разработанных «Систем машин» на период 1960—1965 гг. и 1966—1970 гг.

В настоящее время Министерство сельского хозяйства СССР, Всесоюзное объе­динение «Союзсельхозтехника», Министерство мелиорации и водного хозяйства СССР, Министерство тракторного и сельскохозяйственного машиностроения и Ми­нистерство строительного, дорожного и коммунального машиностроения с учас­тием научно-исследовательских и конструкторских организаций разработали на основе перспективных технологий сельскохозяйственного производства «Систему машин» на период 1971—1975 гг.

Исходя из этой «Системы машин» разрабатывается план ее реализации, предус­матривающий техническое переоснащение сельского хозяйства и полный переход от ручного к механизированному труду.

Новое сложное технологическое оборудование, как правило, будет поставляться комплексно. В этом направлении уже сделано немало. Так, в настоящее вре­мя техника для животноводства, птицеводческих ферм, послеуборочной обработ­ки зерна и др. поставляются комплексно и монтируется работниками «Союзсель­хозтехники».

Получает все большее распространение практика сдачи хозяйствам комплекс­но механизированных ферм, зерноочистительно-сушильных линий и др.

Повышение технического уровня машин, создаваемых для сельского хозяйства, эффективности и сроков службы, а также хранения техники на селе, как Вы отме­чаете в своем письме, являются важными задачами. Придавая большое значение этим вопросам, ЦК КПСС и Совет Министров СССР в текущем году приняли поста­новление «О мерах по улучшению конструирования новой, более совершенной сельскохозяйственной и мелиоративной технике, ускорению создания и освоения ее производства» (№ 210 от 26/ш-70 г.) и « О мерах по улучшению использования техники в сельском хозяйстве» (№ 573 от 20/УП-70 г.).

Таким образом, решение поднятых Вами вопросов поставлено в настоящее время на хорошую основу и практически реализуется. Что касается других Ваших замечаний, то они будут учтены в дальнейшей работе «Союзсельхозтехники».

Не правда ли — настоящий отчет, если и не Генеральному секретарю, то по крайней мере председателю Совмина, а не ответ на письмо рядового труженика. У нас все хорошо, а если и не совсем, то скоро станет совсем хорошо. Все меры приняты и можете спать спокойно. И ни слова по существу письма, что на первый план не поставлена в таком важном политическом документе задача комплексной механизации и инженерного обеспечения села и придания ее решению политического звучания. Об этом полный молчок. Большой чиновник ЦК направил Швыдько письмо Виктора и тем самым выполнил свою задачу, как он ее понимал, — направил щуку в реку на исправление.

Второе письмо Виктор получил также за подписью заместителя министра, но уже сельского хозяйства, почти идентичного содержания. Его и приводить не стоит из-за экономии места.

Третье письмо Виктор получил от начальника управления «Союзсельхозтехники» с приглашением посетить их министерство для беседы по поводу его письма. Их заместитель министра только отписался, а его подчиненный  уже при­гласил на беседу.

Такое посещение состоялось. При встрече их крайне удивило, что автор пи­сьма не является работником сельского хозяйства, а является специалистом в области авиакосмической техники. Виктору пришлось объясняться, почему у не­го возник интерес к их области деятельности и откуда у него появились столь неплохие знания специфики их производства. Они не оспаривали рекомендаций Виктора и его знаний в области сельского хозяйства и почти не касались этих вопросов.

Разговор шел, в основном, вокруг личности Виктора. Что он такое, откуда да  что еще знает и умеет. Вот тогда пришла очередь удивляться Виктору. Си­туация несколько прояснилась, когда они предложили Виктору, а от них принимало участие в разговоре несколько человек, прочитать в их министерстве несколько лекций по теории организации и управления общественных и техни­ческих систем. Эти вопросы  были хобби Виктора, о чем он им сказал, когда объяснял причину своего интереса к их производству. Они не предлагали перей­ти к ним на работу, но Виктор понял, что такое поведение связано с со­держанием резолюции на его письмо. Он поинтересовался, где его пись­мо. Они ответили, что письмо находится у них, но показать его с резолюцией наотрез отказались.

После этого Виктору стало все ясно. Это ведомство готовило все предложе­ния по сельскому хозяйству, с которыми выступил Брежнев, а в письме содержа­лась убийственная критика этих материалов, хотя и выражена была в сдержанных тонах. Вот тогда и появилась, очевидно, на письме Виктора  череподробильная резолюция, далеко нелицеприятная для них. По всей видимости, в резолюции было указание привлечь автора к работе по этому вопросу. Видя, что Виктор им не подходит, они сделали ему хоть какое-то предложение с тем, чтобы они потом отчитались в ЦК, что автора привлекли, неважно уже к чему. Поняв все это, Виктор отказался от лекций, поскольку они были сделаны не от души, а по конъюнктурным соображениям. На этом и закончился «поход» Виктора во власть в поисках правды.

Это письмо и последовавшие за ним отписки показали Виктору, что с деловой, пусть даже нелицеприятной критикой можно обращаться на самые верха, критикуя самого Брежнева. Там слушают такую критику и относятся весьма бла­гожелательно к критикующему, но действий по существу исправления допущен­ного приниматься не будут. Если это не касается пустопорожних призывов, с какими вначале выступил Сахаров.

 О том, что с Америкой лучше жить мирно, понял даже Хрущев, а Брежнев  сумел посадить весь Запад за мирный стол, подписав Хельсинкские соглашения. Но американцы все равно свернули наметившуюся разрядку и вновь повели дело на обострение отношений. Это была их стратегическая задача и, чтобы ни предлагал Сахаров, волка не накормишь подобными призывами. 

История с письмом Виктора показала, что с позитивно критикующим «на верху» обойдутся весьма учтиво,  вежливо и даже могут пригласить на работу, но не на верха, а пониже. Виктор тогда еще не понимал, что туда так просто не берут. Места там давно распределе­ны между соратниками, их детьми и родственниками. Тех, кто ожидает своей очереди занять уготованное место, отправляли за границу на какие-либо выго­дные работы. Эти заграничные вояжи стали главным средством для обогащения элитной части номенклатуры и особенно их детей. Зарубежные командировки хо­рошо оплачивалась, и оттуда вначале привозили даже наши отечественные автома­шины, которые там стоили значительно дешевле, чем у нас в стране.

Затем оп­лату загранкомандировок стали производить в виде чеков, которые отоварива­лись в специально созданной сети магазинов «Березка», где можно было купить все, что угодно, чего и в помине не было в нашей розничной торговле. Вокруг этих магазинов сложилась своя криминогенная структура, из которой выросли все те, кто составил ядро современной криминальной среды. После окончания вузов многих детей высокопоставленных чиновников родители отправляли на работу в такие загранкомандировки на длительные сроки. С такой ситуа­цией столкнулся и Виктор.

В 70-х годах в Иране советской стороной был построен крупный завод по изготовлению тяжелого шахтного оборудования, такого, как подъемники, мощ­ные вентиляторные системы, скрубберы и пр. По контракту предусматривалось, что первые несколько лет завод будет выпускать оборудование по совет­ской документации, а потом перейдет на разработку собственных конструкций и своей документации, после того как иранские специалисты освоят методику проектирования подобного оборудования. Для этого оговаривалось, что советская сторона создает на этом заводе специальное конструкторское бюро из состава советских и иранских специалистов. Это бюро будет сопровождать изготовление советского оборудования на этом заводе и учить иранских спе­циалистов проектировать такое оборудование.

  Вот в это конструкторское бюро наши чиновники и наслали своих сынков, не умеющих ничего делать. Иранцы быстро это поняли и пригласили в конст­рукторское бюро конструкторов из США, Германии и Польши. Это были настоящие специалисты, и они быстро прибрали к своим рукам весь процесс проекти­рования, а затем и изготовления оборудования. Когда наши правители поняли, что они теряют построенный нами завод, то быстренько прислали туда уже настоя­щих наших специалистов. В число этой группы специалистов попал и Володя, муж двоюродной племянницы Виктора Лены, жившей в Донецке. Ее муж работал началь­ником отдела  конструкторского бюро при заводе «ХХ лет ВЛКСМ», разрабатывавшем и выпускавшем такое оборудование. Его направили на рядовую конст­рукторскую работу. Он выехал туда с женой, но им долго не пришлось там поработать. Вскоре в Иране произошла революция, и король был свергнут. Всех иностранных специалистов выдворили из Ирана, в том числе и советских специ­алистов.

Приехав в Москву, они остановились у Виктора и пожили некоторое время в Москве, знакомясь с ее достопримечательностями, подарив Ане отрез иранского шелка. Тогда еще мало пользовались одеждой, купленной в магазине, и ши­ли верхнюю одежду сами, как правило, у знакомых портних, поскольку в ателье было дорого и там шили только выходную хорошую одежду. Поэтому отре­з на платье или костюм считался весьма  приличным подарком. В своих рассказах они многое поведали о зарубежной жизни наших советских людей.

Пораженные шикарными условиями жизни, существовавшими там, они еще больше были поражены баснословным богатством и выбором всевозможных товаров и про­дуктов в магазинах. Это производило на всех ошеломляющее впечатление после вида наших магазинов, к которым они привыкли и ничего, кроме них, не видели. Очень многие экономили валюту, которую им выдавали в небольшом ко­личестве в счет командировочных. Остальное выплачивали чеками уже в Союзе, после возвращения из командировки. На эти деньги муж Лены, живя в Москве, купил себе автомобиль. Находясь в Иране, многие наши семьи под воздействием жен влачили полуголодное существование, чтобы побольше сэкономить ва­люты  и как можно больше привезти вещей домой. Доходило прямо таки до дистрофии в некоторых семьях, где уж больно лютые были жены в погоне за экономией валюты.

Весьма интересные сведения Виктор получил от него об условиях работы, с которыми ему пришлось там столкнуться. В конструкторском бюро тон задавал американец. Он привез с собой пару чемоданов, набитых типовыми проектами всевозможных узлов и агрегатов. Его процесс конструирования состоял не из расчета и черчения всех узлов и деталей вплоть до последней шестеренки, как это происходит у нас, а он складывал машину из уже разработанных и рассчитанных узлов, как ребенок собирает игрушку из деталей конструктора.

В американских чертежах было внесено все, что необходимо было для изгото­вления детали по этому чертежу, вплоть до типа оборудования, на котором нужно изготавливать данную деталь и даже скорость резания при обработке детали. С чертежом не нужно было больше никому работать. У нас технологи долго корпят над чертежами, чтобы написать технологию изготовления детали. У американцев ничего этого делать не нужно было.

Володя был поражен этому, несмотря на то, что технический уровень американского конструктора был значительно ниже Володиного. Для того, чтобы выполнить Володе за день ту же ра­боту, что делал американец, приходилось забирать домой работу и сидеть до двух-трех часов ночи. Задерживаться на работе считалось дурным тоном, и де­лать это было неприлично. Немцы и поляки работали по такой же методике, как и Виктор, но домой работу не забирали, и у них были постоянные стычки с ме­стным иранским руководством. Это начальство видело, что Володя по своему инженерному уровню значительно превосходил американца, постепенно переда­ли техническое руководство Володе и тем самым значительно осложнили ему с ним отношения.

В этом наглядном и непосредственном соревновании американского специалис­та и советского при совместной работе американец проиграл, несмотря на его высочайшую техническую оснащенность. С этим столкнулся и Виктор спустя мно­гие годы, когда и ему пришлось работать непосредственно в контакте и совме­стно с американскими специалистами по космическим делам.

Тогда от услышан­ного от Володи о техническом оснащении американского конструктора Виктор пришел в уныние. Он видел, как грамотно и прозорливо руководили проектными работами в США. Они пошли  по пути создания задела типовых разработок раз­личных узлов и конструкций. Он уже тогда понимал, что это большая основа для перехода к автоматизированному проектированию, как он себе представлял и писал в своем давнем сценарии. Он это понимал, но никак не мог представить, что в США уже почти готовы к переходу на такое проектирование. Еще больше он по­разился, когда узнал, что такой метод уже реализован за рубежом буквально через какие-нибудь пять — семь лет. Тогда, после разговоров с Володей, Виктору стали проясняться истоки значительного превосходства США по производительности труда во всем. Дело в очень разумной и эффективной организации и тех­нической оснащенности труда. Мы же по-прежнему, образно говоря, «лопатами и грабарками строим социализм».

 

ЭКОЛОГИЯ РАКЕТ И УТИЛИЗАЦИЯ

РАКЕТНОГО ТОПЛИВА

В своих занятиях по детоксикации Виктор шел в ногу со временем. В обществе все больше начали обсуждать экологические проблемы и этому ста­ли уделять немало внимания в прессе и в практических делах. Занялся этими проблемами и космонавт Аксенов, став кандидатом технических наук. Он ушел из отря­да космонавтов,  начал работать в промышленности и специализировался в обла­сти экологии. Он является членом ряда международных экологических организа­ций и сформулировал, как он считает, шесть наиболее важных экологических проблем, которые человечество накликало на свою голову в результате своей неразумной деятельности. Он восклицает:  «Шар земной — куда ты катишься?» — и отмечает следующие экологические проблемы:

— увеличение углекислоты в атмосфере от газовых выбросов, что ведет к гло­бальному потеплению климата на планете;

— уменьшение площадей под лесами и опустынивание планеты;

— ежегодное уменьшение флоры и фауны на 100 наименований;

— загрязнение поверхностных слоев водоемов и морей, влекущее за собой уменьшение фитопланктона;

— загрязнение отходами жизнедеятельности людей поверхностных слоев почв;

— появление в биосфере новых, до того не имевшихся вредных веществ, таких, как ДДТ, хлористые и другие соединения.

Виктор, прочитав такое у Аксенова, посчитал, что к ним мож­но добавить по крайней мере еще не менее шести такой же важности антропо­генных факторов, к числу которых он отнес:

— массовый выброс в атмосферу фреонов, способствующих разрушению озонного слоя Земли;

— нерешенность многотоннажного безопасного векового захоронения радиоак­тивных отходов;

— резкое ухудшение плодородия, качества и структуры плодородных земель;

— возрастание опасности технотронных крупномасштабных катастроф от массо­вого использования ядерного топлива, трубопроводного транспорта и круп­нотоннажного сосредоточенного использования химически активных веществ;

— загрязнение и сокращение мировых запасов пресной воды;

— неразумное чрезвычайно форсированное извлечение из недр минерального сырья.

Это те новые явления, появившиеся на планете в течение бурного ХХ века, когда только 25% ее населения встало на путь интенсивной индустриализации. Некоторые горячие головы начали панически предрекать наступление конца света в ближайшее время из-за экологических катастроф.

Ну что же, такие «паникеры» нужны для того, чтобы привлекать все большее внимание на эти явления, которые выявляются и изучаются трезвомыслящими людьми.

В будущей всеобщей индустриализации человечества именно экологический фактор станет главенствующим. Не скорость и объем производящихся продуктов труда, не технологическая и экономическая эффективность переработки ми­нерального сырья должны будут характеризовать развитие будущего материаль­ного производства человечества. Забота о сохранении планеты, ее ноосферы и приемлемых условий обитания на ней станут определяющими. Во весь рост развитие этой проблемы, очевидно, следует ожидать через пару — тройку ве­ков. А до этого у человечества есть еще время для того, чтобы экологичес­кая составляющая его нравственности могла бы  стать главенствующей. Но уже сейчас нужно менять программы школьного и вузовского образования, все бо­лее уделяя в нем внимания экологической составляющей. И особенно к ней ну­жно поворачивать общечеловеческую культуру и производственную деятельность людей.

 И как бы ни показалось странным, уже сейчас нужно начинать обсуждать ме­тоды и средства предотвращения столкновения Земли с крупными небесными телами, чтобы зара­нее можно было  представить и создать средства и методы предотвращения столкновения подобных глобальных земных катастроф. Такие ситуации в истории Земли, как свидетельствует наука, случались не один раз, и не исключено их повторение. Пусть даже если это случится через миллион лет. Мы должны готовить гряду­щие поколения к подобной опасности и накапливать научный потенциал уже со следующего столетия. И может быть, накопленный опыт разрушительной деятель­ности человечества когда-нибудь ему пригодится, чтобы спасти планету. Пора начать всерьез думать, как разрушить или отклонить движущийся объект к Земле  еще на дальних подступах к ней. Тогда ракетно-космическая и ядерная области деятельности станут главными для человечества, ибо глобальная ката­строфа грозит ему не только от внутрипланетарной деятельности человека, а им от не­мых пришельцев из космоса. Но не только в этом таятся опасности общепланетарной катастрофы. Как бы мы ни боролись за экологию, но если планете грозит еще раз поменять местами полюса, то это без всемирной катастрофы для всего живого не обойдется.

Современная физика позволила ученым представить и расчетным путем оценить физическую су­щность такого процесса и время его начала. Ученые установили величину и скорость нарастания массы льда на Гренландии и Антарктике. Эти же расчеты показали, что при достижении критической массы льда на этих континентах центр тяжести земной коры сместится по отношению к центру тяжести всей Земли.  При определенном положении Земли в пространстве и по отношению к плане­там, под действием межпланетарных сил притяжения, земная твердая оболочка провернется по отношению к внутренней расплавленной  массе Земли, чтобы эта система приобрела новое статически устой­чивое состояние. А это значит, что полюса Земли и месторасположение на ней континентов существенно изменятся. Там, где были тропики, наступят полярные холода, и наоборот. Такое положение на Земле, когда менялись местами полюса, было, и это подтверждено геоло­гической наукой по имеющимся следам раскопок на севере и на юге. Трудно даже представить, что тогда произойдет с сушей и океанами на земле и что ждет человечество.

Предварительно, по существующему геологичес­кому строению поверхности Земли, рассчитано, что Евроазиатский континент весь уйдет под воду и на поверхности останутся только Центральная Сибирь и Ги­малаи. Одновременно рассчитано, что это может произойти уже в нынешнем тысячелетии. А что такое одно тысячелетие?  Это всего половина срока суще­ствования христианства на Земле. Готово ли будет человечество встретить этот катаклизм?  Ной подготовился в свое время к подобной ситуации и взял себе в ковчег «каждой твари по паре», а что возьмет с собой человечество в будущем, будет ли у него что брать? Это вопросы поглобальнее всех других, суще­ствовавших ранее перед человечеством в обозримой его истории и к ответам на которые  людям нужно готовиться, как к страшному суду, упоминаемому в Библии.

Но вернемся от высокопарных рассуждений, навеянных детоксикацией ракет и экологическими проблемами, к земным делам, которые протекали у Виктора на предприятии.

 Повест­вование о делах Виктора мы  закончили на том, что стоял вопрос о необходимости переработки гептила. ГИПХ, занимаясь этой проблемой, разработал методику и установку по уничтожению гептила путем его сжигания  в воздухе. При таком сжигании, как они уста­вили, необходимо добавлять к гептилу керосин и ни много ни мало как по десять тонн на каждую тонну сжигаемого гептила. Ничего себе «утилизация»! Вот уж воистину ассигнациями топить небо! К тому же при  таком методе сжигания гептила образуются продукты его неполного окисления, которые еще более токсичны, чем сам гептил. Сжигая таким варварским образом гептил, он весь будет выбрасываться в атмосферу только в еще более токсичном виде. И неясно, где он будет более опасен — в грунте или в атмосфере, где он разне­сется по громадной площади. Кроме этого дикого метода ГИПХ разработал метод каталитического разложения гептила. Но не смог подобрать необходимые катализаторы  и продукты разложения при этом методе также оказывались токсичными.

Работая с лабораторией катализа МГУ по озонированию, Виктор предложил им разработать более совершенный метод разложения гептила. Этими работами ру­ководил Лунин, ставший впоследствии деканом химфака в МГУ. Они подобра­ли соответствующий катализатор и режимы разложения, применив продувку геп­тила водородом при температуре порядка 400 градусов. При разложении по та­кому методу образуются только нетоксичные продукты: метан, азот, водород и аммиак. При другом катализаторе получается еще один дополнительный продукт, используе­мый в фармацевтической промышленности. На эти два способа они оформили авторское свидетельство на изобретение.

Неоднократно предпринимавшиеся усилия Виктора так и не привели к созданию опытной реакторной колонки для полупромышленной от­работки этого метода. Чтобы закончить тему о разложении гептила, следует перескочить на два десятилетия вперед, поскольку уже в 90-х годах, в рыно­чное время, она получила продолжение.

В начале 90-х годов Виктор решил реанимировать вопрос о создании реактор­ной колонки и отработки метода разложения по их технологии. Он проехал в Управление топлив и смазок Войск тыла Вооруженных Сил СССР. Там он посвятил их в существо проблемы хранения накопленного гептила, поскольку они являются владельцами всех видов топлив в Вооруженных силах, включая и гептил. Виктор предложил им свои услуги по утилизации. Они выслушали все это с большим интере­сом, но потом «замотали» этот вопрос, и дело вновь повисло в воздухе. Вик­тор был занят по службе весьма важными делами, и не проявил тогда должной настойчивости в доведении этого дела до разумного конца.

В это время газета «Правда» опубликовала большую статью о том, как унич­тожаются стратегические ракеты шахтного базирования и как на смену им при­ходят стратегические подвижные ракетные комплексы. Возмущенный этим, Виктор написал гневную статью в газету по этому поводу и не преминул ввернуть и гептильную проблему. А в «Правде» возьми и опубликуй эту статью, с которой и начались все дальнейшие события. Статью следует привести. Она называлась «Разоружаться, но с умом. Хватит политических амбиций».

«Прочитал статью в вашей газете «Нельзя остаться беззащитным» о планах сокращения наших стратегических ракет и ужаснулся. Что творят нынешние на­ши руководители с нашим ракетно-ядерным щитом страны, который обеспечил миру и нам покой и мирную жизнь за последние четверть века!

Сколько сил, ума, энергии и средств было вложено в его создание народом. А теперь это сдерживающее начало уничтожают, оставляя свободу действия политикам и поощряя все большую вседозволенность.

Выступление автора в защиту стратегических ракет шахтного базирования оп­равданно и своевременно. Оно мне напоминает период двадцатипятилетней давно­сти, когда такие ракеты создавались, и мне пришлось активно принять участие в этом процессе в составе коллектива академика В. Н. Челомея.

Основной довод сторонников подвижных комплексов состоит в том, что-де они являются оружием ответного удара. Американцы строят свою стратегию на нанесении упреждающего удара. Мы в этом случае по нашей доктрине должны выдержать удар и затем ответить на него. А шахты, мол, стали уязвимы с уве­личением точности попадания современных ракет.

В этой концепции есть два принципиальных изъяна. Первый — выйти из зоны активного поражения мобильные ракеты все равно не в состоянии. Мощность ударной волны, проникающая радиация и электромагнитный импульс ядерных за­рядов таковы, что от них далеко не убежишь и на поверхности Земли от них не защитишься в течение тех примерно двадцати минут подлета ракет, которые будут в распоряжении подвижного комплекса, чтобы сменить место дислокации.

Особенно это касается железнодорожных ракетных комплексов. Когда Челомею в конце 60-х годов было предложено начать их разработку, у него было един­ственное возражение, которому было трудно что-либо противопоставить. Если мобильные ракеты будут «бегать» по железным дорогам, говорил Челомей, то мы     тем самым совместим для противника сразу две стратегические цели — желе­зные дороги и ракеты, находящиеся на них.

Второй изъян в утверждениях «подвижников» — они не собираются отказыва­ться от экономически самоуничтожающей концепции «ответного удара». Дело в том, что если потенциальный противник нанесет массированный удар по нам, то он сам же от него и погибнет.

Можно предположить, что в будущем ядерные ракеты вообще могут не понадо­биться. Для отрезвления политиков от соблазна ядерного нападения можно будет использовать ракеты с обычными зарядами, объявив, что они нацелены на ато­мные электростанции потенциального противника. Но и той гипотетической ситу­ации ракеты шахтного старта будут решать задачу более эффективно. Дело в том, что все эти ракеты, надеюсь, никогда не будут применены. Но они висе­ли и будут висеть над политиками «дамокловым мечом». Для сохранения мира они могут еще послужить.

За это время можно и нужно создать средства и способы для эффективной утилизации ракет, а не бессмысленно их уничтожать. С тем, чтобы в грядущие годы, когда их все-таки придется снимать или менять на новые, можно было бы использовать их в народном хозяйстве. А это можно сделать без больших затрат, растянув процесс во времени. Например, жидкостные ракеты после сня­тия с боевого дежурства  можно легко переделать в установки по переработке отходов животноводства в высококачественные минеральные удобрения и получать попутно газ для местного отопления.

При обсуждении проблемы снятия с вооружения стратегических ракет почему-­то не затрагивается вопрос: куда будем девать сливаемое топливо? Оно представляет собой высокотоксичное вещество, не ассимилируемое природой и не находящее применения ни в технике, ни в промышленности. По нашей инициативе еще в 1970 году химфак МГУ разработал метод каталитического разложения ра­кетного топлива на газообразные: метан, аммиак и азот без образования ка­ких-либо токсичных побочных продуктов. Эта разработка защищена авторским свидетельством на изобретение, но пока не востребована. До нас дошли све­дения, что на Украине ведут переговоры с какай-то американской фирмой об утилизации ею гептила, который нужно будет слить со 176 ракет, предназна­ченных к снятию с вооружения в этой республике.

Значительно разумнее с этим не спешить. Высокотоксичное топливо гептил при сгорании в двигателях ракеты образует почти нетоксичные продукты. Поэ­тому с экологической точки зрения сжигать гептил в двигателях ракет более целесообразно, чем хранить и затем утилизировать без какой-либо пользы.

Так что нам разоружаться надо. Но не в спешке, а с умом. И не только нести при этом обременительные затраты, а и получать выгоду от разоружения. Иначе говоря, проводить разоружение не как политический акт, а как целесо­образную экономическую деятельность, подчиненную не амбициям, а здравому смыслу».

Так заканчивалась эта статья.

Никакой официальной реакции ни от каких ведомств на эту статью не последовало. Ни опровержения, ни поддержки и никакого обсуждения выдвинутых поло­жений. И только в 1995 году из печати Виктору стало известно,  несмотря на то, что обсуждений его статьи не бы­ло в печати, а дело все-таки двигалось, но без участия Виктора. В печати сообщалось, что для разложения гептила привлекли таки американцев,  но не на Украине, а в России.

Сообщалось, что в соответствии с договором о разоружении и сокращении стратегических наступательных вооружений ликвидируется большое число ракет наземного базирования. При этом важнейшим вопросом для России является уни­чтожение до 30 тысяч тонн особо агрессивного ракетного топлива — гептила. На основании соглашения от 1992 года между правительством РФ и США разрабо­тан «Проект ликвидации жидкого топлива российских баллистических ракет».

Его участниками являются Акционерный союз по конверсионной деятельности «Асконд» и американская фирма «Эллайд сигнал». В 1996 году из США будут по­ставлены три транспортабельных гидрогенизатора по переработке гептила мощ­ностью до 30 тысяч тонн в год. В результате безотходной технологии и эко­логически чистой переработки гептила будут  получены ценные химичес­кие продукты. По завершении проекта оборудование предполагается использо­вать для выпуска различных химических веществ. Так писала газета «Красная звезда» в 1995 году.

Буквально через три дня газета «Известия» сообщает, что Россия и США на­чинают совместный проект, предусматривающий переработку излишков топлива российских баллистических ракет в коммерческие продукты. На прошлой неделе руководители организаций, участвующих в проекте, собрались в Москве для координации действий по его реализации. Проект финансируется в рамках америка­нской программы Нанна-Лугара и предусматривает уничтожение 30 тысяч тонн гептила в течение 5—7 лет. По словам Шумакова, начальника Главного управления Гос­комоборонпрома, координирующего эту программу, контракт на техническое обеспечение работ по уничтожению и переработке ракетного топлива выиграла американская группа компаний. Основным подрядчиком по проекту стала корпо­рация «Тайкола», а в состав возглавляемой ею группы входят также компании «Эллайд сигнал», «БДМ интернейшнл»  и российское общество «Асконд».

Контракт стоимостью 25 миллионов долларов предусматривает поставку в Ро­ссию трех гидрогенизационных установок. Первая из них, в случае успешного испытания в США, будет установлена в конце этого года на объекте одного из институтов около Сергиева Посада.

Для России, сумевшей найти на утилизацию всех видов топлива, ставших из­лишними в результате уничтожения ракет в рамках договора СНВ-1, лишь 50% минимально необходимых средств и фактически выделившей лишь  9%  денег, поставка трех установок будет бесплатной. Продукты переработки гептила, в частности лекарства, могут быть проданы. Предполагается, что прибыль от их реализации пойдет на финансирование других программ конверсии.

Вскоре на фирму Виктора поступил обстоятельный материал по описанию мето­да, установки и условий по договору на переработку гептила. Он полагал, что этот материал пришел к ним на заключение и был рад этому. Но оказалось, что он пришел по линии обычно поступающей различной технической литературы. Из этого материала Виктор увидел, что американский метод абсолютно схож с их методом. Они также разлагают гептил в противотоке водорода при высоких тем­пературах, что является основным в процессе, конечно, исключая катализа­тор, который они не приводили. По условиям договора 40% полученных про­дуктов разложения американцы забирают себе. Вот вам и бесплатная поставка установок.

После этого Виктор вновь написал в «Правду» статью, озаглавив «Критика ста­ла товаром», которую обещали опубликовать. Приближались выборы президента, и Виктор мало надеялся, что ее опубликуют. Вот ее основное содержание.

«Наше постсоциалистическое общество никак не может избавиться от бескорыст­ности в искреннем желании помочь делу путем деловой и объективной критики. Реалии нашего младорыночного нынешнего общества, усиленно формируемого сей­час, все кардинально изменили.

Раньше по критическим выступлениям проходили обсуждения, принимались ре­шения, давались ответы критиковавшим, как правило, в виде отписок, и дело «двигалось». Ныне всей этой бюрократической возни нет. Сейчас действует чи­стоган, и желание урвать на всем, что угодно, в том числе и на критике.

Вот и «Правда» выступила в 1992 году со статьей автора этих строк с крити­ческими замечаниями, что у нас не думают о том, куда девать ракетное топ­ливо, сливаемое с ракет, снимаемых с боевого дежурства.

В упоминавшейся статье сообщалось, что по предложению автора ученые хим­фака МГУ в 70-х годах разработали метод каталитического разложения гептила на нетоксичные продукты. Эта статья появилась в силу того, что его обращение в Управление топлив и смазок Войск тыла не дало никаких результатов. Но редакция и автор глубоко ошиблись. Реакция последовала, но уже в духе ны­нешнего воровского времени.

Все дело по переработке гептила взял в свои руки Госкомоборонпром, кото­рый провел конкурс на разработку метода разложения гептила, и его выиграли американцы. Непонятно, кто и во что играли в этом конкурсе. Те, кто применя­ли и разрабатывали гептил, в этом конкурсе не участвовали. Поэтому непонят­но почему привлечены американские фирмы, а не отечественные.

Американские ученые разработали свою технологию, аналогичную отечественной, после того, как автор опубликовал состав конечных продуктов, получаемых по отечествен­ному методу. Вот так ныне критические замечания используются оборотистыми людьми ради личного обогащения за государственный счет, ничего не сделав по существу дела».

Буквально за день до выборов газета все-таки опубликова­ла эту статью. Вскоре у Виктора в кабинете раздался звонок. Звонил Хромов, тот самый Хромов, который работал ранее в советское время в ВПК и с которым Виктор имел немало дел, о которых писалось и еще будет написано. У них установились тогда хорошие отношения, и он сообщил Виктору, что теперь работает в Гос­комоборонпроме, прочитал его статью в «Правде» и просит приехать к нему. Он покажет Виктору интересные материалы, связанные с разложением гептила.

Хромов показал Виктору самый первоначальный контракт с американцами и просил обратить внимание, какой метод разложения в нем записан. К немалому удивлению он увидел, что в контракте записан метод сжигания гептила, какой существовал тогда, и никакого упоминания о каталитическом разложении  в контракте не было. Виктор с удивлением смотрел на Хромова и ничего не по­нимал. А он, назидательно улыбнувшись, рассказал следующую историю.

Контракт был заключен до появления первой статьи Виктора, где он жаловался на военных, которые ничего не предпринимали после его посещения Войск тыла. Но тогда же было создано пресловутое получастное общество «Асконд», которое и заключило контракт под те 250 миллионов долларов, которые выделяли амери­канцы России для уничтожения стратегических ракет. Американцы постарались основные деньги из тех миллионов оставить у себя, загрузив свои фирмы, а нашим оставить крохи из тех денег и то частным лицам через всякие общества, как в данном случае. При заключении контракта статьи Виктора о каталитическом разложении гептила еще не появились, поэтому и было записано простое сжигание.

После опубликования статьи Виктора у американцев появился их каталитический ме­тод, но в официальный контракт он не вошел, поскольку они начали его разрабатывать после появления первой статьи Виктора. Теперь после второй статьи Вик­тора, очевидно, контракт будет уточнен, поскольку на деле все делалось по каталитическому методу, поднятому нашей прессой.

Затем Хромов сообщил, что в Сергиевом Посаде «зеленые» подняли страшный шум против организации у них это­го производства, поскольку оно может оказаться весьма вредным. На замеча­ния Виктора о том, что эти установки нужно сделать по методу ампулизации, как они применили его для ракеты УР-100, Хромов только махнул рукой и ска­зал, что это никому не нужно. Для них это лишние затраты и никто на это не пойдет. Сейчас ищется место для размещения каталитических установок где-то в Сибири.

На этом гептильная эпопея для Виктора и закончилась. По работе на фирме он был весьма загружен, а Хромов потом куда-то делся, очевидно, ушел на пенсию, и Виктор так и не узнал, чем все-таки закончилась на самом де­ле и какую практическую реализацию нашла поднятая им проблема утилизации гептила.

Не принимал участия  в ее реализации и ГИПХ, который по-прежнему продол­жал заниматься ракетными топливами. В те        70-е годы он регулярно раз в два или три года проводил всесоюзные конференции по жидким ракетным топливам. На них съезжались все ведущие специалисты от промышленности, науки и военных. В общем конференции были как конференции. Но одна из них была весьма примеча­тельной.

В середине 70-х годов директорствовать в ГИПХ неожиданно пришел некто Ги­даспов, а прежнего директора академика Шпака отправили на пенсию, оставив в институте на консультационных ролях, чтобы он присматривал за молодым и весьма активным директором. Вот Гидаспов и придал необычность этой очеред­ной конференции. Он решил ее провести в первых лицах и разослал приглашения всем генеральным конструкторам лично выступить на этой конференции, прези­денту АН СССР Александрову, Главкому ракетных войск и директорам заводов. И как это не покажется странным, большинство из них приехало. Это Виктора, да не только его одного, весьма удивило.

Челомей также собрался ехать и поручил Виктору подготовить ему доклад. Это Виктору не составило большого труда. Челомей довольно легко и быстро усвоил содержание доклада, благо все затрагивавшиеся в нем вопросы были ему достаточно хорошо известны. На конференции он сделал блестящий доклад, не заглядывая в текст и существенно его дополнив по ходу услышанного на конференции  по проектным работам Карраска, начальника двигатель­ного отдела Наумова и Виктора. От ЦНИИМАШ к нему примкнул один из замести­телей директора. Он был тогда членом- корреспондентом и добивался по­лучения академика. Ему нужна была поддержка Челомея как академика,  при голосовании. И как было неприятно смотреть, когда он униженно лебезил перед Челомеем. Хотя в ра­кетной технике не слышно было, чтобы он что-то сделал серьезное да и ди­ректором института он так и не стал, а остался где-то в тени. Но академиком все же стал.

Сбор высшего технического состава был организован на высочайшем уровне. Каждому высокому гостю было предоставлено по «Чайке» прямо на вокзале и затем эта машина обслуживала его все два дня, пока проходила конференция. Кормили всех три раза в день по высшему разряду и бесплатно в столовой ин­ститута, но без выпивки, в отличие от того, как это делается сейчас. Ну и са­мое главное — была удивительная культурная программа.

Сама конференция была весьма деловая, и она вышла далеко за рамки чисто топливных вопросов, поскольку генеральные конструкторы, собравшись впервые вместе на научном форуме, вышли в своих выступлениях далеко за пределы топ­лив и встали на путь обсуждения общего хода и стратегии развития ракетной техники и космонавтики. Слушать их было весьма интересно и поучительно. Ведь это было первое собрание таких высоких технических авторитетов, где они могли, не стесненные административными рамками, свободно излагать свои мысли и широко их обсуждать. Таких встреч больше никогда не было.

Неприятный осадок оставило выступление академика Мишина, который возгла­вил фирму после Королева. Мишин вышел на трибуну в стельку пьяный и нес такую околесицу, что по залу, а всего было человек 70, пошел шумок недо­вольства. Сзади Виктора сидел космонавт-два Титов и у них одновременно вы­рвались слова резкого возмущения. После этого они стали вместе сравнивать и оценивать доклады выступавших.

Вообще у Виктора протекали удивительным образом встречи с известными и солидными людьми. При первой же встрече они проявляли к нему удивительное внимание и расположение. И на этой конференции так было не только с одним Титовым. Выходя на одном из перерывов, Виктор столкнулся в проходе с Алек­сандровым, президентом АН СССР, и он настойчиво уступил дорогу Виктору, которому так и не удалось уговорить его пройти первым. После этого случая они начали раскланиваться при встречах. А когда выпустили узников из «Матросской Тишины», на одной из конференций левых сил, Виктор столкнулся у двери с Лукьяновым. И опять Виктор не уговорил Лукьянова пройти первым в дверь. Так было однажды и с первым за­местителем министра Уткиным. И все у двери. Просто удивительно. Такие ситуации и подобные им, способствовавшие дальнейшему развитию контактов, не раз бывали у Виктора. Но он никогда ими не пользовался при последующих встречах.

Ну а всех шокировала культурная программа. После первого дня на встречу с ними пригласили Людмилу Сенчину. Это была любимая певица Виктора, и он впервые ее увидел «живьем». Она весь вечер провела с ними. Много пела, рассказывала о себе и вообще вела себя очень непринужденно. А вот удивил второй день, когда завершилась конференция. Окончилась она очень поздно, поско­льку долго обсуждали итоговые документы. Было начало белых ночей, но вместе с тем до­вольно серо на улице. Всех посадили в «Ракету»  и повезли в Петергоф на фонтаны.

Когда приехали, стало совсем темно. Дворец  и парк стояли в по­лной темноте. Многие стали удивляться — зачем нас привезли в такую темень, что мы можем увидеть при неработающих фонтанах? Но только они причалили к пристани, как дворец и парк мгновенно озарились ми­риадами разнообразных огней и светильников и все заблистало в красочной иллюминации.

Эффект от мгновенной вспышки в серой тьме такого обилия света явился для всех как бы оглушительным залпом. Все долго не могли оторвать взгляд от этой сказки и стояли как зачарованные с полуглупыми улыбающими­ся лицами от удивления. Их, оказывается, ждали, и это был как бы приветст­венный салют. Разбив всех приехавших на несколько групп, их повели по парку с экскурсоводом в каждой группе. То была удивительная экскурсия, несмотря на то, что Виктор уже бывал в Петергофе.

Все услышанное на конференции от созвездия главных конструкторов было но­во, интересно и на всех произвело сильное впечатление. Когда готовились ито­говые документы,  записали отдельный пункт о том, чтобы генеральные кон­структоры оформили свои доклады в виде статей, которые будут изданы отдельным сборником.

Челомей поручил писать свою статью Карраску и Виктору, суще­ственно расширив ее содержание даже по сравнению с тем, что он говорил в ГИПХе. Он назвал статью «Опыт разработки и эксплуатации ракетно-космичес­ких комплексов ЦКБМ». Так называлась его фирма — Центральное конструкторское бюро машиностроения, а в Филях был его филиал. Челомей сам определил, какой материал должен войти в статью. Этот материал предстояло собрать, сгруппиро­вать в таблицы и графики и потом связать текстом. И это все в ограниченной по объему статье. В общем работа была адовая. Карраск потихоньку отошел от этой работы, и Виктор остался один на один с Челомеем.

Он очень серьезно от­несся к этой статье, в которой подводился практически итог его деятельно­сти. Виктор просто замучился с этой статьей, да и он тоже. Сколько раз он ее перекраивал и туда и сюда — счета нет. Обработанный технический материал у него сомнений не вызывал. Вся кутерьма шла вокруг связывающего текста. В итоге, когда подошел срок отправлять статью, он сказал, что уже сам запу­тался, переделывая по нескольку раз самого себя, и вообще эта статья на­чинает его раздражать. И говорит Виктору:

— Пишите, как вы считаете нужным, я не глядя подпишу ее.

Виктор быстренько написал последний вариант, Чело­мей  подписал и статью отправили. Изданного сборника Виктор так и не увидел. Оче­видно, режим запретил его широко рассылать. Ведь в нем была собрана вся стратегия нашей ракетно-космической техники, изложенная первыми лицами ее создателей. Это вообще исторический сборник, и станет ли когда-нибудь он известным широкой аудитории, никто не знает.

После этой статьи отношения Виктора с Челомеем окончательно восстанови­лись, и он великодушно порекомендовал написать докторскую диссертацию, что Виктор взял и сделал. Она называлась «Разработка научных основ обеспечения долговечности топливных трактов ампулизированных ракет на жидких топ­ливах». В нее он включил весь наработанный материал в отделе по проб­леме ампулизации за последние десять лет. Написанную диссертацию Виктор отправил в Реутово на просмотр Челомею. Он неоднократно, встречаясь с Виктором, говорил, что он у него в долгу и обязательно вскоре просмотрит диссертацию. В итоге он продержал ее в Реутово года три или четыре вплоть до его нелепой кончины из-за слома ноги.

ЧЕЛОМЕЙ В КОСМОСЕ И ЖИЗНЬ НА ЗЕМЛЕ

Ранее говорилось о трех тематических вопросах, которыми Виктор стал заниматься после завершения работ по проблеме ампулизации. Об экологии совместно с детоксикацией читатель мог прочесть ранее и узнать, чем ему приходилось заниматься по этим проблемам. Настало время рассказать о следующей проблеме, которую ему пришлось осваивать. Речь идет о космической деятельности как самого Виктора, так и Челомея со всей его фирмой. Чтобы было ясно, как Вик­тор включился в эту тематику, необходимо в первую очередь рассказать, как и чем занимался Челомей в этой области, ибо именно эти работы предопределили участие в них Филей и Виктора.

О первых начальных и весьма успешных шагах Челомея в космосе писалось ранее. Имеется в виду впервые в мире осуществленный им возврат аппарата с орбиты на аэродинамическом качестве по самолетной схеме, который необоснованно замалчивается. Никто об этом не знает и никто об этом факте в бо­льшой прессе ни единым словом не обмолвился. В этой работе, как помнит читатель, Виктор освоил и нанес теплозащиту на этот аппарат. Но Челомею не дали развить эту тему. К тому времени Королев запустил человека в кос­мос, и на фоне этой эйфории Челомею не дали встать рядом с ним в космичес­ких делах. Корифеев много не должно быть. Хватит одного.

Вторым достижением Челомея явилось создание ракеты-носителя «Протон», о котором немного упоминалось, и о его непростой судьбе. В разработке этот но­ситель шел под шифром  УР-500, а у военных 8К82. Они все еще лелеяли безум­ную надежду на его использование в качестве носителя ядерных зарядов.

Идею этого носителя Челомей воспринял от Мясищева, у которого разрабатывался пре­дэскизный проект подобной ракеты. Челомей правильно оценил этот проект и горячо взялся за его осуществление, загрузив этим проектом мясищевские же Фили. Созданный в на­чале 60-х годов «Протон» и поныне является самым мощным и самым надежным носителем в мире и хорошо помог выжить Филям в 90-е годы. С помощью его бы­ли запущены многие автоматические аппараты в космос, составившие одну из ярких страниц наших достижений в космосе в былые годы.

После провала королевского лунного проекта с ракетой-носителем Н-1, в основе которой была заложена порочная схема, при которой нужно было синх­ронизировать одновременную работу более тридцати двигателей, что было аб­солютно не реально, «Протон»  обеспечил все наши космические успехи, достигнутые после запуска Гагарина.

«Протон» был создан в Филях, и Фили в очередной раз сослужили добрую слу­жбу Отечеству, внеся посильную лепту в утверждение исторической славы нашей страны. Добрую традицию, заложенную в Отечественной войне 1812 года знаменитым «Советом в Филях», проведенным Кутузовым и решившим судьбу всей войны, Фили достойно продолжают и поныне.

В начале 20-х годов в Филях был выпущен первый советский легковой ав­томобиль и первый отечественный цельнометаллический самолет. В 50-х годах в Филях были созданы первые стратегические бомбардировщики Мясищева, сос­тавившие тогда основу ядерных сил страны. В 60-х годах были созданы страте­гические ракеты Челомея серии УР-100, обеспечившие ракетно-ядерный паритет с США и составившие основу ядерного щита страны. Затем был создан носитель «Протон». О последовавших за этим работах в области космоса и пойдет даль­нейшее повествование.

Следует несколько подробнее остановиться на трудной судьбе «Протона». Его создание сопровождалось длительными и бурными аппаратными играми. В основе их лежало противодействие Устинова, у которого неприязнь к Челомею во многом затмевала интересы государства. В своей борьбе с Челомеем он поддерживал всех тех, кто хоть в какой-то мере становился его конкурентом.

Он активно и целенаправленно противопоставлял их Челомею. Делал он все это, конечно, не сам. Это осуществлялось аппаратами различных ведомств и уров­ней, очень тонко отслеживающими желание высших властей. Это, по сути, яв­ляется проявлением действия законов аппаратных интриг, присущих всем видам властей всех эпох. Оно проявляется в коллективном действии чиновников, в значительной мере определяемом их личными интересами. В какой-то мере на это коллективное поведение накладывается определенное ограничение, обус­ловленное общечеловеческой моралью. В советское время накладывались еще дополнительные  ограничения идеологическими убеждениями и партийной дис­циплиной. Но полностью изжить аппаратные игры, очевидно, удастся нескоро и их наличие просто необходимо учитывать в практической деятельности, смело и открыто провозглашать их подоплеку, раскрывая их носителей.

Об аппаратных играх вокруг боевой ракетной техники писалось на этих стра­ницах. Не меньше плутовства велось и вокруг «Протона», начиная с принятия решения о его разработке. Его проект был выдвинут, когда  еще только началось обсуж­дение идеи Н-1. Поэтому «Протону» все время противопоставляли Н-1, утверждая, что при наличии такого мощного носителя нет необходимос­ти в среднем носителе между королевской «семеркой» и Н-1.

Создавалось нес­колько комиссий разного уровня для определения целесообразности создания «Протона». Их решения носили характер «вокруг да около».Челомею немало пришлось приложить усилий, пока он все-таки не пробил постановление о его проектировании и не как космического носителя, а как боевой ракеты для дос­тавки сверхмощного ядерного заряда. Потом, когда поняли абсурдность этой затеи, боевая ракета УР-500 была переделана вначале в двухступенчатый но­ситель, а потом и в трехступенчатый, который и получил  имя «Протон». Только так Челомей смог всех обмануть, утверждая, что он делает не косми­ческий носитель, противостоящий Н-1, а боевую ракету. Челомей был прозор­ливым человеком и умел обходить всевозможные чиновничьи рогатки. Поэтому «Протон» верно и служит в течение вот уже более чем 35 лет.

Через 10—15 лет эксплуатации встала крайняя необходимость модернизиро­вать «Протон», поскольку его аппаратура была создана на старой элементной базе, которая начала сниматься с производства. И опять на пути его модерни­зации встала на этот раз ракета-носитель «Энергия» с теми же избитыми дово­дами, которые были опровергнуты жизнью. Но это не действовало на противни­ков  Челомея.  Только провал проекта  «Буран»  вместе  с  «Энергией», несмотря на то, что эта ракета в отличие от Н-1 стала  летать, открыла дорогу модернизации «Протона».  И даже тогда немало пришлось приложить усилий, чтобы начал реализовываться проект модернизации. В этот проект были вне­сены все разработки по детоксикации, которые были сделаны для ракеты УР-530. Поэтому модернизированный «Протон-М» в экологическом отношении значительно безопаснее.

Применительно к космосу Челомей в наибольшей мере занимался в своей осно­вной фирме. Там разработали самый тяжелый спутник на то время для исследо­вания протонов, содержащихся в космических лучах, который вывела на орбиту ракета УР-500 в двухступенчатом варианте. После этого и стала называться эта ракета «Протон».

Главной разработкой по космической тематике в Реутово у Челомея была дол­говременная орбитальная станция «Алмаз» военного назначения. Для нее там же начали разрабатывать возвращаемый аппарат на три человека, который за­думывался как многоразовый в отличие от одноразового королевского «Союза». В Фили Челомей передал разработку транспортного корабля снабжения — ТКС для станции «Алмаз» для единовременной доставки 12 тонн груза на орбиту вместо 2,5 тонн, которые доставляются  на «Прогрессе». Только из этих данных видно было, насколько прогрессивным был этот орбитальный комплекс. Челомей долго добивался, пока для этого комплекса был создан специальный отряд космонавтов во главе с Поповичем, который начал готовиться к полетам на нем.

Многие считали, что идея создания орбитального комплекса принадлежит Челомею. Так считал и Виктор, пока сам не стал заниматься  космическими де­лами. Тогда его пригласили в институт медико-биологических проблем и озна­комили с макетом в натуральную величину  космического комплекса с кораблем, в котором находился экипаж. Этот комплекс явился реализованной в макете идеей Короле­ва о создании корабля для длительных полетов на другие планеты. Такой ко­рабль в общих чертах  был разработан при нем, и под его давлением был построен этот  макет.

Внутреннее оборудование его было полуфантастическим с мягкой мебелью в общем салоне, индивидуальными кабинами космонавтов, для которых была разработана дистанционная переносная связь, чтобы они могли перего­вариваться, находясь в разных частях корабля. Стены корабля были облицо­ваны драпировкой со сменяющимися картинами земной природы, сопровождавшей­ся цветомузыкой с пением птиц и шелестом ветра. Рядом пристраивалась косми­ческая оранжерея с замкнутым биологическим циклом. На этом макете ученые врачи и биологи вели исследование поведения человека в замкнутом пространстве и разрабатывали технологию ведения замкнутого биологического цикла. Находясь в туалете у них, Виктор увидел на стене плакат с просьбой сливать мочу в специальные емкости для ведения исследований по ее переработке.

Вот так широко замышлял Королев в своих мечтах о космосе после гагарин­ского успеха. После его смерти с приходом к руководству Мишина эти идеи, как фантастические, были заброшены, а этот макет стал историческим раритетом. Челомей, очевидно, знал об этом макете и о королевской идее создания космического комплекса с кораблем для длительных полетов. Королевские последо­ватели выбросили эту идею, а Челомей извлек из нее рациональное зерно и приземлил ее до идеи создания орбитального комплекса.

Широкая публика об этой королевской идее не знала, как и о построенном макете. Поэтому, когда Челомей вышел с идеей комплекса «Алмаз», все  посчитали его пионе­ром в идее создания орбитальных комплексов. Но, как видим, у него был соли­дный предшественник. Когда королевские коллеги это поняли, то было уже по­здно. Станция «Алмаз» и ТКС шли полным ходом в изготовлении в Филях. Кор­пус «Алмаза» был уже готов, и начиналась установка в нем оборудования.

Вот тогда и вступили в действие аппаратные игры. Наиболее цинично по отно­шению к Челомею они проявились именно  на «Алмазе». Устинов четко  представлял, какой эффект произведет запуск первой орбитальной стан­ции и какие лавры достанутся ее разработчику Челомею. Этого ему нельзя бы­ло допустить ни в коей мере. Изготовлению «Алмаза» стали противиться все хозяйственные структуры, в результате чего происходили значительные за­держки в его изготовлении и поставке комплектующих агрегатов и систем. И это тогда, когда имелось постановление ЦК и Совмина о его разработке, как оборонного заказа. Чиновникам было наплевать на всякую оборону, если при этом страдали их амбиции. Дело строительства «Алмаза» хотя и медленно, но все же двигалось. Но ему был нанесен решающий удар совсем с другой стороны.

В который раз на сцене вновь  появилась королевская фирма «Энергия». Ей поручается разрабо­тать проект использования корпуса станции «Алмаз» с переоборудованием его в станцию «Салют» с установкой в него оборудования жизнеобеспечения с ко­рабля «Союз», рассчитанного всего на семь суток полета. Это оборудование было в наличии, будучи абсолютно непригодным, для такой большой станции, как «Салют», тем более для значительно большего времени полета, чем семь суток. Но главная задача при этом решалась — сорвать первый вывод на орбиту станции «Алмаз» и противопоставить первоклассной, глубоко продуманной станции «Алмаз» скороспелую станцию «Салют», которая при той спешке, как она создавалась, была абсолютно «пустой».

Сформировав идею, как вырвать у Челомея лавры первенства, оставалось найти фирму, которая смогла бы эту идею воплотить в жизнь, поскольку у НПО «Энергия» не было никакой документации по корпусу «Алмаза», да к тому же они были всецело поглощены царь ракетой «Энергия» и «Бураном». Наиболее походящим оказался филиал самого же Челомея в Филях с находившимся рядом заводом.

Для того чтобы стало ясно, почему фирма в Филях оказалась наиболее под­ходящей для реализации этого коварного проекта, нужно изложить ту обстановку в фирме, которая сложилась под воздействием «драки на верхах».

Один из законов аппаратной борьбы состоит в том, каждая из борющихся сторон создает свою структуру по всем этажам бюрократической системы, сос­тав которых определяет армию каждой из воюющих сторон. Фронтальная война дальше разворачивается между этими неформальными структурами на каждом этаже этой лестницы. Можно себе представить, как лихорадит от этого коллек­тивы многих организаций, вовлеченных в это противостояние, и как подрыва­ется вера людей в своих руководителей.

В те годы на фирме в Филях произошла именно такая поляризация коллекти­ва на почве необходимости замены боевых ракет, стоящих на дежурстве. Об этом противостоянии писалось ранее.

На сторону Челомея встали тогда все его филевские заместители. Каждый из них вел себя по-своему в этой гнусной ситуации. Главной ударной силой Челомея в Филях были его заместители Полухин и Дьяченко. Бугайского, воз­главлявшего филевский коллектив в ранге заместителя Челомея, аппарат Усти­нова привлек на свою сторону, и ему некуда было деваться. Вокруг не­го сгруппировалось среднее звено руководителей и партком, что было немало­важно тогда. В целом в организации сложились симпатии на стороне Бугайского благодаря еще прекрасным его человеческим качествам.

Поляризация коллектива началась на почве продления сроков службы боевых ракет и замены ракет УР-100, в эпицентр которой угораздило угодить Виктора. Ранее писалось, что еще до массовых течей ракет Челомей готовил более со­вершенную ракету на замену УР-100. А Бугайского заставили в противовес этому готовить легкую ее модификацию по идее Устинова, что он и выполнил вопреки Челомею. Выпуск чертежей на новую ракету тормозил уже Бугайский, и они были сделаны, когда он был в отпуске. Коллектив конструкторов профес­сионально выполнил и ту и другую работу и в технических вопросах у них ни­каких осложнений не возникало. А вот в морально-этических вопросах все бы­ло не так-то просто. Коллектив раздирали склоки и ссоры. Вот Бугайскому в этих условиях и поручили реализовать идею создания станции «Салют» на базе станции «Алмаз». Этому еще способствовало то, что соседний завод, изготавливавший «Алмаз», имел полный комплект документации на нее.

Челомею ничего не оставалось делать, как наблюдать, что руками его кол­лектива вырывали у него такой лакомый кусок космического пирога. Трудно писать, сколько грязи и подметных писем в то время было вылито и написано друг на друга каждой из сторон. В итоге Бугайского вынудили таки уйти из органи­зации. На его место назначили Полухина. Он был вынужден продолжать работы по станции «Салют», поскольку она уже летала и эта тематика приобрела об­щенациональные масштабы. Но он оставался самым преданным сторонником Чело­мея, пока и его Афанасьев не вынудил повздорить с Челомеем.

Когда в Филях проектировалась крылатая сверхзвуковая ракета Челомея, он заложил большое количество ракет для эксперимен­тальной отработки, борясь за качество ракет. Министр возражал против тако­го числа ракет, поскольку это значительно удорожало всю разработ­ку, но сломить Челомея не мог. У них на этот раз оказались разные интересы. Тогда Афанасьев настроил Полухина, поручив ему разработать программу экспериментальной отработки на меньшем числе ракет, и затем утвердил ее. На этот раз вместо Бугайского злейшим врагом Челомея стал Полухин.

Вот так, элементарная человеческая непорядочность в технических спорах превращается в недостойное противостояние и склоки, которые разъедают коллективы и из­вращают мораль людей, участвующих в этих спорах. За эту услугу министр сделал филевскую  организацию самостоятельной,  отобрав ее у Челомея,  са­мого Полухина  назначил  генеральным  конструктором, а  вся организация по­лучила название — конструкторское бюро «Салют».

Виктор в свое время не поддался давлению Афанасьева, не поступился своей совестью, за что и поплатился. А Полухин и не сопро­тивлялся, за что и был щедро вознагражден власть имущими. Полухин верно слу­жил всем министрам, которые были после Афанасьева, и все они пришли на по­хороны Полухина, чего не было даже на похоронах Челомея. Если Челомей ушел из жизни из-за нелепого случая, то Полухина свело в могилу, очевидно, не легко давшееся ему участие в административных подковерных баталиях. Вот и возникает вопрос: «Что лучше — честное и добропорядочное поведение с сохра­нением доброго имени и здоровья или получение кратковременного выигрыша на непорядочности и потеря здоровья?» Мудрец ответит — каждому свое.

А тогда Бугайский развернул полным ходом работы по первому «Салюту». В Филях разрабатывалась конструкция и выпускались рабочие чертежи на стан­цию, а НПО «Энергия» обеспечивала поставку комплектующих агрегатов и сис­тем и выпускала циклограммы их функционирования, по которым в Филях выпускалась рабочая документация на их установку в станции.

Работа по разработке станции «Салют» с технической стороны была интересной, и конструкторы с удовольствием ее выполняли, благо она хорошо опла­чивалась. На этой работе выросли многие специалисты и сформировался ряд новых подразделений. В организации одного из них пришлось принять участие и Виктору.

Создание станции сопровождалось множеством различных технических колли­зий, неудач, успехов и всем тем, что сопутствует такому большому делу. Здесь опишем только то, чем занимался Виктор без претензий на описание всего процесса создания станций. Это еще предстоит сделать будущим техническим историографам, если такие появятся. Но годы уходят, а вместе с ними и те, кто создавал эту технику, унося с собой навсегда то, что уже никто не сможет восполнить. А жаль! Ведь тогда было сделано много хорошего и далеко не ординарного.

Последующие станции «Салют» и затем созданная в Филях стан­ция «Мир» со всеми модулями к ней были уже далеко не «пустыми», какой бы­ла первая станция «Салют». Эта техника составила одно из ярких направлений в космонавтике и создала большой международный авторитет Филям. Жаль, что до этого не дожил главный конструктор «Салютов»  и станции «Мир» Палло. Он был младшим братом легендарного Палло-старшего, сподвижника Королева.

Бугайский до прихода к Челомею работал заместителем у Ильюшина и был по сути главным конструктором нашего первого отечественного магистрально­го пассажирского самолета Ил-18. Он был «отцом» этого самолета и прошел все тернии при его создании. Одними из них были взаимоотношения с Аэрофло­том в части внутренней отделки самолета и обеспечения необходимого серви­са пассажирам и экипажу. С этой целью он создал у Ильюшина специальную конструкторскую службу по внутренней отделке самолета.

 Имея опыт внутренней отделки пассажирского самолета, он решил создать такую же служ­бу в Филях по внутреннему оборудованию станции, расширив ее задачи. Ей поручалось обеспечение длительной обитаемости на станции в условиях невесо­мости в отличие от жизнеобеспечения, которое направлено на обеспечение физи­ологической жизни экипажа — это температура, газовый состав, пища, сон и физпод­готовка. Длительная обитаемость — это создание удовлетворительных условий, способствующих достаточно комфортному пребыванию человека в ограниченном пространстве, и выполнение функциональных операций  по всей станции  и на рабочих местах операторов. Сюда входят оборудование рабочих мест космона­втов, средства их фиксации и передвижения, а также общий интерьер стан­ции, включая внутреннюю отделку и ее цветовую гамму.

Создать такую службу Бугайский решил в отделе Виктора, поручив это дело его приятелю Давлианидзе. Но вскоре он ушел на работу по боевой тематике и был одним из технических руководителей по постановке на боевое дежурство ракет УР-100. Так что всю работу по организации этой службы пришлось взва­лить Виктору на свои плечи.

При начале проектирования первой станции «Салют» никакого опыта, а тем более каких-либо требований в части обеспечения обитаемости не было, не то что по жизнеобеспечению. Там было все ясно и поддавалось техническому измерению и определению требований по необходимым параметрам. В вопросах обитаемости  был определенный опыт непродолжительных полетов на кораблях «Союз». Особенно был неприятный опыт полета Николаева, который выявил крайнюю необходимость физических нагрузок на организм космонавта для под­держания его физического состояния. Но Виктор, начитавшись соответствующей литературы, понимал, что стоит новая задача по решению многих вопросов по эргономике в условиях невесомости, в числе которых нужно было решить и обеспечить взаимодействие оператора с органами и техническими средствами, используемыми при выполнении ими функциональных операций. Но для этого нужны были хотя бы первичные рекомендации или какие-либо требования. Ниче­го подобного, конечно, не было.

На одном из первых совещаний в Филях с техническими руководителями от «Энергии» Виктор поставил этот вопрос. Руководители были опытными людьми и тут же поручили космонавту Елисееву и Виктору разработать такие требова­ния, отправив их в соседнюю комнату с указанием, чтобы к концу совещания такие требования были готовы. Они их рассмотрят, обсудят и рекомендуют для реализации. Что-то за час они были сформулированы ими. На совещании их обсудили, почти ничего не внеся дополнительно, и руководство тут же их ут­вердило.

Какими же они потом оказались наивными и простодушными, после того как космонавты полетали на станциях «Салют» не год и не два. Вместе с тем мне­ние и впечатление многих экипажей о подобных требованиях подчас существен­но различаются даже по одним и тем же вопросам, поскольку дело касается вкусовых качеств. Одному нравится одно, а другому нравится совсем противо­положное. Даже восприятие цвета и запаха и вызываемые ими ощущения у раз­ных людей разные. Но что было единодушным у всех экипажей на первом «Са­люте», так это отношение к разработанному ими креслу космонавтов, установленному на их ос­новном рабочем месте за пультом управления станцией. Они ведь с такой лю­бовью и тщательностью его проектировали.

За основу было взято кресло самолета Ту-134, и оно ими было так усоверше­нствовано, что только стрелять не могло, потому что никто не додумал­ся приделать к нему еще и пушку. А так оно и космонавт в нем могли делать все, что угодно, кроме управления станцией. Кресло снабдили всевозможными приспособлениями и механизмами для работы и фиксации в условиях невесомо­сти, а само кресло могло вращаться в трех плоскостях и фиксироваться в любом пространственном положении. Это было чудо техники — настоящее «царь-кресло».

В первых же полетах космонавты ошалели от этого чудища. Наиболее удоб­ным для них оказалось располагаться и фиксироваться на рабочем месте, ког­да они забирались под кресло. У основного пульта их стояло две штуки — для каждого космонавта, возвышаясь над всей рабочей зоной. В общем, космо­навты мучились с этими креслами, пока не подвернулся очередной грузовой корабль, привезший новую партию груза. Космонавты с трудом демонтировали эти несуразные кресла, затолкали их в грузовик и с превеликим удовольствием утопили эти чудо-кресла в океане вместе с грузовиком. После этого у них наступил верх блаженства. Получилось как в известной побасенке, когда в тесную комнату пустили жить еще и козу. Потом, когда ее выгнали, изрядно намучившись с ней, то стало так свободно и легко жить в той же тесной ком­нате.

Эпопея с креслом еще раз убедила Виктора, что кавалерийскими наскоками нельзя решить такую новую важную проблему, как обитаемость в условиях не­весомости. Стало ясно, что необходимо на основании законов и положений эргономики в земных условиях, строго подойти к изучению закономер­ностей при осуществлении функциональных операций в условиях невесомости.

Исходя из этих положений, им был разработан план экспериментальных исследо­ваний применительно к тематике длительных полетов и работы космонавтов в условиях невесомости. В эту программу вошли такие задачи, как изучение различных средств и способов фиксации и передвижения космонавта, удобство пользования различными органами управления и выполнения функциональных опе­раций, определение формы орудий труда, характер взаимодействия космонавта при столкновении в свободном полете со стенками различной конструкции в станции, статические и динамические усилия, развиваемые оператором в сос­тоянии невесомости, и ряд других.

Для проведения исследований по этим вопросам было разработано и изготовлено большое количество разнообразных экспериментальных образцов с множеством различных конструктивных решений. Эти исследования необходимо было проводить в условиях невесомости на самолете Ту-104, на котором тренируются космонавты. В Центре подготовки космонавтов горячо поддержали эту программу и взялись осуществить эти ис­следования с участием инструкторов, которые тренируют космонавтов. Тогда еще не было пресловутых рыночных отношений, и Центр все эти исследования провел бес­платно.

Изучение оператором развиваемых усилий проводилось в специально разрабо­танных ими стендах. В них размещался экспериментатор и осуществлял различ­ные эволюции и операции с замером развиваемых им усилий. Стенды оснастили измерительной и регистрирующей аппаратурой для фиксаций усилий, развиваемых оператором. Тогда трудно было добыть датчики для измерения динамических усилий. Но подключившийся к этим работам космонавт Кубасов помог их добыть у него на родине в Краснодаре. Виктору удалось включить своего конструк­тора Герасимова в группу инструкторов, проводивших исследования в самоле­те. Он вел эту работу в отделе Виктора, и ему пришлось пройти медкомиссию космонавтов, чтобы его включили в группу и допустили к полетам в со­стоянии невесомости. Он успешно прошел  эту комиссию, и у Виктора появился свой «космонавт».

Полеты в летной лаборатории прошли успешно и закончились получением гро­мадного количества экспериментального материала, который позволил проекти­ровать средства обеспечения обитаемости в космосе со знанием дела. Часть этих материалов вошла в отраслевой стандарт, определявший усилия, разви­ваемые оператором в невесомости. А весь остальной материал так и остался неизвестным для широкой технической общественности. Герасимов, отлетав эту программу, не стал защищать кандидатскую диссертацию по этому богатейшему материалу, который так и остался не опубликованным.

После этих экспериментов, спустя более десяти лет, в НПО «Энергия» были проведены аналогичные исследования, но уже применительно к работе космона­вта в скафандре в открытом космосе. По результатам этих работ у них была защищена Цыганковым докторская диссертация. Эти работы по праву можно считать первыми основополагающими, положившими начало формированию нового направления в эргономике — эргономики в невесомости, обобщающий научный труд о которой еще не появился.

Станции «Салют» закончили свое существование на седьмом номере. После этого на Филях была разработана станция «Мир». Она отличалась тем, что была более комфортабельной внутри и имела более совершенное оборудование. Основное отличие ее состояло в том, что она имела причальный отсек, на котором было установлено пять стыковочных узлов для причаливания к ним запускаемых отдельно от станции кораблей, называвшихся модулями. Они снабжались каждый своей аппаратурой для проведения соответствующих экспе­риментов. О всевозможных коллизиях, сопутствовавших этим разработкам, расскажем несколько позже, а сейчас следует поведать и о других делах и ин­тересах, выходивших за круг производственных  забот Виктора.

Их сын Игорь занимался в институте так же с прохладцей, как и учился в школе. В хвостистах не ходил, но и рвения в учебе не проявлял. Жил обычной жизнью нормального студента, с пивом, гулянием и прочими развлечениями, не выходя за рамки общепринятых норм поведения и бытия. К нервным срывам мате­ри он привык, так же как и Виктор. Подходило время окончания института. Он выполнил нормальный дипломный проект, спроектировав красивый мост, и без проблем его защитил.

Встал вопрос о его распределении. Анна в институте пользовалась большим авторитетом. Она стала лечить только профессорско-преподавательский состав и ей без труда можно было выбрать направление на работу Игоря в какое-нибудь тепленькое место. Но Игорь решил, что луч­ше всего будет, если он пойдет в армию и попробует себя в самостоятельной жизни. В институте по линии военной кафедры он получил звание лейтенанта железнодорожных войск. В армии он попал служить в железнодорожный строительный бата­льон, где его определили в должность командира взвода, строить в Армении  БАМ — большую армянс­кую железнодорожную магистраль вокруг озера Севан.

Студентом Игорь проходил практику на строительстве моста через Амур, во­шедшего затем в Большой БАМ, и представлял в общих чертах производственную обстановку в строительных организациях, но то, с чем он столкнулся в строи­тельных частях армии, его обескуражило на первое время. Эти части комплекто­вались в основном выходцами из республик Средней Азии, которые почти не понимали русского языка. Они не хотели его учить или делали вид, что не могут выучить, и ловко этим пользовались. К тому же они были очень малогра­мотны или опять делали вид, что не умеют даже считать. В общем, это была у него не служба, а каторга.

Скрашивало жизнь только вполне нормальное отношение местных жителей к армии и русским людям. У офицеров сложились хорошие отношения с армянами и азербайджанцами, жившими вперемежку селами и также отлично уживавшимися между собой без каких-либо конфликтов даже на быто­вом уровне, не говоря уже о том, что на националистической почве вообще у них не возникало никакой розни. Когда в девяностых годах армяне и азербайджанцы начали вое­вать между собой, Игорь был поражен, как можно было довести до этого тех людей, среди которых он жил и никакой ненависти между ними не наблюдал. Что может делать национализм и как его ловко недобрые люди могут использовать в своих неблаговидных целях. Но, главное, как быстро человеческое сознание разъедает червь национализма в любом обществе и как это используют эти не­добрые люди.

Вернувшись из армии, Игорь стал совершенно безразличен к строительной специаль­ности, и ни в какую не захотел к ней возвращаться на гражданке. Имея норма­льное общеинженерное образование, которое дается на факультете мостострое­ния, Виктор устроил его к себе на предприятие в исследовательскую лабора­торию по новым техпроцессам. Там он занялся разработкой принципиально но­вого направления в технологии формообразования с использованием сверхпластичности титана. По этому методу он получил ряд авторских свидетельств на изобретения, но ему пришлось уйти из этой лаборатории. У него не сложи­лись отношения с начальником отдела, и он стал работать на испытаниях при наземной отработ­ке агрегатов создававшихся изделий. А новая технология, разрабатывав­шаяся им, так и заглохла после его ухода из технологического отдела. С ним повторилась почти такая же история, как и с самим Виктором после разработки им корпуса головной части из неметаллов. Воистину, одно яблоко далеко не откатывается от другого яблока.

В это время в стране шла полным ходом косыгинская реформа. Высшим руководителям наконец-то стало дальше невозможно наблюдать, как экономика все больше буксовала и все больше пожирала сама на себя значительную часть произ­веденного национального продукта. Экономика становилась все более  «самоедской», как ее стали определять в критической публицистике. Именно этой публицистике Виктор стал все больше уделять внимания.

Публико­валось громадное количество критического материала. Он стал выписывать не­мало газет  и журналов. Он прочитывал выписывавшиеся им газеты «Правду», «Известия», «Социалистическую индустрию», «Литературную газету» и, конечно, для Ани «Вечернюю Москву», где также было немало критического материала. В число выписывавшихся им  журналов входили «Вопросы экономики», «Вопросы философии», «Наука и жизнь», «Химия и жизнь», «Вокруг света» и, конечно, для Ани «Работница» и «Сад и огород». Аня вела дачное хозяйство на хорошем научном уровне.

Всю эту литературу Виктор прочитывал и, мало того, прочитывал с красным карандашом в руках. Затем прочитанные и исчирканные критические статьи он стал собирать и раскладывать по папкам, пронумеровав их по интересующим его темам. Вот какие темы его интересовали и в какой последовательности он их расположил: 1) политэкономия и  научный коммунизм; 2) капитализм и борьба идеологий; 3) реформа, эффективность, стимулы и цены; 4) управле­ние, квалификация инженерных и управленческих кадров; 5) планирование сверху и снизу, снабжение; 6) использование природных ресурсов, демогра­фия; 7) достижения науки и техники; 8) организация науки и производства; 9) активность масс, критика, подбор кадров; 10) советы и местное самоуп­равление.

В итоге у Виктора скопилось более полутора тысяч статей и вырезок, раз­ложенных по приведенной тематике. Частично эти материалы он использовал при написании письма Брежневу по сельскому хозяйству, о чем писалось ранее. Всю накопившуюся «критическую массу» он собирался разобрать, систематизировать ее. Он  задумывал обобщить это по разделам, чтобы выявить все недостатки, которые нам мешают жить и которые необходимо устранять. Но за производственными делами так и не дошли руки до всего этого. Эти папки перекладывались с полки на полку в квартире, пока не нашли успокое­ние в гараже. Но настанет время и для них.  Виктор еще вернется  к ним.